Вдали от мира и наук построил некто Ашулук
Отпуск в 1979-м году, после выпуска из академии, мы провели в Копыловке и, завершив отдых в родных местах, 18 —го августа тронулись в путь – в далёкий неведомый Ашулук, наше будущее пристанище на целых восемь с половиной лет. Ехали поездами, с двумя пересадками – в Новосибирске и Волгограде. Во время долгого ожидания поезда в Волгограде побывали на Мамаевом Кургане.
Проснувшись утром в поезде и выглянув в окно, были «заинтригованы» увиденным: до самого горизонта простиралась ровная степь, покрытая засохшей чахлой травой. Иногда вдали проплывали белые солёные озёра. И ни единого деревца на этом ландшафте. Кое-какие деревья можно было увидеть только в придорожных селениях. На станциях уже продавались большие астраханские арбузы, мы их отведали.
23-го августа сошли с поезда на станции Ашулук. К видневшемуся примерно в километре от станции забору военного городка вела узкая асфальтированная дорожка. Дотащившись с чемоданами до городка, устроились в гостинице, где и прожили около полутора месяцев в ожидании предложенной нам двухкомнатной квартиры на третьем этаже недавно построенной пятиэтажки. На это время квартира ещё была занята прежним хозяином. Недели через две после нашего приезда, на ж/д станцию райцентра Харабали прибыл из Калинина контейнер с имуществом. Я его привёз и разгрузил вещи в одну из комнат будущей квартиры.
Разговор о службе начну попозже. Сначала хочу вкратце ознакомить читателя с географией тех мест.
Военный городок назывался Посёлок Восточный, был обнесён забором из бетонных блоков. Доступ в него был через КПП или через дыру в заборе со стороны станции.
Примерно в километре, на север от городка, располагалось колхозное село Тамбовка, выходящее одним краем к реке Ашулук. Эта река выходила из Ахтубы и в неё же входила. В Тамбовке был проложен понтонный мост через реку.
В 15-ти километрах на север – райцентр, город Харабали.
За понтонным мостом – огромное помидорное поле, обнесённое вкруговую высокой дамбой. С внутренней стороны дамбы – глубокая канава с водой, необходимой для полива. Вода в канаву закачивалась из реки мощными насосами и разбрызгивалась длинными специальными поливалками. Такого типа поле было не единственным в пойме по левому берегу Ахтубы. Кроме полей, в пойме были обширные заливные луга, многочисленные озёра и протоки, вдоль дамб – непролазные заросли тростника до 5—6 метров высотой. Высохшие тростники регулярно горели на беду обитающему в них зверью: кабанам, енотам, лисам, зайцам и прочей мелюзге. В половодье вода затопляла пойменные луга и на них выходила рыба из рек, глаз поражали всплески огромных рыбин на этом раздолье. Да и самих их было видно, проплывающих вдоль дамб. По берегам рек росли деревья, в основном ивняк. Природа этих мест в полной мере удовлетворяла страсти рыбаков и охотников. Сколько мне довелось половить здесь рыбы – и какой рыбы, в любое время года, любыми снастями, кроме браконьерских. Этим грешили местные жители, а мы грешили тем, что за литр спирта брали у них литр чёрной икры. Мои рекорды по пойманной крупной рыбе: шестикилограммовая щука на спиннинг, полная икры; два пятикилограммовых сазана, случайно подхваченных блесной при зимней ловле судака и не желавших вылезать из лунки по причине своих габаритов (приходилось раздалбливать лунку); четырёхкилограммовый сом на донку, которого мы живого держали в ванне; трёхкилограммовый судак, изрезавший руки острыми жабрами, за которые его пришлось вытягивать из лунки. Однажды осенью я наловил полный рюкзак окуней на блесну, поднять его на спину не удавалось. Повернул его на земле лямками вверх, сам лёг на рюкзак спиной, накинул лямки на плечи, перевернулся с ним на живот и поднялся. На мою удачу, мимо проезжал один из наших офицеров на мотоцикле, он и довёз до дома. На зимнюю ловлю судака мы часто выезжали компанией из нескольких человек. В этом случае вся пойманная рыба складывалась в одну кучу, а по окончании рыбалки делилась поровну.
