На передке
«21 марта С 4–00 началась арт подготовка такая что все гремит нечего не слышно вся земля качается от разрывов потом пошли Илы петляковцы бомбить после всего пошли танкы заглушая своим ревом пулеметную и автоматную трескотню фрицы сразу дали драп марш кто жыв остался всю свою технику оставили везде валяются трупы».
– Чаще всего прорывали линию фронта так: начинала артиллерия, затем основное делала пехота, а танки уже вводились в прорыв колоннами, чтобы дальше развивать наступление с высоким темпом. Это был так называемый «чистый прорыв». Тогда пехота садилась на танки, а немцы драпали изо всех сил. Если же пехота застревала в немецкой обороне и даже при поддержке артиллерии ничего не могла сделать, то в боевые порядки разворачивались и танки. В этом случае темп наступления терялся.
В обороне немцы держались стойко. Но когда мы прорывали фронт, они, как правило, сразу начинали отступать – не цеплялись за каждый клочок земли, как мы. Может быть, поэтому нам практически никогда не удавалось заставить их занять оборону на невыгодных, заранее не подготовленных позициях. А когда в сорок первом, в сорок втором мы отступали, так о подготовке или выборе позиций для обороны мало кто заботился. Грязь – не грязь, шлепайся и окапывайся.
Поэтому, когда прорывали оборону, стремились не дать немцу остановиться. Надо было гнать так, чтобы он не успел закрепиться на заранее подготовленных запасных позициях.
Правда, когда мы развивали наступление, случалось, в нашем тылу оказывались даже отдельные немецкие гарнизоны. Но это обычно были те, кто о нашем прорыве по каким-то причинам ничего не знал. Хотя немцы почти всегда были хорошо осведомлены о наших планах и делах. И не от "языков", а в основном – из радиоперехватов. Они следили за работой каждого нашего радиста и знали их, можно сказать, лично. К примеру, только Ольховиков выходил в эфир, как на этой же частоте на плохом русском языке слышалось: «А, Коля? Здоров, Коля! Мы с тобой встречались… там-то…». Или – что-то в этом роде. Однажды говорят: «Коля, почему вашу Гапу не слышно? Где она?». Коля отвечает: «Мы её отправили рожать…».
«Прорвав оборону мы стремительно двинулись вперед прыследуя фрицев которые здаются в плен в этот день продвинулись 45 кл. Ночю ходил в разведку Темно хоч глаз коли по пахоте ели ноги переставляли Липнет грязь к ногам Каждая нога весит пуда тры».
– Сорок пять километров за один день, да ещё по бездорожью – это был очень высокий темп наступления.
Немцев, которые сдавались в плен, мы не убивали. Последнее время так их даже не охраняли. Бывало, наш командир роты давал старшему группы военнопленных записку о том, что столько-то человек он направляет в тыл. Однажды я подхожу с такой запиской к немцам, спрашиваю: «Кто тут у вас командир?». Они вначале не признавались, думали, командира расстреливать будут, ну – как у них. Когда же спросишь: «Кто у вас коммунист?», коммунистов находилось много. Тогда все немцы хотели быть коммунистами… И вот эта группа идёт самостоятельно до самого лагеря. Если их кто-то останавливает, они показывают выданную им записку, и их с миром отпускают дальше.
– А были такие, кто мстил пленным?
– Конечно, были. И немало. Один раз из-за пленного, которого мы взяли в поиске, меня чуть танком не задавили. Свои же танкисты. На передке мне приказали отвести его в штаб корпуса. Пожилой. На фашиста не похож. Видно, что сельский мужик. Мне по дороге всё рассказывал, что у него «кляйне киндер». Я ему по-русски отвечаю, что «для кляйне киндер ты слишком стар». А он мне объясняет, мол, женился поздно. Но я ему не верил, потому что знал: он боится меня… Если один автоматчик ведёт куда-то в лес, значит расстреляет. Вот и пытался меня разжалобить.
