Пятикнижие. Бытие. Поэтическое прочтение

Глава 47 ч.1 Евреи в Египте

Иосиф двинул к фараону

И известил его за сим:

«Иаков прибыл, бьёт поклоны

И всё семейство вместе с ним.

При них ослы сплошь и бараны

И всё, богаты они чем.

Пришли сыны из Ханаана

В Гесем явились насовсем

По правде жить и по закону,

Осели разводить свой скот».

(Зачем сатрапу-фараону

Знать про их будущий исход?

Хотя тот мог и догадаться:

Плодится скот и наперёд

В одних границах удержаться

Не сможет вечно скотовод,

Уйдёт в поход, в исход, в изгнанье,

О чём чрез многие года

Всплывёт в народе как преданье

Рассказ про вечного жида.)

К царю привёл Иосиф братьев,

Не всех привёл, а только пять.

В подробностях про их занятье

Царь вознамерился узнать.

Сказали братья фараону:

«Рабы твои мы, пастухи,

Пасём овец в лугах зелёных,

Люцерна где и лопухи.

По счётчикам дозиметрии,

Полураспаду пирамид

Древнее всей агрономии

Кочевник скотовод-семит.

И сами мы, как предки наши,

Стада гоняем с детских лет,

Подальше держимся от пашни

И не выращиваем хлеб.

К четвёртой книге Моисея

Ячмень научимся растить,

Пока же всё, что мы умеем -

Поклоны класть да скот пасти.

Когда нет пажити, баранов

Ни удержать, ни ублажить.

Мигранты мы из Ханаана

В Египет прибыли пожить.

Бежит за нами голод резвый,

За ним лишь кочки да кусты.

Для нас скотину перерезать,

Что к отступленью сжечь мосты.

Позволил ты, дав колесницы,

На ПМЖ приехать нам.

В земле Гесем ты поселиться

Дозволь Израиля сынам.

Как это слово ни забили,

Ты прояви свой гуманизм.

Нам что грузину чахохбили

Египта антисемитизм -

Проглотим, даже не заметим,

Ещё попросим положить.

Гордиться будут наши дети -

Им выпало в Египте жить.

Что титульному будет мерзость

Мы пришлые переживём.

Нам не упёрлось, не облезло

Пасти скотину день за днём.

Нам не горька твоя микстура.

Готовы мы принять и чтить

Египта древнюю культуру,

Чтоб здесь гражданство получить.

Не крестоносцы-лиходеи,

Сюда пришли мы без меча,

И вера наша посильнее

Чем всё разрушить сгоряча.

Мы не фанаты, не сектанты,

В ночном экстазе не дрожим

Как книжный червь над фолиантом.

Мы просто с голода бежим».

(Адепты жизни бесхристовой,

Быть «Лучше всех» им не в облом,

Свидетелями Иеговы

Ломиться станут в каждый дом.

От плоскорылых Люциферов

Мы обитаем далеко.

Ищи в правительственных сферах

Аумов всяких Синрикё*.

В краю религиозно-чистом

И православном от сохи

Все либералы-Адвентисты

Седьмого дня для нас враги.

У них семь пятниц на неделе.

В дни перестройки на Руси

Они такого навертели,

Что хоть святых вон выноси.

Как черти воду замутили,

В неё же спрятали концы,

В свои офшоры соскочили

Те, кто по жизни сосковцы,

Одну из самых богатейших

Страну поставив на ребро,

О чем не мог подумать Пельше

Со всем его Политбюро.

Чуть ранее на том пространстве

Не Черномырд средь мутных вод -

В борьбе за веру с партсектантством

Сам Сталин выступил в поход.

Петра Великого мудрее

В Европу не рубил окон

И был иных держав сильнее

Наш всемогущий фараон.

Свидетелями Иеговы

Евреев он не проводил

По делу. Старых или новых

Свидетелей он не любил,

Держал страну от беспредела,

Как все правители жесток,

А заодно для пользы дела

Колонизировал восток.

Из мест болотистых и гиблых

Освобождённого труда,

Вернёмся в древний мы Египет,

Где фараон рулил тогда.)

Царю петицию писали

Братья, их оградить от бед

Просили так, как будто знали

О будущей своей судьбе:

«Впредь за бесчинства крокодилов

На нас не вешай всех собак,

Пусти пожить в разливах Нила,

Добром наполнить короба.

