Пятикнижие. Бытие. Поэтическое прочтение

Глава 44 ч.2 Не красть – не приемлет нация

(Восточные нравы строгие. Славяне не любят власть.

Как могут они убогие у сильного не украсть?

Единством сильна формация, где вор тот же самый мент.

Не красть – не приемлет нация, такой вот менталитет.

На нарах сидеть под следствием не лопнет у них пузырь,

Не сменят они на Грецию билет проездной в Сибирь.

Отмерено здесь на каждого семь бед и один ответ,

И как различать прикажите, что общее, а что нет?

Слэйв – раб по-английски пишется. В транскрипции «славянин»

Нам корень такой же слышится, возможно, и смысл один.

Не вещь, не предмет – орудие, невольник своих страстей

Свободною дышит грудью он, мешок утянув с полей.

Украл, выпил, сел – романтика… Мечтатель, борец, поэт

С вчерашним он пьёт охранником, продавшим свой пистолет.

Свободою не ошпарится тюремный аристократ.

Всяк, кто на чужое зарится, по сути, такой же раб.

Кому же с мозгами куцыми с рабом не претит родство,

Виной тому не коррупция – обычное воровство).

В чужой век попав нечаянно из нашего бытия,

Вернёмся опять к начальнику, к Иосифу и к братьям.

Спустили мешки, завязочки содрали, вдыхая ость,

На зёрна внизу раззявились – дознание началось.

До сумерек чтоб управиться, шманали братьёв толпой,

И в каждой ослиной заднице копался народ тупой.

Устроил всем испытание начальник тот, как дебил,

Прекрасно ведь не знал заранее, где чашу он схоронил.

(Я думаю, в те мгновения пытался он утаить,

Что Осины побуждения – не вина из чаши пить.

Иосиф фуфло задвинул им на скотном ещё дворе,

Но хочет с хорошей миною он быть при плохой игре.)

Свой обыск, начав со старшего, на младшеньком завершил,

Нашёл-таки эту чашу мент, где ранее подложил.

Намедни весь зацелованный здесь Веня столбом застыл

И в смысле, что как оплёванный, он не в переносном был.

Одежду всю, как положено, братья с себя рвут. Мешки

Опять на ослов возложены. Какие уж тут смешки.

Отчаяньем измордованы братья, как пленённый фриц,

В дом Оси спешат оборваны и падают в ноги ниц.

Что стали они дурацкою подставой, грешно не знать.

В коллегию адвокатскую им впору о том писать.

Обман налицо, подложная зацепка – их линчевать.

(Выходит, задумка Божия не в том, чтоб права качать -

В истории тем отметиться, мучителей обличать,

А всё-таки она вертится – в лицо палачам кричать.

Суть промысла в покаянии, привычном для наших мест,

Как должное наказание нести без вины свой крест.

От зла отрешиться вечного – за ближнего пострадать.

Есть выход у человечества: Его ль мудрецам не знать?

Писали не по наитию, рукою Господь водил.

Так Ветхий Завет в развитии суть Нового породил.)

Иосиф ещё в пижаме был, из дома не уезжал.

Возврата братьёв нежданного, похоже, Иосиф ждал.

На каждое своё действие однажды совет спросив

У Господа, на последствия был Осенька прозорлив.

От горечи стрел и радости себя заковал в броню,

Одной был подвержен слабости – чрезмерно любил родню.

Здесь мягко братьям и вкрадчиво деяние их на вид

Он ставит и от обманщиков услышать ответ спешит.

Желания нет нисколечко унизить и обвинить,

Сбежавших с уроков школьников привычно сильней журить,

В курилке что попадаются: «Ведь знали же вы, друзья,

Что истину угадает всю такой человек, как я.

Мгновенно Моё Сиятельство раскроет подлог, обман,

Прознает без замешательства, кто вор, а кто клептоман.

Мне Господом раскрываются все тайны любой страны.

А вам бы не грех раскаяться – в достатке на вас вины».