Только я его из леска вывел, а тут танки с пригорка спускаются. В это время они как раз выдвигались к передней линии. И вдруг один танк на полной скорости поворачивает в нашу сторону. Из открытого люка механик матом кричит. Я вначале не сообразил, а потом вдруг понял: хочет немца задавить. А ты, славянин, мол, отойди. Оставались какие-то метры… А он как летел, так и летит. Я прыг в сторону. Смотрю, и немец за мной! Танк – мимо…
После этого немец уже не отходил от меня ни на шаг. А как появлялись танки, крепко цеплялся за мою руку и прятался за спину. Так вышло, что, взяв в плен немецкого солдата, я потом защищал его своей грудью.
Привожу его в разведуправление корпуса. Там сидит дежурным молодой лейтенант. А меня в полку предупредили, чтобы в штабе корпуса я обязательно взял расписку о приёме пленного. А то не засчитают…
Стал я лейтенанту об этой расписке толковать. А он и слушать меня не хочет:
– Отведи к оврагу и расстреляй.
– Зачем, товарищ лейтенант? Ведь брали в поиске…
– А куда я его дену? У меня людей нет – некому пленных охранять.
– В таком случае, если вам не нужен контрольный пленный, я поведу его назад.
– Конечно, не нужен. Он – рядовой, а мы таких много уже допросили…
Но я знал, что в полку его тоже некуда деть, и стал упрашивать лейтенанта, рассказывать, с каким трудом брали его, как разведчики чуть не погибли в этом поиске… Наконец, лейтенант молча подписал уже заготовленный бланк расписки в приёмке пленного и повёл немца куда-то во внутренние комнаты штаба. Что было с ним потом, я не знаю.
Из оперативной сводки Совинформбюро за 21 марта 1944 года:
«Жители села Ново-Мыиск, Ровенской области, рассказали о зверствах немецко-фашистских захватчиков: «Тяжёлые страдания и неслыханные издевательства пережили мы за время фашистской оккупации. Гитлеровские изверги нагло заявляли, что украинцев они не считают людьми. В первые же дни оккупации нашего села немцы отобрали у крестьян землю, которую им дала советская власть после присоединения областей Западной Украины к УССР. Землю вместе с посевом захватили немецкие колонисты. Гитлеровцы вконец разорили всё население и обрекли его на голодную смерть. Немецко-фашистские палачи замучили и расстреляли многих ни в чём не повинных жителей нашего села». (т. 6, с. 141–142)
«22 марта Продолжаем прыследовать немцы бросают все машыны повозки з грузами и нам достаются хорошые трофеи ром всевозможна жратва нашы танкы с флангов обходят перерезают дорогу а по за дорогой грязь чорт сам не проедет и немцы бросают машыны пытаются убежать сами но здесь пехота тут как тут На одном прывале нам обявили тревогу в руже немецкие автоматчики шли в контратаку но оказалось они прышли здаватся человек 200 в этот день мы продвинулись 40 кл».
– Как поступили с этими пленными?
– У нас в полку охранять их некому было, а при штабе танковой бригады для этих целей существовало специальное подразделение. Поэтому мы отправили пленных в штаб бригады. К тому времени в бригаде их было уже тысячи полторы.
Из трофеев брали в основном еду или выпивку, в качестве игрушек – немецкие пистолеты. Когда попадалось барахло, складывали его в мешки и – в машину. Бывало, столько натащим этих мешков, что в кузове самим места не оставалось. Тогда создавалась так называемая нейтральная комиссия, которая проверяла мешки и всё, что «не нужно для войны», выбрасывала за борт. В этом случае оставались только одеяла, чтобы ночью можно было укрыться. А в Польше у нас много было перин, на которых хорошо спать и сидеть в дороге.
Но ничего такого, чтобы лично присвоить, тем более отправить домой, не брали. Даже в мыслях этого не было. В Польше, например, одеяла хорошо шли на самогон. Кстати, на самогон меняли и свои плащ-палатки. А зачем она была нужна, если под дождём в ней за час промокаешь? Родимая солдатская шинель спасала нас и от холода и от дождя.