Не бойся дать нам как в Рассее

Благоприятствия режим -

Согласно книгам Моисея,

Мы сами от тебя сбежим».

Сей аргумент для фараона

Соломинкой последней стал,

Махнул рукой он утомлённо

И так Иосифу сказал:

«Твои братья – родное семя,

Ещё роднее твой отец,

Так пусть живут они в Гесеме,

Пасут себе своих овец,

Хотя у них губа не дура.

Меня потомки засмеют -

Ведь лучшую земли фактуру

Им во владенье отдаю…»

(Как все, спешащие продаться

И прочих проходимцев сброд…

Вновь вспомнил я отца всех наций -

Грузин, а как любил народ.

Да чёрт с ним с актом Рибентропа,

Что с Молотовым подписал.

Среди вселенского потопа

Он островов не отдавал.

Ложилась спать страна на доски…

А что стелилось бы, дорвись

Тогда до власти, скажем, Троцкий

Или иной авантюрист?)

Взгляд на евреев обративши,

Царь говорил про их родню:

«Таланты нам совсем нелишни,

Их я особенно ценю.

Людей способных ты найди мне,

Иосиф. Из таких людей

Смотритель будет над моими

Стадами, но не прохиндей.

За каждого из них ответишь.

Сынам Иакова я рад,

Но знаю я, на что те дети

Готовы тратить свой талант».

Привёл Иосиф к фараону

Отца представить, показать.

Иаков воодушевлённо

Стал дом царя благословлять.

Стоит египетский владыка,

Язычник, гой, как ЕБН наш пьянь,

Не вяжет на иврите лыка,

Да и по-русски дело дрянь.

Власть предержащий от еврея

Чему научится вовек?

Но слушает, благоговеет,

Приличный, видно, человек,

К тому ж неглупый – кто их знает,

Чья вера завтра победит?

Иосиф вон как заправляет,

Не хуже Путина, поди.

Ксендзы Козлевича хмурили

И охмурили наконец.

Царя в масоны обратили

Иосиф и его отец.

(Ведь как введениям анальным

Цвет свечек не играет роль,

Масон интернационален,

Будь фараон он иль король.

Взять Павла нашего, к масонам

Питал особый интерес.

Задушенным быть в спальне сонным

Не спас царя обычный крест.

Власть предержащие повально

При мастерках, других уж нет.

Что раньше тщательно скрывали,

То нынче гордости предмет.

Иной масон доверчив очень

И верит пламенным речам.

Но я среди простых рабочих

Масонов что-то не встречал.)

Сатрап, в масоны посвящённый,

О возрасте отца спросил.

В ответ Иаков обречённо,

Царю пространно объяснил:

«Лет странствий будет мне сто тридцать,

Малы, несчастны дни мои.

Жизнь быстротечна без амбиций,

Как размноженье без любви.

Уход жены моей любимой

Я помню больше чем приход.

Народ Египта в побратимы

Я принимаю наперёд,

Живу под знаком Зодиака,

Но дни мои темны как ночь».

Царя благословил Иаков,

От фараона вышел прочь.

Не стала встреча быстротечной,

Не распрощались на бегу,

Но их свидание сердечным

Назвать я тоже не могу.

Отец ли думал о кончине

И совладать с собой не смог

Или иной была причина -

Мудрец упрятал между строк.

Смысл веществом постиг я серым,

Что патриарх царю не брат,

И в отношеньях власти с верой

Интим не лучший вариант.

Ведь все насильственные браки

Когда-то рухнут, всё одно.

(Пётр для церковников – собака,

Публичный дом его Синод.

И с пагубы времён советских

Власть церкви, словно день от тьмы,

Отделена от власти светской,

Лишь развращающей умы.

Ни говорить о мёртвых плохо,

Ни суесловить – смысла нет.

Не личность мне важна – эпоха,

Оставившая мерзкий след.

Когда гарант придурковатый

Не запрещает воровать

И в церкви крестится поддатый -

Ему бы руку оторвать.

Кто голодом пришёл гонимый,

Собакой просится пожить -

Тому совсем невозбранимо

Хозяина благословить,

Не на объедках подкормиться,

Для видимости спину гнуть,

А уж потом в икру вцепиться

И на свободу драпануть.)