Весной все рыбаки переключались на ловлю воблы, стремясь наловить её впрок и завялить.
Память хранит приятные воспоминания об излюбленных местах рыбалки: Ахтуба, Мангут, Жиляиха, Песчаная коса, Бабкина яма, Лишняя Работка, Половинка.
В летнее время мы выезжали на природу с семьями – на Ахтубу, на Ашулук, в другие места. Загорали. Ловили рыбу и из разных её видов готовили наваристую уху. В озёрах ловили раков, варили, и они были вторым «блюдом» на пикнике.
Однажды в половодье я стал свидетелем ловли сомов деревенскими подростками с понтонного моста. Достаёт пацан живого грача из рюкзака, насаживает его на здоровый крючок за лапу и на толстой леске бросает в воду. Грач плывёт, хлопая крыльями. Вдруг из воды выныривает огромная пасть, захватывает птичку целиком и устремляется в глубину. Рыбак начинает тянуть, сил не хватает. Тогда на помощь приходит кто-либо из взрослых, берёт снасть в свои руки, борьба с сомом длится довольно долго, его постепенно подтягивают к берегу (на понтон не поднять) и, наконец, подхватив под жабры, с трудом выволакивают из воды. Вес рыбы – килограммов 60—70. Его загружают в коляску мотоцикла и быстренько увозят в деревню во избежание встречи с рыбнадзором (ловля-то в это время запрещена – нерест). На моих глазах было поймано два таких сома. Из живности в этих местах было полно бакланов, по берегам в кустах шныряли горностаи. В воде перед тобой, стоящим с удочкой, проплывали ужи, черепахи. Однажды черепаха даже попала на удочку Юры, сына Михаила Жижки.
Зимой, проезжая на рыбалку на УАЗе, мы не раз видели вспугнутых нами, удирающих во всю прыть кабанов.
К неблагоприятным факторам среды обитания, в первую очередь, следует отнести изнуряющую жару. Днём – ещё куда ни шло. Изнемогая от жары в бесплодных попытках заснуть, направляли на себя вентиляторы, накрывались влажными простынями, рискуя простудиться. При всём этом вас ещё «убаюкивали» своим всенощным «цвирканьем» и прыжками по вашему организму вездесущие сверчки. Любые меры по перекрытию их доступа в квартиры были безуспешны.
Вторая неприятность – песчаные бури, особенно на «Точке» (о ней речь впереди). Песок забивал всё – глаза, уши, одежду. Воротник рубашки надраивал песочком шею.
Ещё одна напасть возникала в начале июня и продолжалась недели две-три. Это несметные тучи мошкары, исключающие всякую возможность выезда на природу для отдыха. Спасение от этих паразитов было только в помещениях, на открытом воздухе они грызли беспощадно. В какой-то момент происходил массовый вылет стрекоз, и они за пару дней не оставляли от мошек «ни рожек, ни ножек».
Скучали мы там по нормальному лесу. В нашем городке и на «Точке» рос преимущественно карагач. Ни берёзки тебе, ни осинки, ни сосенки.
Далее повернёмся лицом на восток.
Стоило переехать железную дорогу, через переезд вблизи станции, и пейзаж менялся коренным образом. Местность степная, умеренно холмистая – невысокие холмы чередуются с ложбинами. Весной степь зеленеет, радуя глаз этой зеленью да ещё полянами красных и жёлтых тюльпанов, россыпями белых подснежников, цветением кустов саксаула и тамариска. С наступлением жары трава желтеет и остаётся такой до следующей весны. Лучше всех, похоже, чувствует себя верблюжья колючка. Осенью ветер гоняет по степи её оторвавшиеся и превратившиеся в подобие шаров кусты, называемые перекати-полем.
