Глава 24 Исаак и Ревекка
Авраам уже был стар и в годах преклонных.
Старика совсем достал возраст беспардонный.
Сын-красавец по дворам трётся у наложниц,
Ритуальный тешит шрам от сакральных ножниц.
Подошла пора женить Исаака лично.
Самому сватом ходить как-то неприлично
Аврааму. Старики не должны дать маху.
И совсем уж не с руки посылать за свахой.
Призывает он за тем старшего по мылу
(Управляющего всем, что в дому том было).
«Руку под моё стегно положи, пред Богом,
Генерал мой без погон, поклянись погоном:
Сыну не возьмёшь жену ты из хананеев,
Средь которых я живу и с тоски хренею.
В Междуречье ты пойдёшь до родного тыну
И супругу там найдёшь Исааку сыну».
Раб в ответ: «А может быть, женщина восстанет,
В Ханаан со мной отбыть препираться станет,
Заорёт. Так мы чулком ротик ей прикроем,
Заберём её силком, как Елену в Трою.
Сунем женщину в мешок, притулим конечность.
У папаши будет шок и война, конечно,
Разбомблённые мосты и на окнах доски
В том краю, где помнишь ты первые берёзки.
Может лучше посадить там отцово семя -
Исаака возвратить на родную землю?
Приглядит жену малец ликом порумяней.
Потеснятся, наконец, месопотамляне».
Авраам ему в ответ: «За такие речи
Настучу по голове, нанесу увечья.
Вздумаешь вернуть сынка в край, что я оставил -
Моя длинная рука на тебя восстанет.
Когда Бог меня послал по миру с котомкой,
Он другую обещал землю для потомков.
Ханаан я застолбил, Бог оценит рвенье.
Зря ли место я купил здесь для погребенья?»
(Олигарх наш, вечный жид, вспомнился некстати,
Тот, что по миру кружит, миллиарды тратит.
Вечно труженик в пути, оттого счастливый,
Что сумел перевести в Англию активы.
Сколько можно взять добра с острова сокровищ,
Столько смог к рукам прибрать наш, не из чудовищ.
С ЕБН переписать он сумел законы,
Чтобы честно воровать и не знать препона.
Он заставил Альбион не за тем прогнуться,
Чтобы каждый миллион смог домой вернуться.
Премиальные не в счёт футболистам нашим.
Миллион ему ничто – хоть спусти в парашу.
Всех сумел он удивить действием похожим:
Ведь зажравшимся платить – суть одно и то же.
Их плетьми гонять пора, да кормить соломой…)
Дал заданье Авраам Старшему по дому:
«Поезжай-ка срочно ты, где тебя не ждали,
Прогони свои понты пред невинной кралей,
Золотишком побренчи, за красивы речи
Привези хоть на печи девушку с Двуречья
В парандже или в шелках, хоть в одном исподнем.
В помощь выписан в верхах ангел нам Господень.
В ЗАГС сманить с ним в добрый час сможете хоть чёрта.
Впрочем, женщина подчас чёрта поупёртей.
Жить с такой, что острый нож под трусами прятать.
На такую попадёшь – я снимаю клятву.
Только сына под валки не столкни беспечно,
Не заманивай в силки милого Двуречья,
Где девчат словно зайчат меж Окой и Волгой.
Был я в тех полях зачат, да свинтил надолго.
Гарантировал успех Иегова лично.
Для того, кто «Лучше всех»* родина вторична».
Сунул под стегно тогда руку раб по локоть,
Патриарху клятву дал и отбыл под клёкот
Серебристых журавлей в край летевших прямо,
Где ещё Аврам Еврей не был Авраамом.
Взял верблюдов, накидал раб в рюкзак сокровищ.
(Знал бы сколько – зарыдал наш не из чудовищ.
Если б нал тот по уму сиклями развесить,
Здесь хватило бы ему на четыре Челси**.)
У наложниц Исаак ждёт жену, томится…
Драх нах остен! У зевак загорелись лица.
Пацифисты-пацаны несогласных били:
Лишь бы не было войны, а кибуцы были.
Держит раб путь на Евфрат, лёгок путь не очень -
Днём восточная жара, колотун бьёт ночью,
Чресла от седла саднит. Появился город
Авраамовой родни, вотчина Нахора.