Так по веленью фараона

Иосиф среди лучших мест

Селил родню, всем дал талоны

На пропитанье и проезд,

Других не хуже дабы жили,

В стране, где каждый третий мент,

Митинговать не выходили,

Как ущемлённый элемент.

Всё, что для жизни важным было,

Царь приказал в Гесем свести:

Особо чистоплотным – мыла,

Нарядов тем, кто трансвестит.

Для египтян считался мерзость

Уклад семитов родовой,

Но каждый мог из стада резво

Барашка умыкнуть домой.

Им было краденое мясо

Не стыдно жарить на плите,

Точить про иудеев лясы,

Насколько меркантильны те.

Заносчивы простые люди,

Когда в достатке и жуют.

Посмотрим, как те чистоплюи

С пустым желудком запоют.

От засухи земля Египта

И Ханаан изнурены.

Из всех сортов – один чай Липтон,

Хлеб исчезает из страны.

Весьма усиливался голод

И было некуда бежать…

Нет людям выхода другого,

Как всё с себя распродавать.

За хлеб они в обмен на малость

Несли последнее добро.

Со всей страны рекой стекалось

В дом фараона серебро

И очень быстро истощилось.

За недостатком серебра

К Иосифу все потащились,

Стояли с ночи до утра

И говорили: «Дай нам хлеба,

Спаси, отец, в сей трудный час,

Египетским клянёмся небом,

Что нет ликвидности у нас.

Пусты до пряжек от сандалий,

Пришли к тебе твои рабы,

Последний крестик бы продали,

Когда б такой на шее был.

Детей мы привели с собою,

По жизни радость и балласт.

Что умирать им пред тобою,

Раз вышло серебро у нас?»

Сказал Иосиф-благодетель:

«Гоните скот, который есть,

Я видеть не могу, как дети

У тяти просят – дай поесть.

Быков, коров ведите стельных,

Пока не съели впопыхах,

Ведь скот – основа земледелья,

Чем завтра будем зябь пахать?»

Сказать доступнее едва ли

Иной бы смог, у Оси дар,

Всем дал понять – и мы пахали.

Ну, чем скажите не пиар?

И пригоняли люди скот свой.

За живность всякую с полей

Им хлебушек давал Иосиф

За коз, ослов и лошадей.

Так целый год снабжал он хлебом

Всех египтян в обмен на скот.

Год високосным этот не был,

Но кончился и этот год,

А с ним и скот весь истощился.

Как в год минувший – весь народ

К Иосифу вновь потащился

Кто посуху, кто вплавь, кто вброд.

«Не скроем мы от господина,

Он пуще нашего глазаст -

Закончилась у нас скотина

И всем нам подошёл абзац.

Всё, что осталось – наше тело

И за околицей поля.

Как щепка тело похудело

И не родит давно земля.

Что пользы с них под небесами,

Куда мы слишком не спешим?

Купи за хлеб нас с потрохами,

Землицу нашу отпиши

И нам же сдай, уже в аренду.

Готовы мы платить оброк,

Ходить на барщину смиренно,

Не подворовывать илок.

Рабами будем фараону

И на плантациях рвать пах.

Не подвергай сей край урону,

Держи его в своих руках».

Так землю всю скупил под осень,

Крупнейший стал латифундист,

Не мироедом был Иосиф,

А земледелия министр.

Есть разница, но не большая,

Народу как ни назови…

Когда несчастного сношают,

Ему ли думать о любви?

Продали египтяне поле,

Что дед с корзины поливал.

Не то, чтобы глупы до боли,

А голод их одолевал.

Земля досталась фараону,

А с нею весь её народ,

Числом чуть меньше миллиона,

Евреи, как всегда, не в счёт.

* «Аум Синрикё» («Учение истины») – экстремистская тоталитарная секта, основанная на псевдобуддистких учениях и культе конца света.

Глава 47 ч.2 В капитализм с семитами мне не по пути

Так люди сделались рабами в Египте вдоль и поперёк -

И там, где зеленели пальмы, и где земля сплошной песок.

Одна царю была забота – тащился он от пирамид,

Общественные ввёл работы – рубить базальты и гранит.

