Замполит дивизиона капитан Щукин – человек безвредный, вежливый (обращаясь к любому собеседнику, заходил со своих неизменных козырей: «Эй, голубец-молодец»). В соответствии с главной уставной обязанностью «глаголом жечь сердца людей» методично морочил тёмные головы солдат и офицеров надеждами на светлое будущее, куда непременно приведёт партия – наш рулевой. Занявшись переоборудованием ленинской комнаты, он изваял нечто серенькое, не привлекающее взгляда, просто обвешав стены щитами с агитационными лозунгами, девизами и прочими пропагандистскими шедеврами. Сменивший Щукина Фисенко впоследствии прекрасно переоборудовал эту комнату.
Командир 1-й (радиотехнической) батареи – заместитель командира дивизиона по вооружению капитан Билецкий Владимир Михайлович, мой прямой начальник. Был это мужчина средних лет, плотный, физически сильный, обстоятельный во всём (сама надёжность»), на все сто соответствовал расхожему определению «спокойный как мамонт». Мысли в его голове не скакали, как у Газманова, двигались ровно, неспешно, в заданном направлении. При выполнении учебных стрельб из стрелкового оружия его вытянутая рука с пистолетом зависала в воздухе не шелохнувшись, как у памятника Ленину, пули неизменно летели в середину мишени. Несмотря на отсутствие высшего образования, боевую технику знал хорошо, освоив её за долгие годы практической эксплуатации. Во многом обязан я своему комбату, его ненавязчивому, но такому необходимому участию в длительном процессе становления новичка-лейтенанта классным специалистом. Скопив деньжат, он купил мотоцикл «Урал» и стал на нём привозить из города на точку на выходные дни свою жену Машу и двух светленьких дочек. Долгожданное и такое желанное приобретение оказалось с изъяном: перегревался один из двух цилиндров двигателя. Ездить было можно, но радость от покупки была омрачена. Как же часто мы сталкиваемся с подобными неприятностями, безалаберные граждане родной Руси, сами же эти неприятности и создающие. Не хочет болт вкручиваться – кувалдой загоним его на место. Прохудилась кровля колхозного коровника – ничего, перезимуют, авось не сдохнут.
Командир 2-й (стартовой) батареи пожилой капитан Жора Зайцев – зажиревший, с отвисшими лоснящимися щеками, равнодушный ко всем и ко всему, за исключением собственной персоны, он был «никаким» командиром, препоручив все батарейные дела командирам взводов. Если даже отдавал кому-либо команду в присутствии старшего начальника, тут же поворачивался лицом к начальнику, чтобы выяснить – правильно ли он сделал. Удерживал его на этой должности лишь некий «якорь» в лице неизвестного нам покровителя из полкового начальства.
Начальник 1-го отделения, он же старший офицер наведения, Владимир Никитович Мартышечкин, старший лейтенант, мой непосредственный начальник и наставник, с которым у меня с самого начала сложились прекрасные рабочие и личные отношения. Когда он в первый раз привёл меня в совершенно незнакомую мне кабину управления и, заняв своё (будущее моё) рабочее место стал проводить контроль функционирования станции наведения ракет (СНР), я был просто поражён: так быстро и точно его руки мелькали по многочисленным тумблерам, галетным переключателям, кнопкам, вращали штурвалы наведения, что у меня при этом возникли сомнения в собственной способности когда-нибудь научиться работать так же, как он. Это был виртуоз экстра-класса. С ним мы ещё встретимся в данном повествовании.