«Далеко забрался брат. При его престиже -
Думает уставший раб – мог бы жить поближе».
Поднимается на холм, видит у колодца
Разомлевший слабый пол щурится на солнце.
Лик открыли в поллица женщины прилюдно
И глазеют на гонца и его верблюдов.
Раб взмолился: «На жаре не томи Всевышний,
Сделай так, что поскорей на ловца зверь вышел.
Господин наш, сотвори Аврааму милость -
Сделай, чтоб на раз, два, три дева появилась.
И когда я ей скажу: Напои водицей,
Сделай так, чтоб паранджу скинула б девица
И ответила в тот миг в местности безлюдной:
Сам напейся и своих напои верблюдов.
Я ж воочию пойму – сотворил Бог милость
Господину моему, что другим не снилась.
Девушка стройна, мила, истинное чудо,
Столько в ней добра, тепла – хватит на верблюда.
Не придется мне гадать, вверх кидать монету.
Кто она, я буду знать по её ответу».
Просишь Бога дать совет – Он ответит фигой.
Здесь вопрос – та или нет – разрешился мигом.
Говорит ещё семит скомкано и нервно,
А к нему уже спешит, быстрая как серна,
Девушка лицом бела, волосы как сажа,
С детства пиво не пила, не курила даже.
Тонкой талии узор до осиной сужен,
И ни разу до сих пор не позналась мужем.
С неолита, господа, мы весьма похожи…
Нравы, разве что, тогда выдались построже.
Ситуация проста: нелюдимо место,
Вышла вдруг из-за куста девушка-невеста,
На плече несёт кувшин, плещется водица…
Подбегает к ней один, просит освежиться
Бомж небритый, запашок… Кто такой, откуда?
На запястье ремешок погонять верблюда.
Резким жестом паранджу скинула девица,
Чтоб верблюдам и бомжу предложить водицы…
Не советую вам злить девушек восточных:
Что воды хотел испить – позабудешь точно.
Как сполох бровей крутых загорелись очи:
«А верблюдов ты своих напоить не хочешь?»
Так ответ раб получил, быть ли ей женою,
Благость Божию вкусил, но какой ценою:
Пьют верблюды не спеша воду утомлённо.
Девушка раба в ушат кинула приёмом
Силовым, сама бежать с криками проклятья…
Долго не придётся ждать, как примчатся братья
И, конечно, будут бить… Раб стрелою мчится -
У дверей перехватить резвую девицу.
Выскочил наперерез, дарит ей браслеты,
Десять сиклей общий вес, а ответа нету.
В ухо крепится серьга, штучка непростая…
Как бы ни была строга, девушка растает,
Лишь бы случай улучить… В этот раз, похоже,
Не случится получить от братьёв по роже
Авраамову «бомжу». Золото и серьги
Ублажили госпожу, распахнули двери…
Поступают все кругом со сватами строго -
Либо проходите в дом, либо прочь с порога…
Брат, как истинный Лаэрт, рвётся разъярённый
В драку… Раб ему конверт с пачкою зелёных…
Сколько стоит голова у невесты тайны
Брат не делал, и Лаван звался не случайно.
Ла`вы*** он пересчитал, как бойцовский кочет
Задираться перестал. Был Лаван отходчив.
Слава Богу, обошлось без битья гундосых.
И уже желанный гость задаёт вопросы:
«Где отец проводит ночь? Почему в отлучке?»
Оказалось, эта дочь через брата внучка
Аврааму, с юных дней здесь братьёв имеет.
Значит надо поскорей ехать в Хананею,
Где у иорданских вод суженый заждался,
Чтобы славный их народ цвёл и размножался.
Гостя, что слегка небрит, в дом ввела Ревекка,
Уезжаю, говорит, с этим человеком.
Пять верблюдов воду пьют. Не в обиде братья.
Всё нормально будет тут, золотишка хватит.
Здесь и ситец, и парча, сватовство в разгаре…
(А могло бы сгоряча – по небритой харе.)
Успокоился народ на подачки хваткий.
Славься Авраама род за такие бабки.
Из Лавана цепких лап вырвал раб девицу.
При наличие бабла всё ему простится,
Будь он серб или хорват, хоть слуга Корана.…
И пошёл тот караван в земли Ханаана,
Где в совсем недавний срок, траур ещё в силе,
Батя и его сынок Сарру схоронили.
