Мне хочется сказать, что в случае зомбиапокалипсиса я вообще стану первой его жертвой, но, с учетом того, что на первую мою шутку она никак не отреагировала, решаю ограничиться стандартной дежурной в стиле «Так бывает».
– В общем, Жень, я, собственно, для очистки совести звоню. Вам деньги пришли на карту? – дождавшись моего утвердительного ответа, она продолжает: – Не забудьте про завтрашнего покойного. Тоже был очень важным человеком в городе. Как будто мы превратились в Ваганьковское кладбище, честное слово.
С приятелем завтрашнего жмурика я уже познакомился. Запилили меня с контролем его похорон.
– Елена Сергеевна, все будет хорошо. Если что, инструкции и телефоны у меня есть.
Я в том смысле ей это говорю, что раз уж вы доверились мне, то не нужно слишком цепко руку на пульсе держать.
– Вы не подумайте, Женя, что я про вас забываю. Так-то я чаще на кладбище приезжаю. Проверяю все. Раз в два дня, раз в три. Просто грипп этот… Я слегла с ним на следующий день, когда была у вас, когда доверенность и ключи еще привезла.
Собственно, пока что это был единственный раз, когда она приезжала сюда ко мне лично. Так что не помнить этого я не мог.
Меня кое-что напрягло в ее словах.
– Значит, это моя вина, Елена Сергеевна. Если вы загрипповали после общения со мной, то я вас и заразил!
На этот раз она одобрительно хрюкает: как мурлычущая кошка иногда приятно похрюкивает, когда гладишь или чешешь ее особенно долго. Оценила.
– Жень, в общем, я думаю, на следующей неделе я уже выпишусь. Я бы посылала к вам своего зама, но она в декрет ушла…
Я еще минуты две заверяю Елену, что все без проблем, никаких проблем и вообще не будет проблем. Она дает мне инструкции скорее для очистки своей гриппующей совести: как будто, когда закончит звонок, хочет посмотреть на дисплей телефона и убедиться, что разговор длился не две минуты, а значительно больше, поэтому до понедельника можно хоть болеть, хоть умереть с чистой совестью.
Мы прощаемся и прерываем связь.
Теперь понятно, почему она не звонила по «скайпу». Она просто не на работе, соответственно, ее рабочий ноутбук не рядом с ней. Но тут же одергиваю себя. Не зря Аня назвала меня тормозом.
Что мешает Елене залогиниться в рабочий «скайп» с домашнего компьютера? Или же с телефона, по которому она вот только что звонила мне! Но она позвонила вообще обычным вызовом, как в начале века.
С одной стороны, странного здесь ничего нет. Может быть, она не причесана, растрепана и предсказуемо не хочет, чтобы ее подчиненный видел ее такой. Нормальное желание порядочного руководителя, тем более, женщины-руководителя.
Но с другой стороны, ей же должно быть интересно, что у меня здесь происходит, вернее, что со мной происходит. Она же должна убедиться посредством видеозвонка что я в порядке, не пьяный, не помятый, а на заднем плане не шастают полуголые девицы.
В общем, тайна.
– С любовницей разговаривал? – прищуривается Аня, когда я возвращаюсь на кухню.
– С начальницей. У нас проблема скоро появится. Елена Сергеевна, начальница которая, сказала, что она сейчас гриппует. И если бы не грипп, она сюда приезжала бы раза по три на неделе. И не уверен, что она будет предупреждать меня о своих визитах заранее. Я думаю, не нужно объяснять, что произойдет, когда она обнаружит здесь тебя. С сигаретой в зубах. С ногами на столе. И убери ногу со стола.
Я думал, что сейчас от Ани последует какая-нибудь колкость или наоборот конструктивная мысль, но она просто кивнула, затянулась сигаретой и положила на стол вторую ногу.
Я ждал, когда подойдут к концу эти безумные сутки, наполненные событиями, и я смогу выспаться. Но под конец день решил предоставить мне еще один сюрприз.
Его преподнесла моя Лара.
