Шесть с половиной недель

6

– У Вас сейчас придут кровь брать, медсестра освободится, посидите, подождите, – подошла Вера-тёзка, молодая женщина вздохнула и присела на стульчик возле стола для забора крови. Ждала. Довольно быстро появилась полненькая медсестра в маске с кучей пробирок на металлическом подносике.

– Как много пробирок, – насчитала шесть штук Вера.

– Так положено, – отозвалась медсестра, затягивая жгут на правой руке пациентке. – Поработайте кулачком, хорошо, а теперь зажмите, – и воткнула иголку в вену.

Самое неприятное – было терпеть смену вакуумных пробирок, в момент нажатия.

Терпеливо перенеся процедуру, Вера зажала руку в локте. Она себя знала – чем сильнее зажать, тем меньше вероятность, что появится синяк.

– Проходите сюда, – медсестра указала на дверь. Вера подхватила одной рукой вещи и прошла вперёд.

Молодая женщина попала в большой холл, где её встретила другая медсестра.

– Присядьте на диван, сейчас определим, куда Вас положить, – и куда-то ушла, оставив новую пациентку отделения совсем одну.

Вера увидела большой диван приятного светло-зелёного цвета, села, снова ожидание. Самое время позвонить мужу:

– Алло, Глеб, меня оставили в больнице…

– В смысле оставили? Ты сама осталась, могла и домой уехать!

– Не могла, не хочу спорить.

– Ну вот, как мы теперь без тебя будем?

– Справишься, я в тебя верю. Ты Асю забрал?

– Забрал, забрал, сейчас дорогу будем переходить, так что давай потом звони!

– Я вас люблю.

Вера положила телефон в сумку и огляделась вокруг. Стойка администратора, за ней три окна, одно приоткрыто: свежий воздух с улицы проникает внутрь помещения. Много цветов в горшках на полу. У стены напротив стояло кресло такого же зелёного цвета. Дверь лифта. Зеркало за спиной Веры на стене. И… Что это? На столике у кресла – фотография, с которой на Веру смотрела молодая светловолосая улыбчивая женщина. Фото было перетянуто чёрной полоской… Рядом ваза с красными розами. Четыре штуки. Час от часу не легче. Вера тяжело вздохнула. В висках застучало, голова разболелась, перед глазами всё поплыло, слабость навалилась, Вера попыталась прилечь на диванчике. В голове крутилось: Зачем это здесь? Зачем видеть пациенткам – беременным с угрозой прерывания – таким, как Вера – эту картину? Всё можно понять. И коллег, которые работали с этой женщиной, и что дань памяти, но тут… Вере не хотелось видеть такое ни сейчас, когда с ней случилась её беда, ни завтра, когда настанет утро. Не хотелось видеть… Лишнее напоминание о смерти. Психологическое издевательство.

Из задумчивости Веру вывел голос подошедшей медсестры:

– Пока определяем, куда Вас положить, сходите на Узи, вещи свои здесь на диване оставьте, никто не возьмёт. Вас ждут прямо сейчас. Спуститесь по лестнице на первый этаж и направо дверь увидите, войдёте и по коридору снова направо, табличка будет «кабинет Узи», увидите.

Молча и внимательно выслушав наставления, Вера пошла по указанному маршруту. И вспомнила эту лестницу: «Дежавю прямо какое-то», – удивилась женщина. А потом резко вспомнила, как пять лет назад она спускалась с четвертого этажа сюда на свидание с мужем, когда лежала беременная Асей. «Как всё связано: разные отделения, а переходами попадаешь из одного в другое». Вера быстро нашла кабинет Узи, нет очереди, заглянула и женский голос откликнулся:

– Да проходите, ложитесь, – врач уже готова и ждёт у монитора.

Сердце бешено стучит, Вера волнуется, но темнота кабинета действует успокаивающе. Датчик внизу живота, доктор напряжённо смотрит в экран.

– Последние месячные когда были?