Местами среди степи топорщатся островки песчаных барханов.
Поодаль от дороги стоят редкие кошары, пасутся стада овец. Около кошар и просто в степи стоят важные, вечно жующие, большие двугорбые верблюды. Кое-где видны своеобразные казахские кладбища с какими-то не то каменными, не то глиняными сооружениями.
От нашего городка до «Точки» проходит «бетонка», представляющая собой невысокую насыпь с уложенными на неё в две колеи бетонными плитами-решётками. Ширина плиты примерно полметра, длина – метра три. Между плитами и с внешней стороны от них – сплошные выбоины. И по этой «стиральной доске», как она именовалась в народе, длиной в 50 километров, офицеры и служащие каждым утром на автобусах уезжали из городка на «Точку», а вечером тряслись обратно, убивая время игрой в домино (сам был заядлым участником, знаю). Автобусы и грузовики держались на этой «узкоколейке» более или менее устойчиво, а вот езда на УАЗиках постоянно держала в напряжении, и не без оснований. За время моей службы на полигоне было несколько случаев, когда такая машинка слетала с плит, запиналась за них и переворачивалась. К счастью, обходилось без жертв.
Во время утренней езды по бетонке в жаркое летнее время можно было наблюдать зависающие над горизонтом причудливые миражи.
Вдоль дороги стояли столбиками около своих норок суслики – «отдавали честь» проезжающим. На столбах линии электропередач восседали орлы. В первые годы моего пребывания там было много сайгаков. Огромные стада их неслись вдоль бетонки «наперегонки» с колонной автобусов и в какой-то момент вдруг начинали перебегать дорогу. Разумеется, давить их никто не собирался, колонна просто останавливалась, пока перейдёт всё стадо. При езде в ночное время сгоняли сидящих на тёплой бетонке зайцев, лёгкой пушинкой перелетали через неё тушканчики, перебегали степные лисы – корсаки. На «рукотворных» озерцах, наполняемых водой из прорывов на водопроводе, тянущемся от реки Ашулук до «Точки», гнездились красные утки – огари. В районе самой «Точки» жили симпатичные хохлатые удоды. В иные годы степь «посещали» тучи саранчи.
На этом час потехи заканчивается, приступаем к делу.
Во-первых, что за «зверь» скрывается за двумя словами «полигон Ашулук». Прежде всего, это обширный, площадью в сотни квадратных километров, безлюдный участок степной, местами более похожей на полупустыню, российской (с прихватом казахской) территории. На данном «театре военных действий» учил советские и иностранные войска ПВО воевать конгломерат из трёх центров боевого применения: зенитных ракетных войск (далее – ЗРВ), радиотехнических войск (далее – РТВ) и авиации, именуемый 48-й учебной авиационно-зенитной базой. Управление базы располагалось в Астрахани, авиационный центр – на аэродроме Приволжский около Астрахани, Центры ЗРВ и РТВ на так называемой «Точке», расположенной в 50-ти километрах к востоку от ж/д станции Ашулук, равно как и от нашего жилого городка.
Авиационный центр своими самолётами, изображая воздушного противника, производил налёты на боевые порядки соединений и частей ЗРВ, участвующие в учениях с боевой стрельбой. Зенитчики отражали эти налёты путём условного «обстрела» самолётов. Данный этап учений именовался учебными стрельбами, подлежал тщательному разбору действий зенитчиков, выявлению всех допущенных ошибок и, наконец, определению оценки за них.
Подразделения РТВ должны были обеспечивать своих зенитчиков полной и достоверной информацией о воздушной обстановке.
Под «Точкой» или «Городком», прежде всего, понималась административно-хозяйственная территория, на которой располагался штаб учебного центра ЗРВ, две гостиницы для иностранного офицерского состава, одна гостиница для обслуживающего персонала, коттедж для «высоких гостей», казармы для личного состава полигона и отдельно – для иностранных «низших чинов», санчасть, столовые для офицеров и солдат, автопарк, котельная, учебный корпус для иностранцев и прочие хозяйственные объекты.