12
Итак, я должен был закрыть кладбище ровно в восемь вечера. Задача проще некуда. Ты встаешь у внешней стороны ворот для посетителей, прощаешься со всеми выходящими, а приходящим говоришь, что до завтра, до десяти утра, кладбище закрыто. Внутрь пыталась попасть лишь пожилая пара и женщина средних лет. Они не смогли устоять перед моей харизмой, развернувшись обратно сторону автобусной остановки.
Далее нужно проверить кладбище на предмет бомжей и скорбящих, потерявших счет времени, отчитаться Елене, что все в порядке, кладбище проверено, а ворота заперты. На все это ушло немного времени, тем более что местные деревья отплевались листьями и обзор был хорошим: гоняться за каждой тенью мне не пришлось.
Оставалось расчистить налетевший за день снег с основных дорожек. Я должен был сделать это еще днем, но заленился. Ничто не мешало мне это сделать завтра утром, но за это время, если верить прогнозу погоды, снега навалит еще. Так что проще будет разбить работу на два этапа. Принцип «завтра все равно придется делать» здесь сработал бы против меня. Поэтому я вооружился лопатой и начал от ворот. По традиции.
Аня вышла за мной. Пока я загребал снег, болтали о разном. Мне особо рассказывать было не о чем, вернее, удивить своими рассказами из жизни человека, как моя Аня, у меня не получилось бы. А вот Аня рассказала много интересных вещей. В том числе и про Средиземное море, и про то, какими бывают хаусботы. Про внезапные и неизбежные приезды Елены Сергеевны я больше не говорил. Не хотелось мне портить этот вечер.
Когда мы подошли к концу кладбища, у самой стены обнаружили… Лару, конечно! Такса в привычном своем стиле пыталась раскопать могилу неизвестной нам Динары Богачевой. Безуспешно в силу навалившего снега.
– Лара, я тебя на цепь посажу.
Оттаскиваю собаку от могилы, но та рвется к ней обратно. Шутливо отмахиваюсь лопатой с криком «Пошла вон!»
– Таксу на цепь. Изверг, – бормочет Аня, ковыряясь в своем телефоне. – Слушай, я тут в интернете посмотрела. Имя Динара. Оно денежное. То есть, принято так считать. Что каждое имя что-то означает. Доброту, заступничество, талант. А имя Динара – денежное.
– И что?
Сражение с таксой не увенчалось успехом: статус КВО.
– И фамилия, – продолжает Аня, – Богачева. Богатая.
– Почему сразу «Богатая»? Может, корень слова «Бог»!
Аня фыркает:
– А ты в первую очередь про Бога или про богатство подумал? Только не смей свистеть. Ты же знаешь, я твою ложь пойму.
Молчу вместо ответа. Потом киваю головой, признаваясь, что про второе. Говорю:
– Ну, все логично. Родители дали имя ребенку под стать фамилии. Молодцы. Есть же те, кто называют ребенка Иваном с фамилией Иванов и отчеством Иванович. Ты все это к чему ведешь-то?
– А такса твоя именно на эту могилу запала, – Аня задумчива. – И когда я таксе морду гладила, я почувствовала что-то в ней. Что-то необычное, как в тебе. Какое-то непонятное чувство, знаешь… Как объяснить-то… Короче говоря, представь, ищешь ты какое-то правильное решение, перебираешь кучу вариантов, да?
– Да.
– И тут находится правильное. Не озарение. А именно решение. Выстраданное, но единственно правильное. И в этот момент ты уверен, что это полностью правильное решение и другого уже быть не может.
– Допустим.
– Вот когда я коснулась Лары этим утром, я почувствовала уверенность. Не свою уверенность в собаке, нет. Я почувствовала, что она уверена в собственных действиях. То есть, – Аня жестом конферансье демонстрирует мне могилу Богачевой. – в меня будто влилась уверенность таксы, что нужно рыть именно эту могилу. Не удивляйся.
Не удивляюсь.
– Ну и что из этого?
– В этой могиле что-то есть, – Аня смотрит на могилу.
Да, в каждой из этих могил что-то есть. Определенное время назад это даже было не «что-то», а вполне себе «кто-то».
– Например, там, в гробу, вместо остатков усопшего, может лежать что-то иное, – она продолжает смотреть на могилу. На ее лице ни малейшего намека на розыгрыш.