Судья без судейской мантии дознанье своё ведёт…

(Возможно, то дипломатия, по мне же он просто врёт.

Для древних пассионариев типична своя игра.

На замыслы и сценарии Иосифы мастера.

Какое неравноправие: Ведь в памяти у людей

Осталось – герой и праведник один, а другой злодей.

Один весь в камнях и в золоте все земли себе скупил,

Другой под серпом и молотом век в кителе проходил,

Не вызвалил сына Якова* из плена, не жил с женой,

Порой обзывал по всякому. Другой лебезил с роднёй.

Один всех кормил, без повода в невольники отдан был.

Другой всю державу голодом морил, а народу мил.

Иосифов двух различие я вижу. Тот первый род

Любил свой до неприличия, другой же любил народ.

Сидит иррациональное в подкорке у бытия.

Ментальность национальная у каждого, брат, своя.

В одном торжество духовности, другой же наоборот…

Не люди сплошь, а ничтожности, зато как велик народ.

Толстого и Достоевского при жизни Бог не щадил,

Один страдал эпилепсией, другой греховодник был.

Терзались они и мучились за нас и за них самих,

И ведали не по случаю, что ждать можно от других.

Не наглостью и не смелостью презрели они мундир -

Слезою ребёнка сделались огромными на весь мир.)

Вернёмся же к покаянию за грех, что не совершён.

Иосиф всё знал заранее, вид делал лишь, что взбешён.

Звучала в словах Иудиных готовность на приговор:

«Нашлась у кого посудина, тот без снисхожденья вор,

Подвергнуть его кастрации, в восточный продать гарем.

За грех его на плантациях нам вкалывать на жаре

И с дядюшкой Томом в хижине** в невольниках пребывать,

На милость Отца Всевышнего не вправе мы уповать».

Но нет – на слова Иудины Иосиф упёрся лбом:

«Лишь тот, в чьих руках посудина мне сделается рабом.

Вам, милые соучастники, обратно домой пылить,

Отца, к краже не причастного, на старости лет кормить».

Иуда идёт от табора переговорить один

К Иосифу: «Ты рабам твоим воистину господин,

Достойный венец творения, сильнее, чем фараон.

Так выслушай откровение, пока не прогнал нас вон.

Отец, про кого ты спрашивал, по давности лет стал стар,

Не может без сына младшего он даже открыть амбар,

Порожнего где до чёртиков, пустое прёт через край.

Не боулинг, чай, и всё-таки шары хоть в дому катай.

Разлука для них убийственна. Отца сохранить покой

Есть способ один единственный – сыночка вернуть домой.

Старик по сусекам веничком мучицы бы наметал,

А сын его младший Венечка подмышки его б держал.

С рук зёрнышками кормил бы он Иакова до конца.

Такую, представь, идиллию про батюшку и мальца.

Но ты, господин египетский, про Веню когда узнал,

С пропиской своей и выпиской нас просто замордовал.

Отец сделался невротиком, узнав про сынка отъезд,

Как юноша без эротики, без Вени ни пьёт, ни ест,

Рвёт волосы обесчещенный, кричит в предрассветной тьме:

"Лишь два от любимой женщины сыночка достались мне.

Растерзан зверьём мой старшенький. Случится когда за сим

Несчастье какое с младшеньким – в могилу уйду за ним".

По фельдшера заключению, так искренен его крик -

Случись ему огорчение, уйдёт на тот свет старик.

Утешить хотел я в старости стенания по мальцу.

Его возвратить в сохранности -расписку в том дал отцу.

Спасти обязался отрока, в котором его душа.

Последним я буду потрохом, в обещанном оплошав.

Мне лучше бродить в изгнании иль лагерной пылью быть,

Чем видеть отца страдания и тело его обмыть.

Позволь же мне вместо Венечки рабом твоим, господин,

Тебе послужить маленечко до самых моих седин.

Юнца ж не томи неволею, отправь его в Ханаан

К папаше, ведь братик болен наш, сам знаешь, что клептоман».

