Глава девятая
Барон фон Мондшейн служил в МИДе,
На службу он не был в обиде,
Поскольку легко, да и быстро
Он стал называться министром.
Князь Басарнуф его приметил,
Когда Пафнутия сменил,
Его он преданность заметил
И как родного полюбил.
Благодаря трудам барона
Ничто не угрожало трону,
Царили мир и благодать,
Рай на земле – ни дать, ни взять.
Князь и барон тепло дружили,
Друг к другу в гости заходили
Поочерёдно. В этот раз
Пришёл гостить к барону князь.
Среди гостей стоял в гостиной,
О кресло опершись картинно,
Уродец маленького роста;
Князь очарован был им просто,
Спросил барона: «Кто такой?» —
И указал на малыша
Своею княжеской рукой.
Сказал барон, едва дыша:
«О это самый мой толковый
И исполнительный курьер!
Нельзя о нём сказать плохого,
Он носит имя Циннобер,
Хоть в министерстве он недавно,
Но поработал уже славно!
Трудолюбивый! Энергичный!
Всегда имеет вид приличный!
Я мыслю, года не пройдёт,
Карьерной лестницей пойдёт
Он очень быстро в гору» —
«Об этом нет и спору!
Вы сообщите протеже —
Советник тайный он уже!
Не он ли составлял отчёт
За весь предшествующий год?»
Тем временем малышурод
Засунул жаворонка в рот,
Жевал и чавкал, как свинья.
«Отчёт составил этот я», —
Cказал какойто человек
Чем на себя грозу навлек:
Князь закричал: «Какой нахал!
Я, кажется, тебя не звал!
Служить ты сможешь эталоном
По хамству! Боже! Панталоны!
Ты мне их жиром перекапал!» —
С досады даже плюнул на пол.
«Я б вас закапать не посмел!
К тому ж я ничего не ел!
Во всём виновен Циннобер!» —
«Таких развязанных манер
Нет больше в целом свете!
Вы мужество имейте
Хотя б свою вину признать!
Не надо на других кивать!
Теперь извольте удалиться!
Я начинаю сильно злиться!»
Был Циннобер за стол усажен
И вид его был горд и важен,
Он с князем рядышком сидел,
На всех с презрением глядел,
Под астраханскую селёдку
Хлестал он данцигскую водку,
И жаворонков не считал —
Он их десятками глотал,
Рыгал, чесался, воздух портил,
Но аппетита не испортил
Он тем сиятельным особам,
Поскольку способом особым
Околдовал он очень многих
Ревнителей морали строгих.
Все восхищались Циннобером:
«Его английские манеры
Достойны восхищения!»
«Прошу у вас прощения,
Мой несравненный, юный друг!
Я призываю всех вокруг
Тост выпить за здоровье ваше!
Хотя я вас намного старше,
Сказать публично не стыжусь,
Знакомством с вами я горжусь!» —
Князь говорил воодушевлённо,
Бросая взгляд почти влюблённый
На длинноносого обжору,
Который чавкал, словно боров.
Глава десятая
В хорошем очень настроении
Был Бальтазар, души волнения
Покинули совсем его,
Он не боялся ничего
И верил: человек в карете
Во всё китайское одетый
Поможет чары победить
И справедливость утвердить.
Его друг Фабиан заметил,
Хотел сбежать, но не успел,
А Бальтазар его приметил,
Стрелою к другу подлетел:
«Эй, Фабиан, да что с тобою?!
Лицо как будто с перепоя,
Имеешь скверный внешний вид
И, верно, голова, болит?»
А Фабиан ему ответил:
«Когда тебя я вдруг заметил,
То попытался убежать,
Чтоб нашей встречи избежать.
Ты был в прекрасном настроении,
Его хотел я чуть продлить,
Поверь, и для меня мучение
С тобой об этом говорить!
Твоя любимая Кандида
Так в Циннобера влюблена!
Тебе смертельная обида
Сейчас, мой друг, нанесена!
Да не обида! Даже рана!
Прости меня!» – у Фабиана
Глаза заметно увлажнились
И слёзы горькие полились.
Но Бальтазар не изменился,
Как прежде радостью лучился.
«Ты что, Кандиду разлюбил?» —
Студент почти что завопил,
Дивясь от изумления
На редкое явление:
Спокоен очень Бальтазар.
«Нет! Не угас любви пожар!
И я люблю её как прежде
И сердце нежностью полно!