Из машин забирали аккумуляторы и запчасти. Оставшееся растаскивали местные жители. Бывало, едешь по тылам через несколько дней после того, как здесь прошли наши войска, и видишь, что от машин почти ничего не осталось.
Трофейное оружие тоже использовали. К примеру, много летало "мессершмиттов" с ярко нарисованными большими звёздами – чтобы наши зенитчики их не сбивали. Мы применяли немецкие мины. Правда, они были 119-миллиметровые, но из наших 120-миллиметровых миномётов ими можно было стрелять не прицельным огнём, а по площадям.
«23 марта Мы подошли к городу Чиртков в котором немцы организовали оборону но не долго держалась эта оборона за два часа город был взят и в городе осталось много разных трофеев Машыны танкы склады разные Я первый попал в военгородок где немецкие казармы были Там был готов завтрак тарелки с супом стояли на столе. Они даже не успели позавтракать. И сейчас они шагали в глубокий наш тыл под конвоем За городом много машын бросил около 3 тысяч эту автоколону обошли наши танкисты и всех шоферов какие не сдавались в плен перебили а их было здесь негде было пройти да и генерала какого то хлопнули На машынах было разное барахло которое они награбили в советских жытелей кур жывых свиней словом все что им попадало под руки Словом всякой разности здесь было много но а нам больше нечего и не надо выпить закусить и больше ничего».
Из оперативной сводки Совинформбюро за 24 марта 1944 года:
«Войска 1-го Украинского фронта, продолжая успешно развивать наступление, за четыре дня наступательных боёв продвинулись вперёд от 60 до 100 километров, овладели городом и оперативно важным железнодорожным узлом ЧЕРТКОВ (выделено.-В.М.), районными центрами Тарнопольской области – городом Гусятин, городом и железнодорожным узлом ЗАЛЕЩИКИ (выделено.-В.М.) на реке Днестр…, а также с боями заняли более 400 других населённых пунктов…
В этих боях войсками 1-го Украинского фронта, по неполным данным, захвачены следующие трофеи: танков и самоходных орудий около 300, бронеавтомобилей и бронетранспортёров – 120, орудий разных калибров более 500, миномётов – 490, пулемётов – 760, автомашин более 5.000, 8 железнодорожных эшелонов с танками и другими военными грузами, складов разных – 30. Противник оставил на поле боя до 20.000 трупов солдат и офицеров. Захвачено в плен свыше 3.500 немецких солдат и офицеров». (т. 6, с. 145)
«24 марта все прыследуем и сегодня мы добрались до Днестра здесь немец на протяжении 15 кл. все забил машынами а сам пытался спастись бегством но здесь автоматчики их отозволили от тяжелой беготни И вот мы в городе Залещыках где идет граница с Северной Буковиной румыны пытались задержать нас на Днестру ну их как жыманули они и смазали пяткы во свояси кудато в Бухарест А мы начали строить переправы машыны танкы вплавь перешли и погнали мамалыжников которые чапают без оглядкы к Антонеску и уже наши ныдалеко от Черновиц».
– С румынами я познакомился под Сталинградом. Мы знали, что немцы им не доверяли, снабжали их плохо. Но и солдаты они против немцев – второй сорт. В тылу грабили наше население, последнее забирали. Итальянцы тоже были не воины. Под Сталинградом приходили сдаваться без боя. Бросали нам под ноги свои винтовки со словами: «Тебе это нужно, а мне дай поесть!».
«Здесь мне как то непрыятно было как только вошли женщыны целуются цепляются на шею а одна старушка поцепилась на шею ели вырвался».
– Поляки нас встречали так, что продвигаться войскам не давали. Лезли прямо под колёса, под гусеницы, обнимали нас, целовали, угощали чем могли. А потом все вдруг переменилось. Одному в тылу на польской земле опасно было ходить – убьют! Часто пропадали солдаты. А через некоторое время мы находили их трупы, которые поляки и не пытались прятать. В нас стреляли из трофейного оружия, кололи вилами.