– Я о чем-то таком читал в детстве. У пиратов было, что ли. Да и не только у них.
– Жень, я серьезно.
– И что ты мне «серьезно» предлагаешь? Вскрыть могилу и проверить?
Я смотрю вверх.
Небо ясное, звезды светят умершими миллионы лет назад событиями. Окажись мы сейчас на том самом черно-белом песке, про который я рассказывал Ане в сторожке, который настолько мягкий, что не чувствуешь его, то, глядя вверх, можно подумать, что ты в невесомости.
Как часто я смотрел вверх, будучи обычным человеком? Не помню, но точно знаю – редко. Обретя проклятие, я стал заглядываться туда чаще.
Немного некстати приходит мысль, что едва во мне появилось проклятие, я стал смотреть вверх: ночуя в лесу под деревьями, идя по проселочным дорогам и здесь, на кладбище. А вот Аня, по ее словам, обретя свой дар, наоборот, стала смотреть себе под ноги. Мы такие разные, даже непонятной природы силы, сведшие нас вместе, противоположны друг другу по своей сути. Но нам так хорошо друг с другом.
– Знаешь, я тебе так скажу… Черт возьми, да! Почему бы нам не вскрыть эту могилу и не проверить?
– Ты в сторожке кофе перепила? Вскрыть могилу. Скажешь тоже.
Но Аня непреклонна:
– Я не шучу. В этой могиле что-то есть. Я почувствовала через твою таксу. Мы должны вскрыть ее и убедиться.
Я окончательно понимаю, что фразой «Заканчивай дуру гнать» здесь не обойдется. И потом, в адрес Ани я такого не скажу никогда.
Но она и не дает мне сказать что-либо, начинает давить раньше:
– Ты даже не представляешь, какая во мне пухла уверенность, когда я Лары коснулась. Когда я ее морду в руки взяла. Аж через перчатки прошло, понимаешь? Вот я тебе говорила, что твое вранье чувствую, и тут примерно такое же. Только уверенность собаки я слабее чувствовала. Может, потому что это собака, все же, неразумное создание.
– Аня, ты говоришь о вскрытии могилы! Мне! Сторожу, который должен пресекать подобное. Может быть, это статья. И уж точно это увольнение. А это опять жизнь в лесах и падающие самолеты неподалеку. Да я эту работу чудом получил. Потому что все предыдущие сторожа спились тут, а кто-то должен приглядывать. И ты мне предлагаешь…
– Просто раскопать. Если внутри ничего нет, я сама закопаю обратно, до последнего кома земли, – с этими ее словами я окончательно понимаю, что происходящее не шутка. И спор этот не закончится быстро. – Если хочешь, считай это эксгумацией. Но не просто же так такса роет именно эту могилу. Она же как одержимая!
– Да это ты одержимая! Взять могилу раскопать. Когда снег идет. Ночью. Ань, пошли в сторожку, холодно!
Она пинает холмик земли над могилой, но нос ее ботинка выбивает лишь брызги снега. Она злится. Сумасшедшее третье свидание.
– Я доверилась тебе, когда ты подошел ко мне вон там, помнишь? – она машет рукой в сторону могилы Филимонова. – Я доверилась тебе, вернувшись. Добровольно. Пришла к тебе сама! Доверилась, оставляя в своей квартире. Доверила тебе свои тайны, секреты. Свою душу. А ты не можешь довериться мне один раз. Да я людей насквозь вижу, а сейчас тебе кажется, что у меня фаза разъехалась?
«Тараканчики в голове День Независимости отмечают», как любил шутить мой отец.
Кстати, у меня не было даже пяти минут погоревать о нем: я либо беспробудно спал, либо был чем-то занят.
– Я верю тебе. Но ты-то сама веришь, что вот такое бывает? Ну в самом же деле, это не книга про пиратов. И не вестерн от Серджио Леоне, где они по кладбищу за сокровищами носились. Это жизнь, Аньчик. И спрятанные в могиле сокровища звучат еще более нереально, чем… чем…
Чем что?
– Чем что? Чем падающие из-за тебя самолеты? Не ты мне утром на судьбу жаловался? И потом, я не говорила ни про какие сокровища. Я сказала, что в этой могиле что-то есть. И заметь, не я так решила, я это почерпнула из разума твой таксы. Она же копает именно эту могилу, никакую больше.