Подкорки пласты смещаются в Иосифа голове…

Как семьи соединяются – об этом в другой главе.

* Яков Иосифович Джугашвили (18 марта 1907 – 14 апреля 1943) – старший сын Иосифа Сталина, старший лейтенант РККА.

** «Хижина дяди Тома, или Жизнь среди низших» – роман Гарриет Бичер-Стоу 1852 года, направленный против рабовладения в США.

Глава 45 Иосиф зовёт отца в Египет

Иосиф не мог больше сдерживать слёз,

Вскричал: «Пусть все прочь удаляются!»

Когда его крик прочь всех лишних унёс,

Братьям он своим открывается.

Так громко рыдал, словно Веня утоп

И осиротел вдруг повторно он.

Услышали все Египтяне тот вопль,

Что жили в дому фараоновом,

Слиняли в момент, точно гнали взашей

Их вон депутаты матросские.

И дальше без лишних дворцовых ушей

Пошли объясненья не флотские.

«Я брат ваш Иосиф – свой задал вопрос

Иосиф от мыслей смещения -

Наш жив ли отец?» Но поджали свой хвост

Братья в очевидном смущении.

Любой бы смутился, когда твои дни

Подвесили чушкой над скважиной,

Хоть так поступить, как по-свински они,

Дано от природы не каждому.

Купцам продавая, срубили братья

Под корень мальца как растеньице,

Не думали, что вниз сорвётся бадья

И в жизни всё так переменится:

На дне бочки с дёгтем окажется мёд,

В подвалах найдётся отдушина,

И узник вчерашний у жизни возьмёт,

Что раньше им недополучено.

Неисповедимы Господни пути.

Лишь мёртвый осёл не брыкается.

К Иосифу братья приказ подойти

Ослушаться остерегаются.

В раздумьях стоят – отвезёт их эскорт

В Сибирь или в Древнюю Грецию?

Читает им Ося не то приговор,

Не то богословскую лекцию:

«Представьте, братишки, что я – это брат,

Измученный вами и проданный

В Египет тому лет пятнадцать назад,

Спасибо, что не изуродован.

Дождями Египта живая вода

Меня окропила по случаю,

Господняя воля прислала сюда

Для вашего благополучия.

Не вы меня продали в рабство – вам Бог

От смерти прислал избавление

За ваши грехи, ибо мне не слабо

Убить вас в любое мгновение.

Когда не отдал я вас в руки толпы -

То Бог заступился за грешников,

Иначе бы вы полегли, как снопы -

Жиды, по понятиям здешним, вы

Источник несчастий, всех зол на земле,

Причина невзгод и превратностей.

Но пейсы вам стричь не придётся, как мне -

Со мною вы здесь в безопасности.

Не будет Египта голодная рать

Серпом угрожать вам и молотом.

Пять лет у людей сил не будет орать,

Оралам ржаветь и безмолвствовать.

Какие несчастья нас ждут впереди,

Дал Бог мне провидеть заранее:

Два года уже хлеб земля не родит,

Ещё на пять лет испытания

Нам посланы свыше, но их пережить

Должны мы, стерпев измывательства

И выжив в неволе, наверх доложить

О выполненном обязательстве.

В голодные годы народ свой спасти

От Бога досталась мне роль моя.

Его сверхзадача, Писанье гласит,

Плодить нас со скоростью кроликов.

Не самая лучшая в мире родня,

Но род через вас продолжается

(Хоть рыло Иуде набить за меня,

Конечно же, не возбраняется,

Рувима и прочих из вас подлечить…),

Но в целом я к вам не в претензии,

Досталось без конкурса мне получить

На ваше спасенье лицензию.

Господь всемогущий своим сапогом

Меня здесь поставил начальником.

Легко я покинул отеческий дом,

Короткое вышло прощание.

Когда получал я от Бога пинок,

В канаве лежал, вами связанный,

Вы лишь исполнители Божий сапог

Лизали и жиром намазали.