Мы не сразу поняли, что, встречая нас как освободителей, они в то время не предполагали, что им придётся отказаться от своего довоенного образа жизни. Конечно, они не хотели установления нашего строя, были запуганы советскими колхозами. С этим мы готовы были согласиться. Ну так при чём тут солдат?..
Поляки к земле относились свято. Если скажешь красивой полячке, что у тебя в России 5–10 гектаров земли, она тут же обещает выйти за тебя замуж. Но, правда, с оговоркой: только после войны. Озлясь, что не получил своё, тут же признаёшься: у нас земли на каждого солдата только по два квадратных метра, на которой ему могилу выроют, а остальное всё – колхозное.
Уходя, немцы запугивали поляков колхозами. А как они умели это делать, мы убедились ещё под Курском. Над одной из деревень немцы сбросили с самолёта еврея с запиской: «Нам он не нужен, а вам будет председатель колхоза».
«25–26–27 марта в Залещыках жывем хорошо везде угощают водкой чем попало.
27 марта я поехал через Днестр в Буковину на сахарный завод за сахаром Там на заводе мне румынскый инженер дал сахару и я отправился по Днестру в Залещыкы по дороге гранатамы наглушыл рыбы кг. 12 рыбца Мы хорошый закусон прыготовили А вечером готова переправа и мы переехали в Буковину Ночевали в одной деревне в которой много хорошых девчат.
28 мы прыбыли в Городенко где я напылся как сапожник а ночю ходил с пакетами по всему городу иская адресатов а город не знаком
29 марта выехали на передовую в г. Тулукмач Часов в 2 мы доехали до Тулукмача где сразу на нашу машыну набросились мистера и начали швырять бомбы потом с пулеметов прочесывать. Но нечего он не сделал вокруг хаты побил а мы не вредимы и вот только улетел мы на машыну и айда Но вдруг видим уже метров 300 от нас мистера пикируют на нас Я на ходу прыгнул с крыла машыны на дорогу и сразу засверкали в меня в глазах разрывные пули которые рвались 3 м. от меня и на них было противно смотреть З боку меня загорелась солома и стала догорать до меня тут мистера ушли считая что они с нами разделались но оказалось что они даже ни кого не ранили Только в машыне один бак пробили с маслом».
– Тут нашему водителю Роговскому повезло. Мы успели разбежаться, а он упал под заднее колесо. Кузов весь изрешетило, а у него ни единой царапины. Разрывные крупнокалиберные пули не ранили – если уж попадала, то сразу насмерть. Даже винтовочная разрывная, скажем, зацепит руку – словно секирой отрубит её. Шитикову простая пуля ударила в спину, пробила лёгкие, и он остался жив. А я видел солдат, которым разрывная крупнокалиберная пуля попадала в то же место, так в спине – только дырка, а всю грудь разрывало.
И во время и после атаки самолёта мы старались сразу не подниматься. Лучше уж вместе с соломой гореть. Во-первых, от осколков – верная смерть. А во-вторых, чтобы пикировщики побыстрее улетели, надо было притворяться мёртвым – если немец видит, что внизу ещё кто-то шевелится, он будет атаковать до тех пор, пока боеприпасы не кончатся. А вскочишь, побежишь – значит, не только себя, но и других подвергнешь быть убитыми.
«…За маскировав машыну мы двинулись пешком на передовую где горела вся деревня Только вышли за город здесь показалось 45 трамбовщиков (двухмоторные немецкие бомбардировщики.-Г.Л.) и начали фуговать нам прышлось лежать целый час нельзя было поднятся А ночю прыбыли мы в деревню Клубовцы где был передний край вся деревня горела и сейчас здесь дым был и дышать было трудно
30 марта Сегодня мы с Шитиковым нашли много немецкого сыру витамин це Сидим п'ем а кругом такой грохот просто ад Катюшы шыпят а нам покуда работы нет Нас м-р направил на огневые но по дороге по которой мы пошли простреливал Тигр и нам прышлось ползти по кувету в котором было много грязи и битые мадяры. Самолетов чортова уйма зажгли последние дома которые догорают Мы вышли в густой лес и пошли лесом Солнце зашло и пошол густой снег от которого ничего не видать за два метра К 11 ч. вечера мы добрались до деревни Вербовцы в которой остались до утра».