Формации, где правит рабство, в Египте дал зелёный свет,

Хоть чётких граней у формаций, как у границ, прозрачных нет.

Товарное простое действо провёл Иосиф, но при том

Стал фараон рабовладельцем и вместе с тем крепостником.

Натурализм, как пишут книги, в обмене преуспел давно,

И Ося с алчностью барыги менял скотину на зерно.

(Зато следов социализма в его поступках не найти,

И потому к капитализму с семитом мне не по пути.)

Вот только земли духовенства Иосиф выкупить не смог.

Знать, охранял жрецов семейство Амон, их всемогущий бог.

Сам Александр Македонский (не киллер, грохнутый потом)

В своей гордыне закидонской считал себя его сынком.

От фараона был положен жрецу участок соток в шесть.

Продать тот было невозможно ни по частям, ни сразу весь.

(В отличие от иудеев мне в этом видится резон,

Когда у власти прохиндеи а-ля Иосиф фармазон.

Когда все земли в лучшем виде прибрать к рукам решит бандит,

Роль государства, как мы видим, и духовенству не вредит.

Уже в древнейшей из формаций умели собственность ценить,

Не то, что в нашем государстве – отнять, украсть, продать, пропить.)

Иосиф говорил с народом: «Теперь иные времена.

Купил я вас для фараона, так получите семена,

Весною землю засевайте, а после жатвы в обмолот -

Часть пятую зерна отдайте вы фараону как налог».

Всей пятернёй владея ловко, втереть мозги Иосиф мог.

Пошла в натуре распальцовка, как резать следует пирог:

Четыре пятых ешьте, типа, пускайте в севооборот…

Свезло с Иосифом Египту, могло ведь быть наоборот,

Как в нашем царстве тридевятом, где власть так принято бранить,

Где сам отдашь четыре пятых, чтоб остальное сохранить.

Народ Египта мягче ваты, покорнее – другого нет.

Он рабство принял виновато, как избавление от бед:

«Раз ты услышал наши стоны, что шли к тебе со всех сторон.

Мы будем выполнять законы, что предписал нам фараон».

Иосиф, следует признаться, нос утереть фискалам смог -

Часть пятая, процентов двадцать – вполне приемлемый налог.

Поборы справно собирались, и был налог для всех един.

Жрецы одни освобождались от выплаты двух десятин.

Правительство не обеднело. Могу фискалам пожелать -

Чтоб государство богатело, налоги следует снижать.

Иаков жил со всем семейством в земле египетской Гесем

И, строго следовать по тексту, налоги не платил совсем,

Сосал паёк как карамельку, в налоговую не сдавал

Он деклараций и земельку по случаю не продавал.

А хоть и продал бы тихоня – Иосифа не обмануть,

Нашёл бы путь с аукциона ту землю батюшке вернуть,

Цвело, плодилось дабы племя и приумножилось весьма

В голодное, напомню, время на всём готовом задарма.

Семнадцать лет прожил папаша и обходила его смерть,

С тех пор как лет намного раньше он собирался умереть.

Дней набежало Израиля, годов его – сто сорок семь,

Когда от солнечных идиллий папаша одряхлел совсем.

В тот час, когда случилось стынуть конечностям в последний раз,

Иосифа призвал он сына и отдаёт ему наказ:

«Когда нашёл благоволенье отец в очах твоих, сынок,

Дай руки на мои колени, клянись, что выполнишь зарок,

Окажешь высшую мне милость, меня в Египте хоронить

Не будешь, что бы ни случилось, в песках Египта мне не гнить.

С моими лечь хочу отцами в гробнице нашей родовой.

Мне вечную устроишь память – клянись, Иосиф, головой».

И клялся Ося благоверный: «Не омрачай ты свой конец,

Всё совершу я непременно по завещанию, отец».

Слезой глаза его вскипели, отца услышал тяжкий стон

И на возглавие постели Иосиф положил поклон.

Не стал он ждать отца кончины, в столицу двинул от ворот

Египетский Премьер по чину, ведь было дел невпроворот.

Глава 48 Как Иосиф два колена получил

Только Осю известили: слаб отец совсем -

В путь пошёл, с ним Манассия и сынок Ефрем.