На некотором удалении от городка находились вытоптанные сапогами солдат и офицеров, а также автомобильными колёсами, песчаные площадки, на которых разбивали свои лагеря и глотали пыль советские войсковые части, приезжающие на стрельбы.
В другой стороне от городка располагались командные пункты и позиции зенитных ракетных комплексов, расставленных по одной линии. От центра линии двумя лучами в восточную сторону ограничивался боевой сектор, в пределах которого разрешалось производить пуски ракет.
В указанном секторе были развёрнуты три точки запуска ракет-мишеней, удалённые на 50, 105 и 170 километров. Мишени самолётного типа Ла-17 запускались с аэродрома Приволжский.
Организационно наш (пишу «наш», потому что я работал именно в нём) 42-й учебный центр боевого применения ЗРВ включал в себя командование, два отдела боевых стрельб: советский и иностранный; отдел командных пунктов, отдел контроля и анализа стрельб, отдел хранения и подготовки ракет, отдел запуска ракет-мишеней, автомобильный батальон, батальон обеспечения и соответствующие службы.
В первые годы моей службы на полигоне базой руководил генерал Тихонов. Это был «Его Величество» с царственной осанкой и «надписью» на лице «проходи стороной все, кто ниже ростом». А если попроще, то в кулуарах его называли «барином».
Полным антиподом Тихонова был сменивший его через несколько лет генерал Головко. Мягкий характер, располагающая внешность, готовность всегда выслушать подчинённого любого ранга удачно сочетались с необходимой командирской требовательностью и заботой о людях. Вскоре после вступления в должность он приехал в жилой городок и организовал собрание членов семей офицеров, выясняя насущные проблемы и возможные пути их решения. Его по достоинству уважали все.
Первым моим начальником на полигоне был Тимонов Кир Вениаминович. Основным объектом его внимания была служебная деятельность центра, а это очень даже не мало. Отличался пристрастием к быстрой езде. На своём УАЗике носился по «рельсам» бетонки на предельной скорости, подбирая себе самых опытных водителей. Перевёлся в Киевскую армию, получил звание генерала. В конце мая 2000-го года мы с ним встретились в Ашулуке на юбилейных торжествах по случаю 40-летия полигона. Когда прилетели оттуда в Москву, я пригласил его к себе домой на ужин.
Следующим командиром части был Гришковский Вадим Степанович. Прибыл на полигон с должности командира полка, откуда-то с Севера. По моей оценке, это был эталон офицера-руководителя. Высочайшая ответственность, требовательность, умение вникать во все стороны жизни центра, хозяйственная хватка. Один минус всё-таки был: сгоряча мог перегнуть в своей требовательности, а потом сам же и признавал, что зря обидел человека. Перевёлся в Калининскую академию на должность начальника курса на факультет обучения иностранцев.
Третьим стал Бурковский Леонид Александрович, участник боевых действий на Ближнем Востоке. Будучи офицером наведения, сбил американский самолёт. Простой в общении, в отношениях с подчинёнными щёк не надувал, но в плане управления таким сложным организмом как наш центр он был слабоват. Всё было бы хорошо, если бы Леонид Александрович не угодил в цепкие лапы «зелёного змия». А эта тварь да ещё постоянная дешёвая «Ява» во рту тихой сапой подтачивали организм нашего командира. Сколько раз зимой, по субботам, мы с ним и нашим неизменным «егерем» Евгением Береговым выезжали на командирском УАЗе на рыбалку, сколько при этом было всевозможных забавных случаев. Как правило, в совместных рыбалках участвовали и другие офицеры из числа руководящего состава. Заканчивалась рыбалка дележом рыбы и операцией «Капот», когда на капот УАЗа выставлялось спиртное и съестное. После возвращения с рыбалки мы отправлялись в баню, парились, плавали в бассейне, а затем усаживались за преферанс, до глубокой ночи. Проигравший обязан был в следующий раз выставить бутылку. С полигона Леонид Александрович перевёлся на Кавказ. Благодаря друзьям, не забывшим его «взнос» в полученные войсками оценки на полигоне, дослужился до генерала. Уволившись в запас, получил квартиру в Клину. Мы с Натальей были на праздновании его 55-летнего юбилея. Скончался он, не дожив до 60 лет, от рака лёгких. Последняя наша встреча произошла в госпитале Бурденко, где ему делали операцию.