– В начале войны, после того как видели окровавленные трупы только что убитых, многие есть не могли. А теперь мы к трупам относились, ну, как к брёвнам. К стрельбе, бомбёжке тоже привыкаешь – когда долго находишься на передке. Смерть всё время рядом с тобой ходит. Ты её постоянно видишь в ста, десяти, в одном метре от себя. И всё же о своей смерти не думаешь. Не можешь представить, что вот так вдруг пуля войдёт в твоё сердце – как только что вошла в кочку перед тобой…
Но это не значит, что страшно не было. Страх был. Только он вползал в душу не тогда, когда по тебе стреляют, и ты видишь, откуда стреляют. Тут ты оцениваешь обстановку, у тебя есть варианты спасения. Если есть… Особенно страшно, когда не знаешь, откуда ждать смерти. На минном поле, к примеру. Ночью в поиске, при подходе к немецкой линии окопов. При выходе из тыла на передовую…
До конца правдивых книг, фильмов о войне не встречал. А одна телепередача меня особенно возмутила. В ней рассказывалось, как известная певица Шульженко где-то под Мурманском выступала прямо на передовой. Этого никогда не могло быть уже потому, что даже во время затишья на передке головы поднять нельзя – снайпер сразу снимет. Но, оказывается, после концерта Шульженко даже в разведку ходила. Какая чушь! Нас, разведчиков, столько готовили… Да ещё отбирали самых физически сильных и самых выносливых… Посмотрел передачу – и мне как будто в лицо плюнули…
«1 апреля За ноч выпало снегу поколено и все продолжае идти Метет така завирюха просто настоящая зима. Мы пошли в деревню Пелагичи где и остались на ноч».
– Был ли этот день 1 апреля и тогда днём юмора?
– Да, на фронте его тоже отмечали шутками и розыгрышами. Правда, розыгрыши иногда были своеобразными и суровыми.
Однажды первого апреля Амос Шитиков зарядил наган, вставив в барабан патроны через одно гнездо. Но сделал это так, что никто не видел. Потом со скорбным выражением лица объявил нам: «Жизнь фронтовая мне так опостылела, что лучше застрелиться». И с криком: «Эх, ма!!!» сделал первый выстрел в землю, а потом приставил ствол нагана к виску и нажал на спусковой крючок.
После такой «шутки» другим шутить уже не хотелось. Все понимали, что могла же произойти трагическая ошибка. Так чуть не случилось в следующий раз, когда Шитиков решил «застрелить» Лазукова, который несправедливо разделил еду. Амос знал, что его наган заряжен через раз, и спокойно так сказав: «Лазуков, за мухлёж я приговорил тебя к смерти», выстрелил вверх, потом направил наган на Сергея Лазукова. Но что-то его в последний момент удержало, и прежде чем снова нажать на спусковой крючок, он отвёл наган в сторону. Раздался выстрел и на этот раз.
Шитиков всё же доигрался со своим наганом. Однажды, перезаряжая его, он прострелил себе руку. Рана в общем-то пустяковая, но все мы не на шутку испугались. Обратиться в санчасть с такой раной нельзя – сразу признают самострелом. А дальше – трибунал. Поэтому перебинтовали руку сами и на всякий случай решили предупредить заместителя командира полка по строевой части майора Королёва. Мы знали, что он к этому случаю отнесётся правильно.
«2 апреля Сегодня идет снег метель просто как в тундре пурга ночю с одним л – м пошол в р – у (с лейтенантом пошел в разведку.-Г.Л.) Темно метет снег проваливаемся по пояс … Целую ноч проходили К расвету только вернулись и упали с ног спать как снопы».
– Офицеры постоянно ходили в разведку? Или только в каких-то особых случаях?
– Наши офицеры владели топографией, конечно, лучше нас. И когда требовалось точно нанести на карту цели, какие-то географические объекты, ориентиры, разведгруппу, как правило, возглавлял офицер. За «языком» разведчики обычно ходили во главе с сержантом.