Начальник 2-го отделения, лейтенант Микицкий Егений Борисович, прибывший на точку через несколько месяцев после меня после окончания Минского училища, был обязан назначением сразу на эту капитанскую должность своему высшему военному образованию, о чём свидетельствовал «поплавок» на его кителе. Ни техническими познаниями, ни служебным рвением Женя себя не обременял, зато любил погулять, убывая в город на выходные. Меня его отношение к службе как-то не очень волновало, мы прекрасно ладили. Пристрастие к гулянью, в конце концов, вышло ему боком. Однажды к нему на несколько дней приезжала симпатичная девушка из Минска, с которой он там дружил. Их отношения наш «точечный» народ оценил как любовные, ведущие в ЗАГС. Однако эти предположения не оправдались. Несколько месяцев спустя после короткой встречи с любимой, Евгений был командирован на длительный срок в Ачинск во главе группы солдат на строительство какого-то объекта. Вернулся он оттуда не один, а с женщиной, значительно старше его годами, имевшей дочь лет шести-семи. Наш народ, конечно, удивился поначалу такому выбору Женьки, затем вспомнил, что «любовь зла…» и успокоился. Медовый месяц и несколько следующих за ним эта пара провела в полной гармонии и согласии, но дальнейшая жизнь пошла по «ухабам и колдобинам», с частыми перепалками и взаимными обвинениями.
Низшее звено офицеров в дивизионе составляли старшие техники соответствующих систем станции наведения ракет (СНР) и командиры взводов. Все они неплохо справлялись со своими должностными обязанностями.
Кадровых офицеров в этой категории в тот период было только двое.
Саша Иванов – специалист по координатной системе, весельчак в компаниях. Дойдя до определённой кондиции, широко раскидывал руки и запевал свою фирменную «Эх, загулял, загулял, загулял парень молодой, молодой, в красной рубашоночке, хорошенький такой». Пел он довольно прилично. К сожалению, не обошло его стороной то самое горе горькое, по свету шлявшееся. Купаясь в Томи, утонула его единственная дочка.
Валера Морозов – спец по системе выработки и передачи команд управления на ракету. Жил с женой и двумя пацанами на точке (впоследствии получил квартиру в Северске), единственный из всех нас держал кроликов. Года через три с начала моей службы стал моим начальником вместо Володи Мартышечкина, переведенного в службу вооружения полка. Честно говоря, это назначение меня не очень обрадовало. К тому времени я уже был старшим лейтенантом, неплохо изучил материальную часть, имел твёрдые навыки ведения боя в должности офицера наведения, т.е. все необходимые основания, чтобы занять эту капитанскую должность. В пользу Валерия были только возраст (он был года на три старше меня) и безупречная служба на прежней должности. Мне дали понять: «твоё время ещё не ушло, успеешь». Руководить отделением, в административном смысле, он, конечно, мог, а для того, чтобы овладеть основными обязанностями – старшего офицера наведения – требовались годы напряжённой практической работы именно на этом рабочем месте. Профессионалом здесь мог стать только тот, кто сел на крутящийся железный стул перед шкафом офицера наведения «с нуля» и покрутился на нём не менее трёх лет. Этот вывод я сделал, исходя из собственного опыта.
Ещё в подразделении было пять лейтенантов, призванных на двухгодичную военную службу после окончания гражданских ВУЗов. Кадровые называли их офицерами-любителями.
Старший техник СДЦ (системы селекции движущихся целей) – Юра Сидоренко, новосибирец, закоренелый поклонник «горькой», холостяк, мой сосед по комнате в общежитии. К нему, единственному из всех офицеров, намертво приклеился псевдоним – «Сюп» (батька звался Петром). Однажды «Сюп» решил оборудовать нашу холодноватую комнату дополнительным отоплением: скрутил из проволоки длинную спираль и протянул её через всю комнату – от стенки до стенки, на уровне головы. Поначалу всё было хорошо, спираль действительно подогревала воздух, но в одно несчастливое утро подслеповатый Сюп, забыв надеть свои мощные очки, направился на выход по нужде. Внезапное рандеву с собственным детищем отбросило Юру назад, почему-то вдруг вспомнилась мать (он сразу же поведал об этом во всеуслышание), а чело «Кулибина» украсила длинная – от уха до уха – красная полоса. Приговор был суров – злополучная спираль пошла на свалку. У Юры было ружьё, он иногда ходил с ним на охоту, но обитавшие в лесу тетерева и рябчики не подпускали охотника на расстояние выстрела. И лишь однажды он вернулся с добычей – это была огромная сова с повреждённым дробью крылом. Ею все любовались, жалели, дивились её габаритам и способности вращать головой на все 360 градусов. Спустя какое-то время крыло зажило, и сова улетела. У нас остались её фотографии.