Да, а еще Лара просит есть у одного и того же места, спит, как правило, на пуфике в прихожей, и, уверен, будь она полностью домашней собакой, гадила бы тоже в одно место. Но Ане это не объяснишь.
– Хорошо, я пойду за лопатой и выкопаю все сама, – ее тон уверенный, но глаза словно просят разрешения. – Твоя задача не мешать.
Но с места при этом не сдвигается.
– Два метра земли. Ты не справишься. Придется мне. Ты как хитрый ребенок, который сказал родителям, что сделает сам, демонстративно не смог, и родителям приходится доделывать за него. Так не пойдет. А еще закапывать. А крышка гроба тяжелая.
Аня садится на корточки, снимает перчатку с правой руки, достает сигарету из кармана, сует ее себе в рот, достает оттуда же коробок спичек. Крутит его в пальцах правой рукой, зажимает как-то ловко, выуживает спичку, а затем зажимает коробок иначе, но тоже так, что не сразу разберешься, и чиркает спичкой по черкашу. Закуривает. Как она это сделала без помощи левой руки, я не понял. Ее взгляд снова смотрит в видимую лишь ей точку.
Возможно, мои слова про два метра земли ее остудили, и она дает себе время смириться с невыполнимостью этой идеи в одиночку. Возможно, она ждет, когда я дам «зеленый свет», сиречь разрешение взять лопату. Но и я жду, когда она даст заднего.
В августе-сентябре этого года, на втором цикле моей жизни в лесу, я наткнулся на мертвого кабанчика. Не кабана, именно кабанчика. Детеныша. Он лежал на боку и был мертв – в этом я убедился, потыкав палкой в тельце.
Признаков насильственной смерти у детеныша я не обнаружил; оставалось гадать, от чего он скончался. Может быть, оказался слишком слаб и отстал от родителей и остального выводка, может быть, что-то еще. Однако сомнению не подлежало совершенно другое: я обеспечен тремя-четырьмя порциями жареного мяса.
В тот день я разделывал тушу животного впервые в жизни. Мой желудок был пуст уже пять дней, поэтому рвотные потуги моего живота были почти безрезультатны. Чувствуя себя кроманьонцем и Крокодилом Данди одновременно, со свежеванием я, к чести, справился.
Как сейчас помню свои первые слова за последние несколько дней: «Что ж, Пумба, если тебя это утешит, своей смертью ты продлил мою жизнь. В конце концов, не я виноват в твоей гибели, а если б еще и я умер от голода, лучше от этого никому не стало бы. Так что спасибо тебе, что ли».
Когда дошло дело до жарки, я собрал костер из веточек и хвороста, насадил мясо на ветку-шампур, и вспомнил, что у меня закончилась бумага для розжига. То есть, вообще любая бумага. Мне казалось, что маленький хрюка, которого я так хладнокровно вспорол, сейчас смеется надо мной в своем свинячьем раю.
На добычу огня потребовалось около полутора часов. Я подкладывал под костровые ветки сухую траву, маленькие веточки, омертвевшую кору, из которой пытались вылезти деревья вокруг. Я дул и боялся вздохнуть. Я пробовал вновь и вновь, тратя драгоценный газ в своей зажигалке. Мне не хватило мозгов использовать для розжига пачку сигарет (предварительно вынув оные из нее). Но в итоге я справился и вскоре наслаждался жареным кабанчиком уровня прожарки, как я сам окрестил, «лесной медиум».
В общем, развести костер без бумаги было проще, чем переубедить Аню в трудоемкости и потенциальной бесполезности процесса вскрытия могилы.
Наконец она докуривает, стреляет окурком, как всегда, лишь бы куда, встает, смотрит на меня требовательно. От нее можно ожидать чего угодно. Она могла подойти ко мне, поцеловать меня жарко, и я бы растаял. Я бы пошел за лопатой и помог ей. Но она просто ждет. Мне хочется надеяться, что так она демонстрирует честную игру, без женских чар.
