Как потом оказалось, с просеки стреляли наши патрули, которые заметили чью-то фигуру, но догнать и задержать не смогли. А в это время Архипенко уже растапливал свою полевую кухню – повар встаёт всегда раньше всех.
Чтобы солдаты не шастали на кухню, мы по приказу начальства сделали вокруг неё завалы из лапника. В этом лапнике Архипенко и увидел немецкого лётчика. Оружия у повара при себе не было никакого, но он бросился на немца, обхватил его сзади обеими руками и стал кричать: «Сюда!.. Сюда!..». Крепкий, видать, ещё был дед, если немец не смог прикончить его, пока наши патрули ни разобрались в обстановке и ни подоспели на помощь.
«22 декабря Я замечаю что полякы готовляться к какому то празнику. На мой вопрос в чем дело хозяйка ответила что пан буде водку пить ютро (сегодня.-Г.Л.) Но хуй сними абы водка была мне как то не по себе
23 декабря У поляков сегодня свято Я с утра за столом на первом месте, и чудю на чем свет. А они смеются своими беззубыми ртами. К вечеру я перепил не помню ничорта. Один поляк нарвался на меня дратся за то что я с его женой был на смене (на улицу выходил.-Г.Л.) и только прышол. Стол перевернули и выбыл ему два зуба, и свыту разорвал после чего он передо мной извинялся что надо бы жену быть а он на меня бросился и теперь весь в синяках возвращается на свою базу из за того что у него жена красива
24 декабря Брожу по лесу с ребятами с похмелья на квартиру не являюсь так как я не помню и не знаю чего я там натворил вечером смотрел картину "Пархоменко" После кино ушол на квартиру спать!!! Порядок.
25 декабря С утра обратно газанул, и показал клас ходьбы по одной доске. А сейчас думаю обработать одного двух жопного зверя Если только хозяйка не помешае Она меня уже считае как мужа, и може в любую минуту вцепится в волоса моей знакомой.
26 декабря Сегодня ожыдал м – ра но он не прыехал Поужынаю сейчас, и буду ложытся спать Хозяйка постель прыготовыла "пыжыну" нафуфырила
27 декабря Получил сегодня писмо от меншего брата Павлика Он сейчас на том месте где я был месяц назад (на западной Украине под Яворовом.-Г.Л.) Со злости ручные часы свои загнал за 3500 злотых, и на газовался до чортиков все одно скоро фрицам черепкы будем ломать
28 декабря После вчерашнего я проснулся в 12 ч. дня пошел в лес Мне сказали что мое отделение разведчиков выехало на передовую. Туда где мы должны делать прорыв. А меня оставили Я должен прывезти все развед имущество которое сейчас разбросано. Вечером я видел кино "Я черноморец" Замечательно хлопцы работают».
– Разведимущество наше составляли бинокли, буссоли, стереотрубы с десяти- и двадцатикратными насадками, ракетницы, которые мы называли «большими наганами».
Из оперативной сводки Совинформбюро за 28 декабря 1944 года:
«В районе Будапешта наши войска вели бои по уничтожению окружённой группировки противника. Советские части штурмуют опорные пункты гитлеровцев и сжимают кольцо окружения. Враг несёт огромные потери. Места боёв завалены трупами гитлеровцев, разбитым вооружением и техникой противника». (т. 7, с. 307)
«29 декабря Сегодня все собрал на транспортер а чего лишнее здал на склад А вечером упороли такого чудака что кишкы порвут ребята когда узнают. Здесь в этой деревне был дом полицая Полицай удрал с немцами а дом остался Так вот мы сказали что этот дом наш, и мы его продаем Берем половину деньгами а половину водкой. Я составил купчую по руски написал какую то песню, а они думают что это формальный документ. А внизу написал «все дуракы расписываются на лицо», и они все расписались по польски Вот потеха если кто небудь им прочитает и они узнают что их околпачили».
– Это была затея Ляха. А меня он подключил как представителя командования, поскольку все поляки знали, что я жил в одном доме с майором. И обставил Лях всё как следует. В доме сделали приборку: помыли полы, позакрывали ставни. В общем, подготовили дом к продаже.
