Глава 29 Двоежёнство Иакова. Много надо ли мужику?
Намотал на ус Иаков – ложь, враньё, а с ними лень
Заведут тебя, однако, в край, где ягель жрёт олень,
Там полгода полночь длится, умный чукча нерпу бьёт,
А на выданье девица всех евреев в гости ждёт.
Встал, пошёл искать невесту, куда кроки дал отец,
И пришёл в такое место, где паслись стада овец.
Шёл по азимуту точно. Путь на северо-восток
Он держал и днём, и ночью – не кончается песок.
Пересохшие истоки, не дошёл сын до Оби,
И не всё, что на востоке, называется Сибирь.
Было там воды не густо, но колодезь всё же был,
Разве что колодца устье камнем кто-то заложил.
Овцы сонные лежали, миражом им мнился пруд,
На жаре послушно ждали, когда воду отопрут,
У водицы не напившись. Этот камень вшестером
Можно было, навалившись, отомкнуть, и то с трудом.
От случайных проходимцем бедуины всей земли
Знали, как им защититься, и колодцы берегли -
Кошек не топили, ночью, не сбивали фонари…
Юмор был у них не очень. Одним словом, дикари.
Пастухи в кружок молиться сели, отгоняя мух.
Чтобы той водой напиться, не хватало только двух
Бедуинов помощнее. Всяк пришедший в помощь им.
Здесь Иаков с обращеньем заявляется своим:
«Дорогие братья, дескать, подскажите, где Харран,
Край непуганых невесток? Здрав ли дядюшка Лаван?»
Пастухи не удивились. По дороге вьётся пыль -
Это овцы появились, с хворостинкою Рахиль,
Дочка знатного Лавана… «Кто такая?» – Всё, что смог
Вслух изречь Иаков. Странным получился диалог
С пастухами. Кроме камня, что закрыл к воде проход,
Им до фени был тот саммит, как и весь еврейский род.
«До Лавана нет нам дела. Вот кому б найти зятька,
Вечно шлёт к колодцу девок, а нам надо мужика
Да желательно покрепче… Ты с какой нужды возник?
За невестою в Двуречье… Уж не ты ли тот мужик?»
***
А Рахиль, как восточной девушке
Полагается, не спеша
Повернулась спиною к дервишам,
К гостю знатному подошла.
Улыбнулась смазливым личиком
И ввела мужика в тоску,
Наклонилась к нему без лифчика…
Много надо ли мужику?
В эротических сновидениях
О такой он давно мечтал,
Гнал верблюдов с остервенением,
На камнях, как мы помним, спал.
Отыскал он одну желанную,
От которой плодить свой род
И коленами, то есть кланами,
Межевать племенной народ.
Все, кто снам придаёт значение,
К слову Господа не глухи…
О любви той предназначении
Понимали б что пастухи.
***
«День в разгаре, солнце в силе. Шли б вы, милые, в поля
И оставили б с Рахилей вы меня беседы для».
«Не уйдём мы. Соберутся только к вечеру стада.
Пока овцы не напьются, мы отсюда – никуда.
Разногласья между нами мы базаром перетрём,
Не за пазухой наш камень, а скорее мы при нём».
Наш Иаков, можно Яша, дистрофией не страдал –
На ладони поплевавши, камень в сторону убрал,
Напоил овец Лавана, брата матери своей.
Из всех жителей Харрана Яши не было сильней.
Чмокнул он Рахиль в мордашку и зашёлся как акын.
До сих пор девицы краше не встречал Ревекки сын.
Так сказал, в глаза ей глядя: «Для тебя загадка есть -
Как племяннику мой дядя по мамаше станет тесть?»
Ох уж эти заморочки, у семитов так всегда.
Мухой мчит к Лавану дочка ту загадку разгадать.
Брат Ревекки, плут известный, в сватовстве поднаторел,
С Авраамовой невесткой руки здорово нагрел,
Её сына обнимает: «Вижу плоть мою и кость».
Целый месяц проживает у Лавана в доме гость.