– 30 мая…

– Ребеночек в матке. Ребеночек живой, сердцебиение есть.

– Слава Богу, – шепчет Вера, облегченно выдохнув.

– Беременность 6-7 недель.

Врач включает звук, и Вера впервые слышит стук сердечка Ляли: «Тухи-тухи-тутух».

Улыбка и слёзы радости одновременно на лице, Вера будто ожила:

– Один, точно?

– Да, один. Точно. У Вас у кого-то в семье есть двойня?

– Да, у прабабушки, даже дважды была.

– Беременность шесть-семь недель. Гематома. Размеры напишу в заключении. Вот Вам салфетка, вытирайте живот. Одевайтесь.

И вот Вера уже идёт наверх по лестнице, возвращаясь обратно в отделение гинекологии, держит в руках заключение на одном листочке, которое, конечно, прочитала. Гематома, что это? Как синяк что ли? Кровь скопилась? Надо не забыть, узнать всё у врача.

7

Вера вошла в дверь палаты, медсестра следом:

– Вот здесь располагайтесь, там тумбочка, – и она указала на кровать прямо рядом с дверью палаты, Вере даже идти дальше не надо было, всё, пришла. В палате было темно – свет потушен- только полоска из коридора освещала пространство возле Вериной кровати.

– Но тут чьи-то вещи, – вдруг заметила Вера.

– Сейчас всё уберу, постель Ваша с собой? Стелите, а в тумбочке оставьте как есть, подвиньте вещи, если надо. Девушку сегодня на операцию увезли, завтра зайдёт, заберет своё.

Вера сидела как в тумане: своя постель, увезли на операцию… а что если…

Тут она опомнилась и быстро спросила:

– Постель должна быть своя? Но я не знала, не взяла с собой…, – растерянно лепетала Вера. Что ж ей теперь на голом матрасе лежать?

– Хорошо, сейчас я посмотрю вроде бы оставался последний комплект. А родственникам позвоните, попросите завтра привести, а то у нас с постельными комплектами напряжёнка, – и медсестра скрылась за дверью, но быстро вернулась с чистым бельём.

«Не белое, и то хорошо», – подумала Вера, принимая из рук небольшую стопку цветной ткани. Вера терпеть не могла в больнице белое постельное бельё. Халат да, пусть будет белый. Хотя ей так понравился бордовый брючный костюм на докторше, которая её осматривала в приёмном отделении. Бордовый – был любимым цветом Веры. Но вот белые простыни… такую тоску наводили, просто настроение сразу исчезало, испарялось и сразу делалось так плаксиво, что хотелось сбежать из больницы. А бежать сейчас никуда нельзя. Лежать. Только лежать. Хорошо, что сейчас цветные простыни… и пододеяльники тоже. Обо всем этом Вера думала, расстилая на матрасе выданное «казенное» бельё.

Нда… В тумбочке, что была рядом с кроватью, было полно женских принадлежностей. «Той пациентки, что увезли на операцию», – догадалась она, ну конечно, с собой не разрешили взять. Куда ж тут впихнуть Верин пакет?

Почему-то сразу вспомнился эпизод с молодой девушкой, которая так рьяно толкала свою сумку, пытаясь сделать так, чтобы всё же поместить её в нижний отсек тумбочки, что задняя стенка просто выломалась и отвалилась. Этот случай Вера запомнила как самый забавный из того, что происходило в больнице, в которой она лежала с первой новорожденной дочкой.

Вера открыла верхний выдвижной ящик тумбочки: «Золото! Цепочка и колечко, – сразу бросилось в глаза, – наверное, не разрешили взять на операцию, скорее всего… Ммм… главное, чтобы не пропало, – озабоченно размышляла Вера, – а то неровен час еще обвинить могут, а мне сейчас нужен покой, стресс противопоказан», – мысли вихрем пронеслись в голове, Вера тревожилась из-за того, что место оказалось как будто занято, хотя ей медсестра и объяснила, что девушку после операции переведут в другую палату, там она и останется, сюда не вернется, только вещи завтра заберет.