Старший техник по приёмно- передающим устройствам – Юра Хлиманков, тоже новосибирец. Отличался он некой интеллигентностью, приправленной занудством; избегал участия в наших холостяцких посиделках, пытался на собственном примере демонстрировать нам культуру пития. У нас ведь как: собрались вдвоём-втроём холостяки или проживающие на точке женатики, у которых семьи были в городе, «рассмотрели» бутылку – тоскливо переглянулись – побежали за второй. Юра же, когда ему в одиночестве становилось совсем уж скучно, приглашал к себе в гости кого-нибудь одного из нас, ставил на стол бутылку «Хереса», плитку шоколада и начинал терзать свою жертву. Наливал чуть-чуть, отпивал малыми глоточками, со смаком, растягивая это действо на часы. Для первого сеанса обучения он избрал «Сюпа», своего земляка. Нетерпеливый «Сюп» не выдержал этакого кощунства по отношению к стоящей перед глазами бутылке и решительно потребовал ускорить процесс, чем вызвал у хозяина недоумение и твёрдое желание больше не связываться с этим гостем. Лично мне довелось дважды успешно выдержать этот тест лишь потому, что не хотелось обидеть этого зацикленного на своём, но, в общем-то, неплохого человека.
Командир взвода управления – Миша Дворецкий. В его подчинении была радиолокационная станция разведки с её боевым расчётом, радисты и радиорелейная станция «Радиан» из состава автоматизированной системы управления. Он был постарше остальных двухгодичников, отличался высочайшим трудолюбием и ответственным отношением к порученному делу. Вредных привычек не имел.
Два командира стартовых взводов – Володя Завьялов и Женя Васильченко. Внешне существенно отличались друг от друга: Завьялов – худощавый, быстрый в движениях, очень общительный; Васильченко – плотный, вальяжный, обрастающий жирком, с ленцой как в поведении так и на службе.
Далее я предлагаю вниманию читателя краткую историю моей службы на этой точке в течение четырёх с половиной лет.
Основные усилия я с первых же дней я направил на изучение и практическое освоение новой для меня техники. Первое же знакомство с зенитным ракетным комплексом С-75 подтвердило его сходство по конструктивному построению, принципам работы основных систем и правилам боевого применения с комплексом С-125, который я изучал в Костерёво. Это обстоятельство позволяло больше уделять времени практическому освоению моих непосредственных обязанностей – офицера наведения – в составе боевого расчета кабины боевого управления. В моём подчинении было отделение операторов ручного сопровождения целей – пять рядовых солдат и один сержант.
Моё рабочее время было занято изучением технических описаний, инструкций по эксплуатации, Наставления по боевой работе, Правил стрельбы; проведением тренировок операторов РС, проведением плановых регламентных работ, отысканием и устранением неисправностей в аппаратуре, личными тренажами по проведению контроля функционирования станции наведения ракет на скорость (много таких тренажей потребовалось, чтобы я стал укладываться в жёсткий норматив)
Довольно часто приходилось нести службу в суточных нарядах с повязкой на рукаве «Дежурный по дивизиону». Когда наступала очередь дивизиона заступать на месяц на боевое дежурство, количество суточных нарядов удваивалось: назначался ещё «Начальник дежурной смены», обязанный целые сутки безвылазно маяться от безделья в небольшой комнатушке под землёй рядом с кабиной управления, называемой командным пунктом. В этот наряд допускались только те офицеры, которые были способны в случае объявления тревоги включить СНР и провести контроль функционирования до прибытия основного расчёта. Мне-то уж – офицеру наведения – немало довелось просидеть в той комнатушке, прижавшись спиной к калориферу: там всегда было холодно.
