Песни Первой мировой и Гражданской войны. Военная история России в песнях

А с Румынского фронта на соединение с Корниловым вел тысячу офицеров и солдат еще один герой Белого движения – Михаил Гордеевич Дроздовский. Шли с боями два месяца в сплошной беспорядочной круговерти неприятельских войск и банд, разгоняли и красных, и махновцев [68, 153]. Один из участников похода, полковник П. Баторин, тоже озаботился, чтобы у дроздовцев была своя песня. За основу он взял «Марш Сибирских стрелков» – уж больно хорошим оказался напев. Бодрый, запоминающийся. Слова, естественно, сочинил другие, уже не о том, как «шли на бой сибиряки», а о своих соратниках:

 
Из Румынии походом
Шел Дроздовский храбрый полк
Во спасение народа
Нес геройский, трудный долг…
Шли дроздовцы твердым шагом,
Враг под натиском бежал,
Под трехцветным русским флагом
Славу полк свою стяжал.
Пусть вернемся мы седые
От кровавого труда
Над тобой взойдет, Россия,
Солнце новое тогда.
 

Дроздовцам довелось соединиться уже не с Корниловым, а с Деникиным. Да и сам генерал Дроздовский ненадолго пережил Корнилова, умер от раны осенью 1918 года. Но «именные» полки дроздовцев и корниловцев сохранились, стали лучшими частями Добровольческой армии, впоследствии были развернуты в дивизии. Сохранились и их марши. В 1919 году, после взятия Харькова, командир Дроздовской дивизии полковник Антон Васильевич Туркул передал песню для доработки профессиональному композитору Дмитрию Яковлевичу Покрассу. Возможно, как раз тогда к ней добавился куплет:

 
Этих дней не смолкнет слава,
Не померкнет никогда,
Офицерские заставы
Занимали города!
 

Впрочем, многие исследователи считают этот куплет апокрифическим, придуманным гораздо позже. Но и корниловцы дорабатывали свой марш. Кое-что переосмысливали. Кое-что начинали воспринимать и оценивать иначе, более зрело. Залихватские революционные строчки «Мы былого не жалеем, Царь нам – не кумир!» сочли за лучшее убрать. Заменили словами: «Русь могучую жалеем, нам она кумир». Но следует отметить, что к монархической идее белогвардейцы так и не вернулись. О ней стали задумываться гораздо позже, уже в эмиграции.

Главнокомандующий Вооруженными силами Юга России генерал Деникин тоже не стремился утверждать монархическую идею [53]. Он и не смог бы этого сделать, даже если бы захотел. В России по-прежнему царила идеологическая мешанина, и любые намеки о необходимости реставрации империи оттолкнули бы от белогвардейцев слишком многих сторонников и союзников.

Казалось бы, в прежние времена вернейшей опорой царя выступали казаки. Не щадили себя ни в войнах с внешними врагами, ни при подавлении революционных беспорядков. А в 1918 году Всевеликое войско Донское, сбросив советскую власть, собрало круг, приняло законы о самоуправлении – фактически провозгласило себя независимым государством. На кругу были утверждены герб и гимн. Причем на роль гимна предназначили одну из любимых казачьих песен «Всколыхнулся, взволновался православный Тихий Дон». Она была написана о событиях Крымской войны [69]:

 
Всколыхнулся, взволновался
Православный Тихий Дон,
И послушно отозвался
На призыв Монарха он.
Он детей своих сзывает
На кровавый бранный пир,
К туркам в гости снаряжает,
Чтоб добыть России мир.
С Богом, дети, ведь широкий
Переплыть вам лишь Дунай,
А за ним уж недалеко
Цареград, и наших знай.
Сорок лет тому в Париже
Нас прославили отцы,
Цареград – еще к нам ближе…
В путь же, с Богом, молодцы!
Стойте крепко за святую
Церковь – общую нам мать,
Бог вам даст луну чужую
С храмов Божиих сорвать,
 
 
На местах, где чтут пророка,
Скласть Христовы алтари,
И тогда к звезде востока
Придут с запада цари!
Над землею всей прольется
Мира кроткого заря,
И до неба вознесется,
Слава Русского Царя!
 