Ношу в душе своей надежду —
Случится всё, что суждено!
Лишь разлетятся эти чары
(Попомнит карлик Бальтазара!),
Кандида вновь ко мне вернётся!
О, Фабиан! Как сердце бьётся
В моей пылающей груди!
Отрадно мне теперь живётся!
Жду только счастье впереди!» —
И окрылённый Бальтазар
Всё Фабиану рассказал.
«Я не хочу тебя расстроить,
Мой друг любимый Бальтазар:
Наивно планы борьбы строить,
Надеясь на волшебный дар.
Проспер Альпанус – доктор только,
А не кудесник и не маг,
Он презабавнейший чудак,
Но не волшебник он нисколько;
Его карета вся из света —
Обыкновенная карета,
Покрытая блестящей краской,
А кажется – она из сказки;
Фазан, за кучера сидящий,
Конечно же, не настоящий,
А кучер в белое одетый —
Мошенник он и плут отпетый;
А жук, стоящий на запятках,
Лишь старый зонтик весь в заплатках;
Единороги – просто кони,
На них рога он нацепил,
Накинул по цветной попоне,
Что у старьёвщика купил.
Да что впустую говорить!
Не лучше ли к нему сходить?» —
«Ты угадал моё желанье!
Идём скорей! Как на свиданье
К любимой я к нему спешу.
Быстрее, Фабиан, прошу!»
Поспешно к доктору Просперу
Отправились вдвоём друзья.
«Чтоб расквитаться с Циннобером,
Нам медлить, Фабиан, нельзя!»
Они увидели ограду,
Что закрывала доступ к саду,
К воротам быстро подошли
И беспрепятственно вошли:
Ворота растворились сами.
«Сад, видно, полон чудесами!» —
С восторгом Бальтазар сказал
И на лягушек указал
Размером с крупную собаку,
А Фабиан сказал: «Однако,
Ты жаждешь чуда, Бальтазар!
Сам на старушек указал,
А говоришь: «Смотри – лягушки!»
И, правда, милые старушки
С улыбкой доброй на устах
Возились в розовых кустах;
У дома два единорога
Траву щипали понемногу.
«Смотри!» – воскликнул Бальтазар
И вновь на чудо указал.
«Да это кони! Просто кони!
Мой друг, ты сдвинулся с ума!
Обыкновеннейшие пони!
Видать, пословица права:
У каждой головы свой путь
С ума свихнуться какнибудь!»
Друзья поднялись на ступеньки
И осторожно помаленьку
Тянуть стал Бальтазар шнурок,
Разнёсся музыкой звонок,
Дверь моментально отворилась
И на пороге появилась
Большая птица в жёлтых перьях.
«Я сам глазам своим не верю!
Дворецким здесь – большая птица!» —
«Опомнись! Что за небылица?!
Что, Бальтазар, с тобой творится?
Дворецкий это, а не птица,
В ливрею жёлтую одет.
Здесь птицы и в помине нет!»
Они вошли в просторный зал,
Проспер Альпанус ожидал
Друзей среди волшебных книг,
Он время проводить привык,
Работая или читая
Труды учёных из Китая.
Проспер Альпанус с Бальтазаром
Ни мига не теряли даром,
Лишь поздоровались и вот
Беседа о делах идёт.
За три минуты Бальтазар
Всё о прохвосте рассказал,
Ввёл в курс он доктора Проспера
Насчёт проделок Циннобера.
На миг задумался Проспер:
«Кто всё же этот Циннобер?»
Затем огромный том достал
И очень бережно листал,
А Бальтазар уселся рядом,
Своим спокойным зорким взглядом
Он за картинами следил,
Но никого не находил
Похожего на Циннобера
Он в книге доктора Проспера.
Здесь были лешие и гномы
(По детским сказкам нам знакомы),
Русалки, ведьмы и сатиры
И кровожадные вампиры.
К картинке стоит прикоснуться,
Она мгновенно оживёт:
Русалка в море запоёт,
Захочется рукой коснуться
Прохладной голубой воды —
Напрасны будут все труды —
Лишь троните картину снова,
Она в мгновение замрёт,
Волна по морю не пойдёт,
Русалка не споёт ни слова.
Два раза книгу пролистали,
Смотреть на чудища устали,
И молвил горестно Проспер:
«Не знаю я, кто Циннобер!
Коль не пойму его природы,
Не одолею я урода».
Тут Фабиан сказал спесиво:
«Эх, доктор, всё же некрасиво
Доверчивый дурить народ!