Пока холостяковал в общаге, по вечерам добросовестно конспектировал труды Владимира Ильича, выполняя «обязаловку» по марксистско-ленинской подготовке. Окном в мир для нас с «Сюпом» был его маленький транзистор. Телевизор был только в казарме. Часто по вечерам мы играли в бильярд, о чём я уже упоминал ранее.
Однажды вечером я протопил у себя в общежитии печку, подвесил над её раскалённой плитой на верёвочке свои промокшие юфтевые сапоги и оставил на ночь. Поутру мои новые сапоги были сняты с верёвки с обгоревшими подошвами. Далее пришлось топтать тающий весенний снег парадными – хромовыми – сапогами.
В другой раз я взялся мыть пол в своей комнате. Сняв с руки, повесил на гвоздик около двери свои замечательные «Командирские». В разгар этого процесса в дверном проёме материализовался тот самый солдат-одессит Щукин, и с ходу заявил:
– Лейтенант, дай три рубля!
Услышав такое от рядового солдата, я, кадровый офицер, шуганул нахала надлежащим образом. Он даже оторопел от такой неожиданной отповеди. Дело в том, что некоторые офицеры-двухгодичники не считали чем-то зазорным панибратские отношения с бойцами, вот кое-кто и обнаглел. О часах я вспомнил лишь следующим утром, когда стал собираться на службу. Не увидев их на гвоздике, всё понял, забыть о них пришлось навсегда: не пойман – не вор. Пытаться прижать этого пройдоху было бессмысленно.
С началом навигации на Томи я стал по выходным дням навещать Наташу в Томске. Она работала паспортисткой в Политехническом институте, жила на съёмной квартире. В мае мы подали заявление в ЗАГС. Жизнь стала веселее, появились новые заботы, и главная из них – где мы будем жить? C этим вопросом я и обратился к Бубнову, исполнявшему тогда обязанности командира дивизиона. Его ответ был таков:
– У нас в ДОСе пустует только одно помещение – бывшая офицерская столовая, ничего другого нет. Сходи и посмотри, если согласен – забирай.
Пошёл я смотреть.
Вход в квартиру – дощатый тамбур с крыльцом из пары ступенек, пристроенный к стене ДОСа. На стенке прикреплён электрощит с рубильником (из этого щита я однажды извлёк поджаренную крысу, когда, переступив порог, уловил запах палёной шерсти). Из тамбура входишь в довольно большую квадратную комнату, где стоит типовая кирпичная печь с плитой. Вторая комната меньшего размера, вытянутая, в дальнем её конце – ниша, где может размещаться кровать. Это – о планировке. По этой части вопросов не возникало, жить можно.
А вот техническое состояние квартиры поначалу всерьёз озадачило (нет, не ошеломило – я был не из тех, кто готов «выпасть в осадок», увидев таракана в своей постели), возникло сомнение: хватит ли моих сил и где взять материалы для того, чтобы превратить этот «свинарник» в нечто приемлемое для семейной жизни.
Картина при входе в бывшую столовую открылась впечатляющая. Кирпичная печь наполовину развалена; в потолке – дыра: одна из потолочных секций размером примерно в 1 кв. метр выбита и подвешена на проволоке; обои на стенах просалены, промаслены, порваны; потолок, оконные рамы и стёкла черны от копоти, нескольких стёкол нет совсем; пол ободран и загажен. Подняв крышку подпола, я увидел, что он до половины набит пустыми бутылками, а доски на его стенах сгнили, покрылись плесенью.
Решение было принято: я справлюсь, сделаю всё, чтобы привести наше будущее жильё в порядок и не опозориться перед молодой женой. Ей и так будет непросто привыкать к этой «точечной», отнюдь не комфортной жизни.
