Последний штрих

Расплывшееся по экрану домофона лицо охранника доложило, что к нему прибыл гость. Грязнов приказал пропустить, повернул ручку замка на входной двери и приоткрыл её. Через минуту в прихожей появился Ракитин, стащил пальто, повесил его на крюк вешалки и проследовал за хозяином, который уже скрылся в глубине квартиры. Сенатор плеснул коньяк в бокалы, стоящие на низком столике перед диваном, устроился в своем кресле, пригубил янтарную жидкость и молча вопросительно воззрился на гостя. Тот плавно опустился на подушку кожаного дивана, взял в руку бокал, понюхал, смочил губы и, выдержав короткую паузу, выдавил:

– Всё хорошо, всё по плану.

– По плану? – вкрадчиво уточнил хозяин, и тут же грозно рявкнул: – Ты так считаешь? Стрельба из дробовика, труп на стоянке – это твой план?!

– Ерунда. Главное, что мы его взяли и…

– Взяли его не вы, а полиция, – нервно перебил Грязнов.

Ракитин хмуро зыркнул на генерала, напрягся, недовольно скривил рот и поставил бокал на столик. Сенатор, не отрывая взгляда от лица гостя, мысленно чертыхнулся. Он пытался держать себя в руках, но из него просто пёрло раздражение и недовольство действиями полковника. Накопившаяся за часы ожидания ярость давила изнутри, требуя выхода, однако сейчас Грязнов зависел от сидящего перед ним человека, поэтому последним усилием воли он натянул на лицо маску радушия и криво улыбнулся.

– Ладно, ладно, забыли. Как думаешь разруливать ситуацию?

– Как обычно. Завтра утром мы вывезем его с дачи. По дороге он попытается бежать, ну и…

Ракитин выразительно покрутил в воздухе указательным пальцем, изобразив затягивающуюся петлю и цокнул языком. Лицо генерала удивлённо вытянулось.

– Ты что, ликвидировать его собираешься?

Теперь удивлённо вытаращился полковник.

– Нет, конечно. Но для всех он должен умереть. С утра подберем в морге труп, усадим в машину, на которой он якобы попытается сбежать, и сожжём всё это к чертям. А нашего «друга» перевезём на квартиру и начнём с ним работать. Всё, как обычно, и пусть полиция расследует это дело.

– Хлопотно, – покачал головой хозяин квартиры. – Топорно и бестолково, но должно сработать.

– Без вариантов.

– А почему с утра? Где твои сейчас?

– Домой едут.

– Или в баре сидят, – процедил сквозь зубы генерал.

Ракитин укоризненно скривился и покачал головой.

– Не сидят. Они правила знают. Пока не закончена операция – никакой выпивки.

– Тогда тормози их и пусть к утру всё приготовят. Он должен исчезнуть как можно скорее, пока кто-нибудь не заинтересовался его личностью. И дело о побеге возьми на контроль, чтобы без сюрпризов. С прокуратурой я сам разберусь, с этой стороны проблем не будет.

Ракитин непроизвольно набрал в лёгкие воздух, собираясь тяжело вздохнуть, но сдержался. Коротко и неслышно выдохнул, достал телефон. Он старался говорить и выглядеть спокойно, хотя внутри закипала злость на генерала. Какого хрена нужно сейчас его людям трястись в морг, таскаться полночи с трупом, и завтра, не выспавшись, проворачивать серьёзную операцию? Однако Ракитин не стал спорить и отдал указания: без лишних подробностей, разъяснений. Всё и так было обговорено заранее, его подручные чётко знали, что и как делать. Отключив телефон, он устало откинулся на спинку дивана. Раздражение не проходило, а только нарастало, упрямо стремясь вырваться наружу, и причина была вовсе не в неуместных указаниях Грязнова. В последнее время оно возникало практически каждый раз при общении с генералом.