Бурковского сменил на этом посту мой однокашник по академии Михаил Иванович Жижка, уже после моего перевода в Генштаб. К сожалению, здоровье Миши не выдержало тяжких нагрузок, и спустя некоторое время он был переведён в Одессу на должность заместителя начальника военного училища. Там он и скончался, не дожив до пятидесяти лет.
Начальниками штаба части последовательно были Мальцев Леонид Павлович, Роянов Виктор Афанасьевич, Куперасов Валерий Николаевич. Со всеми из них у меня были очень хорошие отношения.
Мальцев перевёлся в Новосибирскую армию.
Роянов, заядлый рыбак и охотник, перевёлся на Украину. Ныне проживает в Мариуполе.
Куперасов был моим однокашником по Калининской академии, только более позднего выпуска. С обязанностями по службе вполне справлялся. Он тоже поддался искушению «горькой» и много курил. Благодаря своей деятельной работе, пробился в Главный штаб Войск ПВО. Мы неоднократно встречались в Москве. Когда я получил квартиру в Москве в эпоху всеобщего дефицита, он где-то сумел достать и привёз нам рамы для застекления балкона, а также армейский полушубок по сходной цене. Встретились мы с ним и на Кипре, участвуя в переговорах о покупке киприотами комплекса С-300. Вместе купались в Средиземном море в Айя-Напе. К сожалению, он рано ушёл из жизни, заработав рак лёгких всё от того же неумеренного курения.
Летом 1979-го года Главным штабом Войск ПВО было принято решение, в целях оздоровления обстановки на полигоне, заменить одновременно четырёх начальников ведущих отделов. Исходили из того, что за продолжительное время работы руководство отделов и инструкторский состав обросли коррупционными связями с теми, чей уровень боевой подготовки должны проверять и реально оценивать. Во исполнение принятого решения на полигон направили по два выпускника из Калининской командной и Харьковской инженерной академий ПВО.
Я принял 8-й специальный отдел, обеспечивающий стрельбы частей и соединений иностранных армий.
Мой однокашник Миша Жижка возглавил отдел боевых стрельб советских войск.
Харьковчане Сергей Данильчук и Володя Суханов приняли отдел контроля и анализа стрельб и отдел командных пунктов соответственно.
Моим предшественником был Хомутов Евгений Васильевич, переведенный в управление базы, в Астрахань. Периодически приезжая оттуда на полигон, он на словах передавал мне опыт своей работы с иностранцами, заочно знакомил с представителями руководящего состава, обращая внимание на особенности общения с теми или иными из них. Например, с этим можешь общаться открыто, с другим держись строго официально, третий исподволь будет тебя проверять, так что будь всегда бдителен. Я поначалу учитывал его рекомендации, а далее, в процессе личного общения, уже складывалось собственное мнение. Достаточно было двух лет работы, чтобы познакомиться с командирами всех зенитных ракетных частей, многими командирами корпусов и дивизий, начальниками ЗРВ войск ПВО стран Варшавского Договора, Кубы, Югославии. Я уже знал дислокацию всех частей ПВО в этих странах. «Пристрелявшись» друг к другу, в дальнейшем мы уже строили наши взаимоотношения на должной профессиональной и просто человеческой основе. Я хорошо знал всех их, они хорошо знали, что подкупить «Ивана Грозного», как в открытую называли меня поляки, не получится. Хотя надо честно признать, что приходилось иногда выручать моих иностранных «подопечных» в проблемных ситуациях. Я знал, как жёстко, а то и жестоко обходится национальное командование с теми, кто неудовлетворительно сработал на полигоне.