В тот день мы со старшим лейтенантом Хараханджанцем должны были выйти на нашу 5-ю минбатарею, с которой прервалась связь. Накануне миномётчики притащили своего раненого командира батареи Шевченко. Нет командира, нет связи – батарея считалась неуправляемой. Хараханджанцу предстояло разобраться в обстановке на месте и при необходимости принять командование батареей. Кстати, во всех случаях, когда разведгруппа выходила на нейтральную полосу или на территорию противника, мы всегда должны были, если возникала попутная возможность, брать контрольного пленного.
Задание, которое получили мы со старшим лейтенантом Хараханджанцем, считалось одним из самых простых. Хараханджанц после одного случая стал в нашем полку, как говорили, не в почёте, и ему теперь доверяли только такие задачи. Было это на пасху, в Тлумаче. Зашёл Хараханджанц в церковь. Там как раз шёл молебен. И старший лейтенант решил высказать к этому своё отношение: «Ну что? Поёшь, батюшка? В твою матушку!..». И так далее. «Сейчас сюда придёт НКВД и ты другую песню запоёшь…». Пьяный, конечно, был. Но командование запомнило ему этот случай надолго.
«3 апреля Сегодня немцы пошли в контр атаку Атака была атбита з большыми для фрицев потерями. Подобрав хвосты они смылись в Тесминницу на поле боя остались самоходкы броне транспортеры и много трупов А мы забились в лес и никак с него не выбиримся снегу глубоко».
Из оперативной сводки Совинформбюро за 4 апреля 1944 года:
«Войска 1-го Украинского фронта под командованием Маршала Советского Союза Жукова, в результате проведённых наступательных операций с 4 по 31 марта, освободили от немецких захватчиков 41.940 квадратных километров Советской территории, 3 областных центра Украины: Винница, Каменец-Подольск, Черновицы, 57 городов, 11 железнодорожных узлов, 647 крупных населённых пунктов и 3.801 других населённых пунктов.
Развивая наступление, войска фронта вышли в предгорья Карпат и разрезали фронт немцев на две части, лишив его основных коммуникаций…
В результате стремительного наступления ударных войск фронта в районе Скала окружены и добиваются остатки семи пехотных, семи танковых и одной моторизованной дивизии немцев.
В итоге проведённых операций с 4 по 31 марта войска 1-го Украинского фронта нанесли противнику следующие потери:
Уничтожено: танков и самоходных орудий – 1.338, орудий разного калибра – 2.516, миномётов – 1.285, пулемётов – 4.206, автомашин и тягачей – 22.519, бронемашин и бронетранспортёров – 572, самолётов – 272. Противник оставил на поле боя 183.310 трупов солдат и офицеров.
За это же время войска 1-го Украинского фронта захватили следующие трофеи: танков и самоходных орудий – 849, орудий разного калибра – 2.086, пулемётов – 4.223, миномётов – 1.391, винтовок и автоматов – 38.020, автомашин – 31.468, бронемашин и бронетранспортёров – 406, паровозов – 149, вагонов – 6.315, мотоциклов – 1.944, радиостанций – 203, снарядов – 7.634.000, складов разных с военным имуществом – 436, лошадей – 4.528. Взято в плен 24.950 немецких солдат и офицеров.