Ракитин никак не мог преодолеть полковничий барьер, барьер своей нынешней должности, и возненавидел своего босса, считая, что в этом виноват именно он. Положение Ракитина в конторе напрямую зависело от Грязнова: приблизив к себе, тот поднял его на почти недосягаемую высоту. Но со временем полковник привык к своему положению, этого стало казаться недостаточно. Все последние годы он стремился прорваться выше по служебной лестнице, но всякий раз упирался в потолок, и со временем убедился, что этот потолок организовал именно Грязнов, который, по-видимому, боялся потерять своё влияние на полковника и всячески сдерживал его карьерный рост. Ракитин сознавал, что сейчас он может двигаться только по горизонтали, ни о каком движении вверх и речи нет. Мальчик на побегушках у отставного генерала – вот его высшее достижение. Это ужасно бесило, но в данный момент выхода он не видел и пока тихо сидел в засаде, накапливая злость и силы. В событиях последних месяцев полковник наконец увидел возможность сбросить с себя опостылевшее ярмо, мало того – набросить удавку на шею самого генерала. Как же, очень нужно рвать жилы и устраивать весь этот балаган ради спокойствия Грязнова! Нет, его задача – получить компромат на своего благодетеля, а там уж он развернётся… Самому Ракитину не очень-то хотелось ворошить прошлое и вытаскивать на свет скелеты, похороненные давным-давно, но в сложившихся обстоятельствах он не видел иного выхода. Конечно, учитывая личность Велихова и его подготовку, существовала некоторая опасность, однако в случае успеха Ракитин предвидел такие дивиденды, что решил – игра стоит свеч. Много лет назад, сразу после неудачи в Париже, он вплотную занимался поисками Велихова и Полунина – второго члена группы. Отработал все их возможные связи в России, родственников, друзей. Однако время шло, а исчезнувшие сразу после акции сотрудники нигде не объявлялись. Через год наблюдение с их семей сняли и всё было тихо, пока недавно один из разыскиваемых не напомнил о своем существовании.

Генерал вновь приложился к бокалу, внимательно вглядываясь в лицо собеседника. Несмотря на годы совместной работы и неоднократные доказательства преданности со стороны полковника, Грязнов всё равно относился к нему с подозрением. Без повода – просто не доверял, потому что не доверял никому. По мнению генерала, Ракитин был отъявленным мерзавцем, способным на любую подлость, но именно это качество он и ценил в нём.

Юра Ракитин, коренной москвич в пятом поколении, родился в обыкновенной советской семье учителей английского языка. Крепкий, шустрый, довольно сообразительный мальчишка стал центром мира для родителей, а его воспитание – единственным смыслом их жизни. Оба были уверенны в исключительности и неординарности своего чада и планомерно навязывали ему роль образцового мальчика. Он должен был быть исключительно вежливым, демонстрировать свои таланты и выделяться среди других детей. Родители строили честолюбивые планы на будущее сына и с затаенной озабоченностью наблюдали за каждым проявлением в его жизни. С таким отношением Юра мог превратиться в избалованного семейного деспота, несамостоятельного и переоценивающего себя, но вмешался случай. Родителям выпала почти неслыханная по тем временам удача – работа за границей. Они и не помышляли оставлять сына, однако воспротивилась бабушка: ни о каком отъезде внука в дикую, по её мнению, Монголию, она и слышать не хотела. В итоге маленький Ракитин остался в Москве, переехал в просторную квартиру родителей отца, и вектор его воспитания круто поменялся на противоположный – никакой исключительности! При этом старики поощряли инициативу, любое увлечение внука, старясь без нажима направлять его устремления в правильное русло. В результате через семь лет, когда родители вернулись в Союз, нерастраченная любовь к сыну уже не могла его испортить. Впрочем, советская школа тоже не преуспела в этом, и вырос Юра обычным парнем: в меру симпатичным, в меру добрым, в меру воспитанным. Среди сверстников он ничем особо не выделялся, разве что знанием английского, который в его семье использовали почти наравне с родным, и он волей-неволей прекрасно овладел языком. Его аттестат об окончании школы выглядел достойно, но уровень знаний не подходил для элитных вузов с высоким конкурсом. Впрочем, Юре было всё равно где учиться, лишь бы не загреметь в армию, поэтому, когда родители предложили идти в иняз, он не стал сопротивляться и поступил туда довольно легко.