Отныне мои мысли и руки не знали покоя, воплощая задуманное в реальность. Большинство работ я выполнял сам. Хорошо помогали солдаты из моего боевого расчёта, для них эта работа была удовольствием, возможностью развеяться от однообразия казарменной жизни. Среди них нашёлся специалист, который смог восстановить печь. Кто-то имел опыт наклеивания обоев, которого не было у меня. Освободили от бутылок и сгнившей обшивки подпол, я сам обшил его новыми досками, изготовил хорошую лестницу, оборудовал полками. По моим заказам офицеры привозили из города обои, краску, побелку и другие необходимые материалы (у меня тогда ещё не было специального пропуска в этот закрытый Северск). Конечно же, все ремонтные работы выполнялись в свободное от службы время – в выходные дни и по вечерам.
23 июня мы с Наташей расписались. Денег на покупку обручальных колец, равно как и на приобретение «гражданского платья» для жениха, у нас не было. По этой простой причине на фотографии, сделанной во Дворце бракосочетаний славного города Томска, рядом с очаровательной невестой Наташей стоит долговязый брюнет в военной форме с погонами лейтенанта. Этот же «форменный бессребреник» запечатлён и на свадебных фотографиях, уже с женой Наташей.
Свадьбу мы сыграли в Копыловке в середине июля, в домах наших родителей, с участием немалого количества гостей, с соблюдением всех соответствующих обрядовых «выкрутасов».
Примерно в середине августа был закончен ремонт квартиры. Получилось неплохо, подвела лишь половая краска – никак не хотела высыхать. Никакие попытки закрепить её, включая неоднократную помывку пола с уксусом, не помогали.
Ещё в мае, узнав, что на офицерском огороде есть свободный участок, я быстренько «застолбил» его, перекопал, купил в деревне картошку и посадил. В дальнейшем я расширил этот участок, разработав полоску прилегавшей к нему целины, удобрил навозом из дивизионного коровника. Мы оба с Наташей с удовольствием трудились на своём огороде. Выращенные своими руками свежие овощи прекрасно «витаминизировали» небогатый рацион нашего питания и весьма существенно сокращали финансовые затраты.
С начала лета наш дивизион усиленно готовился к выезду на боевые стрельбы и в начале августа воинским эшелоном отправился на полигон Ашулук, в Астраханскую область. На точке осталось, насколько мне помнится, всего четверо офицеров. О моём участии в этих стрельбах, разумеется, не могло быть и речи – не велик ещё был специалист для серьёзного дела.
В конце августа Наташа уволилась с работы, и я привёз её на точку – на постоянное место жительства. Всё её приданое помещалось в одном чемодане. До её прибытия я укомплектовал наше жильё мебелью: изыскал в дивизионном хозяйстве стол, пару табуреток и даже шкаф для одежды – всё это уже немало послужило прежним хозяевам. Нашим супружеским ложем стала обыкновенная солдатская железная кровать. В углу за печью устроил «санузел»: смастерил угловую полку, над ней повесил умывальник типа «рукомойник». На полке у нас стоял тазик, под ней – помойное ведро (не понесёшь же их в тазике метров за сто, к специальной яме). Этот угол мы прикрыли ширмой. Шкаф поставили так, что образовалась как бы прихожая, и ты уже с первого шага через порог не вступал в большую и совсем ещё пустую комнату-кухню. Со свадьбы мы привезли подарки – ковёр и кое-какую посуду. Наташа, как могла, стала создавать уют в квартире: занавески на окна, дарёные дорожки на пол, ну и т. д.
Вот так мы и начали жить да поживать, а добра наживать приходилось «малыми дозами», скапливая понемножку деньжат и безмерно радуясь каждой приобретённой вещице. Первой обновкой стала диван-кровать, сменившая солдатскую одноместную железяку. Затем появилась радиола «Ригонда». Через какое-то время на деньги, подаренные родителями, мы купили чёрно-белый телевизор. Я приволок из леса длинную жердь и смастерил самодельную антенну. Каналов было всего два – московский и томский. Что такое телевизор в доме, особенно для молодой жены-домохозяйки, не требует расшифровки.