Теперь отправляйтесь к отцу моему,

Скажите: идёт пусть, не мешкая,

В страну, где Иосиф, правитель в дому,

Зерно полной мерою вешает.

Насколько в Египте Иосиф велик,

Отцу по дороге расскажите.

На новое место пусть едет старик

С узлами его и с поклажею.

На лучшей земле я его поселю

И всех, кто с ним вместе прикатится.

В голодных пять лет дом его прокормлю,

Не дам обнищать и растратиться».

Растроганы речью все были до слёз -

Оправдано действо их мерзкое.

Настал, я сказал бы здесь, апофеоз,

Да слово, увы, не библейское.

На Венину шею Иосиф упал

И плакал о прошлых страданиях.

Из рук его Венечка не выпускал,

Сам бился в таких же рыданиях.

Всех братьев Иосиф перецеловал,

Был искренне рад, а не выпивши.

Когда же эмоций закончился шквал,

Они говорили на идише.

Досель иноверцам привыкшие льстить

С Иосифом вновь стали смелыми,

Вкруг восемь плясали, что без двадцати,

И «Хаву Нагилу»* заделали.

А утром в семь сорок, как смену сдавать,

Царю доносили дневальные,

Что братья, коверкая страшно слова,

Балдели от пьянства повального.

Винились, но не тяготились виной

Как завсегдатай вытрезвителя,

И не было женщин средь них ни одной,

Что тоже весьма подозрительно.

(Когда крик Иосифа лишних унёс,

Не все, знать, покои оставили.

К утру уж готов был на Осю донос

От тех, кто крутились под ставнями.

А может, прослушки, жучки, провода

Скрывались под вазой с пионами.

С начала истории люди всегда

Наушничали и шпионили.

И лишь президент из страны дураков

С дним недоумком проплаченным

Отдали секретную схему жучков

И не были за руку схвачены.)

Иосифа вызвал к себе фараон,

Своей не скрывающий радости.

Прохладный для вида, но ласковый тон

Журит за вчерашние шалости:

«Случился вчера у евреев приход.

За их поведение хамское

Скажи ты братьям, чтоб навьючили скот

И в землю пошли ханаанскую.

Гуляют повесы, «Нагилу» поют,

Вдали от семейства им горя нет.

А в жаркой степи, где шакалы снуют,

Отец их некормленый сгорбленный

Сынов ожидает… Детей пусть возьмут,

Рабынь, жён, девиц попристойнее

И в полном составе ко мне приведут -

Все вместе они поспокойнее.

Мне проще евреев держать под рукой,

Чем где-то там гайки завинчивать.

Еврейский народ за великой рекой

Излишне порой предприимчивый.

(Рекой той мог быть Нил, Евфрат, Иордан

Да хоть бы и Шилка с Тунгускою…

Из всех многочисленных рек разных стран

Бог выбрал великую русскую.)

Отдам им владеть всем, что водится здесь.

Забудут голодные ужасы

И будут они тук земли лучшей есть

(Здесь в смысле плодов, а не гумуса).

Тебе мой приказ: обеспечить братьёв

Ослицами и экипажами,

Пока не свезут весь свой род под мой кров,

Не пьянствовать им и не бражничать.

Отца заберут пусть и скарб весь из хат,

Не трогают лишь перекрытия.

Всё лучшее, чем наш Египет богат,

Получат они по прибытию».

Как этносы двигать, Иосиф узнал.

Не вредно дружить с фараонами.

(Иосиф другой чуть поздней за Урал

Народ повезёт эшелонами.

И будет считать верстовые столбы

Потерянное поколение,

В голодной степи обустраивать быт

С одним топором на селение.)

Обделали всё, как велел фараон

В согласии с волей Всевышнего.

По меркам иным – их в один бы вагон,

И больше б о них мы не слышали.

А так, мчат братишки в пыли колесниц

Счастливые и окрылённые.

Иосиф им выделил двадцать ослиц,

А Венечке выдал подъёмные.

Навьючил он десять ослиц для отца

Сплошь лучшими произведеньями.