Для меня совсем не ясен тот запутанный бином -
Кто из них кому обязан за халяву в доме том,
Если сам согласен старый молодому заплатить:
«Неужели, милый, даром будешь ты у дяди жить?
Выбирай себе невесту делом грешным молодым,
А пока по дому честно отработай мой калым».
Дочек у Лавана было: Лия старшая, Рахиль
Помоложе, что влюбила в себя сына. Для снохи
Уготовила Ревекка рай на долгие года,
Только ни один букмекер, кто сноха б не угадал.
Дядя самых честных правил и совсем не занемог,
Зятю он фуфло заправил, лучше выдумать не мог.
Старшая слаба глазами, а Рахиль стройна как ель,
Тополь спереди, а сзади – топо-, попо-… топ-модель.
Глазки шустрые налево смотрят косоглазья без,
Хоть по подиуму деву взад-вперёд води топ-лесс -
Грудь налево, зад направо. (Правда, в этой кутерьме
За неуваженье нравов разорвали б кутюрье,
Натянули б глаз иль ухо без наркоза на пупок.
Как сказал товарищ Сухов – Дело тонкое восток.)
Полюбил Рахиль Иаков, в горле спазм, в глазах – напалм,
Как профессор на журфаке на отличницу запал.
Был готов семь лет стихами изъясняться идиот,
Над колодцем чёрный камень взад ворочать и вперёд.
Был тому Лаван не против. Дело было на мази.
Стёр Иаков на работе камень тот, как абразив.
Не тянулись еле-еле эти семь нелёгких лет,
Днём единым пролетели – у любви амнистий нет.
Если любишь – срок свой тащишь от звонка и до звонка.
Та неволя мёда слаще, а свободушка горька.
Отмотал Иаков справно семилетний карантин
И к хозяину – пора, мол, мне до суженной войти.
Здесь пришёл черёд Лавану показать, кто командир.
Накрывает он поляну и закатывает пир,
Не Рахиль берёт, а Лию, свою старшенькую дочь,
И ведёт на мимикрию провести в объятьях ночь.
Глаз коли, в такие ночи лбы сшибают о столбы.
Вспоминать о том не хочет, кто на юге летом был.
Со времён мы помним Лота, можно было не узнать,
С кем ты спишь – была охота в эти мелочи встревать.
Утро вечера трезвее. Обнаружился подлог.
Зять, Иаков, волка злее, тестя вывел на порог,
За грудки Лавана поднял, чуть погладил об косяк,
С бодуна в одном исподнем околесицу неся.
Был здоров он, как Поддубный*, отдубасить мог наряд,
Изъяснялся, правда, грубо (нынче все так говорят).
Не торчал зять по малинам, на разборки не ходил,
Всё уладится меж ними, если сразу не убил.
Тестю зять, как зубочистку, свой кулак суёт под нос:
«С вашей Лией вышел чисто натуральный перекос».
Желваки бегут по скулам, как весенний снег с полей.
«Сунул мне кидала куклу вместо любушки моей.
За прекрасную Рахильку я служил в чужом краю,
Мне же Лильку, словно кильку, вместо шпротины дают.
Ты зачем меня, Лаваша, так унизил, оскорбил?
Отвечай скорей, папаша, пока с горя не прибил».
«Опусти меня пониже – отвечал ему старик -
На весу с моею грыжей я болтаться не привык.
Ты у нас бываешь редко, не тебе лечить меня,
И обычай наших предков надо чтить, когда родня.
Замуж дочек отправляя, выдаём мы не гуртом,
Помоложе оставляем для отдачи на потом.
Ты ж отнюдь не пораженец, жребий твой не так суров,
Страшным словом многоженец не пугают мужиков.
А не веришь если равви, у муллы поди, спроси -
Брать с десяток жён ты вправе, лишь корми по мере сил.
С Лилькой вытерпи с недельку. Кривотолки укротим,
За работу на земельке мы Рахильку отдадим.
Не тебе к тому ж бороться с мировым обмана злом -
В институте первородства твой ворованный диплом.
У отца благословенье выкрал маменькин сынок,
За двойное преступленье ты отбыл лишь первый срок.