Парень с восторгом окунулся в новую студенческую жизнь с её особой культурой, немного легкомысленной и распутной. Учёба – не главное, тем более что давалась она довольно легко. Главное – новые друзья, увлечения, новое мировоззрение и восторг от кажущейся взрослости. Несмелые укоры родителей по поводу поздних возвращений и запаха спиртного его не останавливали, Юра просто игнорировал их, считая себя вправе иметь собственную жизнь.

Как в тумане ему вспоминался тот морозный вечер, когда они шумной компанией завалились в кафе и устроили с иностранными студентами скандал, закончившийся потасовкой. Именно потасовкой, не дракой, не разгромом заведения. Пара его новых друзей всего лишь схватили за грудки двоих иностранцев, но тут как из-под земли появился наряд милиции: остаток вечера и ночь студенты провели в отделении. По мере того, как из головы выветривались пары алкоголя, в мозг Юры вползала страшная мысль о последствиях вечеринки. Из всей компании только он и ещё один студент были москвичами, остальные —приезжие. Их уводили на допрос поодиночке, и никто не возвращался в обшарпанный коридор, где другие дожидались своей участи. Когда настала очередь Ракитина, его привели в маленький кабинет, там с трудом помещались стол, два стула у стены и несколько книжных полок, заставленных пыльными папками. За столом восседал человек в тёмно-сером костюме, с за ним, справа – ещё одна дверь.

Так вот куда девались ребята после допроса, тоскливо подумал Юра, чувствуя, как сжимается сердце, словно его стиснула чья-то грубая рука. Рука сидящего за столом, когда Юра пожимал её, напротив, оказалась довольно мягкой и прохладной. Этот жест милиционера или кем он там являлся, удивил, но несколько успокоил парня. Мужчина предложил присесть, подтолкнул в его сторону пачку сигарет «Ява» и пепельницу, а когда Юра отрицательно мотнул головой, сам достал сигарету и закурил. Неловко устроившись на краешке стула, студент трясся от страха в ожидании начала допроса, но человек за столом молчал и смотрел на него в упор усталым взглядом, периодически затягиваясь и выпуская перед собой клубы сизого дыма. Наконец он докурил, медленно затолкал окурок в пепельницу и взял в руки студенческий билет Ракитина.

– Ну что, Юрий Петрович, – начал он тихим вкрадчивым голосом, – кто из вас задумал эту провокацию?

Юра хотел возмущённо возразить, но под пронизывающим его взглядом слова застряли в горле тошнотворным комом, и он хрипло закашлялся. По спине градом покатил пот, тело стало вялым и непослушным, живот скрутило судорогой.

– Не, не, – только и смог он выдавить. – Я не…

– Да ты успокойся, – подбодрил его мужчина. – Выдохни.

Неожиданно разговор приобрел миролюбивый характер: мол, ничего страшного не случилось, с каждым бывает, дело житейское. Да и парень ты вроде неплохой, и товарищи о тебе хорошо отзываются, поэтому тебе, Юрик, беспокоиться не о чем. Он так и сказал: «Юрик», и так это прозвучало по-домашнему, по-панибратски, что вселило в парня надежду на благополучный исход дела. Далее его расспрашивали о семье, учёбе, увлечениях, товарищах по институту. Ракитин воспарил духом и говорил, говорил, говорил… Он вывалил новому знакомому даже то, в чём не до конца мог признаться себе, то, что скрывал глубоко в душе. Беседа закончилась предложением: он, Юрик, должен выполнять некоторые поручения. Тогда они показались парню вполне невинными: рассказывать, о чём говорят студенты, чем увлекаются, где покупают одежду, пластинки и прочую заграничную лабуду. Юра охотно согласился, и покатилось…

Умелые руки вылепили из него профессионального стукача. Почти год Юрик исправно писал доносы на своих товарищей: собутыльников, преподавателей и иностранных студентов. Итогом его деятельности стало обвинение группы студентов и нескольких преподавателей в антисоветской деятельности. Правда, никого так и не посадили, но жизнь людям испортили. Сгорел и сам Ракитин, теперь он не мог оставаться в стенах вуза. Однако кураторы его не бросили, и оказался он в «Вышке», Высшей школе КГБ – о чём никогда не жалел. Мало того, распробовав вкус власти над людьми, он уже не мог без этого и желал её всё больше и больше.