– Женя, – она говорит это ровно в тот момент, когда я готов сдаться и уступить. – Если хочешь, пойдем в сторожку и не будем трогать могилу. Я не знаю, сколько мы еще пробудем вместе. Может, десять лет, может, до последнего дня жизни кого-то из нас двоих. Я лично хочу верить во второе, хотя и знакома с тобой всего ничего.
Молчу, боюсь спугнуть.
– Но, если ты прямо сейчас не доверишься мне, мы с тобой до конца жизни будем спрашивать сами себя, было ли что-то в этой могиле или нет. Не друг друга, потому что неудобно будет, а самих себя. Как с котом Шредингера: пока мы не вскрыли могилу, в ней что-то есть. А ты, вероятно, будешь всегда корить себя за то, что не доверился мне один-единственный раз. И это на фоне того, что я доверилась тебе уже кучу раз. Была уверена, что ты не высмеешь, не обидишь. И что ты примешь мой стервозный характер, и мою привычку ногами на столе.
Лучше бы она меня поцеловала.
Сдаюсь на милость моей победительницы.
– Кажется, в сарае было две лопаты. Копать вдвоем быстрее.
Идем в сарай. Меняем одну снегоуборочную на две совковых. Я хотел предложить зайти в сторожку и выпить чего-нибудь горячего, но потом понял, что уже сам горю мыслью откопать могилу Богачевой. Энтузиазма много не бывает. Единственное что, в сторожку зайти все же приходится: я понимаю, что без хозяйственных варежек мы стешем себе руки.
Да, я сегодня прагматичный мальчик.
Вскрывающий могилы.
Пока возвращаемся в конец кладбища, болтаем:
– А как это у тебя со спичками вышло? Что прикурила одной рукой.
– У пацанов научилась в интернате. Я же с девчонками не ладила. Я рассказывала. Поэтому я все свободное время у ребят проводила. У них там этот фокус – обычная забава. Соревновались кто быстрее.
– Тогда еще вопрос. Дурацкий. Почему ты улыбаешься редко? Неужели ты вообще не способна переключаться из-за своего…
– Улыбка мало чего стоит. Это все делать умеют. Улыбаются искренне либо дураки, либо влюбленные. Садисты, когда своих жертв истязают, тоже могут ухмыляться. А дурацкий вопрос будет?..
Копать начинаем бодро. Лара поддерживает громким тявканьем.
Машу лопатой умело.
– «Простоквашино» какое-то. Пошли ночью три дурака копать клад на ровном месте, и выкопали!
– Няф, – обижается Лара.
Вот-вот. Бросить это «няф», и пойти греться. Аня-то простит, а себя перед ней – нет.
– Знаешь, если уж начал что-то делать, то отбрось все сомнения, – к чести Ани, работает она наравне со мной, не филонит. – Отбрось даже мотивацию, из-за которой ты это делаешь. Просто делай.
Стоит над этим поразмыслить.
Копаем.
– Так что с Еленой будем делать?
– А что с ней делать? Будем видеться немного реже. По ночам буду приезжать к тебе. Вряд ли она ночью заявится с проверкой.
Рассуждения здравые.
Мне попадается особо крепкий ком земли. Борюсь с ним, потом продолжаю:
– Понимаешь ли, дело не только в этом. Если ты будешь далеко, ко мне вернется моя проблема, назовем ее так. И в первую очередь эта проблема может убить Елену, когда она приедет для инспекции.
– А ее есть, за что? – интересуется Аня.
Решаю отдохнуть, оперевшись на лопату, и от такого неожиданного вопроса забываюсь, и втыкаю железное полотно лопаты себе в ногу. Благо, армейские берцы – штука крепкая. Эту обувь разработали как раз для солдат и солдат-идиотов, которые любят втыкать себе подобные вещи в пальцы ног.
Действительно, насколько мне понятно, мое проклятие накрывает людей, которые заслужили смерти. Законопослушный граждан со мной не согласится, ведь мораторий на смертную казнь введен тридцать лет назад.
Однако если я что-то знал о людях, которые погибали посредством проклятия, то это были только негативные знания. И если я прав, то сущность во мне живет по своей логике, а не стремится убивать всех подряд.