А моё благословенье отработай, заслужи,
Дров наломанных поленья в семилетку уложи».
Так с Иаковом решили. Завершил неделю он
С Лией и вошёл к Рахили, её сердца чемпион.
Двоежёнцу не до скуки, надо жён поить, кормить.
Сдал Лаван в одни их руки, да не нам его судить.
Славно зять в аренде выжил и кондрашкой не сражён.
Я же разницы не вижу, где горбатиться на жён.
К ним – по чётным, по нечётным (честь мужчины на кону)…
Женщин можно брать без счёта, а любить всего одну.
Топ-модель любил безбожно бисупруг (ну, я загнул),
Но была Рахиль бесплодна, как в пустыне саксаул.
В её чреве неслучайно родовой проснулся рок -
Сексопильных, что печально, недолюбливает Бог.
А жена другая Лия, хоть и слепенька была,
В детородной женской силе фору дать сестре смогла.
Возвратить к постылой чтобы от Рахили мужика,
Бог разверз её утробу – родила она сынка,
Дабы Господа восславить, нарекла дитя Рувим
(Если Хе к нему добавить, то получим херувим).
Счастье было мимолётным. Хоть белугою реви -
Муж по чётным и нечётным ошибается дверьми,
Всё к Рахили попадает, время с ней проводит всласть,
Лию с графика сбивает. Та от горя извелась.
Бог несчастную услышал. Подавила Лия стон,
Напрягла где надо мышцы – появился Симеон.
«Раз не хочет бисупружник по течению грести,
Можно женщине и нужно счастье в детях обрести.
Дети – долг, любовь – охота, – Лия думала не раз -
Лишь семейные заботы в рамках сдерживают нас
Мужика не покалечить, если ночью твой дурак,
Притянув к себе за плечи, назовёт тебя не так».
Счастья не бывает слишком, не накопишь наперёд.
Есть надежда, что сынишка мужа женщине вернёт,
Влезет к папке на колени и ручонки обовьёт…
(Маму Надю папа Ленин абы как не назовёт
И мозги не станет парить: революция главней…
Почему тогда той паре не послал Господь детей?)
***
Зря мы с Лией вождя обидела в нашей искренней слепоте -
С гениальным своим провиденьем Ленин очень любил детей.
Понимая, как мир изменится, не стремился продлить свой род.
Миллионами юных ленинцев его семя потом взойдёт.
Не сорняк от ночной поллюции – древо жизни взметнётся вверх.
К пролетарской той революции приложились кто «Лучше всех»**.
Так что зря на вождя наехала та библейская госпожа.
Разрушая мир с пустобрехами, Ленин женщин не обижал,
В своих прихотях не тиранил их, не ломал грубо женский цикл.
От Инессы на партсобрание вождь двужильный спешил во ВЦИК,
Где партийцев громил до ужина… Вновь к Инессе неутомим…
Лишь под утро до Крупской суженой возвращался вождь никаким.
(Надежда Крупская – официальная жена Ленина. Встреча 39-летнего Ленина и 35-летней Инессой Арманд произошла в 1909 году. Арманд стала доверенным лицом и, по мнению ряда историков, любовницей Ленина)
***
Мы ж вернёмся к нашей Лии. Чем-то мне она мила,
Удержать отца не в силе, но старалась как могла.
Меньше чтоб ходил налево от троих своих детей -
Появляется сын Левий (но пока что не Матвей).
Любит Лия беззаветно и упорна как гранит,
Если что решит, при этом обязательно родит.
Поубавилась слёз лужа – «Слов упрёка не скажу,
Уж не в службу я, а в дружбу мужу мальчика рожу,
Чтоб за высохшие груди попрекнуть меня не смог.
Четверых довольно будет, свой я выполнила долг».
С ней последнего Иудой окрестил по Книге жрец,
Чтоб про нрав его паскудный знал заранее отец.
(Для меня же ближе к ночи сей сюжет – страшилка сплошь,
С нежеланной мне не очень размножаться, хошь – не хошь.