Однако теперь гимн был принят в абсолютно иной редакции:

 
Всколыхнулся, взволновался
Православный Тихий Дон,
И послушно отозвался
На призыв свободы он…
Дон детей своих сзывает
В Круг державный войсковой,
Атамана выбирает
Всенародною душой.
В боевое грозно время,
В память дедов и отцов,
Вновь свободно стало племя
Возродившихся донцов…
 

Как видим, направленность песни изменилась в противоположную сторону! Дон следует призыву не царя, а «свободы». Собирает казаков не государь, а абстрактный Дон – в лице конкретных деятелей, заправляющих на кругу. И если раньше казаки видели смыслом жизни доблестную службу во славу царя и веры, то сейчас вдруг оказалось, что они… освободились! Мало того, «возродились»!

Что же касается Деникина, то он всеми мерами старался избежать политических расколов и грызни. Наоборот, силился как-то объединить и сплотить всех противников большевизма: правых и левых, монархистов, социалистов, либералов, демократов. Но чем можно было объединить их? Под какими лозунгами повести за собой?

Общим для всех патриотов, независимо от их политических взглядов, оставался лишь идеал России и убеждение, что она должна быть «единой и неделимой». Деникин так и сформулировал цели Белого движения.

Но эту же идею борьбы за Россию как нельзя лучше отражала известная песня Первой мировой «Слыхали, деды». Хотя старики-деды по традиции играли важную роль только в казачьих станицах. Прочие белогвардейцы заменили их на «братьев».

 
Слышали, братья,
Война началася!
Бросай свое дело,
В поход снаряжайся.
Смело мы в бой пойдем
За Русь Святую
И за нее прольем
Кровь молодую.
 

Вот эта песня и стала неофициальным гимном деникинской Добровольческой армии. Она оказалась во всех отношениях актуальной. Так же, как в песне, деникинцы разворачивали свое наступление «с тихого Дона, с далекой Кубани». Так же, как в песне, намеревались спасать Отчизну. Занимая города и села, они воочию видели, что именно надо спасать – поруганные храмы и святыни, затерроризированных горожан, крестьян, уцелевших от расправы священников. Призыв напрашивался сам собой: «За Русь Святую!». За нее и шли, за нее проливали кровь молодую. А доработки текста понадобились мелкие, чисто косметические. Вместо «германские цепи» – «красные цепи», вместо «русские роты» – «белые роты». Песня оставалась народной, распространялась устно. Существовали разные напевы. Где-то она становилась маршем, где-то исполнялась на казачий лад. Офицеры пели ее в качестве романса. Известно, что одну из версий «Слышали, братья» подстроили под мотив популярного романса «Белой акации гроздья душистые» (видимо, подправив слова под другой размер) [6].

Но и большевики с началом войны остро ощутили нехватку солдатских песен и маршей. Под «Марсельезу» воевать было не слишком красиво. Ведь «Марсельеза» являлась не только революционной песней, а гимном Франции. «Интернационал» объявили советским государственным гимном. Его можно было спеть на партийном митинге. Можно было затянуть напоследок, когда смерть глядит в глаза – приободрить себя и бросить эдакий плевок врагам. В качестве строевой песни он не годился. Как уже отмечалось, и под «Варшавянку» неудобно ни маршировать, ни в атаку идти.

Впрочем, с «Варшавянкой»-то воевали, и еще как! Причем не красные, а белые! Политика большевиков, голод и репрессии вызвали восстание в Ижевске и Воткинске. Социал-демократы меньшевики и правые эсеры в 1918 году окончательно рассорились с большевиками и возглавили здешних рабочих. Повстанцы сохранили у себя Советскую власть, считали себя революционерами, но ленинскому правительству не подчинялись, а высланные против них красные войска встретили серьезный отпор.

Рабочие сражались дружно, выходили на позиции по гудкам, цехами и заводами. Нередко часть сидела в окопах, а другая в это время трудилась, производила для товарищей оружие и боеприпасы. Потом менялись. Ижевск и Воткинск больше трех месяцев отбивались от обложивших их красных дивизий. Потом защитники прорвались из кольца, а в захваченных городах большевики устроили дикую расправу, сотнями расстреливали родных и близких «мятежников».