(Я думаю, что вывозил неспроста

Иосиф Египта творения.

И если чуть позже коллекционер

Шедевр увозил в метрополию -

То первым Иосиф всем подал пример,

Как вещь сохранить для истории.

Сегодня понятно и для дураков,

Что время наступит ужасное,

Когда достояния прошлых веков

Уйдут с молотка в руки частные.)

Ослиц так навьючить Иосиф велел

Зерном, фуражом и галетами -

Папаша и вдвое бы меньше не съел

За плавание кругосветное.

Братьям путевой Ося выдал паёк,

Домой чтоб явились опрятными -

Одежд перемену, кальсоны, бельё,

А Венечке выдал аж впятеро.

Что мальчик описаться будет не прочь,

Иосиф провидел заранее.

К тому же Иуда, чтоб с чашей помочь,

Юнца обвинил в клептомании.

Братьёв отсылая, Иосиф велел,

Чтоб те по дороге не ссорились,

Наверное, вспомнил, какой беспредел

Они ему раньше устроили.

За Веню особенно переживал,

Домой снаряжая рачительно.

Ведь в триста серебряников капитал

По тем временам был значительным.

Вернуть эту сумму Иосиф тогда

Мог, разве что, с рынка лишь птичьего

И то, если бы он всех братьев продал

Поштучно за цену приличную.

(Когда птичий рынок решили убрать,

В Москве сквернословили матерно.

Напрасно – ведь в области проще продать

И нового взять гасторбайтера.)

Пришли из Египта братишки к отцу,

Одежды с себя едва сбросили,

Военнообязанными на плацу

Докладывают об Иосифе.

Мол, жив наш Иосиф, в Египте стоит

Над всею землёю владыкою.

Но сердцем смутился почтенный семит,

Не верит он в радость великую.

Не верю – кричит Станиславский-старик

На шутку сынов неудачную.

Такой был у мэтра, держу я пари,

Конфликт с Немировичем-Данченко.

Когда ж рассказали отцу шутники

Египетские все подробности,

Царя колесницы промчались легки,

Ослицы мешки свои сбросили -

Поверил старик, оживилась душа,

Иакова дух приободрился.

И вот уж воистину жизнь хороша,

Раз есть основанья для гордости.

«Коль жив мой Иосиф в Египте и крут

И слава его не кончается,

Пойду и увижу, пока не умру…» -

Иаков в отъезд собирается.

Евреи с Иаковом в здравом уме

В Египет уйдут не под пиками,

А верить Писанию, жить в той тюрьме

Им впредь до Исхода великого.

* Еврейская песня, написанная в 1918 году собирателем фольклора Авраамом Идельсоном на хасидскую мелодию.

Глава 46 Египетский антисемитизм

Взял Израиль всё своё без остатка

В путь и в Версавию свёз,

Богу отца своего Исаака

В жертву барана принёс.

До государств, их полиций, законов,

Жить не дающих совсем,

Каждое племя другим без урона

Свой почитало тотем,

Дух возводило до статуса бога.

Тот среди прочих богов

Жил, никого не цеплял и не трогал,

Был лишь со смертным суров.

В рамках приличий общинных туземцев

Дух первобытный держал.

До исступленья шаман в ритме скерцо

Бился, дрожал и визжал,

Словно свиньёй самого его режут,

И затихал как в гробу,

Чтобы в испуге тупые невежи

Не нарушали табу.

Требовал дух приношений, почтенья,

Вкусною пищей прельщён,

На государственном был попеченье

До государства ещё.

Род Израиля возвёл дух в кумиры,

Прочих послал на покой,

Сделав свой дух Повелителем мира,

Стал при нём правой рукой.

Бог племенной говорил Израилю:

«Быть мне с тобой до конца,

Ведь среди прочих богов изобилья

Бог твоего Я отца.

Смело в Египет иди, благоверный,

Там вблизи Ниловых вод,

Как дрозофила для опытов скверных,

Твой расплодится народ.

Выведу всех Я обратно тропою

Тайною, но без тебя.