От забот семейных, тягот и докучливой жены
Так и тянет выдать тягу, где гуляют пацаны.
Грешен я как все, приятель, к одиноким не злобив),
Но детей куда приятней делать только по любви,
Чем Изольда и Тристан наш, бишь Иаков и Рахиль,
Занимались непрестанно, выводя стада в ковыль.
Акт святой – деторожденье. Маркс-пророк, похоже, врёт -
Здесь количество сношений в «Лучше всех»*** не перейдёт.
Но с позиции Творенья – бросить в будущее взгляд -
То число совокуплений даст конечный результат.
* Поддубный Иван – легендарный руссский борец. Свою последнюю схватку на борцовском ковре он провёл в 1941 году, в возрасте 70 лет. Другого подобного примера спортивного долголетия в этом виде спорта история не знает.
** «Лучше всех» – представители "богоизбранной нации", которой дозволительно всё в установлении своей власти над другими народами.
Глава 30 ч. 1 Соревнование жён Иакова в деторождении
Не рожает Рахиль Иакову,
На сестру положила глаз
Чёрной зависти и по-всякому
К мужу ластится в поздний час
По нечётным и то по случаю,
Когда младшенький не орёт.
Лии тёмной благополучие
Успокоиться не даёт.
То упрёки, а то стенания
Отравляют высокий слог.
Осуждать не хочу заранее.
Мы ж послушаем диалог.
«Дай детей мне своею завязью,
Как сестре, завяжи свой плод.
А иначе умру от зависти,
Всё живое во мне умрёт.
Взял меня ты как манекенщицу
Для услады своих утех.
Лийка, жалкая алиментщица,
Отняла у меня успех.
В перспективе живу без стимула
Колоском пустым на ветру.
Может статься, женой любимою
Назовёшь ты мою сестру?
Назови, но среди дурманящих
Трав на пастбище поутру
Ты найдёшь близ овец гуляющих
Охладевший Рахили труп.
Где постелью стелилась ранее,
Станет саваном мне трава.
Оборвутся мои страдания.
Разнесёт про тебя молва:
Не хотел муж с бедою справиться.
Я ж тем более не смогла,
От обиды, тоски и зависти,
От бесплодия умерла».
Возмутился Иаков, веские
Аргументы рубил с плеча:
«Не Господь я, душа библейская,
Чтоб ключами ходить бренча.
На замок твои чресла запер Бог
На какой неизвестно срок.
Словно нищая ты на паперти,
Да и сам я ни с чем пирог.
Без Создателя, горемычная,
Нам ребёнка зачать нельзя,
Твоё чрево не вскрыть отмычкою,
Даже фомкой твой сейф не взять.
Мужа делаешь виноватым ты
Смыслу здравому вопреки -
С причитаний одних с дебатами
Забеременеть не с руки.
По вопросам твоей бездетности
Все претензии не ко мне.
Не превышу верх компетентности,
Сколько ты ни швыряй камней
В огород мой». (Упрёки жёнины
Оборвут лучших чувств полёт.
Где когда-то цвели бегонии,
Там гадюка гнездо совьёт.
Хуже яда слова обидные,
От любимой жены вдвойне -
Видит то, что другим не видимо,
Жалит там, где всего больней.)
«Ты, подруга, в моей неверности
Не должна попрекать меня…
Что за жало под нёбом вертится,
Ну, какая же ты змея».
Та змея к нему с предложением
Безобидным на первый взгляд
И приятным, по многим мнениям
Тех, кто семечками сорят.
«Изотопами Богом мечено
Твоё семя Господь хранит,
Не уйдёт оно незамеченным,
В серном пламени не сгорит.
Соберём мы твоих ужастиков,
Что извергнет мужской формат,
Разместим этих головастиков
В чрево, взятое напрокат.
(Никакой в этом нет мистерии -
Даже девственница родит.
Наша генная инженерия
Благочестию не вредит.)
Вот служанка моя покорная.
Валлу мы отведём к врачу.
От её яйцеклетки донорской
Я сынка получить хочу.
