– Без разницы. Половину чашки. я с холодной водой пью. И без сахара.
Пока платье крутилось в барабане стиральной машинки, Полина ополоснулась под душем.
Она немного успокоилась, перестала сопротивляться обстоятельствам.
У Семёна было уютно. Она хорошо помнила эту квартиру, много раз справляла здесь его дни рождения, учила уроки, играла.
Потом лечили её разбитые коленки.
Сёмка обрабатывал ссадины, а у Полинки от его прикосновений, хотя здорово жгло и саднило, кружилась голова, где-то внизу становилось жарко и щекотно.
Полинка тайком покрутилась в мужской рубашке перед зеркалом, пока Сёмка накрывал на стол.
Она себе нравилась.
Оглянувшись, удостоверившись, что Семён не видит, Полина радостно подмигнула себе, скорчила несколько раз потешные рожицы.
Ей почему-то было хорошо и спокойно, хотя это не её дом и вообще ситуация больше чем странная.
В Сёмкиной рубашке было непривычно удобно. Мягкая ткань приятно холодила, от неё так здорово пахло чем-то до боли родным: наверно просто показалось… чем-то знакомым, терпким, что вызывало странные ощущения.
У Полины появилось игривое настроение.
– А помнишь, Сёма, – сказала она, зайдя на кухню, где был накрыт стол, – мы с тобой…
– Конечно, помню, Полиночка. Я всё помню. Я тебя всю жизнь буду помнить.
– С чего бы это?
– Да так… потому… потому, что ты самая-самая, только и всего. Ты в этой рубашке такая…
– Не говори, Сёмка, я даже сама себе понравилась. Теперь всегда буду Ромкины рубашки надевать. Так удобно.
– Ты такая красивая. Завидую твоему… Ромка, говоришь? Счастливчик твой Ромка. Наверно на руках тебя носит?
– Не так, чтобы очень. Ему некогда. Работает много. А ты, почему ты холостой?
– Не знаю, наверно всех Полин до меня разобрали.
– Семён, мы же договорились. Постираем и разбежимся. Ты меня настораживаешь, пугаешь. Зря я согласилась сюда прийти.
– Извини. Давай выпускной альбом посмотрим. Ты с кем-нибудь из одноклассников встречаешься?
– Тебе бы моего Вадика – крикуна-непоседу, света белого не вижу. Из дома-то не выхожу. Разве что возле подъезда, с коляской. Нет, ни с кем не виделась. Давно.
– Вот, смотри, это всё в выпускном классе снято. А я много кого вижу.
Семён раскрыл альбом, сел рядом, начал показывать. Полина не понимала, почему вдруг ей стало так интересно. Большая часть снимков есть и у неё. Ничего особенного.
Друзья сидели, тыкали то в одного, то в другого одноклассника пальцами и с интересом, весьма энергично и весело вспоминали, как…
Сёмка стоял за спиной, прижимался всё теснее. Полина не обращала на это внимания, пока…
Пока его рука не легла весомо и дерзко на одну из грудей.
Реакция на это прикосновение была более чем странной – ей невыносимо, причём немедленно захотелось близости.
Полине стало неудобно и стыдно. Она вскочила. Лицо девушки горело, словно от сильного солнечного ожога, сердце рвалось наружу, дыхание спёрло.
Окружающее пространство сжалось, превратилось в плотный сгусток, который начал вращаться и переворачиваться. Её тело зависло внутри подвижной плазмы, которая проникала в самые потайные уголки её неожиданно чувствительного тела.
Полина чувствовала такое…
Девушка хотела лишь одного – чтобы это чудо, это блаженно-пьянящее, дремотно-эйфорическое, невесомо-сладостное состояние никогда не кончалось.
Она ни о чём не думала, ничего не помнила, ничего не хотела, кроме того, что с ней происходило здесь и сейчас.
Откуда-то сверху спустился густой туман, затянул, накрыл с головой…
Ей было слишком хорошо, чтобы быть реальностью.
Неожиданно всё закончилось…
Мимо её рассеянного взора медленно проплывали размытые очертания мебели, резко, но очень приятно пахло разгорячённым мужским телом.
Полина нехотя, очень медленно приходила в сознание, как бы раскачиваясь на волнах.
Она лежала на разобранном диване раздетая, в позе морской звезды. Тело всё ещё сотрясали сладкие волны сказочно-сладостного экстаза.
Над ней нависал Сёмка… милый Сёмка.
– Дурачок, что ты со мной сделал, я же замужем, мы же договорились… это неправильно…
Семён обнял её, принялся перецеловывать каждый милиметр лица. Это было невыносимо приятно: до такой степени, что не было сил терпеть, поэтому она попросила… ещё… ещё раз прогуляться по тому же маршруту.