Настоящую цену мы этому дому не знали. А поляки, в свою очередь, решили одурачить нас: купить дом по-дешёвке. В общем, продали и стали выручку делить. Лях ведь был в дивизионе, командовал расчётом миномётчиков. В его расчёте были одни казанские татары. Лях с ними жил дружно. Его они просто боготворили и на всё были готовы ради Ляха. Но и Лях их в обиду никогда не давал. А меня эти татары называли «кунаком» и относились ко мне так же, как и к своему командиру. Поэтому часть водки (злотые нам были не нужны) Лях отдал своим татарам.
«30 декабря Сегодня тревога все собираются на фронт уежаем Прощай отдых Сейчас начнем за Родыну "Ура!!!" крычать Ко мне прыходили те полякы за дом поблагодарили меня, и ещо в прыдачу литр водкы дали выдать дешыво им достался. Я чуть не провалился сквозь землю от стыда хотя я изрядно был п'ян Она меня т.е. Ядвига моя хозяйка поцеловала перед всей колоной танков, а на танках сколько братвы было все полезли на карачках, и крычат что то. Что я со стыда не мог понять. Мне кажется что, и танкы улыбнулись они выдать в Челябинске не видели такого чуда и разврата. А она стоит хотя бы хны улыбается Я пошол к головному танку, и забрался на броню к своим хлопцам. А она как не мазаная телега скрипит довидзення "кжешык" Она так меня звала».
Из оперативной сводки Совинформбюро за 30 декабря 1944 года:
«Как уже сообщалось, войска 3-го и 2-го Украинских фронтов 26 декабря 1944 года завершили окружение будапештской группировки противника… Таким образом, немецкие дивизии и ещё не сложившие оружия венгерские части… оказались обречёнными на неизбежный разгром.
Советское командование… 29 декабря 1944 года направило командованию… окружённых в районе Будапешта войск противника парламентёров со следующим ультиматумом:
«…25 декабря войска 3-го Украинского фронта… соединились с действующими в этом районе войсками 2-го Украинского фронта и завершили полное окружение немецких и венгерских войск, находящихся в районе Будапешта.
Одновременно части Красной Армии, громя разбитые немецкие войска, успешно развивают своё наступление в Чехословакии и, преодолев Вэртэшхэдьшэгские горы, завершают полное очищение от немецких войск всей Венгрии.
В Прибалтике доколачивается окружённая группа немецких армий генерала Шернера.
На западе германское наступление, широко разрекламированное гитлеровцами, выдыхается и ничего в ходе войны изменить не может.
Действительно помощи вам ждать неоткуда… Во избежании ненужного кровопролития, а также в целях сохранения Будапешта, его исторических ценностей, памятников культуры и искусства и населения от гибели, предлагаем вам принять следующие условия капитуляции…
Ваш ответ ожидается… 30 декабря 1944 года к 12 часам по московскому времени в письменной форме через ваших представителей, которым надлежит ехать на легковой машине с белым флагом по дороге…».
Всю ночь с 28 на 29 декабря и утром 29 декабря советские мощные звуковещательные станции с передовой линии фронта непрерывно передавали командованию и войскам противника… извещение о предстоящей посылке советских парламентёров…
29-го декабря в 11 часов по московскому времени с участка, расположенного на левом берегу Дуная, советский офицер-парламентёр на легковой машине, с большим белым флагом, направился к расположению противника. Когда парламентёр приблизился к вражеским передовым позициям…, он был обстрелян немцами сильным ружейно-пулемётным и артиллерийским огнём и убит.