Исаак ослов гонял, в горе безутешен,
Но как вся его родня был охоч и грешен.
Лишь Ревекку увидал, выпустил уздечку,
Чуть не выпал из седла, ёкнуло сердечко.
Все ослы раскрыли рты. Даже покрывало
Благородные черты девы не скрывало.
Плеч прекрасных разворот вод струил подвижность.
Исаак разинул рот, как иная живность.
В спальню матери своей ввёл сынок ту деву,
Чтобы до последних дней не ходить налево.
Молодых в один из дней шумно обвенчали,
Сын по матери своей вышел из печали,
Был Ревеккою любим, сам любил до стресса
Впредь к наложницам ходил он без интереса.
Нам благодарить раба только остаётся.
Хоть формация слаба – рабство не сдаётся.
* «Лучше всех» – представители "богоизбранной нации", которой дозволительно всё в установлении своей власти над другими народами.
** Челси. Английский клуб, купленный в 2003 г. нашим олигархом
*** Лавы – доллары США
Глава 25 Переселение народов. Право первородства
Загрустил наш Авраам. Хитрая Ревекка
Прибрала сынка к рукам. Старца жизнь поблекла.
Откололся Исаак ручкою от блюда,
Весь в работе, как ишак, на своих верблюдах.
Не приходит по утрам с порванной рубашкой
От какой-нибудь мадам с милою мордашкой.
Молодые в полный рост про отца забыли.
Стал отец им словно хвост не пришей кобыле.
Невесёлая пошла жизнь у Авраама.
Как-то надо украшать эту панораму.
Нет достойнее пути оживить житуху,
Чем на старость лет найти в жёны молодуху.
А, гори оно огнём… в омут без оглядки…
Слава Богу, всё при нём – и почёт, и бабки.
Отравляли жизнь отцу сплетни, отговоры:
Не солдатик на плацу, возраст – за сто сорок.
Чем распахивать лари – шепчут Аврааму -
На свою ты посмотри-ка кардиограмму.
(Авиценны в те века про инфаркт не знали.
Словом звучным – миокард смерть не называли.
От любимых мужики уходили в силе:
В Мухосранске – от тоски, в Риме – отравили.)
Даже если ты пророк, древнее либидо
Локтем бьёт тебя под бок: «Старый, либо-либо:
Лучше будет отчудить – с молодухой разом
Дуба дать, чем век чадить нехорошим газом.
Не стесняйся, встретив смерть, в шнобель дать курносой,
На зазнобе умереть никогда не поздно.
Долгих лет нам без штиблет нежиться с любимой.
Это говорю тебе я, твоё либидо.
Чем в хандре взирать с тоской на чужие всходы,
Лучше сделаем, родной, чтоб с твоим уходом
В женском чреве эмбрион на тебя похожий
Появился. Связь времён нам как милость Божья…"
Внуков старому давно вырастили дочки.
Он упёртый всё одно – я женюсь и точка.
В чувствах Авраам не врал, взял жену Хеттуру.
Не последнею была та Хеттура дурой.
Сочеталась Хеттура по закону строго
И в постели до утра не гневила Бога.
Говорили языки злые: от прописки
Виды были далеки, а наследство близко.
Принесла сынов жена пред отцовы очи:
Зимрана, Иокшана, Медана и прочих.
Но удар Хеттуру ждал, как булыжник в спину -
Всё пророк наш отписал Исааку сыну,
На того, чью в детстве плоть смерти чуть не предал,
Дабы знал о нём Господь, как он Богу предан.
(По сто пятой* не мотать срок ему на зоне.
Мы могли б о нём сказать – патриарх в законе.
Ох, уж этот первый брак, так порой некстати.
Скольких женщин за пятак он потом прокатит.
Счастье матери любой в собственных детишках.
Хочется, само собой, им отдать излишки.
Разуменьем не осёл, красотой сын вышел,
Но отец отпишет всё первенцу от бывшей:
Всю недвижимость, сады, право первых ножниц
И широкие зады собственных наложниц.
Зимраны и Меданы с горя пьют перцовку.
Первородство, пацаны, та же распальцовка
У библейских главарей… Жили по понятьям,
Разбирались, кто главней, не братки, а братья.)
Исаак у Сарры в срок оборвал бездетность.