Основные продукты: хлеб, мясо, масло, крупы – мы брали с продовольственного склада дивизиона. Деньги за них финансовая служба полка вычитала из зарплаты. За другими продуктами ездили в Северск. Офицеры и члены их семей имели пропуска туда. Молоко покупали у стариков Ланских в Чернильщиково, они держали корову. Рыбу я сам ловил в озере. С грибами в окружающем со всех сторон лесу проблем, ясное дело, не было.
Для поддержания физической формы я купил в городе 32-килограммовую гирю и две гантели по 4 кг, из казармы принёс ещё 24-килограммовую гирю и по вечерам накачивал мускулатуру. С наступлением зимы стал ходить на лыжах. В выходные дни прокладывал лыжню по лесу, а в будни – после работы бегал на лыжах в темноте по дороге (зимой, как известно, рано темнеет).
На исходе августа из Ашулука с триумфом возвратились победители. Боевая стрельба прошла успешно, воздушная мишень была уничтожена. Жизнь подразделения вернулась в обычное русло.
Мы с Наташей пригласили к себе на ужин командира дивизиона подполковника Журикова – отметить новоселье. Войдя в квартиру, он был явно поражён тем, что в ней увидел.
– Как тебе удалось всё это сделать? Превратить развалюху в нормальную квартиру. Ну, молодец!
Расчувствовавшись, он даже подарил нам свою электрическую духовку. Вечер прошёл в тёплой, непринуждённой (не могу же вставить в это предложение типовое слово «дружественной» – слишком разные весовые категории участников) обстановке.
С 29 сентября по 6 октября мне предстояло пройти сборы молодых офицеров в Новосибирске, при штабе дивизии. Из Томска в Новосибирск я проплыл на «Ракете» (теплоход на подводных крыльях), сначала по Томи до её устья, а далее по Оби. Такой маршрут я выбрал чисто из туристических интересов. Обратно вернулся поездом.
На одном из комсомольских собраний мне, молодому новичку-комсомольцу, была оказана «высокая честь» стать её секретарём. По окончании собрания мой предшественник Валера Морозов, с довольной улыбкой на физиономии, пожелал мне удачи и вприпрыжку махнул из ленинской комнаты, избавившись от этой почётной обузы. Лавровым венком на этом поприще я увенчан не был; как раз наоборот – огрёб выговор от командира дивизиона за слабое руководство комсомольской организацией. Ну не для меня такая работа. Мой удел – боевая подготовка во всём её многообразии, а в куклы играть – извините, товарищи; это уж без меня.
Наши армейские будни наполнялись учебными занятиями и тренировками по слаживанию боевых расчётов. Во время учений и многочисленных проверок мы, заслышав вой сирены, сломя голову неслись на свои рабочие места и в считанные минуты приводили наше грозное оружие в готовность к действию. Приведу хотя бы один эпизод из этой серии. Середина зимы, за окном воет снежный буран. Я безмятежно сплю рядом с женой под тёплым одеялом. Вдруг Наташа толкает меня в бок:
– Сирена!