Не по зубам вам сей урод!
Так вы скажите о том прямо!
Не надо нас дурить, упрямо
Изображать собою мага!
Всё стерпит, говорят, бумага,
Так вы пишите сказки эти —
Вам будут благодарны дети.
Меня увольте – не ребёнок!
Давно уж вырос из пелёнок!»
Проспер Альпанус улыбнулся,
Рукой стремительно взмахнул,
И Фабиан так отшатнулся,
Что даже стул перевернул.
«Да что вы, доктор, это, право?
Меня решили напугать?» —
«Пришлась вам шутка не по нраву,
Не так ли? Надо полагать,
Теперь поверите вы в чудо!» —
«Я верить никогда не буду
Во всякий несусветный бред!
Сто тысяч раз нет, нет и нет!»
Проспер Альпанус удалился,
Но через миг опять явился
С хрустальным зеркалом волшебным,
Сказал с волнением душевным:
«Примите от меня вы в дар,
Мой друг любезный, Бальтазар,
Вот это зеркало! Оно
Ведь волшебством наделено!
В восторге от него был просто
Сам знаменитый Калиостро10.
Его мы в действии проверим
На коротышке Циннобере.
Кого увидеть захотите,
Представьте именно его,
Платочком зеркало протрите,
Не говорите ничего,
Спокойно молча наблюдайте,
За кем решили наблюдать,
И обещание мне дайте
(Его легко вам будет дать)
Использовать волшебный дар
Лишь против злых и тёмных чар» —
«О, доктор, я клянусь вам в этом!
Не быть иначе мне поэтом,
Кандиды милой не любить,
А, значит, лучше и не жить!»
Всё так и сделал Бальтазар,
Как доктор только что сказал,
И в зеркало глазами впился,
Там Циннобер вдруг появился,
Своими синими губами
Кандиде руку целовал,
Хрип вперемежку со словами,
Скрипя и дребезжа, слетал
С тех губ, расплывшихся в улыбке:
«Кандида, я люблю вас шибко!
Прошу вас быть моей женой!» —
«О, милый Циннобер! Родной! —
Кандида малышу сказала. —
Всю жизнь я о тебе мечтала!»
Стерпеть не мог то Бальтазар
И в зеркало нанёс удар
Своею сильною рукою…
Но что же это? Что такое?
От боли воет Циннобер.
«Достаточно! – сказал Проспер. —
Вам так его не победить,
Но можно зеркало разбить!»
Друзья отправились домой
В родной свой город Керепес
Через большой красивый лес.
Но что же это? Боже мой!
Сюртук у Фабиана стал
Расти и до земли достал —
Так удлинились полы,
А руки стали голы —
Укоротились рукава.
У Бальтазара голова
Вдруг затряслась от смеха:
«Ну, Фабиан, потеха!
Какой нелепейший сюртук
Ты на себя надел, мой друг!» —
«Поверь мне, Бальтазар, сегодня
С утра ещё считался модным
Сей отвратительный сюртук!
Я сам не понимаю, друг,
Что за кунштюк11 произошёл.
А, может, я с ума сошёл?» —
«Скорей всего Проспер Альпанус
Тебе неверья не простил
И так коварно отомстил.
Душой он как Двуликий Янус12:
И очень мелок и велик!
Он замечательный старик!»
Ступив в ворота Керепеса
И став предметом интереса
Изза смешного сюртука,
Крепился Фабиан, пока
Над ним так весело смеялись,
Что на ногах едва держались
От гомерического13 смеха.
Была потеха так потеха!
Пульхер, завидев Бальтазара,
К нему стрелою подлетел:
«Ну, брат, и дал сейчас ты жару!
Уродец кубарем летел!
Но поступил ты так напрасно!
Тебе быть в городе опасно:
Полиция повсюду рыщет,
Тебя как каторжника ищет» —
«Не избивал я Циннобера!
Я был у доктора Проспера!
На кой чёрт сдался мне малыш?!
Пульхер, о чём ты говоришь?» —
«Нам разбираться недосуг.
Давай же поспешим, мой друг!
Ты спрячься поскорее
В деревне Якобсхее.
Задача – избежать ареста,
Кандида чтоб – твоя невеста —
Вдовой до свадьбы не осталась,
Чтобы она тебя дождалась.
Как кстати Фабиан оделся
В такой нелепейший сюртук:
Народ на диво загляделся:
Никем ты не замечен, друг!»