Примем это за аксиому, но тогда возникает вопрос: окажись Елена Сергеевна рядом со мной, ее шарахнет? Первый раз, когда мы с ней виделись, мое проклятие набросилось на девушку на пешеходном переходе. Оно наелось, успокоилось, и Елене повезло. Допустим. Второй раз, в мой первый рабочий день, может быть, у проклятия не было сил дотянуться до Елены. Получается, третий раз фифти-фифти.
– Не мне решать, за что ее, Аня. Но если завтра её прибьет рухнувший потолок в сторожке, то на ее место придет новый человек. И не факт, что я ему понравлюсь. Тогда у меня снова начнутся проблемы с местом жительства.
Аня кивает, не переставая орудовать лопатой. Потом говорит:
– Время покажет, – и уже с улыбкой: – «Тик-так, мистер Уик».
Тик. Так.
Мы справляемся часа за два, что лично я считаю неплохим результатом. Аня, что вполне ожидаемо, не пискнула и не пожаловалась ни разу, будто работала в офисе на знакомой монотонной работе, а не долбила землю. Глядя на нее, я тоже права жаловаться не имел.
И вот из-под последних пластов земли показывается крышка гроба. Крышка как крышка. Дерева, из которого она сделана, я не знаю, но у меня чувство, что и в день похорон этот гроб выглядел весьма скромно. А вкупе с весьма бюджетным надгробием, я уже не удивлен.
Мы стоим на краю могилы.
– Вот сейчас как выпустим какое-нибудь проклятие или вирус. Как выкосит он половину планеты.
Аня парирует:
– Тебе нужно меньше телек смотреть.
Мне нужно меньше с плохими девочками общаться, которые заставляют меня ночью могилы вскрывать.
– Слезаем, только аккуратно. Вдруг там все же просто покойник, некрасиво получится, если мы по крышке его гроба будем ходить и прыгать.
Тут Аня не возражает. Я спускаюсь первым, подаю ей руку.
Крышка сначала не подается, но после некоторых усилий сдвигается, еще, еще немного. Из-под нее вылетает пыль вперемешку с чем-то. Прах? Душа Богачевой?
В итоге крышка откинута в сторону – места по бокам могилы достаточно чтобы эта самая крышка не мешала рассмотреть содержимое гроба. Мы встали и схватились за крышку с одной стороны, так что Ане либо мне не пришлось совершать никаких акробатических номеров. Очень просто.
Лара к тому моменту уже не лаяла, а силы бегать вокруг могилы и помогать нам лапами, у нее закончились. Но сейчас она тоже стояла, на краю могилы, глядя вниз. Ее глаза-оливки не выражали ничего.
Чего-то, похожего на вирус или проклятие, в гробу не было. Останков усопшего, впрочем, тоже.
Лежало там нечто иное.
– Аннет, скажи мне, что мы видим одно и то же.
– Кажется, да.
– И что же мы видим?
Аня садится на край гроба, придавливает ногой нашу находку, закуривает, повторяя фокус с коробком спичек.
– Если они все такие же, как сверху, то перед нами хаусбот, Женя. Вернее, загранпаспорта, полет к Средиземному морю, а затем уже чертов хаусбот. Мне больше всего понравился «Ле Борт Клиппер», если тебе интересно.
Мы зачарованно смотрим на свою находку.
– Четыре каюты, топливный бак на триста литров, длинна одиннадцать с половиной метров, ширина три семьсот, – продолжает Аня. – И два туалета.
Одиннадцать с половиной метров длинны. Это просто какой-то атомоход в мире частных малых плавучих средств. Это без малого линкор «Тирпиц» местного розлива.
Как уже можно догадаться, на дне могилы лежали деньги. Сотенные евро были плотно обтянуты полиэтиленом, лежа друг на друга аккуратными прямоугольными стопками. Сколько было слоев этих стопок, рассмотреть пока не удавалось, но точно больше двух.
– Это целое состояние.
– Операция Дениске. И вообще, деньги в детдом выделить. На ремонт. – Аня зачарована. – А когда налоговая очнется и вцепится мне в задницу, мы уже будем причаливать к порту Тель-Авива или Бенгази.