В это же время второй советский офицер-парламентёр, с переводчиком направленный с участка, расположенного на правом берегу Дуная, с большим белым флагом пересёк линию фронта… Отсюда парламентёр был доставлен в штаб немецких войск, где немецкое командование заявило об отказе принять ультиматум и вести какие бы то ни было переговоры. При возвращении парламентёра обратно немцы вслед ему открыли огонь и выстрелом в спину парламентёр был убит, а сопровождавший его переводчик только благодаря счастливой случайности остался жив…
Само собой разумеется, что вся ответственность за жертвы среди мирного населения, за разрушение города Будапешта падёт на головы гитлеровской клики палачей и убийц. СОВИНФОРМБЮРО». (т. 7, с. 311-313)
Из оперативной сводки Совинформбюро за 31 декабря 1944 года:
«В районе Будапешта наши войска вели бои по уничтожению окружённой группировки противника, в ходе которых заняли более 300 кварталов в западной части города. Одновременно наши войска закончили ликвидацию окружённых частей противника в горно-лесистом районе северо-западнее Будапешта…За день советские части истребили 2.700 немецких солдат и офицеров…
На 1-м Белорусском фронте происходила артиллерийско-миномётная перестрелка с противником…». (т. 7, с. 315-316)
На главном направлении
«31 декабря Остановились в лесу. Мороз сильный был Холодно. Вокруг сосен целую ноч танцевали от проебал мороз. Та ноч длинная хуй бы ее взял вспоминал и теплою Ядвигу Хуй сней что она не руская, а поруски чувствуе все. Спасибо ребята меня спасли дали мне бушлат. Я свою шубу отдал на н.п. (наблюдательный пункт.-Г.Л.) а сам чуть с этим проклятым лесом не розпрощался. Та ещо може почудю ато с кого будут смеятся. Смерть за спиной а смеются другой раз стоит только нагадать какой небудь эпизод как все полезут со смеху».
– На передовой в лесу спасения от холода не было. Собьёмся в одну кучу, чтобы хоть как-то согреться. Тот, кто окажется в середине, под грудой тел, имеет шанс немножко согреться и даже задремать. Но очень скоро звучит команда: «Хлопцы, меняемось!..». Нижние с матюками выползают наверх, окоченевшие верхние стремятся забиться поглубже. Со стороны это похоже на клубок копошащихся червей.
Но можно продержаться недолго. Потом начинаем бегать, выбирая, где снегу поглубже. А мороз такой, что от бега только устанешь, но не согреешься. Снова сбиваемся в кучу. И так до утра. Одеты мы были кто в полушубке, кто в шинели, на ногах кирзовые сапоги с портянками, на руках двухпалые (чтобы на курок было чем нажимать) рукавицы, на голове шапка из «рыбьего меха». Мёрзли так, что одежды своей не ощущали.
1945 год
«1944 кончился начался 1945
1 января Новый год, а я дрожу по старому. Бегаю где глубже снегу чтобы быстрей согреться. До костра сядешь спину грееш а жывот замерзает, и в желудку бекает как теленок. К 12 ч. дня прывезли нам спирту по 40 гр. Так я чуть с кружкой не проглотил. Не за что и спомнить начало 45 года. И на хуя он нам нужын Я старшыну просил чтобы он мне водку выдал и за весь 46 г. Иначе я не согреюсь Хуже пыткы».
Из оперативной сводки Совинформбюро за 31 декабря 1944 года:
«В районе Будапешта наши войска вели бои по уничтожению окружённой группировки противника, в ходе которых заняли более 300 кварталов в западной части города. Одновременно наши войска закончили ликвидацию окружённых частей противника в горно-лесистом районе северо-западнее Будапешта…За день советские части истребили 2.700 немецких солдат и офицеров…
На 1-м Белорусском фронте происходила артиллерийско-миномётная перестрелка с противником…». (т. 7, с. 315-316)
– Формальности и на фронте военными бюрократами соблюдались свято. Ведь водка полагалась только на передовой. Так вот, 31 декабря 1944 года, хотя мы уже прибыли на место, считалось, однако, что мы ещё не на передовой, поскольку занять позиции должны были только 1 января. Поэтому днём раньше нам водку не выдали. Правда, сто грамм на таком морозе не спасли бы, но хоть немного бы согрели…
«2 января Мне подвезло нашли старою землянку в лесу розложыли в ней костер Дыму не продышеш но хоч звезд не выдать Мать их еб мне кажется что они с меня смеются А Луна всю ночь рожу крывит Хорошо ей а здесь до слез. Та плакать некогда смеемся друг с друга. В землянке спать и думать нельзя».