Полина нестерпимо хотела вновь оказаться там, в вязком сиропе чарующе волнительных эмоций и трепетно-нежных ощущений, имя которым блаженство.
Такого с ней никогда прежде не было.
Наверно так и выглядит настоящее счастье.
Теперь Полина была в полном сознании.
Она понимала, что это предательство, измена, разврат, но остановиться, прекратить наслаждаться жизнью уже не могла.
Ментальное тело девушки разлетелось на мелкие кусочки, у каждого из которых были свои ощущения и своё сознание. Собрать себя воедино, противостоять неизведанным таинственным силам, пусть и греховным, было совсем невозможно.
Полина извивалась под Семёном, стонала, кричала, громко звала на помощь, рвала кожу на его теле ногтями.
Ей это нравилось.
Она хотела, хотела, хотела… ещё и ещё… бесконечно долго хо-те-ла чувствовать вибрации экстаза.
Придя в себя, Полина ужаснулась: неожиданно разрыдалась, кусала губы.
Семён её успокаивал, ласкал, прижимал к себе.
– Почему Ромка никогда меня не обнимает, – подумала Полина, – может он и не любит меня вовсе?
Привести себя в порядок было непросто.
Она понимала, что мир вокруг и она сама c этого момента стали другими, что это очень заметно со стороны, что скрыть изменения не получится, как ни старайся.
Они, эти сладостные пороки, отпечатаны на лице, на теле, что падение с высоты в бездонную пропасть порока или взлёт на вершину счастья (кто знает, как к этому отнестись), увидит теперь каждый встречный, стоит только бросить на нгеё скользящий взгляд .
Молодые люди никак не могли проститься: то и дело кидались в объятия, опять сбрасывали одежды, сливались в подвижный клубок, рассыпались, пытались успокоиться, сосредоточиться, о чём-то договориться…
Мама накормила Вадика смесью. Он спал.
– Что с тобой, дочь? Ты какая-то необычная… светишься вся.
– Давно нигде не была, не гуляла. Это я от свободы опьянела, мамочка.
У Полины было время подумать, обсудить произошедшее событие с внутренним цензором и диспетчером, договориться, обсудить…
Странным образом всё вокруг приобрело иные очертания, другие цвета, запахи, вкусы.
Жизнь попала в фокус, у неё появились чёткие силуэты.
Теперь Полина понимала, что, почему и зачем делает, чего хочет от жизни.
Вадик почему-то вдруг перестал кричать и болеть. Ромка стал вовремя возвращался с работы, постоянно лез с нежностями.
Полина начала чувствовать его желания, но перестала их разделять. Она поняла, что любовь, та любовь, с которой всё началось, закончилась, что семейная жизнь превратилась в рутину, обыденность, неприятную обязанность.
А ещё она поняла, что ничего не хочет менять, что её в принципе всё устраивает.
Ромка замечательный муж: вкалывает, обеспечивает, не обижает. Наверняка станет неплохим отцом.
Однако внутри зрело сладкое томление, смутное желание очутиться хоть на миг внутри урагана, который пронёсся в душе и в теле в тот памятный день.
По ночам Полина грезила, представляя, как обнажённое тело медленно зависает над землёй, как Вселенная превращается в сгусток, как проникает внутрь, расширяется, вытесняет тоску и печаль, замещая наслаждением, которое переходит в экстаз, как…
Всё в её сегодняшней жизни было хорошо и правильно, не хуже, чем у подруг, но чего-то очень важного не хватало.
И Полина решила узнать, чего именно.
Она ещё сама не понимала до конца на что решилась, но вручила Вадика маме и надела самый красивый наряд. Накрасилась, долго-долго всматривалась в зеркало, всё больше влюбляясь в саму себя.
Ноги сами несли Полину по известному одной ей маршруту, в дом рядом с парком, в котором плавают лебеди и растёт памятная берёза.
Но туда, в прошлое, она больше никогда не пойдёт, потому, что это осталось там, а она… она здесь, она настоящая.
И пусть весь мир подождёт, пока она будет купаться в океане счастья.
Такая же, как тогда
Человек, даже самый что ни на есть одинокий, не романтичный и чёрствый живёт среди людей. В скорлупу беспомощного отчуждения, изоляцию от мира, настороженности, враждебности и холодности он упаковывает себя сам.
Каждый оказывается внутри пустоты, следуя разными тропами, иногда настолько экзотическими, что диву даёшься.