Мгновенно срываюсь с кровати, в темпе «ошпаренной кошки» накидываю на себя обмундирование, завершая процедуру облачения шинелью, ушанкой, валенками. С силой отталкиваю дверь тамбура, приваленную снегом, и устремляюсь в темень, в метельную кутерьму. От ДОСа до позиции метров 350. Дорожку засыпало свежим снегом едва ли не по колено, бежать приходится на ощупь – где потвёрже. Обгоняя друг друга, пыхтя от натуги, бегут в темноте офицеры, солдаты; на ветру разлетаются полы шинелей. Наконец, влетаю в свою кабину управления, смотрю на часы: «Уфф, успел, уложился в норматив». Даю команду дизелистам выдать питание (электрическое, естественно), врубаю станцию, провожу контроль функционирования, докладываю командиру о готовности к бою. А дальше – по обстановке. Если эту проверку устроил наш командир дивизиона или руководство полка, то отбой будет дан быстро, после краткого разбора. Если же с этой тревоги начинались учения в масштабе дивизии или всей армии, тогда нас ждало длительное пребывание на рабочих местах в ожидании учебного налёта реальных боевых самолётов на охраняемый объект. Иногда нас держали в напряжении, организуя пролёты так называемых «контрольных» целей. Никакого заблаговременного оповещения о такой цели не было, дивизион должен был обнаружить её собственными средствами разведки и произвести условный «обстрел».
Часто к нам наведывались с «визитами» группы проверяющих различного ранга – от полковых до армейских, имея главную цель – чтобы «карась не дремал». Любая проверка сопряжена с изматывающей нервотрёпкой, ожиданием «пряников» за выявленные упущения, в поиске коих усердствовал всякий проверяющий.
16 января (уже 70-го года) мы выехали в составе сокращённого боевого расчёта в районный городок Купино Новосибирской области. Неподалёку от него находился военный аэродром, на котором базировался полк самолётов Су-9. Командование нашей 14-й армии устроило здесь учебно-тренировочный полигон (УТП), развернув рядом с аэродромом один ЗРК С-75. Кроме того, к кабине управления был подстыкован недавно поступивший на вооружение «Аккорд» – специально созданный комплект тренажно-имитационной аппаратуры для тренировки боевых расчётов зенитных ракетных дивизионов, размещённый в отдельной большой кабине. Эта аппаратура позволяла создавать на экранах станции имитацию налёта воздушных целей любой степени сложности, а боевой расчёт производил их условный обстрел. Лётчики полка устраивали для нас налёты «живых» целей, усложняя наши возможности по их обнаружению и сопровождению: летали на предельно малых высотах, внезапно «выныривали» из-за расположенного на небольшом удалении элеватора, не оставляя нам времени на условный обстрел. Всё это позволяло вырабатывать навыки действий в обстановке, максимально приближенной к боевой. На этом УТП тренировались боевые расчёты всех зенитных ракетных частей армии, сменяясь еженедельно.
Интересно нам было и просто понаблюдать за полётами этих Су-9, представляющих из себя трубу с крылышками и хвостовым оперением, особенно в ночное время, когда сам самолёт скрывает темнота, а виден только летящий с огромной скоростью и страшным грохотом сноп огня из сопла взлетающей машины.
Мне довелось побывать на этом полигоне ещё шесть раз: в апреле и сентябре 70-го, в январе 71-го, в феврале, апреле и июне 73-го.
Поездки эти были знамениты многочасовым мытарством в течение всей ночи на станции Татарская в ожидании пересадки на поезд южного направления, вследствие чего резко подрастала выручка ближайшего винного магазина. Местное население города Купино в лице молодых ребят люто ненавидело военных. Наверное, оберегали своих девушек от посягательств чужаков. Некоторые наши офицеры, отправлявшиеся туда на танцы, возвращались с весьма заметными «украшениями» на физиономиях.
В августе 71-го мы выезжали на такую тренировку в один из дивизионов Новосибирского полка, расположенный вблизи селения Гусиный Брод. В один из вечеров, после тренировки, у меня возникло непреодолимое желание побывать в Академгородке, взглянуть на Обское море. Я поступил в соответствии с бытующим ныне выражением «пацан сказал – пацан сделал». На автобусе приехал в Академгородок уже по темноте. Прохожие подсказали путь к объекту моего интереса. Выйдя к морю, я долго стоял на его пустынном в эту пору песчаном берегу, ублажал слух плеском накатывающих на песок волн, умыл лицо водой. В общем – отметился. Затем вышел на дорогу, удалось остановить запоздалый попутный грузовик, и поздно ночью я вернулся в тот дивизион.