Пусть ребёнка, тобой зачатого,
На колени мои родит,
Пломбу Божью с семью печатями
Не сорвёт мне, не повредит.
Тайну эту деторождения
Не расскажет степной ковыль…»
Так за Саррой в усыновлении
Ещё дальше пошла Рахиль
И в рабыне, в своей прислужнице,
Имплантировала приплод…
(За семейное, жёны, мужество
Вам достойным воздаст Господь.
В своём чреве ребёнка выносить
И продать, не сочтя за труд…
Воплотился так древний вымысел
В наш коммерческий институт -
За зелёные забеременеть
Из пробирочки иль прям так
От другого кого. В сомнениях
Кто ж сознается, что дурак
Прокололся с осеменением
И предъявит неверной счёт
Клетке донорской? К тому времени
Она деньги уже пропьёт.
Здесь я вижу не меру крайнюю,
Не нужду, а позор страны -
В своём чреве продать заранее
Плод, которому нет цены.)
Нашу нравственность не затронем мы.
Стоит женщину разозлить -
Знает способы порезоннее,
Как мужское либидо сбить.
Если муж со служанкой Валлою
(Гены древние в том виной),
Начинает в деревне баловать -
Это лучше чем со слугой.
Не считает Господь изменою,
Если муж исполняет долг
Свой супружеский – благоверная
Скажет после, а вздрючит до.
Согласился с ней Исаакович
(Ротшильд будущий во плоти).
Вексель с надписью передаточной
Долг супружеский оплатил.
(Я так думаю, со служанкою
Был Иаков уже не раз.
И ребёнка родить не жалко ей,
Госпоже ведь его отдаст.)
Зачала Валла та немедленно,
Возгордилась собой Рахиль,
Что в борьбе со сестрою-врединой
Наступила ей на ахилл.
Перешла Рахиль в нападение,
Валле впрыснув фолликулин -
Сыну-первенцу в дополнение
Появляется Неффалим.
На два фронта Иаков трудится,
Жён своих и рабынь слуга.
Две сестры друг на дружку дуются
За наставленные рога.
На две части муж разрывается,
Хоть с Ньютоном он не знаком.
(Тот двучлен, что не разлагается,
Исаак назовёт бином.)
Лия видит Рахили рвение,
Уступать нету ей рожна,
Есть всего одно затруднение -
Перестала она рожать.
С эстафетною мужа палочкой
Пусть рабыня продолжит бег.
У кого посильней служаночка,
Та в итоге одержит верх
Из сестёр в деле расселения
По земле тех, кто «Лучше всех».
Им рабыни в деторождении
В гонке той принесут успех.
Вот Зелфа, запасная Лиина,
Ленту финиша чревом рвёт,
Сына именем покрасивее,
Гад Иакович, назовёт.
А другого сыночка – Асиром.
Чем не Ясир, вам, Арафат*?
Те библейские безобразия
Палестину взорвут сто крат.
Помидором на белой скатерти
Плющит бедную с тех годин.
Примирить бы их всех по матери,
Ведь папаша у них один.
Годы шли, вызревали злаковы,
Их вязали в снопы жнецы,
И тайком от отца Иакова
Дурью баловалась юнцы.
На жаре очень фруктов хочется,
Даже больше чем покурить,
И Рувим в поле близ обочины
Был не против себя взбодрить.
Не случайно лихие головы
От Двуречия до Афин
Любят яблочки мандрагоровы,
В них стрихнин, кофеин, морфин.
Вяжут люди снопы пшеничные,
А Рувим – яблочки в плаще,
Перед мамкой, глаза масличные,
И не вяжет уже вообще.
У Рахили сосёт под ложечкой,
Начинает просить сестру:
Дать и ей поторчать немножечко
С пьяных яблочек поутру.
Интуиция – мать пророчества.
Смысл имеется у всего.
«Дай мне, Лиичка, мандрагорчиков
Сына-первенца твоего.
Может, боль, что съедает поедом,
Прочь уйдёт из моей груди.