С новой мамой их сынок проявил конкретность -
Выгнал прочь их тех краёв, дал пинок под спину,
Всех по батюшке братьёв на наследство кинул,
Легитимно их прогнать наглости хватило.
Исааку первым стать просто подфартило
Раньше всех исторгнуть крик, раздвигая чресла.
Уважал весьма старик правила наследства.
Правда, первый, Измаил, шлялся по пустыням,
Но зачат браток тот был от простой рабыни
Той, что Сарра прогнала с патриаршей койки,
Где рабыня понесла (бабские разборки)…
Сколько бы мужик иной ни ходил налево,
Возвращается к одной в доме королеве.
Самым знатным из мужчин в древнем том народе
Даже не было причин думать о разводе.
Довелось папаше стать плодовитым слишком -
Сам не мог пересчитать всех своих детишек.
За сто семьдесят пять лет он имел наложниц
Столько разных, что буклет напечатать можно.
Всех внебрачных одарил Авраам по лицам,
На восток определил обживать землицу,
Отселил в один из дней прочь от Исаака,
Чтоб в большой его родне не случилась драка.
Снял проблемы, лишний люд на восток забросив…
(Почему же нам не люб Коба наш, Иосиф?
Чувствуя тиранов плеть, люди расселялись.
Стоило тем умереть – снова возвращались
Биться за свои права, отнимать жилища.
С древних лет хранит трава запах пепелища.
Упаси, Господь от бед, от такой развязки,
Дай тиранам долгих лет в этой страшной сказке.
На родимый свой шесток не позволь вернуться
Тем, кто выслан на восток. Ничего, притрутся,
Обустроят новый быт те, кто помоложе.
Родину свою забыть помоги им, Боже,
Сшей ушанку по ушам, научи чифирить.
И чего бы ингушам не пожить в Сибири?)
Дальновидный Авраам, умер престарелый.
Дай Бог каждому и нам так прожить умело:
За детей не сесть в тюрьму, с Хеттами ужиться
И к народу своему мирно приложиться.
Славно Авраам пожил, к Богу приобщённый,
Прочь из жизни уходил не отягощённый.
Женщин он любил своих (и чужих, пожалуй).
Жить достойнее других это не мешало.
(Не воруй и не убий…Я скажу аскетам:
Можно Господа любить и грешить при этом
Как два пальца об асфальт, в чувствах не халтурить
И наследство отписать не последней дуре.)
Погребли отца сынки, как им надлежало,
Принесли туда венки, Сарра где лежала
На Ефроновых полях у земли в объятьях,
Где по полной забашлял бюрократам батя.
Хоть различны у сынов приключились мамы,
Род – основа всех основ, что совсем немало.
Сарра выслала Агарь с сыном без поклажи…
Где лежит рабыни прах, кто теперь расскажет?
Может, к Сарре Измаил перенёс останки
И к хозяйке подложил прах её служанки.
Сам двенадцать сыновей выдал на гора он.
Был отец его еврей, сыновья ж – арабы.
На редуты не пойдут и своих не тронут,
В Палестине создадут пятую колонну.
Отделившимся от масс правда воздаётся,
И движение ХАМАС с ними разберётся.
Измаил сто тридцать семь лет прожил не слабо.
Близ Египта принял смерть, как отец арабов.
Умер дюжины племён основатель рода.
Приложился мирно он к своему народу,
А что мать его раба – временем сотрётся…
Хоть формация слаба, рабство не сдаётся.
Переписчик, жрец, монах, писарь не крамольный
О Хеттуровых сынах слова не промолвил.
Либо к погребению их не пригласили,
А вернее, зуб даю, злобу затаили
На наследника с отцом Ишбаки в кибуцах
И когда-нибудь потом с братом разберутся.
Исаака род в те дни мог прерваться разом,
Но Господь его хранил от дурного глаза.
Авраам, как умирал, он на смертном ложе
Исааку передал благодать всю Божью.
Всё казалось бы нештяк – ишаки, угодья.
Кабы не один пустяк – жёнино бесплодье.
К Исааку в дом вошла Вафуила дочка.
Всем Ревекка хороша, а родить – не очень.
Родовой бесплодья рок мучил их от века -
Чрево Сарры на замок, а теперь Ревекка.