– Как мы обрадовались этой землянке! Вымели из неё снег, укрыли со всех сторон лапником, немного обсыпали землёй – земля мёрзлая, много не надолбишь. А потом набилось в неё человек двадцать. Так что спать можно было в лучшем случае сидя. Пар от нашего дыхания замерзал сверху на брёвнах. Эта наморозь подтаивала, с сосулек на нас капало, и эта влага коркой намерзала на нашей одежде. Согреться в такой землянке не согреешься, но и до смерти не замёрзнешь.
На следующий день мы устроили в землянке печку. Делалось это очень быстро. Берёшь обыкновенное ведро, прорезаешь в нём ближе ко дну дырку размером с консервную банку. Потом вырезаешь дно примерно у двух десятков пустых консервных банок. Эти банки складываются друг на друга – получается дымовая труба. Всё, печка готова. Но такую печку надо топить всю ночь. Правда, дров она много не требует, поскольку ведро нагревается как и остывает быстро. Если поблизости дров нет, разбиваем ящики из-под снарядов. Одного ящика как раз на ночь хватало.
А ведь тогда немало солдат замерзало насмерть. Было и такое, что замёрзших после ночи оказывалось больше, чем убитых после боя. Очень много раненых замерзало прямо на поле, даже с легкими ранениями. Различали убитого и замёрзшего так: у замёрзшего солдата лицо всегда почерневшее.
А под Сталинградом во время холодов надо было ещё отличить нашего от немца. Тогда, чтобы хоть как-то согреться, немцы стаскивали одежду с наших убитых солдат, а наши – с немецких. Трупы всегда лежали вперемешку в немецкой и в советской форме, а хоронить их надо ведь порознь. Среди немцев много рыжих, но у всех замёрзших одинаково черные лица. Так мы различали по причёске: наши солдаты, как правило, все были стриженые, а немцы патлатые. Если среди наших кто-то попадался с длинным чубом, он мог запросто оказаться в одной могиле с немцами.
Замёрзших трудно хоронить. В какой позе человек замерзал, в такой и оставался. В мёрзлой земле глубокую могилу не выдолбишь, а в неглубокую скрюченный труп не затолкаешь – то рука торчит из-под земли, то нога…
«3 января Сегодня нам тепло я даже уснул часа на 1,5. По близу рознюхали деревушку и снесли все белье лишнее т.е. вторую пару и променяли на водку. И вот в связи такого дела в нас "таверна" загудела песни пляскы до утра
4 января Сегодня мы поехали на зависленский плацдарм Опять Висла в августе она лутших друзей моих забрала А сейчас январь и Варшаву надо взять только мы ее и возьмем розебу. "Ура" Меня оставили на одном к.п.п. где были одни "рамы". Я одну жымнул хуй с ней что будет Може Т.Т. К 12-ти ночи подошла наша колона и я уехал на исходною».
– «Рамы» – это регулировщицы. «Может ТТ» – значит, могли расстрелять на месте.
А произошло вот что. Наша разведка ушла вперёд, а меня оставили на этом перекрёстке, чтобы я встретил полковую колонну и дальше следовал с ней, показывая маршрут. При этом меня предупредили: на морозе можешь не торчать, погрейся где-нибудь в землянке, но с двенадцати ночи и до часу должен быть на перекрёстке. Я и «грелся» до двенадцати, а колонна подошла на полчаса раньше. Всыпали мне тогда по первое число, но до ТТ дело не дошло – всё-таки командование знало меня хорошо. В общем, простили. Хотя, «по законам военного времени»… Пожалели, не расстреляли… Но могли отдать под трибунал. А трибунал не всех к стенке ставил. Иногда отправлял в штрафные роты.