Третийй год пошёл, как я болезненно и жёстко расстался с женой, всё ещё переживаю мучительное, ноющее фантомное увечье, не в силах окончательно отторгнуть воспалённую опухоль, возникшую вместо любви.
Крушение устоявшихся отношений подобно нокауту выбивает из тела дух с непредсказуемыми последствиями.
Попытки излечиться от недуга я предпринимал неоднократно: несколько раз пытался выстраивать отношения с женщинами, по большей части одинокими и неприкаянными, которые тоже были травмированы подобным образом.
Разведёнок и брошенок в близком ко мне окружении оказалось достаточно много, чего прежде я не замечал.
Внешне эти дамы выглядели вполне благополучно, респектабельно, казались счастливыми, довольными жизнью, но стоило к ним прикоснуться на уровне солидарности, симпатии или сочувствия, как они отряхивали с себя броню эмоционального оцепенения, теряли способность к театральности, становились беззащитными и хрупкими.
Взволнованные приятельницы погружались с головой в толщу романтических воспоминаний, начинали теребить трепетные духовные струны, вываливали тонны закапсулированной боли, пытаясь не столько вызвать сочувствие, сколько желая слить осадок от накопившегося душевного мусора.
Почти все предлагали утилизировать нравственные страдания совместно с помощью классической методики – заняться сексом, чтобы заглушить хоть на время боль, избавиться от духовных и физических мук.
Это не был тот переполненный гормонами, фантазиями, эмоциями страсти и любовного восторга эротический поединок романтически настроенных соперников, от которого “крышу сносит”, скорее стон, причитание о злосчастной судьбе, которая “всегда всё портит”.
Женщиной, которая вывела меня из этого ледяного оцепенения, стала Элина, привлекательная миниатюрная девица, приехавшая из Киева.
Работала она в передвижном вагончике, увлечённо, с азартом торговала фастфудом.
На её лице всегда сияла загадочная улыбка, голос переливался звонкими трелями: красивый, мелодичный, можно сказать поющий.
Этот приятный голос будил воображение и желание. Последнее ввиду длительного воздержания возбуждать не было особенной надобности, избыток тестостерона лез у меня изо всех щелей.
От женщины исходил божественный запах, опьяняющий на расстоянии. Удивительный аромат привлекал, манил, пробуждал причудливые романтические фантазии и дарил хорошее настроение.
Без повода, просто так. Потому, что она такая, потому, что она просто есть.
Ладно скроенная фигура дополненная очаровательными женственными жестами, изысканная, мягкая и плавная манера двигаться вызывала у меня не очень скромные желания.
Она была не просто хорошенькой – очаровательной.
Возможно, это была иллюзия, но для меня это не было особенно важно. Я грезил наяву.
Общались мы с ней неделю или около того через окошечко вагончика. Потом я осмелел от желания и пригласил Элину на свидание, что, признаюсь, далось весьма нелегко ввиду отсутствия опыта общения с девушками без прошлого, а ещё по причине массы накопленных в неудачном браке негативных впечатлений.
Отказа не последовало.
Эля звонко хихикнула, томно повела плечиком, хлопнула ресничками, приложила пальчик к губам и заговорщически подмигнула.
– Это будет секретная миссия, – шёпотом сказала она, – никому ни слова. Закрою киоск в восемь вечера. Буду ждать.
Несмотря на годы семейной жизни, наличие дочери и сына, которых воспитывал один, вёл я себя как мальчишка.
Сердце выстукивало мелодию любви во всех без исключения клеточках тела, душа пела и стонала от радости.
Я ликовал, целый день был сам не свой: нервничал, раздражался по пустякам, потел, суетился, трусил.
Совсем как школьник перед первым свиданием.
Эля была…
Люди редко бывают одинаковыми, они постоянно меняются, но такой я её ещё не видел.
Впрочем, это не удивительно, я ведь общался с Элиной через окошко вагончика, хорошо рассмотреть мог лишь лицо, глаза и руки. Я даже не знал, какого цвета у неё волосы.
Собственно самое первое, что я в ней заметил – огромные серые глаза. Я тогда был уставший и голодный, хотел чего-нибудь пожевать на скорую руку, а тут эти искрящиеся удивительно доброй энергией открытые омуты. Вдобавок голос…
Помнится, я слегка раздражённо подумал – “ Кто ты такая, чтобы носить такие роскошные глаза? Стоит тут, приманивает показной невинностью, а сама небось…”
Пока я ел горячий хот-дог, мысли от беспричинной неприязни и осуждения совершили кругосветное путешествие, успев за короткое время поменять полюс восприятия.