Авраам дитё родил аж в сто лет от Сарры,
И сыночка впереди те же ждут кошмары.
Но уверен твёрдо я: Там, где воля Божья,
Без клонирования Бог родить поможет.
Исаак лет двадцать ждал, не смыкая вежды,
От досады в клочья рвал лучшие одежды,
Перебил посуды он, аж представить трудно.
Жизнь, как тары перезвон, без детей паскудна.
Всем попавшим в переплёт и теперь, и прежде
Не даёт детей Господь, но даёт надежду.
Вынося на двор рюкзак с битою посудой,
Твёрдо верил Исаак, что свершится чудо.
Зашивая как-то раз рваную рубаху,
Он услышал – Божий глас молвил Исааку:
«Твоё дело – не ленись, поднимайся рано,
За жену свою молись, за сестру Лавана,
На колени падай ниц, чудо сотворится,
Как неистовый молись…» Исаак молился,
Потерял молитвам счёт, до того старался…
Что Ревекка понесёт, я не сомневался.
Но послушаем пока вопли человека,
Как молился Исаак за свою Ревекку
И не только за жену, а за всех семитов,
Не вменим ему в вину лексику бандитов:
«Боже милостивый наш, в небесах порхая,
Огради нас от параш, Думских вертухаев,
Впредь убереги меня от экспроприаций.
Глядя, как поднялся я, оборзели братцы…
Ангел, к Богу донеси голос мой истошный
И несчастного спаси от братвы дотошной.
Нажил сдуру во враги мачеху Хеттуру,
Умоляю, помоги образумить дуру.
Подбивает всех подряд к переделу, стерва.
Мне ж на жизнь подобный взгляд действует на нервы.
С ней одних моих братьёв кланов шесть не меньше.
Среди них не счесть зятьёв, отморозков здешних.
Тесно их сомкнётся круг над моей могилой,
Если я поссорюсь вдруг с братом Измаилом,
Плодовитым и лихим, на головку слабым.
Назовётся Ибрагим он среди арабов.
Отмотал немалый срок братец мой в пустыне,
Доконал его песок, скоро кони двинет»…
(Здесь неточность уловил взгляд мой непотребный:
Раньше в Книге Измаил отошёл на небо.
Зря молился Исаак о союзе с братом -
Тот уже на небеса прибыл сепаратно.
Книгу Книг когда верстал, спутал жрец страницы,
Но невиданный скандал здесь не приключился.
Смысл иной мудрец донёс нам пером скрипучим:
Ведь вопрос, главней чем смерть, Исаака мучил.)
«Сделала меня родня дёрганым и прытким,
Оснований у меня к этому в избытке.
Дал мне Бог в достатке душ, к проживанью средства,
Но кому весь этот куш я отдам в наследство?
Инкубаторных сынов мне несут рабыни,
Но наложниц и рабов сын не легитимен.
Богоизбранных всех стран под Твоей опекой
Всех собрать в единый клан может лишь Ревекка.
Ты ж ей чрево заключил на замок амбарный.
Возврати от чресл ключи сыну Авраама.
Помоги отцом мне стать, Реве разродиться,
Дай в историю вписать новые страницы.
Все возглавим племена с ней мы без базара.
С Междуречия она, также как и Сарра.
Через женщин сохраним гены мы до срока
И усвоим на все дни Господа уроки,
Приберём к рукам весь мир с Тигра и до Рейна -
Или не шумеры мы, то есть не евреи?
Да поможет нам Господь Племенной наш хваткий.
Душу мы вручим и плоть Богу без остатка.
Благочестием в пути долг вернуть мы сможем.
Благодать нам возврати, милостивый Боже».
Делает широкий жест, ключ Бог вынимает
На рожденье с женских чресл свой запрет снимает.
Забеременела в ночь, хоть ложилась рано,
Вафуилова та дочь и сестра Лавана.
В консультацию идёт женскую Ревекка,
На учёт она встаёт, ходит по аптекам…
Ей прописывают йод, как ревень калеке.
Странно плод себя ведёт в чреве у Ревекки.
На рентген её тогда – срочно просветиться…
Просветили – два мальца бьют друг другу лица.
Не родившись, два плода при утробе бьются.
Рева думает: «Беда будет, как напьются.
Исааковы птенцы только оперятся,
К «Арсенальному»** юнцы быстро приобщатся.