О некоторых из моих «братьев по оружию» мне хочется упомянуть на этих страницах. Далее в своих воспоминаниях буду использовать аббревиатуру ЗРВ, что означает зенитные ракетные войска.
Болгария. Начальник ЗРВ генерал Кирил Божилов, престарелый ветеран. Во время войны партизанил в болгарских лесах. Внешность его свидетельствовала о немалом количестве принятой «на грудь» за долгую жизнь «Ракии», «Плиски» и т. п. Тем не менее, крепкое здоровье позволяло ему сохранять трезвый разум и работоспособность. Человек дотошный, въедливый, всегда старался тщательно разобраться в причинах снижения оценок болгарским частям за работу на полигоне. Приведу один случай. Болгарский дивизион выполнял боевую стрельбу по низколетящей ракете-мишени. Из-за неправильных действий операторов сопровождения обе пущенные ракеты прошли мимо цели и врезались в землю. Дивизион при этом получает «двойку». Однако на следующий день болгары радостно сообщили, что они нашли в степи мишень, по которой стреляли, и на ней есть пробоины. Тогда я решил разобраться с этой ситуацией на месте и поехал туда, взяв с собой Божилова и заместителя начальника центра по вооружению. Подойдя к мишени, мы действительно увидели пробоины на ней. Только «фокус» был в том, что форма пробоин соответствовала ударам от лома, а не от осколков боевой части ракеты. Даже не догадались убрать крошки металла, которые валялись тут же. Божилов пришёл в ярость от такой проделки своих подчинённых. Хорошие, даже можно сказать дружественные, отношения сложились у меня с командиром Софийской бригады Неделчо Василевым. Один командир болгарского полка прямо на банкете, устроенном болгарами после удачных стрельб, так расчувствовался, что снял с себя форменную рубашку и подарил её мне.
Венгрия. Начальник ЗРВ полковник Мессарош, спокойный, соответствующий своей должности человек. Командир Будапештской бригады полковник Ласло Дьармати, выпускник Калининской академии. Этот, конечно, прекрасно говорил по-русски. А вообще, с венграми и румынами приходилось работать с переводчиком из числа их же офицеров, знающих русский.
ГДР. Начальник ЗРВ генерал Трауч, маленького росточка, с писклявым голосом, но при всём этом настоящая «гроза» для подчинённых. Мне забавно было смотреть, когда он сидел в курилке на лавке, болтая не достающими до земли ножками, словно персонаж кукольного театра. Его заместителем был полковник Крониг, сразу располагающий к себе, открытый и грамотный в своём деле человек. Главный инженер ЗРВ полковник Метцлер, обладающий теми же качествами, что и Крониг. Вообще должен отметить, что взаимопонимание с немцами в процессе работы было лучше, нежели с кем-либо другим.
Польша. Заместитель командира корпуса генерал Гермашевский, родной брат первого польского космонавта; вместе со свитой отужинал у нас дома, оставив на память хрустальный настольный светильник. Командир Варшавской дивизии генерал Лазарчик, которого впоследствии сменил мой друг Богдан Миллер, тоже выпускник Калининки. Командир полка Михал Конковски, мастер «художественного слова» как на польском, так и на русском; и этот однокашник по академии.
Румыния. Начальник ЗРВ генерал Улару, с неизменным отображением собственной значимости на лице. Командир дивизии генерал Попа, самый простой и понятный из знакомых румынских чинов. Главный инженер ЗРВ полковник Константинеску, человек с прекрасным знанием боевой техники и высокой общей эрудицией. В общении с ним расслабляться было нельзя, такого «на мякине не проведёшь». Обязательным элементом церемонии встреч и прощаний с румынами было двойное целование «в щёчки» – справа и слева, причём не по нашей инициативе. Кто от этого получал удовольствие – думаю, ни та, ни другая сторона.