Ракитин терпеливо ждал, пока генерал задумчиво пялился то на него, то на бокал в своей руке, изредка втягивая ноздрями аромат коньяка. Полковник давным-давно изучил привычки своего шефа и знал, что сейчас тот не размышляет, а просто тупит, снимает нервное напряжение. Подождём, нам не впервой наблюдать за тобой…

Наблюдать и собирать компромат было любимым занятием полковника. Компромат на всех, кто когда-либо попадал в его поле зрения, в том числе и на своего благодетеля. Только пока еще собранное на Грязнова не тянуло на громкое дело. Конечно, подорвать репутацию могло, но опять же, могло и не сработать – и тогда жди «обратку» и сам камнем на дно. Нет, так не годится. Нужны железные аргументы, железобетонные, чтобы мокрого места не осталось. А кому их занести, он знает – там только и ждут повода сожрать сенатора с потрохами. Поэтому Велихов – это шанс. Должен он знать, где закопался этот Полунин, должен. Он упёртый, наверняка отыскал Пола, чтобы выяснить, почему так всё вышло в Париже. Может, уже и грохнул его, а документы забрал, и публикация – его рук дело? Поиздержался? Хотя насчёт поиздержался – это вряд ли. Перед глазами Ракитина до сих пор стояла картина с открытым сейфом, забитым пачками денег. А ещё не давали покоя чёрные футляры, в каких обычно хранят драгоценности. Когда после безуспешной погони за Полуниным он вернулся назад, то с удивлением обнаружил, что убитый Велихов исчез, а вместе с ним исчезло все содержимое сейфа. С досады он добавил свинца из своего пистолета в тело хозяина дома, распростёртое на полу, и быстро свалил. Нет, Велихов, поиздержаться ты не мог, а вот отомстить – это более вероятно. Тогда почему просто не опубликовал материал на Грязнова, чтобы утопить его? Хотя нет, не туда меня несёт – Велихов про участие Грязнова в своей судьбе ни сном ни духом. Не знает он заказчика. Прочитать-то материалы он мог, но там не только на генерала, там и на других дерьма полно. Эх, получить бы эту папочку поскорее!

У Ракитина от такой перспективы зачесалась спина, и он машинально заёрзал на диване. Грязнов отреагировал на это движение, слегка вздрогнул. Казалась, что он удивлен, обнаружив в своей гостиной еще одного человека.

– Ты уверен, что вариант с дочерью сработает? – тщательно выговаривая слова, поинтересовался генерал.

– Это один из вариантов. Девчонку мы использовали для того, чтобы выманить Велихова в Россию. А сейчас она, по сути, отработанный материал. Конечно, я попробую надавить на него через дочь – но если не получится, мы исключим её из схемы.

– Исключим – это как? Ликвидировать?

– По документам она уже мертва. Так что проблем не вижу. Как только закончим с Велиховым, сразу зачистимся.

– Откуда она у него взялась вообще? В его деле не было никаких данных.

– Я, когда его брата пробивал, выяснил, что у того дочь приёмная. Оказалось – это ребёнок Велихова-младшего. От какой-то шалавы местной.

– Шалавы?

– Ну а как? Она когда родила, через год ребёнка его брату подкинула и сбежала с каким-то нариком в Сочи. Через два года их нашли холодными, с передозом.

– Получается, что он дочь никогда не видел?

– Видел! – заверил Ракитин. – Девчонка умная, симпатичная, считает папу дипломатом. Мы всё из неё вытянули. Он каждый год приезжал, вроде как в отпуск.

Полковник достал из внутреннего кармана пиджака фото и положил на стол перед генералом. С фотокарточки глядело очаровательное создание с тонкими, правильными чертами нежного лица, с припухлыми, красиво очерченными губами. У девушки были удивительные, почти детские, широко распахнутые глаза. Она выглядела ровесницей дочери Грязнова от второго брака, и в душе генерала на мгновение что-то шевельнулось, но тут же замерло. Он качнул головой и отодвинул фото.