Мне казалось, что это любовь с первого взгляда.
Глаза…
Да, они были необыкновенные.
А ещё длинные кудрявые светлые волосы, элегантно распущенные по плечам.
Руки… мне казалось, что разглядел их внимательно. Оказалось – нет. Это были изящные руки-крылья. Она могла разговаривать ими без слов.
Наверно будет изумительно приятно, если меня обнимут эти трепетно-нежные, изящные, с прозрачным мраморным узором кровеносных сосудов, просвечивающих сквозь тонкую кожу ручки.
Да, именно так и подумал. Я ведь её на свидание пригласил, а не на детский утренник. Конечно, мечтал прижать девочку к себе, чувствовал наяву вкус поцелуя и не только.
О чём я говорю! Мы же не воспитанники интерната евнухов. Я мечтал о большем, даже строил планы.
Элина жила на съёмной квартире одна, совсем одна. Это обнадёживало.
Она вышла из своего вагончика, помахала ручкой, изобразила жестом необходимость немного обождать, затем развернулась, наклонилась к замочной скважине…
Фигура её была бесподобна. Фантастически стройный силуэт, осиная талия, аппетитный зад. Мне стало не по себе.
Эти ямочки под коленками, эта белоснежная кожа элегантных маленьких ножек, заманчиво уходящих куда-то вглубь расклешённой юбчонки. Я невольно загляделся, приоткрыл рот. Голова закружилась, поползла куда-то вбок и вниз…
Я покраснел. Элина могла заметить мой взгляд, моё недвусмысленное состояние.
Она повернулась, метнула в мой адрес парализующий взгляд. Её руки неожиданно покрылись мурашками. Я даже почувствовал, как они вскакивают на нежной коже.
– Ты замёрзла, тебе холодно?
– Рядом с таким горячим мужчиной? Вовсе нет. Просто ты так посмотрел…
– Извини! Не хотел тебя смутить. Просто ты такая…
– Я знаю, – женщина покрутилась, давая себя рассмотреть, – я всех очаровываю. Куда пойдём?
– Куда бы ты хотела?
– Ну, для начала можно в кино. Или на танцы. Ты танцуешь? Я ужасно люблю, особенно танго, фокстрот, вальс.
– Не могу похвастаться тем же. Могу топтаться под музыку, в обнимку, только и всего.
– Тогда кино.
Элина смотрела фильм, я – её. Лицо моё пылало, словно на полке раскалённой сауны. Руки тряслись от желания прикоснуться.
Кажется, я слегка вывихнул глаза. Бороться с наваждением и вожделением было довольно сложно, поэтому я затаил дыхание и… взял Элину за руку.
Девушка посмотрела на меня, задержав взгляд немного дольше, чем следовало, и улыбнулась.
Первый этап пройден.
Дальше было проще. Где-то в конце фильма мы уже целовались.
У Элины оказалась такая чувствительная, такая волшебно-бархатистая, такая нежная и желанная кожа. Она так страстно позволяла себя целовать, что я не выдержал.
Время остановилось, но настойчиво тикало в мозгу.
Казалось, что оно бесцеремонно подглядывает, как я глажу её коленку, как стараюсь незаметно сжать грудь, как…
Кино мы не досмотрели.
По дороге домой, было уже довольно темно, мы целовались и обнимались, останавливаясь у каждого препятствия. Такой сладости, такого концентрированного терпко-медово-фруктового вкуса я никогда ещё не пробовал.
Потом она сказала, – до завтра.
Я пошёл домой, где меня с нетерпением ждали дети. Они уже поели, всё было приготовлено заранее. Они хотели увидеть меня, удостовериться, что со мной всё в порядке.
Это было так мило, особенно после того, что я испытал. Я едва не заплакал от умиления.
И принялся ждать завтра, которое обещала Эля.
Что я себе воображал, о чём грезил! О, разве такое можно описать словами?
Нет, нет и нет… таких слов ещё не придумали.
А ещё думал о том, что могу ей дать. Наверно это было самое главное.
Похоже, я абсолютно потерял голову.
На следующий день мы долго гуляли в парке и у пруда, говорили, говорили, говорили.
Совершенно не помню о чём.
Я не слушал и не слышал, я чувствовал. Ощущал её слова и фразы как прикосновения.
Да, мы держались за руки. Я был счастлив.
Не хватало лишь одного, но очень важного.
После пятнадцати лет брака об этом невозможно не думать, особенно если не был в постели с женщиной год или около того.
Я дождался темноты и предложил… выпить чая. Конечно чая, с пирожными и конфетами, вместе с детьми.