Чехословакия. Более всего запомнился командир Пражской бригады Франтишек Навратил, у которого мне довелось погостить в Праге. Имело место общение накоротке с заместителем командира дивизии Ремеком, первым чешским космонавтом, оставившим свой автограф мне на память. Однажды получил «двойку» за боевую стрельбу чешский дивизион под командованием молодого командира, капитана Колечаны. По возвращении на родину он слёг в больницу из-за полученного стресса. Однако это не помешало его карьерному росту. После разделения Чехословакии он стал начальником ЗРВ ПВО словацкой армии. Я встречался с ним на переговорах в Братиславе, по вопросам оказания содействия российскими специалистами в освоении новой техники.
В дружеской обстановке мы общались с эмоциональными кубинцами. Приняв небольшую дозу «допинга», ребята начинали колотить себя в грудь и уверять, что Куба – это 16-я республика Советского Союза.
Первые навыки работы на командном пункте в статусе старшего технического руководителя стрельб (это одна из важнейших обязанностей начальника отдела) я приобретал под «патронажем» моего заместителя, Владимира Филипповича Кравцова. Это был многоопытный, прожжённый, проспиртованный профессионал в области работы с иностранцами как на КП, так и вне его. Впервые я наблюдал за работой Кравцова, когда выполнял стрельбы полк из ГДР. Стрельбы прошли успешно. Командир полка вручил подарок Кравцову и ….мне, кого видел впервые, но уже знал мою должность и делал тем самым пробный ход на перспективу. Сколько было в дальнейшем подобных «предложений», безобидно именуемых сувенирами, об этом лучше промолчать. Кроме сувениров, иногда вручали и награды. Болгары наградили меня медалью «40 лет победы над фашизмом», немцы и поляки – медалями «За укрепление боевого содружества». Оценило мою работу и наше командование – наградили орденом «Красной звезды». Пусть нескромно, но скажу, что за всё время моей службы на полигоне этот высокий орден получили только два человека – командир части Гришковский и я.
Штатная численность принятого мною отдела составляла 27 офицеров и 10 солдат. Офицерский состав подразделялся на четыре инструкторские группы. За отделом были закреплены 5 зенитных ракетных комплексов (далее – ЗРК), в том числе один С-75М «Волхов», три СА-75 «Двина» и один С-125 «Нева».
Солдаты числились дизелистами и во время стрельб находились на позициях. В связи с тем, что на отдел возлагались обязанности по размещению солдат-иностранцев в двух закреплённых за нами деревянных казармах, двух бойцов приходилось постоянно держать в казармах в качестве каптёров. Они получали со склада постельное бельё (всегда только новое), выдавали его и принимали обратно.
С началом 80-х годов, в связи с наращиванием группировок ПВО в странах Варшавского Договора, а также с расширением географии поставок наших ЗРК в так называемые развивающиеся страны, значительно увеличилось количество стрельб иностранцев на полигоне. С 84-го года начались поставки за рубеж ЗРК С-200. В этой связи на полигоне были развёрнуты два ЗРК этой системы.
Исходя из сложившейся обстановки, командованием Войск ПВО было принято решение о внесении значительных изменений в организационно-штатную структуру учебного центра.
В мой отдел были переданы из 2-го отдела ещё три ЗРК С-75М, один С-125 и оба ЗРК С-200. Часть инструкторского состава перешла также из 2-го отдела, а недостающее количество офицеров, прежде всего на с-200, перевели на полигон из войск. По новому штату в отделе стало 80 офицеров и 20 солдат. Была введена должность замполита. Должность руководителя отдела зазвучала довольно увесисто «начальник отдела – заместитель начальника учебного центра по проведению тактических учений с боевой стрельбой частей ЗРВ иностранных армий». На вопрос из Главного штаба ПВО: «Кого будем назначать начальником отдела?» наше командование ответило: «У нас есть начальник отдела». Таким образом, меня утвердили на этой, уже более высокой, должности с приставкой «зам.» и категорией «полковник».