Спасшиеся повстанцы соединились с белыми, поступили в подчинение полковника Владимира Оскаровича Каппеля (командовавшего корпусом, а впоследствии армией и всеми вооруженными силами у адмирала Колчака). Из них были сформированы Ижевский и Воткинский полки. Они стали лучшими на Востоке – как корниловцы, дроздовцы, марковцы на Юге. В кинофильме «Чапаев» каппелевцы почему-то одеты в черную корниловскую форму, вышагивают под барабанную дробь с черными знаменами, украшенными черепами и костями – это знамена корниловских ударных «батальонов смерти». На самом же деле ядро каппелевцев составляли отнюдь не офицеры, а ижевские и воткинские рабочие. Знамя у них было красное, а в бой они ходили с «Варшавянкой» [162]. И в их понимании никакого противоречия в этом не было: вихри враждебные и темные силы, конечно же, олицетворяли большевиков.

А в распоряжении красных оставался единственный подходящий марш – «Смело, товарищи, в ногу!». Маловато. Уж кто-кто, а большевики знали силу агитации и пропаганды, они не были новичками в психологической обработке человеческой массы и быстро сообразили: красноармейские песни нужны позарез. Эксперименты с навязанными песнями не удавались, «агиточные» марши не приживались. Ну так что ж, пошли по простейшему пути: начали перенимать у противников. И одной из первых взяли в оборот деникинскую, «Смело мы в бой пойдем!». Переделать ее пришлось капитально. Выбросили Русь Святую, Божью волю, Дон с Кубанью. В общем, серьезно сократили. А в результате получилось:

 
Слушай, товарищ,
Война началася,
Бросай свое дело,
В поход собирайся!
Смело мы в бой пойдем
За власть Советов,
И как один умрем
В борьбе за это…
 

Конечно, не ахти. Где-то рифма исчезла, где-то смысл. Согласитесь, одно дело готовность пролить кровь ради Отечества, другое – всем как один умирать «в борьбе за это». Если заранее готовиться к общей погибели, зачем нужна такая борьба? Но на подобные «мелочи» внимания не обращали. Главное – песня была распространенной в годы Мировой войны, ее многие знали. Теперь переписали слова, поменяли местами белые и красные цепи, роты, и снова пустили в ход. Песня соответствовала идеологически и вполне годилась для марша.

Со временем машина красного политпросвета набрала обороты, стала действовать широко и профессионально. Привлекала специалистов: поэтов, композиторов-песенников. Тот же самый Дмитрий Покрасс, который по заказу Туркула трудился над «Маршем Дроздовского полка», в 1920 году был зачислен в политотдел Первой конной армии и писал на слова Д`Актиля (А. А. Френкеля) «Марш Буденного»:

 
Мы красные кавалеристы, и про нас
Былинники речистые ведут рассказ…
 

Впрочем, по некоторым данным, и это произведение было не совсем оригинальным. А. Н. Азаренков со ссылками на энциклопедический словарь «Мир русской культуры» и ряд других источников приводит случай, как известный писатель И. Э. Бабель, обсуждая с друзьями авторство песен, прокомментировал: «А какой умница Дмитрий Покрасс! Свой знаменитый «Марш Будённого» он что, сам сочинил?». В доказательство Исаак Эммануилович пальцами на своих пухлых губах проиграл весёленький мотивчик известной свадебной песни… (Уточним – она была «известной» в еврейских общинах, а для русских выглядела свежей и незнакомой.) Читаем в другом издании: «В то время в Стране Советов было принято для новых песен «заимствовать» старые мелодии. Бр. Покрасс положили убогие слова песни первой конной армии на старую хасидскую мелодию» («Ворованная песня», «Казачий взгляд» № 7, 2004) [3].

Ну, а переделки русского фольклора вообще были поставлены на поток. Особенно повезло в данном отношении уже неоднократно упоминавшемуся «Маршу сибирских стрелков». Его использовали все подряд. Сибиряки-колчаковцы пели его в первозданном виде, на слова Гиляровского, только в конце добавляли пару куплетов:

 
Знай, Сибирь, в лихие годы,
В память славной старины,
Честь великого народа
Отстоят твои сыны.
Русь свободная воскреснет,
Нашей верою горя,
И услышат эту песню
Стены древнего Кремля.
 