И не нужно уходить в монастырь на пожизненное и тащить туда Аню. Хаусбот будет нашей обителью, а близость Ани защитит людей рядом со мной от проклятия. Мы всегда и везде будем вместе: на плавучем судне, в портовых рынках, в ремонтных доках, когда наша посудина будет ломаться. Всегда и везде вместе под горячим средиземноморским солнцем.
Кто-то скажет, что подобная находка невозможна, но достаточно вспомнить события, которые привели нас с лопатами наперевес к этой могиле.
– Вытаскиваем. Еще могилу закопать обратно нужно.
Я отчего-то боюсь называть найденные деньги своим именем, поэтому обхожусь формулировками, где уточнения не требуются. Будто стоит произнести это слово, как я сразу проснусь в стылой реальности, либо произойдет еще что-нибудь разочаровывающее.
Аня сплевывает в слякоть, начинает передавать мне брикеты. Всего их оказалось пять. Они совсем не тяжелые и никакого затхлого запаха не было. Но было видно, что положили их сюда отнюдь не вчера.
Закапывать могилу оказалось проще. А вот сделать так, чтобы она выглядела не тронутой, было сложнее. Мы спорили, какой высоты был холм земли над могилой, был ли этот холм плоский или это, все же, был именно холм. Сошлись на том, что к утру все завалит снегом, а по весне всегда можно сказать, что земля поплыла вместе с оттаявшим снегом.
И потом, никто не будет разбираться с этой могилой. Никто на нее не придет, потому что приходить не к кому, а если так, то и волноваться не о чем. Хозяин денег давно забрал бы их отсюда: возможностей было достаточно. Например, подпоить сторожа ночью, подождать, пока его срубит, и идти выкапывать спрятанное.
Лара на нашу суету и ругань смотрела спокойно, сидя на заднице. Ее миссия была выполнена, глупые люди поняли, что от них требовалось, и, кажется, теперь она не знала, что ей делать дальше.
Наконец могила была приведена в порядок, и мы пошли в сторожку. Такса семенила следом. Я бросил обе лопаты в сарай, и поспешил к Ане. Она сидела на полу посреди зала, скрестив ноги и аккуратно разрезая полиэтилен. Дырявые шторы на окнах она задернула.
– Надо посчитать, – прокомментировала она свои действия. Замерла с пачкой банкнот в руках, добавила: – А потом еще раз пересчитать. А потом лечь, уснуть, проснуться и пересчитать еще раз, чтобы убедиться, что все это по-настоящему.
Решаю предоставить это ответственное дело ей. Сам же стаскиваю со стола рабочий ноутбук, тоже сажусь на пол и решаю почитать новости.
С самолетом ничего нового. Количество жертв не выросло. «Черный ящик» традиционно не нашли. В стране будет объявлен траур. Наличие на борту разыскиваемого преступника Антонова подтвердилось. Пресс-секретарь от полиции заявила, что, по крайней мере, регистрацию и посадку он прошел. По чужим документам, как утверждается, но он был опознан по камерам наблюдения в аэропорту.
А вот с метеоритом ситуация была чуть интереснее! НАСА утверждали, что продолжают видеть летящий к Земле метеорит. Стало окончательно ясно, что с Землей он не разминется. Стали известны и приблизительные размеры метеорита: по предварительным данным около трехсот метров в диаметре. Американское космическое агентство даже дало примерные координаты падения небесного тела. Предполагалось, что он упадет в радиусе от центральной Европы до западной России.
Под новостным постом уже висели забавные комментарии: «разлетались тут»; «тунгусский и челябинский потерялись, друг друга у нас искали, теперь третий прилетит»; «опять масонский заговор», и все в таком духе.
– В каждом брикете двести пятьдесят тысяч, – Аня уже распаковала и пересчитала стянутые специальной бумажной лентой стопки банкнот. – Всего четыре брикета.
Она берет в руки телефон. Заглядываю в дисплей, прикоснувшись щекой к щеке.
Она открывает через поисковик первый конвертер валюты. Вводит в первой строке «EUR», во второй, соответственно, «RUS». Вбивает в первой строке цифру 1 000 000.
– Мать моя в кимоно верхом на кастрюле!
Я смотрю на цифру напротив окошка «RUS», боясь поверить своим глазам.