Мандрагоры той алкалоиды
Поспособствуют мне родить
От Иакова, мужа нашего…»
(Здесь опасность большая есть -
Может женщина, кайф поймавшая,
На колёса легко подсесть).
На сестру Лия возмущается -
Увела, дескать, мужика,
А теперь, змея, домогается
Вещих яблочек у сынка.
Но Рахиль так привыкла к почестям,
Так заточена под успех,
Что когда ей чего захочется,
Кого хочешь введёт во грех:
«В женском деле я ж не чудовище
И готова сестре помочь -
Забери ты своё сокровище,
Проведёт он с тобою ночь.
Ты ж мне яблочек мандрагоровых,
Что твой сын отыскал в степи,
Раздели между нами поровну,
За Иакова уступи».
Видно, ломка её замучила -
Непоследнего мужика
Поменяла Рахиль по случаю,
Как Юпитера на быка.
Возвращается с поля вечером
Со стадами Иаков муж,
Лия вышла в шелках навстречу им
И берёт мужика за гуж:
«На тебя мы в картишки кинули,
Разыграли с сестрою кон.
Спишь сегодня ты не с Рахилею,
А со мною – таков закон.
Проиграла тебя увечная
Богом замкнутая Рахиль,
Пусть теперь мандрагорой лечится
И рожать идёт в лопухи».
(Феминистки меня б поправили:
«Всё враньё здесь, наверняка.
Только дуры две ненормальные
В карты ставят на мужика».
В уважаемом мной Урюпинске
Отличается женский род,
И, поверьте, что не по глупости
Девки шпильки пускают в ход.
Каблуками, ногтями женскими
Танцплощадки испещрены.
В ход идут те приёмы зверские,
Что в ОМОНе запрещены.
Сексуальную энергетику
Голой догмой не победить.
Есть особая в том эстетика
Феминистку за парня бить.)
Лёг Иаков и с блеском роль свою
Отыграл, ведь сюжет знаком.
Вновь для деторожденья с пользою
Он задействовал свой бином.
Не без пользы прошла та акция.
Снял Бог с Лии тяжёлый крест,
Двух сынков дал ей в компенсацию
За Рахили крутой топ-лесс.
Долго Лия жила с надеждою -
Муж, отмытый не добела,
Возвратится хотя бы бежевым,
Даже дочь ему родила.
Но нельзя разорваться надвое.
Муж, заточенный на любовь,
Как мужчина созданье слабое,
К топ-модели уходит вновь.
Наблюдая, как муж терзается
И не может Рахили без,
Как Рахиль без ребёнка мается,
Бог утробу её отверз.
Родовое Господь проклятие
Снял с Рахилиных хилых чресл,
Мир ребёнку раскрыл объятия,
Появился на свет пострел.
Несмотря на судьбы превратности,
Он во всём обретёт почёт.
Кто сравнится с ним в гениальности?
Сбергреф, думаю, кто ж ещё?
Дети самые одарённые,
Зачинаются по любви.
Может, яблочки те зелёные
Жар любви разожгли в крови.
Не случайно лихие головы
От Двуречия до Афин
Любят яблочки мандрагоровы,
В них стрихнин, кофеин, морфин.
Назовёт сына мать Иосифом.
«Бог навеки позор мой снял» -
Говорила она чуть позже всем,
Любопытство кто проявлял.
Имя славное в мир забросила,
Из каких прочитала книг?
(Будет много потом Иосифов,
Джугашвили один из них.)
* Ясир Арафат – один из известнейших радикальных политических деятелей второй половины XX века. Его жизнь и деятельность получали и, очевидно, всегда будут получать крайне противоречивые оценки, при этом для одних Арафат является борцом за независимость и национальное освобождение, героем, а для других – злейшим врагом, убийцей и террористом, так как он организовывал атаки против мирного населения.
Глава 30 ч.2 Генетика – продажная девка
Лишь Рахиль родила Иосифа
В неизвестно каком году,
Обратился к Лавану гость его:
«Не держи меня, я пойду
В свою землю, пусти служилого,
Жён отдай моих и детей,
Надрывал за которых жилы я
На одном из твоих полей.