Но в варианте, переработанном дроздовцами, марш стал еще более известным. Поначалу им воспользовались махновцы. У них с дроздовцами были свои счеты. Весной 1918 года во время знаменитого похода из Румынии дроздовцы крепко всыпали им, разгромили основную базу, Гуляй-Поле, сам батька вынужден был бежать и скрываться. В 1919 году расквитались. Когда деникинцы развернули наступление на Москву, Махно стремительным и глубоким рейдом погромил тылы Добровольческой армии [8, 43]. В этих столкновениях, от пленных и перебежчиков, в анархическом крестьянском воинстве услышали и дроздовскую песню. Она понравилась, и ее переделали под «Гимн махновцев».

 
…По холмам и по равнинам
В дождь, и ветер, и туман
Через степи Украины
Шли отряды партизан…
 

К 1922 году остатки дроздовцев вместе с корниловцами и прочими белогвардейцами, действовавшими на Юге России, уже проиграли войну и бедствовали в эмиграции, в Болгарии и Югославии. Остатки разбитых махновцев с боями прорвались в Румынию. Но Гражданская война еще продолжалась – на Дальнем Востоке. В Приморье удерживался генерал-лейтенант Михаил Константинович Дитерихс с ижевцами, воткинцами, казаками. Он верил, что еще можно поднять Россию. Назвал свою армию Земской ратью – это напоминало о Земской рати князя Дмитрия Пожарского и Козьмы Минина, освободивших Москву. Сам Дитерихс принял звание «воеводы». Но и у красных вдруг пошла чехарда с названиями: против Земской рати накапливались… «приамурские партизаны» [138, 173].

Дело в том, что к Приморью присматривалась Япония. После долгих дипломатических баталий она согласилась вывести войска с Дальнего Востока, но при условии, что большевики сюда не полезут. Советское руководство на словах согласилось, но слукавило. В Забайкалье образовали «буферную» Дальневосточную республику. Как будто независимую от Москвы, с многопартийным правительством, демократической конституцией. На самом же деле республика была не более чем вывеской, большевики полностью ее контролировали. Эта республика обязалась перед Японией прекратить гражданскую войну, а действия против белогвардейцев сваливала на «партизан». Оправдывалась, что они никому не подчиняются, шалят сами по себе [49, 117]…

К тому моменту, когда японцы наметили эвакуировать войска из Владивостока, в Приморье сосредоточился мощный кулак – 5-я Красная армия И. П. Уборевича. В ее состав перебрасывались лучшие советские дивизии, высвободившиеся с других фронтов, – а на месте все они превращались в «партизан». В октябре 1922 года они нанесли массированный удар, взломавший белую оборону. Настроение было триумфальное, советские войска уверенно маршировали к Владивостоку, сметая заслоны и опорные пункты противника. Это настроение передалось и в песне. Под местные условия был переделан сибирско-дроздовско-махновский марш. В очередной редакции он преобразился в «Марш Приамурских партизан»:

 
По долинам и по взгорьям
Шла дивизия вперед,
Чтобы с боем взять Приморье,
Белой армии оплот.
Наливалися знамена
Кумачом последних ран,
Шли лихие эскадроны
Приамурских партизан.
Этих дней не смолкнет слава,
Не померкнет никогда,
Партизанские отряды
Занимали города…
 

Слова сочинил один из красных командиров, Сергей Парфенов. Музыку приписали ротному командиру Илье Алымову – ранее он служил на Украине, а там знали и дроздовский, и махновский варианты. «Марш Приамурских партизан» быстро удостоился признания, в 1926 году вошел в репертуар хора Александрова. Наш знакомый Дмитрий Покрасс был к этому времени уже признанным советским композитором, и уж он-то никак не мог не опознать произведение. Но умолчал, что и сам имеет некоторое отношение к его созданию. На соавторство претендовать не стал. О причинах догадаться не так уж сложно. Стоило ли вспоминать о своем сотрудничестве с белогвардейцами?