Шёл Иакова увидеть, чем живёт узнать,

Внуков, выросших в Египте, деду показать.

Про внучат своих едва ли дедушка не знал,

Знать, в столицу не пускали, если не видал.

За осёдлости чертою жил себе старик

И в столицу ни ногою – чтить закон привык.

Ося выше предрассудков, в прошлом сам пастух.

Прикатить к отцу на сутки было недосуг.

За семнадцать лет впервые с внуками к отцу

Прибыл сын на вековые с ним поесть мацу.

Известили, в дом пустили. Бледный, точно мел,

Израиль, собрав все силы, на постели сел,

Рассказал, как Бога видел, про его завет:

Жить Иосифу на вилле много-много лет,

А не рыскать волком в поле – съем, кого найду.

Бог бомжом не обездолит Осю по суду.

(Как бывает и не редко в наши времена -

Из квартиры выгнать предков за стакан вина.)

Бог Иосифа не сбросит, словно ношу с плеч.

Дед о внуках сына Оси вдруг заводит речь.

Словно что в мозгу сместилось, странны те слова.

Я, насколько получилось, смысл расшифровал:

«Что до моего прибытья ты родить успел -

То моё! Им, как родитель, свой отдам удел.

Симеон, Рувим любимый, во главе родов

Им стоять неколебимо множество годов.

За Ефремом Манассия, Симеон, Рувим -

Их полпредами в Россию мы определим.

Дети же твои, которых ты родишь потом -

То твои! Без разговоров в свой веди их дом.

Дачами их при дубравах одарить изволь,

Но в большой игре за славу их вторая роль.

Будет тот, кто мной помечен, править без помех».

(У евреев этих вечно кто-то «Лучше всех».)

В деле веры непорочен, хоть и при деньгах,

Демократом не был точно древний патриарх.

Мысль металась от болезни. Вспомнил про Рахиль,

Как её при переезде он похоронил,

Сам не умер еле-еле со своим скотом

В месте том, что Вифлеемом станут звать потом.

Осиных сынов приблизил, кто они – спросил

Про Ефрема с Манассией. Ося объяснил.

Отвечал отцу Иосиф, выдержку храня:

«Сыновья, которых Бог здесь дал мне сил поднять,

Те, которых ты своими без меня нарёк,

Чтоб по жизни им с другими не делить паёк,

То есть лавку, в смысле округ, что полпред словил…»

Патриарха строгий окрик речь остановил:

«Беспокоюсь о престиже тех, кого люблю.

Подведи сынов поближе, их благословлю».

Слаб по старости Иаков, видеть перестал.

Возрастная катаракта мучила отца.

Вспомнил, как в одно мгновенье, сам он блефанул,

С выдачей благословенья папу обманул.

Исаак подвох притворный проморгал тогда

И не пойманного вора не сослал в Багдад.

Воровство не метастаза – можно пренебречь.

Про раскаянье ни разу не зашла здесь речь.

Сам Иаков уж по зренью инвалид давно,

Дать кому благословенье важно для него.

Дед впервые внуков обнял и поцеловал.

Со значением особым произнёс слова:

«Я сыновьего увидеть не мечтал лица.

Не хотел Господь обидеть и хранил отца,

Райское прибытье в кущи отложил на миг.

Покажи на ощупь лучших отроков твоих».

«В акт святой благословенья правая рука

Гладит тех по голове, кто взгляд на облака

Первым из рождённых бросил прочих сверх голов» -

Думал праведный Иосиф про своих сынов.

К деду вёл их, как просил тот – справа шёл Ефрем,

Слева старший Манассия. Выстроил, затем

Сыновей к отцу, как невод так заводит он,

Первым делом чтоб кто слева был благословлён.

То ли захлестнулся невод, то ли муть в глазах -

Перепутал право с левым старый патриарх,

Руку на Ефрема справа возложил. Как смог?

Древним первородства правом явно пренебрёг.

Первенцем был Манассия, стал как свинопас.

(Для полпредов из России, впрочем, в самый раз.

Не лечебные здесь грязи. Не честной народ

Попадает с грязи в князи и наоборот.

Так один из ниоткуда стал премьер-министр,

Наломал дровишек груду и обратно вниз.