На «Точке» были построены две новые двухэтажные казармы и учебный корпус для иностранцев. Полигон получил несколько новых автобусов для обеспечения перевозок «братьев по оружию». Кстати, о «братьях». Наши толковые политработники не придумали ничего лучшего, чем на торцах двух рядом стоящих новых казарм повесить огромные буквы, причём на одной из них – «братья по классу», на второй – «братья по оружию». В то время был везде распространён плакат, на котором была изображена смешанная группа военных из всех стран Варшавского Договора и надпись «братья по классу, братья по оружию». Вот эту надпись и разбили таким глупым образом. Издевались над авторами все, кто это видел.
Ничуть не в заслугу себе, а всего лишь ради справедливости, должен сказать, что руководящий состав прибывающих на стрельбы групп иностранцев прекрасно понимал, кто на полигоне «главный» для них. Роль начальника центра в общении с ними сводилась, в основном, к протокольным мероприятиям. Утром в понедельник я сопровождал к нему в кабинет руководство очередных «стрелков». Он приветствовал их «на ашулукской земле»; уточнял, есть ли вопросы по задачам стрельб, размещению, организации питания. Они, как правило, отвечали, что вопросов нет (потому, что «кое-кто» всё это уже порешал). В заключение, наш командир желал им удачи и добавлял: «Дальше всё решайте с моим заместителем», обращая взгляд на меня. Следующая его встреча с ними происходила на традиционном банкете, по окончании стрельб. Никто из начальников учебного центра не вмешивался в мою деятельность по проверке и оценке уровня боевой подготовки иностранцев и результатов стрельб. Какую оценку я поставил полку или бригаде, с ней они и уедут с полигона. Сама специфика работы с ними не вызывала ни у кого желания вмешиваться. Только однажды Гришковский сказал:
– Я сам проведу опрос руководящего состава польского полка.
Я ответил:
– Хорошо. Только имейте в виду, что Вам придётся это делать через переводчика. Опрос займёт много времени. Кроме того, не обо всём можно говорить с иностранцами, надо учитывать ограничения.
И наш командир тут же отказался от задуманного эксперимента.
Что такое опрос? Практически это экзамен по четырём видам боевой подготовки: тактической, разведывательной, ракетно-стрелковой и технической. По каждому из этих видов – 5 вопросов. В этом деле я, как правило, был объективен: каков ответ, такова и оценка.
Во время проведения учебных и боевых стрельб, находясь на командном пункте в роли старшего технического руководителя, я обязан был, прежде всего, обеспечить выполнение мер безопасности в ходе стрельб, а также оценивать действия основных лиц боевого расчёта КП (командира полка, начальника штаба, начальника разведки). Я не должен был вмешиваться в действия командира по управлению дивизионами. Однако в отдельных случаях, когда при боевой стрельбе что-то пошло не по плану, некоторых командиров «заклинивало». Мой опыт позволял в считанные секунды «разрулить» проблему, и я быстро подсказывал командиру или руководителю учения оптимальное решение, которое обычно и выполнялось. Просто не хотелось, чтобы напряжённая работа большого коллектива людей в период подготовки к своему главному экзамену завершилась «двойкой» за пропущенную мишень, да ещё и утратой веры в эффективность нашего оружия.
На стартовых позициях работу дивизионов стреляющего полка контролировали и оценивали технические руководители – начальники инструкторских групп. По окончании стрельб я собирал этих руководителей у себя в кабинете, и начиналась утомительная работа по анализу результатов стрельб и расчёту оценок дивизионов и полка в целом. Самым сложным и долгим по времени был анализ учебных стрельб: какой дивизион какую цель условно обстрелял, были ли пропуски целей, какие нарушения правил стрельбы зафиксированы и т. д. Результаты боевых стрельб – наличие подрыва ракет в районе мишени, величину промахов и другие параметры – выдавал отдел контроля и анализа стрельб после расшифровки данных контрольно-записывающей аппаратуры.