– Каждый год, говоришь. Это что, он десять лет подряд спокойно приезжал в Россию? Как же ты его пропустил?

– Вы не забывайте, с кем мы имеем дело.

– Помню. Таких сейчас не делают, однако это с тебя вины не снимает. И сейчас вы его практически упустили. Если бы он сам не подставился, хрен бы вы его взяли.

– Как только бы он убрал Самойлова, взяли, – заверил полковник. – На это и был расчёт. У брата, на могиле дочери, где-нибудь еще – наш друг проявился бы. А Самойлов просто приманка. Его смерть – сигнал, что Велихов в стране.

– Где девчонку держишь?

– За городом. У моего человека, на даче. Мы ей наплели, что отец в опасности, что и ей угрожает опасность, что нужно уехать, спрятаться на время. Так что без проблем.

– Хорошо, занимайся.

Грязнов осторожно отодвинул недопитый бокал в сторону и встал, давая понять, что полковнику пора. Ракитин легко поднялся со своего места и протянул на прощание руку.

******

Высокий парень в черной короткой кожанке коротко бросил в трубку мобильного:

– Понял, сделаем.

Ткнул пальцем в экран, сунул телефон в задний карман джинсов и повернулся к стоящему рядом товарищу.

– Отдохнули, блин. Ловим такси и едем за машиной. Шеф сказал заняться трупом для завтрашней акции.

– До утра не терпит? – зевнул второй и поддёрнул вверх воротник коричневой кожаной куртки.

– Толя, не гунди. Мне тоже не улыбается на ночь глядя тащиться в морг.

– Ты, Тима, Мирона набери. Вдруг он свалил куда, или нажрался.

– Будем на колёсах – звякну. Погнали.

Они быстро двинули через площадь перед станцией метро к видневшимся на противоположной стороне машинам такси. Через полчаса ребята стояли в операционной районного морга, перед столом для вскрытия тел. На столе лежал обнажённый труп худощавого мужчины лет сорока, с густо заросшим тёмной щетиной лицом и копной спутанных волос.

– Ну что, годится? – глухим басом поинтересовался тучный человек в халате на голое тело – из ворота выглядывала черная поросль. Задав вопрос, он коротко икнул, и Тимур, скривившись, помахал перед носом ладонью.

– Дыши в сторону, Мироха, а то я закусь не прихватил.

– Его печёнку будешь? – хохотнул Мирон, двинув головой в сторону трупа на столе. – Свежак, только что вырезали.

Тимур исподлобья злобно зыркнул на шутника и брезгливо процедил:

– Себе оставь, каннибал! Годится! Одевай!

Он кивнул напарнику и Анатолий бросил Мирону большой белый пакет с одеждой.

Через час в багажнике лежал труп неизвестного, уже в джинсах и свитере, а они катили в сторону Можайского шоссе. На выезде из города свернули с трассы на боковое ответвление и метров через пятьсот остановились перед ржавыми металлическими воротами, над которыми виднелась крыша бетонного строения. Выбравшийся наружу Толик открыл ключом навесной замок, с противным скрежетом распахнул створки. Машина въехала на территорию и встала рядом с точно таким же «Опелем», припаркованным у здания. Тимур быстро перебрался за руль машины-близнеца, оглянулся по сторонам и скомандовал:

– Погнали назад. Может, ещё поспать успеем.

Толик запер автомобиль с трупом, устроился рядом с водителем и грустно предположил:

– Завоняется до завтра.

– Не должен. Подморозило уже. К утру нормальный минус будет.

***

– … девяносто восемь, девяносто девять, сто!