Как заслуженному десантнику
Дембель срочнику объяви,
Отпусти ты меня контрактника,
Волю добрую прояви».
«С тобой Божье благоволение
Приобрёл – молвил дважды тесть -
Что возьмешь за своё ты рвение?
Выбирай, всё отдам, что есть».
«Пей, отец, за моё здоровье ты,
Ничего я не буду брать,
Выполни лишь одно условие» -
Говорил благородный зять.
Мы то знаем, что суть Иакова
Бескорыстием не сильна,
Обведёт вокруг пальца всякого
Не зелёного пацана,
Газировку смешает с содовой
И задвинет как новый брэнд.
Век краплёной играл колодою
Этот шулер, позёр, бой-фрэнд.
Да и сам Лаван, если вдуматься,
За советом не шёл к куме.
Был Иаков большою умницей
Облапошить его сумел:
«Я скотам твоим был товарищем
И семь лет ещё прослужу
На твоих необъятных пастбищах -
Только выполни, что скажу:
Отбракуй в пятнах коз и в крапинах,
Что заметны не при луне.
За мозоли мои, царапины
Пегий скот отойдёт ко мне».
Тесть генетику с её Менделем*
По невежеству не учил
И огромного потом пендаля
От генетики получил
За Лысенко с его наукою
И прислужников вместе с ней,
Обозвавших девицу шлюхою
Благородных вполне кровей.
Всех овец цветов побежалости
И бракованный скот свой весь
Отдал зятю Лаван без жалости.
Вот такой благородный тесть.
«Овцы пегие, не кошерные,
Малый с них для мохера толк,
И характером они скверные,
Забирай их себе, сынок».
Зоотехнику по призванию
Он назначил три дня пути
Между ними не в наказание -
Чтобы было где скот пасти.
Пищу постную и скоромную
Ел Иаков, подальше с глаз
Скот пригнал в место он укромное,
Где теляток Макар не пас.
В скотоводческой арифметике
Был Иаков на высоте,
Свои опыты по генетики
На Лавана провёл скоте.
В любознательной своей подлости
Взял он прутьев с дерев лесных,
На хлыстах обозначил полосы,
Сняв кору с них до белизны,
Положил их в корыта пойные
Перед мордами близ чинар,
Где скот игры вёл непристойные
И других скотов зачинал.
Попадался на хитрость папину
Даже тот, кто привык козлить.
Нарождался скот пёстрый в крапину,
Дабы Дарвину насолить.
Подпускал самца тонкорунного
Не ко всем, а к одной из ста.
И в итоге как ветром сдунуло
Не краплёных козлов из стад.
Крепкий скот зачинал пред прутьями,
Послабее – у чистых вод…
У Иакова сильных – пруд пруди,
У Лавана – наплакал кот.
Глаз рябит от скотов в отметинах.
Тесть обобранный в грусти весь-
Разорила его генетика,
За Лысенко свершилась месть.
Не Ресовский, не Морган – в опытах
Обошёлся без дрозофил,
На козлах и баранах штопаных
Состоянье зять сколотил.
(Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский – ученый-генетик, один из основоположников популяционного и радиационного направлений в генетике,
Томас Хант Морган (25 сентября 1866 – 4 декабря 1945) – американский биолог-генетик, один из основоположников генетики.)
Лёг в науку его маршрут.
Дарвинисты с их эволюцией
Развернуться так не дадут.
По счастливому вдруг билетику
Воздвигает иной паук
Особняк – здесь виной генетика,
Не последняя из наук.
Наблюдая козлов мутацию
Красной нитью через века,
Я невольно вхожу в прострацию -
Не Иакова ль здесь рука?
На рубаху украсть от каждого
Без генетики Яша смог.
Так что девка она продажная
Независимо от эпох.
Там где деньги гребут лопатами
И не прячутся от тюрьмы,
Не генетика виноватая,
Может статься, а сами мы?)
* Грегор Иоганн Мендель (20 июля 1822 – 6 января 1884) – чешско-австрийский биолог-генетик, монах-августинец, аббат. Основоположник учения о наследственности.