* * *

Лавр Георгиевич Корнилов (1870–1918) – генерал от инфантерии. Военный разведчик, военный атташе, путешественник-исследователь (1898–1904, 1907–1911). Герой русско-японской и Первой мировой войн. Верховный главнокомандующий Русской армии (июль – август 1917). В годы Гражданской войны – один из руководителей Белого движения на Юге России, один из организаторов и главнокомандующих Добровольческой армии.

Михаил Гордеевич Дроздовский (1881–1919) – русский военачальник, Генерального штаба генерал-майор (1918). Участник Русско-японской, Первой мировой и Гражданской войн. Один из видных организаторов и руководителей Белого движения на Юге России. Единственный из командиров Русской армии, сумевший сформировать добровольческий отряд и привести его организованной группой с фронта Первой мировой войны из Ясс в Новочеркасск на соединение с Добровольческой армией в феврале – апреле (ст. ст.) 1918 года. Начальник 3-й пехотной дивизии в Добровольческой армии.

Антон Васильевич Туркул (1892–1957) – русский офицер, генерал-майор. Участник Первой мировой и гражданской войн. Участник Похода дроздовцев Яссы – Дон. Командующий Дроздовской дивизией.

Антон Иванович Деникин (1872–1947) – русский военачальник. Участник Русско-японской войны. Один из наиболее результативных генералов Русской императорской армии в период Первой мировой войны. Один из основных руководителей Белого движения в годы Гражданской войны, его лидер на Юге России (1918–1920). Первопоходник, один из основных организаторов, а затем командующий Добровольческой армией (1918–1919). Главнокомандующий Вооружёнными силами Юга России (1919–1920), заместитель верховного главнокомандующего Русской армии адмирала Колчака (1919–1920).

Владимир Оскарович Каппель (1883–1920) – русский военачальник периода Гражданской войны, участник Первой мировой и Гражданской войн. Один из руководителей Белого движения на Востоке России. Генерального штаба генерал- лейтенант Белой армии (1919 год). Главнокомандующий армиями Восточного фронта Русской армии (1919 год). Верховный правитель А. В. Колчак планировал произвести Каппеля за заслуги перед Родиной в полные генералы, но не успел.

Михаил Константинович Дитерихс (1874–1937) – русский военачальник. Участник Русско-японской, Первой мировой и Гражданской войн. Один из руководителей Белого движения в Сибири и на Дальнем Востоке. Правитель Приамурского земского края в 1922 году.

Глава 4. Долгое плаванье «Варяга»

Русско-японская началась без объявления войны. Это было новшеством и в области международного дипломатического права, и в области военного искусства. До того любое государство, прежде чем ополчиться на соперников, считало необходимым изобрести хоть какой-нибудь предлог, официально предупредить, что вскоре на них обрушатся войска. Японские политики и военные решили обойтись без таких формальностей. Ведь в таком случае можно было использовать бесценный фактор – внезапность.

А расчеты японцев строились именно на внезапности. Невзирая на активную помощь англичан и американцев, ресурсы и вооруженные силы России значительно превосходили Страну восходящего солнца. Но на Дальнем Востоке русских войск находилось не так уж много, и подвезти их в короткий срок было невозможно: единственная железная дорога, Транссибирская магистраль, еще не была завершена возле Байкала. По планам японского генштаба предусматривалось первым делом, неожиданным коварным нападением, вывести из строя русский флот. После этого японцы смогут без помех перевозить и высаживать на материк свою армию. Она стремительными ударами возьмет Порт-Артур и разгромит русских до того, как к ним подтянутся подкрепления из европейской части Российской Империи [61].

В ночь на 9 февраля 1904 года японские миноносцы внезапно атаковали русскую Тихоокеанскую эскадру в Порт-Артуре, поразили торпедами два лучших броненосца, «Цесаревич» и «Ретвизан», крейсер «Паллада». Эскадра была ослаблена и фактически парализована. А в нейтральном корейском порту Чемульпо стояли два русских корабля – крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец». С нейтралитетом Кореи японцы не намеревались считаться. Напротив, ее намечали оккупировать. К Чемульпо подошла неприятельская эскадра и потребовала от русских сдаться. В противном случае их корабли угрожали уничтожить прямо в порту.