Таким образом, общие потери немцев по главным видам боевой техники и людям за время операций составляют: пленными и убитыми – 208.260, танков и самоходных орудий – 2.187, орудий разного калибра – 4.602, миномётов – 2.676, пулемётов – 8.429, автомашин и тягачей – 53.987, бронемашин и бронетранспортёров – 978». (т. 6, с. 166–167)
Из оперативной сводки Совинформбюро за 8 апреля 1944 года:
«Войска 1-го Украинского фронта, нанеся поражение противнику в предгорьях Карпат, вышли на нашу государственную границу с Чехословакией и Румынией на фронте протяжением до 200 километров… Преследуя отходящего противника, войска фронта овладели на румынской территории городом Серет и заняли свыше 30 других населённых пунктов…». (т. 6, с. 172)
Из оперативной сводки Совинформбюро за 9 апреля 1944 года:
«Наши войска, развивая успешное наступление между реками Прут и Серет, заняли более 200 населённых пунктов на румынской территории… Наши пехотинцы и танкисты атаковали батальон румынской пехоты. Под натиском советских бойцов румыны начали поспешно отступать. Немецкий заградительный отряд открыл по румынам пулемётный огонь. Из всего батальона осталось в живых лишь 43 румынских солдата, сдавшихся в плен». (т. 6, с. 174–175)
– В это время немцы несли большие потери, но, по нашим сводкам, их было намного больше. К примеру, после боя на поле остаётся четыре подбитых танка. Кто их подбил – пушкари, пэтээровцы, или они подорвались на минах – трудно сказать. Но когда подавали данные наверх, каждый засчитывал эти танки за свои. И получалось уже не четыре, а двенадцать. В корпусе эту цифру увеличивали штабисты. В итоге выходило, что у немцев на нашем направлении всех танков столько не наберётся, сколько подбито в одном бою.
«10 апреля Жывем помаленько фриц все контратакуе и все его атакы схожы одна на другую после каждой атакы бегит подмыватся в Тисминницы».
– Чем могли отличаться атаки немцев?
– Как правило, они никогда не атаковали однообразно. Если, скажем, с первого раза им не удавалось взять наши позиции в лоб, то потом или в обход наступают, или вызывают авиацию, или перегруппировывают силы. Это мы обычно атаковали однообразно, чаще – в лоб, пока или возьмём их позиции, или почти всех людей положим перед этими позициями. Если же у немцев атаки начинали походить одна на другую, значит всё, они уже выдохлись…
«13 апреля Сегодня здешние жытели празднуют пасху А немец придпринял самые ожесточенные атаки но все атаки были отбиты з большими для него потерями все напирал на переправу по Днестру Мы все находимся в Надорожном в Клубовцах в Перламичах Березовке в г.Тулумач Сейчас здесь заметно потеплело в виде весны но мне не верится что еще не будет снегу по характеру здешней дурной погоды
17 апреля Сегодня утром я был в Тулумаче Прыходил за машыной часов у 9-ть Мы хотели ехать только выехали на улицу а здесь немецкая авиация увидали машыну и давай друг за другом пикировать А их было 36 шт. Хату под которой мы упали разбил меня крепко дрыном дернуло по спине я думал что осколок мне спину перебил оглянулся а в меня полено на спине Когда улетели долбачи мы побежали к машыне Мотор целый только два ската задних побило и стекло а остальное все в порядке».
– Авиация досаждала нам здорово. Если «долбачей» нет, так обязательно «рама» зудит в небе. Случалось, когда долго не появлялись наши самолёты, «рама» снижалась и бросала бомбы. Однажды во время такой бомбёжки её прихватили наши истребители и посадили на поле. Мы всё это наблюдали из леса и сразу бросились к самолёту. Но оттуда по нам ударил крупнокалиберный пулемёт. Мы залегли. Истребители не уходят, машут крыльями, мол, не упустите «раму», она же может опять взлететь. Наши радисты догадались включиться на частоту лётчиков и услышали такой мат, что тут же из леса вырвался танк. Танкисты подогнали машину к самолёту и придавили его фюзеляж стволом своего орудия.
Но немцы двигатели не останавливают. И только после того, как танкисты сделали несколько выстрелов, вылезли четверо с поднятыми руками, а двое застрелились в самолёте. Как потом стало известно из газет, пилотом одного из наших истребителей в этом эпизоде был Покрышкин. Уже тогда мы много слышали о Покрышкине. Где воевали его ребята, там можно было днём переправляться через реки – они не давали немецким самолётам приближаться к переправе.
«18 апреля Сегодня мы зашли в одну деревню втроем Я Сорока и Амос выпросили ковалок хлеба и банячок молока погода теплая справа от нас виднеются Карпаты со снегом. Завтра мой день рождения и я думаю какое мне счастя будет на следующей год сейчас ровно 22 г.».