Очи отцовские твёрдой рукою

Сын твой закроет скорбя.

Будет тем сыном воскресший Иосиф,

Свет из-за плотных гардин.

Так что иди в Израиль и не бойся,

Сын там большой господин».

Так получив из подкорки виденье,

Что родовой с ними Бог,

А не простое недоразуменье -

Бросить Версавию смог

И покатил батя на колесницах

Тех, что прислал фараон,

В край, где Иосиф святую водицу

С Нила повычерпал вон,

Праздный Египет заставил трудиться,

Всех тунеядцев словил,

Край на семь лет обеспечил пшеницей -

Менеджмент осуществил.

Ждёт фараон скотоводов-семитов

В край хлеборобов принять

И в дополненье к обильному житу

Животноводство поднять.

Вспомним, что всё на земле развивалось

С точностью наоборот.

Каин братишку убил коленвалом,

Авель был животновод.

Прежде овечка по склону бродила

Вслед за своим пастухом,

Травку одну лишь землица родила,

А уж пшеничку потом.

(Скот свой домашний народ наш сердитый

Наотмашь бьёт не со зла.

Раньше для цели подобной семиты

В доме держали козла.

Позже фабричный рабочий поддатый,

Вспомнив про птичек в раю,

Будет лупить, как скотину когда-то,

Бедную бабу свою.

Ночью, шатаясь от водки и дури,

Станет сбивать он столбы.

Крепко сидит в гегемона натуре

Брошенный им сельский быт.

Утром понуро уйдёт без прощенья

В цех, где штамповочный пресс…

Горький опишет не без возмущенья

Смены традиций процесс.

Как очутились мы в социализме,

Всем нам поможет понять

Горького опус, роман-катехизис

С кратким названием «Мать».

Разъединила свинья в опоросе

Всех пролетариев стран,

Не потому ли наш славный Иосиф

Так ненавидел крестьян?)

Дома Иакова душ поимённо

Пересказать не рискну,

Кто был из чресл его произведённый,

Кто, как Шипилов*, примкнул.

Если еврей не хотел в своей спальне

Род продолжать за двоих,

Всех чужеродных обряд ритуальный

Мог переделать в своих.

(Глядя на наших бездетных девчонок,

Надо ли их осуждать?

Им от пришельцев и жёлтых, и чёрных

Скоро придётся рожать,

В деторождение вклад их весомый,

Но доминантен наш ген.

Женские игреки, бишь хромосомы

Чужды больших перемен.

С наших полей прочь сойдёт гематомой

Иноязычная рать,

И не придётся к обряду святому

Нам на Руси прибегать.)

Переселенцев, осевших в Египте -

Семьдесят наперечёт.

Жёны сынов в той Иакова свите

Здесь, извините, не в счёт.

(Несправедливо, но всем феминисткам

Следует всё же признать,

Что на движенье к свободе всех сисек

Было евреям плевать.)

С картой зелёной тогда вновь прибывших

Определили в Гесем.

Статус евреев, кочевников бывших,

Стал непонятен совсем:

То ли тот город в провинции где-то

Был им дарован тогда,

То ли в еврейское первое гетто

Прибыли те господа.

Крупный и мелкий с земли Ханаанской

Скот привели пастухи,

Жизнью готовые жить пуританской

В их поселеньях глухих,

Нос не казать в близлежащую местность

И не выказывать вслух

Профпринадлежность свою, ибо мерзость

Для египтян был пастух.

Овцы ли тех раздражали иль козы

С малой нуждой у воды

Нила святого, но вечно угрозы

Слышал от них поводырь.

В лунку попав от копыта, крестьянин

Падал с корзиной, юзил.

Бедных евреев грозил египтянин

Всех утопить в той грязи.

Так появился не сразу, не сдуру

Древний антисемитизм,

На фолианте древнейшей культуры

Их родовой экслибрис.

Это, представьте, ещё до прихода

Монотеизма в тот дом

Были семиты уже неугодны.

Что же случится потом?