Капитан «Варяга» Всеволод Федорович Руднев и его моряки предпочли не поступиться своей воинской честью, они пошли на прорыв. Пошли почти без шансов на удачу, дорогу в море преграждали шесть японских крейсеров и восемь миноносцев (причем вражеский флагман, броненосный крейсер «Асахи», значительно превосходил легкий «Варяг» по калибру орудий и дальности огня). Силы были слишком неравны. В ожесточенном бою пали 1 офицер и 30 матросов, почти две сотни членов экипажа «Варяга» получили ранения различной степени тяжести или были контужены. Сам крейсер был серьезно поврежден. На «Корейце» потерь не было, но тихоходная канонерская лодка не могла действовать в одиночку. Оба корабля вернулись в Чемульпо, «Кореец» взорвали, у «Варяга» открыли кингстоны и затопили [65].

Подвиг «Варяга» совершился буквально на глазах всего мира. В порту Чемульпо находились итальянский, французский, английский, американский военные корабли. В общем-то, их задача как раз и состояла в обеспечении нейтралитета Кореи. Но «миротворцы» получили указания от своих посольств: не вмешиваться. Не препятствовать японцам высадить десант и схлестнуться с русскими. Однако разыгравшуюся перед ними драму иностранные моряки оценили по достоинству. Провожали «Варяга» в бой с оркестром, как на парад, при возвращении чествовали, словно победителей. Приняли на свои корабли русских моряков и через нейтральные порты отправили в Россию. Государь Император наградил всех офицеров «Варяга» и «Корейца» орденами Святого Георгия, а нижних чинов – Георгиевскими крестами (да и японцы отнеслись к подвигу крайне почтительно, их император наградил Руднева орденом Восходящего солнца).

По миру мгновенно разлетелись известия о русских героях. Особенно горячий отклик они вызвали у немцев. Дело в том, что в обстановке общей вражды и международной изоляции Германия оказалась единственной союзницей России. Правда, союзницей не бескорыстной. За благожелательный нейтралитет и материальную помощь она навязала нашей стране кабальный торговый договор сроком на 10 лет. Кайзер Вильгельм и его окружение вынашивали далеко идущие планы: перенацелить русских на Дальний Восток, чтобы покрепче увязли там, а у Германии и Австро-Венгрии будут развязаны руки для агрессии в Европе [55, 94]. Но простых немцев и австрийцев в подобные проекты не посвящали, и ненависть к русским у них пока еще не нагнетали. Напротив, германская пресса переполнилась дружескими публикациями. Люди искренне сочувствовали нашим воинам.

Австрийского поэта Рудольфа Грейнца настолько восхитил подвиг «Варяга», что он сразу же, находясь под свежим впечатлением, написал стихотворение об этом «Auf Deck, Kameraden» («На палубу, товарищи»). Оно было напечатано в журнале «Югенд» уже 25 февраля 1904 года. А супруга известного профессора-германиста Евгения Михайловна Студенская перевела его на русский язык и в апреле опубликовала в «Новом журнале иностранной литературы».

 
Наверх вы, товарищи, все по местам!
Последний парад наступает!
Врагу не сдается наш гордый «Варяг»!
Пощады никто не желает!
Все вымпелы вьются, и цепи гремят,
Наверх якоря поднимая.
Готовятся к бою орудия в ряд,
На солнце зловеще сверкая.
Из пристани верной мы в битву идем
Навстречу грозящей нам смерти,
За Родину в море открытом умрем,
Где ждут желтолицые черти!
Свистит, и гремит, и грохочет кругом.
Гром пушек, шипенье снаряда,
И стал наш бесстрашный и гордый «Варяг»
Подобен кромешному аду!
В предсмертных мученьях трепещут тела,
Вкруг грохот, и дым, и стенанья,
И судно охвачено морем огня, —
Настала минута прощанья.
Прощайте, товарищи! С Богом, ура!
Кипящее море под нами!
Не думали с вами еще мы вчера,
Что нынче уснем под волнами!
Не скажут ни камень, ни крест, где легли
Во славу мы русского флага,
Лишь волны морские прославят одни
Геройскую гибель «Варяга»!
 