У нас во время войны тоже заключённые были. Однажды по пути в Сталинград я видел, как они строили железную дорогу. Было это в самом конце 42-го. Мы медленно ехали в товарняке и кричали им: «Откуда родом, хлопцы?». Почему-то больше были с юга: Кубань, Дон, Кавказ. Один земляк из Славянска-на-Кубани встретился. Я бросил ему узелок сухарей. На земляка сразу налетел охранник с собакой. Мы не ожидали такого поворота. В нашем эшелоне поднялся шум. Солдаты на чём свет крыли охрану и, у кого что было, бросали заключённым. Тогда охрана стала оттеснять заключённых от железной дороги, била их прикладами.
Среди наших заключённых работали и немецкие военнопленные. Потом мы узнали, что кормили их лучше, чем наших, поэтому немцы к нашему эшелону не подходили и им прикладов не доставалось. Вот так обращались с нашими заключёнными – хуже, чем с пленными фашистами.
«5 января Нахожусь на передовой в лесу здесь ебит твою мать 100 раз хуже передовая костры разводить нельзя в землю хуй закопаеся грунт песок замерз так его нечем невковыряеш. Ходил на "передок" в первою траншею здесь ребята жывут полутше в них блиндажы хоч хуевые но есть. Вечером возвратился. "Спал" т.е. бегал вместе с шоферами.
6 января Сегодня выпало мне задания ехать к своим разведчикам. Они где то здесь недалеко на высотке, а высотка эта у немцев бельмо на глазу Там у них н.п. и землянка есть Фрицы в 180 м. Получу продукты, и как стемнеет еду, и там останусь обратно по старой специальности засекать огневых гансов».
– Перед наступлением обычно проводится разведка боем. В это время мы должны были находиться в первой линии окопов или на какой-нибудь возвышенности, откуда хорошо просматриваются немецкие позиции, и с помощью стереотрубы – засекать огневые точки немцев. Сама стереотруба имела десятикратное увеличение, а когда ставишь ещё десятикратную насадку, видно на три-четыре километра как в одной комнате. Поэтому она нам намного облегчала выполнение задачи, хотя была очень неудобной – большой и тяжёлой.
Разведка боем проводилась так, чтобы немцы приняли её за основное наступление. Идут танки, пехота, выдвигается на новые позиции артиллерия, причём, для пущей убедительности выводили артиллерию на конной тяге – мол, русские бросают в бой всё, что у них есть. В этих случаях сознательно жертвовали лошадьми, чтобы только ввести немцев в заблуждение и заставить их открыть свою систему обороны. Конечно, немцы тоже не дураки. Но иногда такой маневр удавался.
Моя задача заключалась в следующем. Сижу по возможности замаскированным со стереотрубой и у меня обязательно должна быть карта-двухвёрстка. Карт на всех разведчиков не хватало, поэтому нам выдавали кальки, с которыми работать было намного труднее, чем с картой. Отличные кальки делал наш старшина Николай Сорокин. Но копировать приходилось ещё с карт 1910 года. А за прошедшее время на местности многое изменилось: не стало каких-то населённых пунктов, например, хуторов, и, наоборот, появились новые; могло не оказаться какого-то отдельно стоящего дерева, избушки и т.п., что очень важно для привязки огневой точки к местности.