Сергей закончил отсчёт отжиманиям, на секунду замер, упираясь вытянутыми руками в пол, резко подтянул колени к груди и, оттолкнувшись, встал на ноги. Он несколько раз поднял и опустил руки, восстанавливая дыхание, затем уселся на пол, завел ноги под кровать и принялся качать пресс. Вскоре мышцы на животе заныли от боли, но он продолжал резко поднимать торс, пока боль не стала нестерпимой и тело не забастовало. Вновь несколько подъемов рук, затем бой с тенью. Рука, нога, нырок, уход. Рука, нога, нырок, уход. Сергей делал серии отработанных до автоматизма движений с лёгкостью парящей над цветком бабочки. В течение всех этих лет он никогда не прекращал тренировки, оттачивал своё мастерство в бойцовских клубах, даже молодых ребят удивляя своей выносливостью и физической подготовкой.

Велихов остановился перед зеркалом, бегло взглянул на поджарое, мускулистое тело, машинально провёл рукой по волосам и отправился в душ. Резко повернув кран холодной воды, он почувствовал, как ледяные струи стеганули по разгорячённой коже спины – перехватило дыхание, мышцы напряглись. Он добавил горячей и блаженно застыл, чувствуя лёгкое покалывание в теле от притока крови. Когда заканчивал приводить себя в порядок, послышалось клацанье замка. Сергей толкнул дверь ванной, шагнул вперёд и застыл в дверном проеме. Явился Ракитин. Не обращая внимания на Велихова, он прошел в комнату, снял с вешалки его кожаное пальто и бросил на кровать стёганную куртку, которую принёс с собой.

– Это я заберу на экспертизу, – кивнул он на пальто. – Собирайся, через десять минут уезжаем.

Полковник быстрым шагом покинул номер, оставив дверь открытой, и тут же в комнату ступил охранник и замер, внимательно наблюдая за пленником. Второй маячил у него за спиной, в коридоре. Сергей быстро натянул свитер, накинул на плечи принесённую Ракитиным куртку, сунул руки в рукава и вопросительно воззрился на охранника. Тот достал наручники, приказал пленнику повернуться спиной и защёлкнул браслеты на его запястьях.

Ребята туго знают своё дело и не допускают промахов, раздражённо подумал Сергей. Пока он не планировал бежать, но чётко организованная работа конвоиров начинала беспокоить. Как ни крутись, а со скованными за спиной руками и такой охраной ни о каком побеге не стоило и мечтать. Его мысли вернулись к непонятным манипуляциям с его верхней одеждой. Словам Ракитина об экспертизе он не поверил. Какая, к чёрту, экспертиза – тут что-то другое. Хитрый, гад, какую-то мерзость очередную задумал. Ладно, увидим.

В сопровождении двух конвоиров Сергей двинулся к лестнице на первый этаж. Внизу в холле дожидались вчерашние опера, и надежда на успешный исход с побегом вспыхнула вновь. Эти двое сопляки, и если что, с ними будет справиться проще. Велихов натянул на лицо дурацкую маску приветливости и радостно закивал парням, однако их лица остались мрачно-напряженными, а стоящий первым ухватил Велихова под локоть и довольно грубо подтолкнул к выходу. Во дворе он усадил пленника на заднее сиденье светло-зелёного «опеля», устроился рядом и, едва второй уселся за руль, дал команду трогать. Стёкла в машине были не тонированными и на этот раз глаза Велихову ничем не прикрыли, видимо, чтобы не привлекать внимание жителей. Он мог полюбоваться на улицы коттеджного посёлка, по которым двигался автомобиль, хотя смотреть ранним утром было особо не на что, кроме высоченных заборов вдоль дороги, да выглядывающих из-за них верхних этажей домов. Перед выездом на трассу они проехали мимо стоящего на встречной обочине авто с одинокой фигурой девушки за рулём, и Сергея словно током ударило – настолько знакомым показался её облик. Он резко тряхнул головой, как бы прогоняя морок. Нет, не может быть. Совсем ты, парень, сдурел. Откуда она здесь? Нет, нет… Та, о ком напомнил силуэт девушки, должна быть за тысячи километров отсюда, там, где он оставил её, отправляясь в Россию.

Скованные за спиной руки начали затекать, он попытался поменять положение тела, но тут же получил локтем под рёбра.

– Сиди спокойно, – злобно прошипел сидящий рядом парень и двинул пленника ещё раз.