Нетрудно увидеть, что Грейнц отошел от реальной картины (соответственно, отошла и его переводчица). Может быть, автор что-то понял не так, а может, позволил себе поэтическое отступление – у него «Варяг» погибает в бою и тонет в море. Хотя в действительности, как уже отмечалось, большая часть экипажа осталась в живых и сама затопила искалеченный крейсер в бухте Чемульпо.

Несмотря на эти обстоятельства, стихотворение захватывало. Оно сумело передать атмосферу, особый дух самоотверженного подвига. То есть в психологическом плане получилось истинно русским! А музыкант 12-го гренадерского Астраханского полка А. С. Турищев (предположительно) положил слова на великолепную мелодию. Родилась песня. Боевая, зажигающая сердца.

В России была создана и другая песня о «Варяге», даже раньше, чем последовал поэтический отклик из Австрии. Слова написал банковский служащий Я. Н. Репнинский, а музыку подобрал студент Юрьевского (Дерптского) университета Ф. Н. Богородицкий при содействии регента Ставропольского кафедрального собора Казанской иконы Божьей Матери В. Д. Беневского:

 
Плещут холодные волны,
Бьются о берег морской,
Носятся чайки над морем,
Крики их полны тоской.
 

Текст этой песни в большей степени соответствовал реальным событиям:

 
…Сами взорвали «Корейца»,
Нами затоплен «Варяг».
 

Но песня на слова Грейнца значительно превзошла ее по популярности. В отличие от печального произведения Репнинского и Богородицкого, она была оптимистичной, бравой, бросала дерзкий вызов неприятелю и самой смерти. Ее запели знаменитые артисты – Надежда Плевицкая и др. Моряки подхватили «Варяга» в качестве марша. Песня передавалась из уст в уста. При таких передачах вносились маленькие изменения. Сгладилось неудобопроизносимое «вкруг грохот», вместо этого во второй раз вставляли «гром пушек». А в последнем куплете «прославят одни» заменяли на «прославят в веках». Рифма нарушалась, зато так было торжественнее, эпичнее.

Но вот закоптила взрывами и пожарищами следующая война, Первая мировая. Русские моряки сражались ничуть не хуже, чем в японскую. Так, на Черном море немцы и турки решили повторить японскую практику – внезапно и без объявления войны со стороны Турции напасть на главные базы русского флота и парализовать его. Гигантский линейный крейсер «Гебен» подверг бомбардировке Севастополь (мощность его огня равнялась всем броненосцам Черноморского флота вместе взятым). Серьезного ущерба нанести не удалось, береговые батареи достойно встретили и отогнали врага.

Но и в море находились русские корабли – дозорный дивизион капитана I ранга князя В. В. Трубецкого из трех маленьких миноносцев устаревшей конструкции, и к Севастополю возвращался самый большой минный заградитель Черноморского флота «Прут». Трубецкой попытался спасти его. Жертвуя собой, бросился в атаку. Но Гебен обрушил на него шквал огня, флагманский миноносец «Лейтенант Пущин» получил тяжелые повреждения и фактически вышел из строя.

Положение «Прута» было безнадежным, германский контр-адмирал Сушон предложил ему сдаться. Но русские моряки отказались. Командир «Прута» капитан 2 ранга Г. А. Быков приказал поднять флаг и открыть кингстоны. Врагов это разозлило, «Гебен» принялся расстреливать беззащитный корабль. Часть шлюпок разбило, погибло 28 офицеров и матросов. Судовой священник, иеромонах Бугульминского монастыря о. Антоний (Смирнов) не захотел занимать место в шлюпке, уступил его раненным, а сам остался на тонущем корабле и благословлял моряков, подняв Евангелие [116].

Но стойкость и самоотверженность русских произвели на врагов серьезное впечатление. Узнав, что на выручку «Пруту» идут другие корабли, «Гебен» поспешил развернуться и убрался прочь. Сопровождавшие его турецкие миноносцы начали было хватать моряков, теснящихся в лодках и плавающих в воде, но тоже повернули восвояси. В плен попали 75 человек, а более 200 были спасены подоспевшими русскими кораблями (Варнек П. А., «Последние минуты минного заградителя «Прут»» // «Гангут», 1997, № 12бис) [28].