Если их не оградить от рекламы пива,
У несчастных впереди что за перспектива?
Заплетут свои мозги бледной спирохетой.
Господи, убереги их примкнуть к скинхедам.
Запрети читать "Майн Кампф" детям-деградантам,.
Не позволь ловить им кайф от дезодорантов.
Век к гадалке не ходить – упекут на зону.
Уголовников плодить – мало в том резону.
Впрочем, много не дадут, да и то условно,
Если парни поведут кич беспрекословно.
За широкий свой карман отморозков этих
В Думу проведёт пахан, за базар ответит.
Будут средь больших мужей зад носить, как комель,
И за яйца Фаберже обезлесят Коми».
Депрессует госпожа, мучают сомненья:
Ей рожать иль подождать слушать поздравленья?
Нет ответа на вопрос, как ей сделать лучше.
Спать не может без колёс, токсикоз замучил.
Как-то вечером торчок ловит с шести пачек,
К ней заходит мужичок, ангел, не иначе:
«Не вини во всём жена поздние ты роды.
В твоём чреве племена разных двух народов,
Кто сильней, тот угнетёт слабого другого.
По задумке всё пойдёт Бога племенного:
Будет меньшему служить тот, который больший».
(Чем несчастнее гроши тем даются горше.
В мире, где царит успех, по закону ушлых
Будет тот, кто «Лучше всех» в одну харю кушать.)
Что Господь имел в виду, ссоривший двух братцев?
Много домыслов в ходу, сложно разобраться.
Двух мальцов Бог поместил в тесную утробу,
Чем навеки застолбил ненависть и злобу.
Неуютно им лежать в темноте, в обиде…
(Ничего, недолго ждать, вырвется либидо
И объявится на свет со своею верой,
Принесёт народам бед, как у нас, к примеру.
Тридцать лет один сатрап правит без амнистий,
Чтоб врагам не разодрать нацию, как листик.
В лагеря отец родной гонит люд аллюром,
Возвышаясь над страной пышной шевелюрой.
Валит лес без дураков, он хозяин крепкий.
Средь поваленных стволов люди – те же щепки.
Но однажды в тот лесок, брат придёт и точка,
В либеральный кузовок наберёт грибочков.
С родовым пятном семит, Каин коммунизма,
Дом на слом определит, чтоб спасти отчизну.
По уральскому хребту, по реке Уралу
Станут рвать державу ту Тувы и Хуралы,
Комкать бедную и мять, а её шуршанье
Многократно повторять вражеским вещаньем.
Так пределы разметать без огня и трупов
Даже не могла мечтать Хельсинская группа.
Либеральные сверчки рты раскроют разом
И начнут свои смычки нафталином мазать.
Чутким ухом им ловить радио Свободы,
Чтоб цикадой повторить, как спускают воду.
Им рубить в страну окно, чтоб в родные дали
На заветное гумно птицы прилетали.
Глядя на сто лет вперёд, в ужасе Саврасов***
Нам явление предрёк жёлто-чёрной расы.
Прилетят в страну грачи, жёлтые мордашки,
Жрать чужие калачи, пить из нашей фляжки,
Бить славян по головам черно-жёлтым клювом,
Поднимая крик и гвалт пред ОМОНа дулом.
С живописцем мэр Москвы тоже стал великим,
Люд готов сжигать мосты от гортанных криков.
За рубли конквистадор выкупил прописку.
Трутся у пришельцев с гор уличные киски.
Городская голова, при такой заботе
Скоро станет вся Москва на гыр-гыре ботать.
Не понять галдят про что жёлтые грачата,
Можно разобрать лишь то, что нельзя печатать.
К пользе родины своей прочь гнать моджахедов
Вылезают из щелей мстители схинхеды.
Темнокожих эта мразь мочит по подворьям.
Кровью обтекает вязь, знак их плодородья
(Свастика наоборот), взятый из Санскрита,
Чтоб под знаком тем урод бил индуса битой.
Так чего хотели вы, горе-либералы,
Как плодили на ТиВи пошлые каналы -
Молодёжи дать вкусить с ветки плод запретный
Иль народу донести Господа заветы?
Шлёт посланье юдофил нашим русофобам…
В Бога их, славянофил, верю не особо.
Иегова шлёт привет, а не Бог наш свыше.