Мне необходимо засечённое немецкое орудие обозначить точкой на своей кальке. Для этого приходилось ориентироваться в основном по холмам, а также по дорогам, которые в Польше и Германии, не так как у нас, не изменялись. Ведь там по пахотному полю не то что трактор или машина – телега не пройдёт. Дуроты такой там никто не допустит. Поэтому даже просёлочные дороги остаются, можно сказать, вечными. А в общем, приходилось над калькой попотеть. Иногда даже не замечаешь, что вокруг рвутся снаряды и свистят пули…
Из оперативной сводки Совинформбюро за 14 января 1945 года:
«Пленный командир 575-го полка, 304-й немецкой пехотной дивизии полковник Штреснер… рассказал: «Все ранее полученные мною приказы требовали: «В случае наступления русских не отступать ни на шаг, обороняться до последнего солдата, до последнего патрона». Однако исключительно мощная артиллерийская подготовка русских деморализовала солдат, подавила их волю к сопротивлению. Когда русская пехота перешла в атаку, солдаты моих подразделений начали отход. Меня поразила осведомлённость русских. Они отлично знали наши позиции и расположение огневых точек. Русская артиллерия била точно. За какие-нибудь 15 минут вся связь была нарушена. На командном пункте я не мог поднять головы. Управлять полком было невозможно. Все подразделения понесли большие потери от артиллерийского огня. Оставшиеся в живых солдаты разбежались». (т. 8, с. 20)
«7 января Сижу на н.п. целый день за стереотрубой аж глаза болять фрицы ведуть себя осторожно. И уже знают что сюда прышла "Гвардия" им ребра ломать Ночю крычали что мол знаем что 1-я гв. танковая армия прышла говорять что не выдержать "катуковских головорезов" Это они так нас называют сволочи прышли на нашу землю, и думают чтобы мы им головы не резали. Нечево это Польша, а скоро до фрау доберемся затрещать панталончики так как ваши ребра под нашим ударом
8 января Целый день спал а целую ноч строили себе н.п. работали как звери под обстрелом в 180 м. от противника Когда ракета загорается мы ложымся когда сгорит работаем Без отдыха ведь до росвета надо зделать голова вон. А если не сделаем и не замаскируем то нам жыть здесь нельзя. Но мы зделали Такие орлы как у меня они на все руки не только на баб и на водку Это они говорять что это их побочная специальность так же как у меня Амос Шытиков, и Шуралев Миша с этими я шагаю от Днепра много похуже выдели. Зделали правда посовести сказать хуевое перекрытие. Но я это укрыл и вынес благодарность от лица службы всему отделению».
– Немцы засекли этот наблюдательный пункт и быстро его пристреляли. На следующее утро, когда мы оттуда уже ушли, они накрыли НП. До тех пор, пока мы туда снова ни вернулись, ни думали, что там мог кто-то погибнуть. Но обнаружили три трупа. Одного солдата не помню. Гаврилову ногу оторвало, и он, видимо, скончался от потери крови. А третьего трупа, собственно, не было – от человека остался только обрубок тела: одна грудь – без головы, без рук и без ног. Определили мы, что это был рядовой Сухих, по новенькому ордену Славы III степени, который он только что получил. Сличили номер ордена с данными в штабе – сошлось.
«У меня все рукы на волдырях и синяках по прыбивал бревнами Сейчас болят иду суп уничтожать».
– Горячий суп на передке не был такой уж редкостью. Как правило, один раз в сутки – обычно перед рассветом – полевую кухню подтягивали по возможности ближе к передку. Если обстановка позволяла, кухню могли притащить ещё и вечером, с наступлением темноты.
Двое из отделения вооружались длинными палками и отправлялись, пока темно, к кухне. Чтобы не расплескать, котелки с супом вешали на эти палки, хлеб распихивали по карманам, водку или спирт брали на все отделение во фляжку, что у каждого солдата была на ремне.
Выпивку делили очень просто: почти у каждого солдата кружка была с меткой для спирта и с меткой для водки. Если, скажем, в отделении кого-то убило или ранило, а сведения интендантам ещё не подали, то нам достаётся больше положенного. В этом случае делили по булькам. И никогда не ошибались.
«9 января Был на н.п. та вдруг телефонист прышол и сказал что меня вызывают обратно в лес ебаные звери обратно буду швейком "Эх ма" пизда этот "кабанчик" Он за мной душа вон Трус ебаный Он думае что я его спасу от смерти это не всегда бывает. Один раз был момент спас Он мне говорит что когда меня нет он спать не может Хуй бы тебе под головы что бы никогда не спал Я же прычем».
– Это я думал, что меня снова назначают ординарцем к майору Чернухе. Конечно, не ординарцем в прямом смысле. Просто Чернуха имел право всегда держать при себе одного разведчика. Так плохо о нём я отозвался несправедливо. Как говорится, под настроение попал – уйти от ребят с передка всё равно что предать их. Поэтому я так и разошёлся.