Как поведут себя те египтяне

Впредь, когда их оберут?

Кто одеяло сильней перетянет -

Свой недоумок иль плут?

(Если еврея прогнать из-под крова

Для египтян не каприз,

Чем же отличен от прочих махровый

Наш вековой экслибрис?

Смыть невозможно палёною водкой

То родовое пятно.

Будучи выкрестом и полукровкой

Твёрдо я знаю одно:

В чём юдофобства сегодня основа

Для россиян – хрен один,

Будь оно следствием жизни хреновой

Или одна из причин

Жизни такой. Объяснений не нужно.

Не отрываюсь от масс.

Если всего лишь других я «не хуже»,

Мне «Лучше всех» как балласт.

На интеллект не держать нам экзамен,

Сами себе господа.

Наше извечное «сами с усами» -

Главная наша беда.

Мало в отчизне случилось мудрейших

Лиц на квадратный аршин.

Мы положение это с древнейших

Лет переделать спешим.

Богу молиться вы дурня заставьте -

Он себе лоб расшибёт.

С чёртом контракт заключили с доставкой

Мы на столетья вперёд

На иноземцев. Фортуны любимцы,

Каждый второй – прохиндей,

К нам потянулись ворюги, мздоимцы

Рангов любых и мастей.

Рюрики (правда, они под вопросом)

Наш захватили престол,

В нос говорить научили с прононсом

Люд наш гундосый, простой.

Пётр отличился с германцев доставкой,

Горькую за воротник

Лить научил от житухи несладкой -

В этом наш царь был велик.

Не уставали в нарядах царицы

Тешить свою ерунду

И научили большие столицы

Петь под чужую дуду.

Царь-реформатор из этой породы,

С ним приключился скандал.

Дал он народу понюхать свободу,

А вот Аляску отдал

В долг за неполные два миллиона

(Розыгрыш двух лотерей).

Был царь на службе тогда у масонов,

А где масон, там еврей.

Ложи оркестр свой представили сводный,

Дружно сыграли этюд…

Хрен у народа от этой свободы,

А вот Аляска тю-тю.

Как им разрушить империю дважды,

Надо ль евреев учить?

Эти ужастики юношам важно

Знать как «Великий почин»**.

К гибели лучшей страны не однажды

Нам приложившимся всем

Стоит взглянуть на египетских граждан,

Сдавших евреям Гесем.

Не были нас египтяне мудрее.

Дабы отчизну спасти,

Всё, что тогда дозволялось евреям -

Только скотину пасти.)

Как бы то ни было, семьдесят душ им

Царь дал приказ расселить.

За исполнительность мерзость заблудших

Следует нам извинить.

В МИДе формальности Ося уладил,

Белкой крутясь в колесе.

На колеснице своей, на ночь глядя,

Прибыл Иосиф в Гесем,

Шею отца обнимает вампиром,

Плачет часов до семи.

Произошло и без телеэфира

Соединенье семьи.

Сына с отцом свела воля Господня,

Не расставаться им впредь.

«Раз я лицо твоё вижу сегодня,

Завтра могу умереть» -

Сына Иосифа крепко обнявши,

Так говорил патриарх.

Ангел-хранитель, на саммит взиравший,

Щурился на небесах

От ветродува из знойной пустыни

И охранял встречу, чтоб

Мир не нарушил сбежавший с России

Или иной юдофоб.

Можно скончаться по разной причине,

Бренна и трепетна плоть.

Только об истинном сроке кончины

Не извещает Господь.

С чёрною меткой с небес к патриарху

Не прилетал херувим.

Служб, отпеваний и тризны с размахом

Мы подождём вместе с ним.

* Дмитрий Трофимович Шепилов – генерал-майор, фронтовик, ученый-экономист, политик, советский государственный деятель. 22 июня 1957 года на Пленуме ЦК КПСС родилась формулировка «антипартийная группа Молотова, Маленкова, Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова».

** «Великий почин» – это название статьи В. И. Ленина, в которой воспевается героизм рабочих в тылу.