Всплыл полпредом. Мне сдаётся, что его и тут,

Ждать нам долго не придётся, снова бортанут.

Так и есть. В Ума Палате вспомнили о нём,

И возглавил он Главатом: Так – о том, о сём…

Сам росточком явно с вида не баскетболист.

Но с дефолтом этот киндер выкинул сюрприз.

С детства на одном попкорне, мало каши ел.

Древние еврейства корни в нём я разглядел.

Кто Рувим он, Манассия, или же Ефрем?..

Зря его не допросили, заняты не тем.)

Но вернёмся. В ту минуту кто рождён когда,

Всё Иаков перепутал, экая беда.

Хмур Иосиф, как горчицу с перцем проглотил,

А отец не огорчился, вспомнил, как купил

Первородство за похлёбку, брата ублажил,

Раза два всего лишь плёткой после получил

По сусалам от Исава. Буйным был урод,

У кого украл брат славу и возглавил род.

Был покрыт густой тот шерстью – явный атавизм.

Как с таким идти всем вместе в рай-капитализм?

В человеке всё прекрасно быть должно…(Как сон -

С Горьким всё мне стало ясно – тоже был масон!

С Парвусом* дружил отвратным… Нет, не может быть!

Говорит всё об обратном – образ жизни, быт.

Роскошь обличал на вилле, слишком обличил,

Знать за то и отравили Горького врачи.

Славил жизнь певец восстаний, а что быть беде,

Знал один Иосиф Сталин и НКВД,

Что душою не ржавея, умер он не стар,

В этом случае евреев я б винить не стал.).

Племенной их бог уродство исправлял в роду

И глядел на первородство, как на ерунду.

Так теперь – Ефрем был в силе, девушек топтал.

Худосочный Манассия явно уступал

Брату в деле размноженья – видел патриарх

И с таблицей умноженья был всегда в ладах.

«Что бы мне ни говорили – не сменю руки.

Право первородства в силе – верят дураки.

Есть иное измеренье, стать главнее чтоб,

Чем порядок появленья к свету из утроб.

Ставлю я Ефрема выше Манассию чем,

Посильней у парня вышел умноженья член.

От него числом великий вижу я народ,

In God trust ему лишь крикни, он любых сметёт.

Не уснёт в своей постели вечный оптимист,

Всех удавит он за зелень, хоть и не Гринпис».

(Я, конечно, некрасиво деда очернил.

А зачем он Манассию членом обделил?

Настрогал бы много дряни малый золотник,

Лил когда б его хозяин не за воротник.

Половым тогда гигантом сделался Ефрем.

С этим делом у богатых не было проблем.

Хочешь жён топтать как кочет, позабудь про лень,

Прокорми своих охочих да ещё одень.

А у нас – рассол спросонья слабо попросил,

Так устал, что снять кальсоны не хватило сил.

Вырождаемся, однако, мы у синих вод.)

Ставку правильно Иаков сделал на приплод.

Как с естественным отбором – прав тот, кто сильней -

Стал Ефрем с его прибором старшего главней.

Слабый брат по воле деда сделался вторым.

Но и он худой и бледный, клан себе нарыл.

Так благословил дед внуков, милостью своей

Их приблизил в ту минуту ближе сыновей,

К славе приобщил нетленной, выдал все права…

Так Иосифа колена стало сразу два

Из двенадцати, что после обретут успех,

Встав на капитанский мостик будут «Лучше всех».

С Бога ихнего подачи и без трудодней

Замки обретут (и дачи – те, кто победней).

Полагая, что не бросил сына, а вознёс,

Говорил отец: «Иосиф, после наших слёз

Выведет нас Бог отсюда, и, в конце концов,

Снова будут наши люди при земле отцов.

На бесправие не ропщи. Я тебе даю

Право лишнее на площадь, но в чужом краю.

Раз от мора в одночасье спас ты мой народ,

Я дарю тебе участок. Знай, участок тот

Я мечом у аморреев взял у подлецов,

Что обидели евреев на земле отцов»…

Без дальнейшего развитья оборву я речь

Полусловом. Извините, притупился меч.

* Парвус пережил Ленина всего на десять месяцев: он умер в декабре 1924 года, унеся с собой в могилу тайну немецких денег, на которые финансировалась революция.