Не один у них портрет на холстине вышит.
Наш Господь и Саваоф, Сына не признавший…
Их единство – блеф жрецов, славы возжелавших.
Всем Творец хотел добра, дал свободу воли
Не за тем, чтоб брата брат по миру футболил.
Бог нас на одни поля всех посеял разом,
Чтоб широким был наш взгляд, а не узкоглазым.
Глядя в нашей стороне на близняшек двойню,
Радуюсь за них вдвойне благостью Господней.
Не с двойняшек, но торчу с Гека я и с Чука,
Но папаше не прощу я внучка подлюку.
В щелочку пролез наверх, не мешал животик.
Вот кого бы я подверг обрезанью плоти.
С зада толстого весьма сдёрнул бы подтяжки.
Плачет по нему тюрьма за его промашки.
Вот кого бы резанул прямо без наркоза
За родимую страну, за старушек слёзы.
По сей день я не пойму этого урода -
Недоумок по уму или враг народа?
Неслучайно плохиши Русь заполонили.
За буржуйские гроши край опустошили.
Чтобы зубом с кондачка на страну не чмокал,
Дед такого бы внучка шлёпнул одним чохом.
Не сторонник бить под дых я, поверьте, братцы,
Но от мер к нему крутых не могу сдержаться.
Маузером дать меж глаз и отправить в Пизу,
Меньше стало бы у нас антисемитизму.
Катит пусть ко всем чертям на свои Багамы…)
Я ж поздравлю не шутя будущую маму.
Время подошло рожать двух сынов Ревекке,
Чтобы род свой крышевать ныне и вовеки.
Первый вышел красный весь, как с ожогом кожа,
На партийного вождя мальчик был похожий.
Слово мать он произнёс пролетарским матом,
Еле виден из волос, до того косматый.
Нарекли его – Исав. Зверолова хватку
Подтвердят свирепый нрав и его повадки.
Следом пьяницей с крыльца выходил Иаков,
Забияку близнеца ухватив за пятку.
Тихим вырастет малец, нравом подло-кроткий,
Бюрократов всех отец с Бреста до Чукотки,
Что привыкли с детских лет деньги брать на лапу.
Обмануть отца в момент сможет тихой сапой.
Был с братишкою своим он не слишком честен,
Но по качествам другим Яков безупречен…
Утром выбежит Исав, возвратится ночью,
Дичью угостить отца над костром хлопочет.
И уж милым предстаёт пред отцом уродство.
Быть красивым нам даёт право первородства.
А Иаков не за страх, маменькин сыночек,
Целый день торчит в шатрах у наложниц дочек.
Исааку шестьдесят в это время было.
Быстро годы пролетят до его могилы
И ускорит тот процесс, в гроб его загонит
Не задира сорванец, а сынок тихоня.
Возвратился раз Исав с поля без добычи,
Злой, голодный как удав, слышит чечевичный
Дух исходит изнутри, по ноздрям бьёт плёткой -
То Иаков наварил из семян похлёбку.
Брат Исав трясётся весь, завывает выпью:
«Дай, брат, жёлтенького съесть, красненького выпить».
Хитрый как библейский змей речь ведёт Иаков:
«Первенство рожденья мне уступи, однако.
Ты же, брат, не ел с утра, сядь и отобедай,
С ароматом разных трав мой навар отведай,
Вынимай большой черпак из-за голенища,
Похлебай не просто так супчик чечевичный».
Не могу судить теперь – глупость то иль скотство,
Но вскричал Исав как зверь: «Что мне первородство,
Если с голода, как пёс, сдохну, чего ради?
В очереди на погост пропустить все рады
Тех, кто в рай попасть спешат. Лей свою похлёбку,
А не то получишь, брат, по сусалам плёткой».
Грубый крайне был Исав, глупый как младенец,
Пораженец первых прав и наследств лишенец.
Сызмальства тот первый блин рос ребёнком трудным,
Сильным был как исполин, а Иаков – умным.
Сохранил Создатель в нём мозг гиперборея,
Из колен его потом выйдут все евреи.
* Ст.105 УК РФ Убийство
** Пиво светлое "Арсенальное Крепкое". Алкоголь 7%
*** «Грачи прилетели» – хрестоматийный пейзаж русского художника Алексея Саврасова, созданный в 1871 году.