– Как местные жители относились к таким просьбам?
– В это время нас встречали уже без энтузиазма. Если мы вежливо попросим, молча вынесут. А если так же молча откажут, мы тогда ищем, на что можно выменять еду. Бывало, ну ничего нет. А знаем, иначе не дадут. Так хоть кусок от старой шинели отрежешь…
Из оперативной сводки Совинформбюро за 17 апреля 1944 года:
«Немецко-фашистские захватчики и их румынские прихвостни всячески запугивают население прифронтовых районов Румынии дикими небылицами о Красной Армии. Под влиянием этой лживой фашистской пропаганды некоторые жители городов и сёл в Румынии скрылись в леса…
Когда передовые советские части вступили в город Стефанешти, его улицы были безлюдны, а двери и витрины лавок и магазинов заперты или забиты досками. Только через два часа в городе появились старик и старуха с поднятыми руками. Они прошлись по главной улице, боязливо озираясь по сторонам. Видя, что никто их не трогает, они снова ушли. Некоторое время спустя, из леса, домов и из-за укрытий высыпало много народу. При встрече с советскими бойцами жители вначале переходили на другую сторону улицы и поднимали руки, держа в них белые платки. Убедившись, что им ничего не грозит, румыны совершенно успокоились. Теперь в городе налаживается нормальная жизнь, открылись лавки, магазины, мастерские и парикмахерские.
В селе Чиорногалу румынский крестьянин Василе Косовану сказал: «Нам твердили, что русские будут сжигать наши дома, а нас убивать. Сейчас мы убедились, что всё это немецкие враки. Солдаты Красной Армии культурные люди. Они вежливо обращаются с мирным населением…». Крестьянин села Редеуцы Ион Бодяну в момент прихода наших войск скрывался в лесу. Явившись к вечеру домой, он увидел, что деревня цела, а в его дом никто даже не заходил. Это поразило его. Бодяну заявил: «Нам говорили, что Красная Армия будет сжигать деревни и убивать всех. Поэтому я убежал в лес и оставил всё хозяйство на произвол судьбы. Вернувшись домой, я нашёл всё в полной сохранности». (т. 6, с. 190–191)
«19 апреля Сегодня день рождения мое и надоб выпить хорошо но получается не так Я форсирую болото по пояс ну сегодня день хорошый и я не смерз Прыбыл в Олещызну где мы с Сорокой пошли по лесу добывать сок березовый говорят хорошый но это все оказывается фантазия он какой-то прыторный и мы бросили все свои работы по добыче сока
20 апреля Сегодня дождь и мы на мокли как куропаткы Меня направили к машыне и мы з Роговским копаемся в грязи Машына буксуе и мы позно вечером прыбыли в Жуковцы где замаскировали машыну и разполагаемся спать».
Из оперативной сводки Совинформбюро за 20 апреля 1944 года:
«Ниже публикуется акт о зверствах немецко-фашистских мерзавцев в деревне Подлесцы, Каменец-Подольской области: «За время немецкой оккупации жители деревни подвергались гонениям и неслыханным издевательствам. Гитлеровцы не оставили в покое ни одной семьи, ни одного человека. Они разрушили все жилые и хозяйственные постройки, всё разбили и разорили. Перед отступлением немцы угнали жителей села на станцию Четырбоки для отправки на каторгу в Германию. На сборы давалось лишь 15–20 минут. При обходе домов гитлеровцы расстреливали больных колхозников и стариков. На станцию немцы привели под конвоем много тысяч советских граждан из всей округи и загнали их в вагоны. Когда советские войска стали приближаться к станции, немцы учинили над мирными жителями чудовищную расправу. Два эшелона с советскими людьми гитлеровцы пустили под откос, а два железнодорожных состава облили бензином и подожгли. Остальные эшелоны немцам уничтожить не удалось. Бойцы Красной Армии захватили 90 вагонов, набитых до отказа советскими гражданами». (т. 6, с. 196)