Через час езды по трассе они наконец прибыли на какую-то заброшенную базу. Посередине территории с остатками асфальтового покрытия стояло бетонное строение, напоминающее ангар: без окон, с огромными, под самую крышу, воротами. Выкарабкавшись из салона, Сергей с удивлением уставился на стоящую перед зданием машину, как две капли воды похожую на ту, что доставила его сюда. Сходство было абсолютным, включая номера.

Вот оно что… Теперь понятны манипуляции Ракитина с его кожанкой. Похоже, для всех Сергей Велихов должен сегодня умереть. Скорее всего, погибнуть в автокатастрофе при попытке к бегству. И труп, по-видимому, уже приготовлен, может даже в багажнике лежит, дожидается. Мастера! А впрочем, прикинул в уме пленник, это и хорошо. Значит, полковник затеял собственную, частную игру, не связанную с «конторой», и если удастся сбежать, то скорее всего разыскивать его будут вот эти двое и Ракитин. Плохо, что при таком раскладе его дочь подвергается ещё большей опасности: вряд ли эти упыри планируют оставлять свидетелей в живых после окончания операции. Жаль, что он пока не понял, зачем понадобился полковнику. Значит – терпение и терпение. Самое главное начнется после его «смерти», и тогда он всё узнает. А пока придётся ждать, изображая полную покорность и уныние.

Парни подхватили Сергея под руки и повели к небольшой распахнутой двери в воротах ангара. Внутри царил полумрак, и, войдя с улицы, он не сразу разглядел в углу огромного зала клетку, сваренную из толстой арматуры. Именно туда его и запихнули, а на дверь навесили мощный кодовый замок.

– Наручники сними, – потребовал Велихов.

– Обойдёшься, – небрежно бросил парень в чёрной куртке.

– А если в туалет? – настаивал Сергей.

– Ты глухой? Сказал, обойдёшься. Потерпишь.

Велихов понял, что спорить бесполезно, замолчал и привалился спиной к задней решётке. Когда конвоиры удалились, он оказался почти в полной темноте и несколько минут стоял неподвижно, пока глаза не стали различать контуры решётки. После уселся на дощатый пол, подтянул ноги к груди и пропустил их через скованные руки. Сквозь прутья решетки подергал замок, просто так, для проформы – ясное дело, открыть не получится. Убедившись в невозможности побега, уселся на пол, зажал начинающие замерзать руки между колен и закрыл глаза. Через какое-то время он задремал, провалился в полусон, наполненный видениями: дочь, идущая ему навстречу с растопыренными руками, девушка в стоящем у обочины автомобиле, так похожая на ту, которая осталась в далёкой стране…

– Мила, – прошептал он беззвучно, одними губами.

******

Проводив глазами «опель», в котором везли Велихова, Мила через зеркало заднего вида несколько секунд наблюдала за удаляющимся авто, затем включила зажигание и рванула вдогонку.

Милица, единственная дочь известного в Приштине адвоката Алекса Варги, росла в любви и заботе, была шустрой, живой, разговорчивой и ласковой девочкой. Алекс, при посторонних довольно чопорный человек, в домашней обстановке превращался в веселого и нежного отца, всегда и во всем готового потакать дочери. Он души не чаял в маленькой красавице, исполнял любые капризы и вообще всячески баловал ее. Мила искренне верила в сказки, в исполнение загаданных желаний, верила, что их семейный островок, дающий счастье обыденности, будет существовать вечно. Повзрослев, она стала мечтать о встрече с принцем на белом коне, о большой и чистой любви. Желающих добиться её внимания было в избытке, многие даже нравились ей, но никто не дотягивал до нарисованного в мечтах идеала: храброго рыцаря, способного совершить подвиг ради неё. Такого, каким был отец для мамы. В свое время ее мама, дочь высокопоставленного чиновника, получила хорошее образование, но стала домохозяйкой, посвятила свою жизнь семье. В самых светлых воспоминаниях Милицы всегда присутствовала мама, точнее, её руки, тёплые и мягкие, её успокаивающий шепот. Только мама была способна понять и разделить с ней и минуты отчаяния, и детские страхи, и юношеские мечты. Мама всегда была рядом – незримой тенью, ангелом-хранителем.