Элина уже знала, что у меня двое детей. Я тоже знал, откуда она приехала, о том, что замужем и имеет дочку, но с мужем давно не живёт, потому, что…
Впрочем, Элина особо не распространялась, почему. “Так надо. Я бы не хотела…”
Дети приняли её спокойно. Попили чай и ушли в свою комнату.
Мы опять говорили. Точнее, говорила Элина, я путешествовал руками и глазами… везде, где было дозволено. О том, чего нельзя, можно было догадаться по перемене интонации.
Не представляете, как приятно было медленно узнавать друг друга.
Столько всего интересного было сосредоточено в этой маленькой фее, что я предложил остаться, но словно выстрела в голову опасался, ожидал отказа.
– Я в душ, – запросто сказала Элина, – дай полотенце. И халат, если есть.
“Неужели так просто, – удивился я, – это потому, что мы выросли и стали взрослыми?”
Я был потрясён и очарован открытиями. Это была моя женщина. Такого как с ней я не испытывал даже на первом в жизни свидании.
Чем дальше, тем сильнее и глубже я сходил с ума.
Мы вытворяли такое, чего даже в самых дерзких видениях не мог себе представить. С Элиной было легко, беззаботно, светло и радостно.
Мимо неё невозможно было пройти просто так. Эта женщина возбуждала меня даже напоминанием о любой из букв, из которых состояло её имя, не говоря уже про оттенки интимных запахов, вкус поцелуя и кожи, ощущения от прикосновений.
Каждый день я узнавал что-то новое и не мог понять, где она скрывает свои тайны. Вроде вчера обследовал каждый миллиметр её тела губами и руками, а сегодня Элина опять предъявляет нечто такое, от чего впору тронуться умом.
Не поверите, я мог испытать настоящий оргазм, просто пристально вглядываясь в её удивительные глаза, даже не прикасаясь.
Глядя на Элину, я забывал обо всём на свете.
До и после слияния мы танцевали. Оказалось, что я умею это делать. Наверно всегда умел, но не знал об этом.
Мы могли беситься до самого утра, только тихо, чтобы не разбудить ребятишек. То пили чай, то танцевали, то вновь прыгали в постель.
Потом Элина затосковала. Во всяком случае, что-то в нашем общении резко изменилось.
– Мне нужно ехать домой, – сказала она.
– Ты же потом приедешь? Я не успел сказать, прости, выходи за меня… я тебя так полюбил.
– Ты забыл, я замужем.
– Разведись, забери дочь. Мы справимся. Нам будет хорошо, вот увидишь.
Мы обо всём договорились, всё решили. Я, Элина, мои дети и её дочка. Немного подождать и мы станем полноценной семьёй.
Нет, не так, позже выяснилось, что это я решил, а не она.
Я ждал Элину, спал в обнимку с её платьями, сохраняющими её энергию и её запахи. Она даже сумочку оставила.
Вот только адреса я не знал. Может быть в сумочке?
Там была старая косметичка с почти использованной парфюмерией, початая пачка сигарет и несколько коротких писем без конвертов.
“Я вычислил, где ты прячешься. От меня не скроешься, из-под земли достану. Как видишь, знаю твой адрес. И не только. Люська, твоя лучшая подружка, по чьему паспорту ты устроилась работать, я её немного пощекотал пёрышком, кое-чем ещё расшевелил, она и призналась. Письма твои показала. Мы их потом вместе почитаем. Увлекательное чтиво. Антон твой пусть пока живёт, про тебя пока не знаю – не решил. Как вести себя будешь. Короче приезжай, разбираться будем. И не вздумай свинтить, у нас дочь – не забывай. Со мной шутки плохи – сама знаешь, любовь моя.”
Сказать, что я испытал шок – ничего не сказать. Меня опустили в воду, утопили, потом долго отжимали уже не вполне живого, затем сделали искусственное дыхание и без наркоза содрали шкуру.
Но я выжил, чего нельзя сказать о ней.
Элину я искал почти год, это оказалось совсем непросто.
И вот я здесь, с ней.
– Наконец-то мы встретились, любимая. Как долго я тебя искал, сколько слёз пролил. Да, мужчины тоже плачут. Ты об этом не знала? Я каждый день думал о тебе, о том, где ты, как ты… Эти страшные письма. Я читал их до тех пор, пока не выучил наизусть. Запомнил каждое слово… Мы его найдём, обязательно найдём и накажем. Такое не прощают.
Слёзы отчаяния стекали по моему лицу.
Элина смотрела на меня огромными серыми глазами и улыбалась с холодного гранитного памятника.
Такая же как тогда…