В феврале 70-го съездил в Новосибирск на комсомольскую конференцию.
5 мая 72-го года, по указанию из полка я вылетел в Москву, а оттуда приехал на уже знакомый читателю ЦОКК, где мне предстояло в течение месяца изучить вышеупомянутый супертренажёр «Аккорд». Изучал новую для меня технику с интересом, как обычно. В один из выходных дней мы с несколькими одногруппниками съездили в Суздаль, на экскурсию. Успешно сдав экзамен, вернулся домой. Мой послужной список пополнился смежной специальностью.
Были и ещё командировки, о них постараюсь поведать позднее. А теперь возвращаюсь к первым месяцам нашей семейной жизни.
В один прекрасный день Наташа сообщила о появляющихся признаках беременности. Организованный в связи с этими предположениями визит к врачу подтвердил наличие беременности. Что при этом изменилось в нашей жизни? Да наверное, как у всех или, по крайней мере, у большинства супружеских пар. Для Наташи – все трудности, связанные с вынашиванием и рождением ребёнка, извечный удел женщины. Для меня – повышенное внимание к её самочувствию и стремление оградить от всего негативного, представляющего хотя бы малейшую, по моей оценке, опасность для будущей матери моего ребёнка. Далее – волнующее и обнадёживающее ощущение появившихся и всё более усиливающихся толчков нового члена семьи, пока ещё в чреве мамы. Вот как-то так.
На март у меня был запланирован отпуск. Я прибыл в строевую часть полка за отпускным билетом. Начальник строевой части капитан Полозов Виктор Акимович спросил:
– Где будешь проводить отпуск?
Я ответил:
– По месту жительства родителей – в Копыловке.
Для тех, кто не знает, объясняю: этот леспромхозовский посёлок находится в двухстах километрах от Томска, там жили мои и Наташины родители, и прочие родственники.
Полозов удивлённо посмотрел на меня и произнёс:
– Да ты что, Валера? Кто же так делает? Бери проездные документы, поезжай куда-нибудь, например в Крым. Там уже весна, мир посмотришь, и отпуск длиннее будет. Пользуйся бесплатным-то проездом, пока молодой.
И ведь клюнул я, любитель путешествий, на эту наживку. Пришёл сюда с твёрдым намерением провести отпуск дома, а ушёл с отпускным билетом и проездными документами до Симферополя.
Полозов и другие любители рыбалки из штаба полка иногда приезжали в наш дивизион порыбачить на озере, а меня, тоже страстного рыбака, командир дивизиона отправлял с ними в качестве егеря. Поэтому они и называли меня просто по имени. И я предполагаю, что эти отношения с Полозовым «на короткой ноге» способствовали моему дальнейшему продвижению по службе.
Наташа «по достоинству» оценила мой злодейский поступок. Я смиренно выслушал, кто я такой есть, если позволяю себе оставить беременную жену без своей опеки и рвануть куда-то за тысячи вёрст в угоду себе любимому. Меня в этой ситуации успокаивало лишь то обстоятельство, что она будет находиться во время моего вояжа рядом с обеими нашими матерями.
В начале марта мы уехали в Копыловку.
8 марта я был уже на станции Кавказская и, переправившись на пароме через Керченский пролив, 9-го прибыл в Симферополь. В этот же день на троллейбусе, удивляясь протяжённости его маршрута, приехал в Ялту. Побродил по её улицам, постоял на морском берегу, вглядываясь в горизонт, пытаясь найти черту, отделяющую небо от воды. Я же впервые видел море. По книжкам, картинкам я, конечно, представлял, как оно должно выглядеть, но ощутить его бесконечность «в живую» – это уже совсем-совсем другое. Поначалу даже возникала некая иллюзорная зависть к тем, кто живёт здесь постоянно и может всегда видеть эту красоту.