Девочка жила в мире, до краев наполненном любовью и заботой близких: сначала училась в школе, затем в университете на филологическом, занималась спортом и, по мнению тренера, делала поразительные успехи. Казалось, она просто порхает над жизнью, как маленькая лёгкая бабочка, собирающая с цветов нектар. Двое её старших братьев пошли по стопам отца и занимались юридическим бизнесом. Смуглые, румяные, весёлые, с карими глазами и каштановыми волосами, они хоть и не были близнецами, но поражали схожестью не только лиц, но и характеров. Дом был для Милицы крепостью, в несокрушимость которой она свято верила, а за его стенами защитой служили братья – и не дай бог было кому-нибудь бросить хоть один косой взгляд в её сторону.

Приштина – обычный провинциальный город. Зелёные улицы, исторические памятники и средневековые монастыри, неплохие рестораны, расслабленные, никуда не спешащие горожане и терпкий кофейный аромат, плывущий над этой беззаботной картиной. Однако внешнее благополучие являлось всего лишь тонкой, непрочной завесой от ненависти, которой были пропитаны дома и мостовые этого древнего города. Здесь жили сербы, считающие мусульман-албанцев дикарями, которые мечтают разрушить Косовский край – их древнюю святыню, и албанцы, в свою очередь жаждущие изгнать захватчиков-сербов с их земли, из их родного Косово. Оба народа люто ненавидели друг друга, и чем дальше, тем больше кипела ненависть в сердцах жителей. Прелестный с виду город на поверку оказался пороховой бочкой с зажжённым фитилём, довольно коротким – так что до взрыва оставалось не так уж много времени.

Милице было пятнадцать, когда в Косовском крае начали действовать вооруженные группы албанцев, нападавших на полицейские патрули и мирных сербов. На первых порах местная полиция сама справлялась с атаками, но когда начались налеты на военные объекты и погранзаставы, к борьбе с вооруженными бандитами подключилась армия. Пока еще война в автономии не началась, она была где-то далеко – в Боснии, Хорватии – и существовала надежда, что беда пройдет мимо. Даже когда бомбили Белград, в Косово жили относительно мирной жизнью. И все же катастрофа неумолимо надвигалась. В 1998 году и здесь начались настоящие бои, которые охватили практически весь край. Приштина не стала исключением: на улицах некогда мирного города шли ожесточённые перестрелки, взрывались бомбы, гибли люди. Сербы массово изгоняли из Косово албанцев, разрешая взять с собой лишь деньги, драгоценности и документы. Сёла зачищала милиция, да еще отряды добровольцев, половина из них – откровенные наркоманы и отморозки. Этнические чистки, которые проводили полубандитские военизированные формирования сербов, совмещавшие убийства албанцев с откровенными грабежами, стали обыденным делом. В ответ албанцы начали массово уничтожать сербские деревни. А когда в конфликт вмешалось НАТО, Приштина превратилась в настоящий ад: её бомбили постоянно, каждые пять минут. Разбомбили всё, и центр, и окраины – обстоятельно, методично, квартал за кварталом. А когда разрушать было уже нечего, сбрасывали бомбы на руины.

Распродавая нажитое за долгие годы имущество, семья Алекса Варги кое-как пережила войну, только братья Милицы, ушедшие в ополчение чуть ли не с первых дней противостояния, сгинули в этой межэтнической мясорубке. Что ждало впереди? Белград капитулировал, последовал короткий период двоевластия, когда в городе ещё находились солдаты Югославской народной армии, но уже пришли натовцы и албанские бандиты. Войска уходили, и с ними сербы; найти машину в Приштине стало практически невозможно. Гражданские и военные шли пешком, а албанские боевики выползали из лесов, убивали и грабили всех, кто пытался выбраться в Сербию. Это были страшные, наполненные кровавыми злодеяниями дни. От прежнего светлого мира не осталось ничего, и казалось, что над краем нависло страшное, мрачно-чёрное облако. Пришло понимание конца: хватит обманываться, надеяться на возвращение прежней жизни уже невозможно.