Чернуху у нас все солдаты уважали за его доброе отношение к нам, за справедливость и, кстати, за смелость. А трусом он никогда не был. А назвал я его так только по тому, что он не раз мне повторял: «Когда ты рядом, я за свою жизнь не боюсь».
Действительно, был момент, когда я его спас. Историю с его плащ-накидкой я уже рассказывал. В этом был весь Чернуха. Он говорил: «Пусть меня лучше убьют, но грязь хлебать по воле фрицев я не буду». Другому бы не поверили. Но что Чернуха под обстрелом в грязь не шлёпнется, об этом у нас хорошо знали все солдаты. Ну а то, что я его называю «кабанчиком», так это за его комплекцию.
С Чернухой мы всё-таки расстались. Хотя, честно говоря, и жаль было. Когда его назначили в штаб корпуса, он снова хотел забрать меня с собой. Но тут я уже решительно отказался, последний раз и навсегда. Больше жизнь меня с этим хорошим человеком, к сожалению, не сводила.
«10 января Нахожусь на старой работе Фрыцы сейчас сильно обстреливают нас стяжелых дальнобойных Прямо деревя с корнем вырывают снаряды Один танк зажег два подбил но до утра их отремонтировали
11 января Сегодня старое дело свое востанавливал нечего не зделаешь надо действовать думал открутытся но не получилось».
– Тут как раз и состоялось назначение майора Чернухи в штаб корпуса, а его сменил майор Королёв. Видимо, Чернуха рассказывал Королёву обо мне раньше, что он меня решил перехватить. Именно по этой причине меня «вызывали в лес» – в штаб полка. Пришёл я ночью к тому месту, где располагался штаб, а там уже никого нет.
Одному солдату-связисту тоже нужно было вернуться в штаб. Пошли мы вдвоём разыскивать своё командование и скоро заблудились. Вышли к какому-то селению и решили здесь заночевать. А сами не знаем, на чьей территории теперь находимся – то ли у себя в тылу, то ли уже у немцев. Но всё-таки зашли в крайний дом. Хозяева, конечно, ничего не знают, но без возражений предложили кровать.
Связисту говорю: «Будем спать по очереди». Сам лёг, взяв пистолет в левую руку (в неожиданных ситуациях я с левой руки стрелял лучше, чем с правой), а связист спал на спине с автоматом на груди, поставив его на боевой взвод.
Мы знали, что на территории Польши, а особенно на территории Германии было немало случаев, когда хозяева дома, у кого вот так на ночь останавливались наши солдаты, или приводили кого-нибудь, или расправлялись с ними сами. В подобной ситуации летом мы никогда бы не остались в таком доме, а зимой нас холод загонял.
На следующее утро благополучно нашли свой штаб.
«12 января Сегодня был проводником водил начальство на н.п. которое я строял. Ком. п. (командиру полка.-Г.Л.) понравилось говорит со всем военным вкусом выбрано место ведь отсюда обзор на 360 градусов. Позно вернулся ребята получили водку Я выпил крепинько поужынал и лег спать но проснулся от крыков. Оказывается холуи перепили и начали драться попадали в траншею Хуй их и поймет кто кого б'ет Я вылил на них ведро воды холодной тогда только мог понять кто там был розтянули их Запевалу дракы прывязали до колеса машыны покуда проспался».
– Спал я в этот раз в штабной землянке. А «холуями» называли ординарцев штабных офицеров. Самым привилегированным был ординарец командира полка – тот по мелким поручениям никуда не бегал, других заставлял. А у начальника штаба, у начальника связи, у парторга и у других – это все ординарцы равного ранга. Конечно, они всегда имели возможность выпить больше, чем положено по солдатской норме.
У ординарца парторга полка, который официально считался писарем, была одна постоянная обязанность, как оказалось, совсем небезопасная – постоянно держать при себе все партийные документы. И однажды этот ординарец пропал вместе с этими документами. Чтобы найти его, – а главным образом искали, конечно, не самого ординарца, а документы – подняли всех на ноги. Особенно долго гоняли нас, разведчиков. Но ни ординарца, ни документов мы не нашли. Скорее всего, его выкрали или убили и спрятали немцы. Немецкая фронтовая разведка охотилась за такими документами.