Аня стирает единицу и нули, вводит заново. Видимо, нас обуревают схожие чувства недоверия и нереальности такой удачи. Со второго раза результат на дисплее телефона ровно такой же.
– Шестьдесят четыре миллиона рублей, – говорит она.
Это больше, чем годовой денежный оборот бизнеса моего отца. Этим можно купить половину Архангельска. Этого хватит для оплаты любой детской и взрослой операции. Это свобода и независимость ото всех и от всего. Полная финансовая свобода, о которой мечтает каждый нормальный человек.
Аня надрезает ножницами каждый брикет, вытаскивает оттуда по одной купюре.
– Ты чего делаешь?
– А как ты думаешь? – она даже не смотрит на меня, просто складывает выуженные из стопок купюры в сторонку. – Поеду в банк, обменяю на рубли. Нужно же убедиться, что деньги настоящие.
Н-да. Сначала нужно было проверить евро на подлинность, а уже потом считать. Потому что в случае, если перед нами «кукла», нас ждет эпический облом.
Она засовывает деньги в карман джинсов, идет в прихожую, обувается-одевается. Я иду следом за ней.
– Такси вызови, – просит она.
Заказываю такси по телефону.
– А ты пока спрячь их куда-нибудь, – инструктирует Аня. – И заклей скотчем дыры, которые я пропорола.
– Договор.
– И я сразу переведу деньги Денису на операцию.
Она говорит это нейтральным тоном, будто для соблюдения формальностей требуется только мой кивок головы и слова «Конечно-конечно».
– Да, конечно. Переведи.
Сидим в тишине, ожидая такси.
Может быть, окончание моего испытания ознаменуется не приходом в монастырь, в котором я доживу до седых волос, а именно этим сюрпризом, который свалился мне на голову из-под земли? Я схватился за первый же знак судьбы, но, может быть, сама моя судьба сейчас сидит передо мной на коридорном пуфике?
Кошусь на Аню. Она трет указательным пальцем свою нижнюю губу, очевидно не осознавая своего жеста. Сейчас она больше похожа на школьницу на трудном экзамене, чем на коридорного цербера в промежутке между рабочими сменами.
И если деньги окажутся настоящими, если завтра не случится эпидемия или еще что-то, что запретит нам вылет из страны, то можно уже завтра делать документы, регистрировать места бизнес-класса в самолете, и лететь. Мне даже не нужно ни о чем думать, не нужно ничего делать: Аня будет вести меня, как будто за руку (а иногда и за руку), когда мы будем пробиваться через людей в каком-нибудь регистрационном центре. Все, что от меня теперь требуется – это плыть по течению с Аниной руке в своей. И нас ждет будущее, о котором мы мечтали.
Можно еще перевести приличную сумму на монастырь, позвонить отцу Валентину и рассказать об этой сумме. Откуда она взялась, говорить не стоит. Мне кажется, будет достаточно заверить священника, что деньги эти не отобраны у кого-то, и я не брал их руками, запачканными в чужой крови. Можно сделать перевод и анонимно, но мне будет немного неловко перед невидимым батюшкой, если со временем он подумает, что я струсил жизни в монастыре, и оборвал концы. И еще, я уверен, он будет волноваться, если я не буду выходить на связь. Значит, нужно сделать перевод, позвонить и все рассказать. Так будет правильно.
Звонит мой телефон – бот безразличным голосом докладывает о том, что такси подъехало и ждет. Аня чмокает меня на прощанье, просит не скучать и напоминает, чтобы я заклеил и спрятал брикеты. Я прошу ее возвращаться поскорее и не отпускать такси, пока ей меняют евро на рубли. Она согласно кивает.
Выполняю Анин наказ, аккуратно залепляя дыры в брикетах прозрачным скотчем. Теперь нужно спрятать наше сокровище. Решение приходит быстро: ниша между полом шкафа и полом сторожки отлично подойдет. Этот кухонный набор из трех шкафов, угла под раковину и двух настенных шкафов привезли сюда, наверное, лет двадцать назад. Прямоугольные декоративные элементы между дном шкафов и полом были на месте и даже прилично держались. Я отодвинул один из них, забросил брикеты туда, затем зафиксировал декоративную панель обратно.