«13 января Под вечер выехали на н.п. завтра будем крушыть немецкою оборону. Я со своим отделением занял исходный рубеж между 1-м и 2 батальоном Задача моему отделению простая ворваться в траншею захватить контрольного пленного и бегом его в штаб после чего находится пры опер групе и выполнять все прыказы нач штаба Это хуже он тупица».
– «Опергруппой» я здесь называю штабную группу, в которую входили начальник штаба полка, его помощник, связисты и мы, разведчики, поскольку должны всегда находиться при начальнике штаба. У начштаба была грузовая машина с будкой, которую, кстати, водил мой кореш Роговский.
Назвать «тупицей» начштаба майора Косульникова, конечно, нельзя. Но по правде сказать, общаться с ним было очень тяжело. Объяснить или доказать что-то Косульникову невозможно. Если он сказал «нет» или сказал «да», то на своём будет стоять до конца. Хотя в некоторых случаях сам понимает, что неправ.
«14 января Началась арт-подготовка в 5.00 Загрохотало все. Такой сильный шум, грохот был что нельзя было говорить нечего не слыхать 8.00 огонь перенесли во вторую линию обороны».
– Видно, как снаряд разрывается, но не слышно. Опасность здесь заключалась в том, что можно легко подставиться под осколок. Поэтому в такое время мы все лежали на дне окопа. А необстрелянные новички за какими-то своими надобностями ходили по траншеям. Если раз на тебя наступят – стерпишь. А второй, да ещё обеими ногами, тут уж нет. Ударить – не дотянешься. Так мы их хватали за то место, что между ног, и укладывали рядом с собой. Для их же безопасности…
Из оперативной сводки Совинформбюро за 15 января 1945 года:
«Взятый в плен… обер-ефрейтор 188-го полка 68-й немецкой пехотной дивизии Вилли Гейнц рассказал: «Солдаты со страхом ждали русского наступления. Офицеры неустанно твердили, что наши позиции очень сильно укреплены и мы должны их удерживать любой ценой. 18-го декабря каждого солдата обязали прочесть и подписать особый листок, в котором было напечатано следующее: «Я поставлен командованием в известность, что в случае моего перехода на сторону русских весь мой род – отец, мать, жена, дети и внуки будут расстреляны». Солдаты были возмущены, но все молча подписали эту бумажку. Однако гром русских орудий оказался страшнее угроз немецкого командования. Это был настоящий ад. Такого ужаса мы ещё никогда не испытывали. От артиллерийского огня мы понесли огромные потери. В траншеях вперемежку валялись раненые и убитые солдаты. Раненые взывали о помощи, но никто им её не оказывал. Некоторые солдаты сошли с ума. Русские нанесли нам страшный удар. О сопротивлении нечего было и думать. Я с группой солдат сдался в плен». (т. 8, с. 21)
«Я со своим отделением побежал к проволочному заграждению и начали проволоку резать. З заду нас горели тры нашых танка, а остальные вели огонь с хода держа направления по соше к городу Головачув».
– Обычно впереди идёт пехота. Во время артподготовки пехотинцы стараются преодолеть нейтральную зону ползком, потом режут проволочные заграждения, а когда огонь переносится на вторую линию немецких окопов, поднимаются в атаку. Но так бывало далеко не всегда. Часто случалось, что пехоты на нашем участке не оказывалось – просто не хватало войск. Ведь матушку-пехоту выбивало первой. Тогда, к примеру, в нашем полку в атаку бросали всех, кто не стоял у орудий.
Немцы минировали не только передний край перед своими окопами, но очень часто им удавалось заминировать и нейтральную зону. Поэтому шли танки, которым не страшны противопехотные мины, а мы бежали за ними строго по следу гусениц. Шаг влево или шаг вправо – и нет тебя…