Вера вышла из палаты и подошла на медицинский пост. Благо идти было недалеко, всего лишь за дверью направо и вот стойка-столешница, за которой сидела и писала в большой тетради женщина в белом халате.

– Знаете, извините, что отвлекаю, но там, в тумбочке, сумка и золотые украшения, может, их куда-то надо на сохранение сдать? – Вера специально решила предпринять такую тактику: и про сумку и про золото заявить, чтоб знали, что она предупредила и чтоб все в палате слышали, а то мало ли что…

– Так Вы положите всё в сумочку, а я сейчас освобожусь, отнесу пациентке в палату, куда её там определили…, – и медсестра вновь принялась заносить записи в какие-то бланки.

– Угу, спасибо, – Вера обрадовалась – хотя бы насчет чужих вещей не будет переживать. Немного напрягало, что она должна была сама убрать эти вещи в чужую сумку… Вера очень не любила трогать вещи других людей, не свои, после одного случая, произошедшего с ней в детстве.

Это был далекий 94-й год и Вера с сестрой гостили у одних друзей своих родителей, впрочем, у них была дочь Аля примерно возраста Веры и они тоже дружили. Их встречи всегда проходили весело: они вместе подшучивали над младшей Вериной сестрой, устраивали баталии или танцы, книжные читалки с юмористической неожиданной концовкой. И как-то так произошло, что играя в царевен, Аля достала фамильное украшение своей прабабки: очень красивый перстень с крупным малиновым камнем. Вере он очень, прям очень понравился. После игры проследила за Алей и заметила, куда та положила перстень, и уходя домой незаметно вытащила его и забрала с собой. Нет, Вера не хотела его возвращать. И нет, она не думала, что украла чужую вещь – убедила себя, что Аля, её подруга, не стала бы возражать, чтобы он был у Веры, она придумала и хотела верить, будто Аля сама его ей отдала, хотя на самом деле всё было совсем не так. У себя дома Вера места себе не находила. Её как будто что-то жгло изнутри, не давая успокоиться и насладиться, как всегда, семейным вечером. Она не могла ничем заниматься, ни на чем сосредоточиться: ни книга, ни танцы её не удовлетворяли. За уроки так и не села, не могла ничего понять, голова была занята только мыслями об оправдании Але, если та что-нибудь заметит, а Вера уже была уверена, что заметит обязательно пропажу перстня, если не Аля, то её мама, или бабушка, и что тогда? Бабушка старенькая к тому же… Так металась и мучилась Вера от раздиравших её мыслей и чувств весь вечер, а к ночи, ложась спать, твёрдо решила отдать обратно перстень Але. Как ни странно, только приняв такое решение, Вера ощутила, как огонь внутри неё ушёл, и стало спокойно. Так Вера в восемь лет впервые ощутила на собственной шкуре (или правильнее выразиться душе) муки совести. Это были именно муки, которые продолжились на следующее утро, когда относила перстень Але. Как только Вера достала его со словами:

– Извини, Аль, я решила, что можно взять поиграть домой, очень хотелось…

Она не успела закончить свою покаянную речь, лицо Али вытянулось от удивления, выхватив перстень из рук Веры с криками: «Мама! Мама! Перстень нашелся!», – убежала в соседнюю комнату. – Его Вера взяла поиграть! – восторженные крики донеслись до Вериного уха, она сидела красная как вареный рак.

Затем был совместный чай и благодарности, что вернула перстень:

– Он же ещё от прабабушки моей достался, – со слезами говорила тётя Галя, Алина мама.

А Вере сквозь землю хотелось провалиться. Она чувствовала себя не меньше чем воровкой, лгуньей, а её ещё и благодарят. Хорошо, что нашла силы прийти и вернуть перстень. Уф-ф!

С тех самых пор Вера зареклась брать чужое. Вот, а теперь с неохотой и очень осторожно при свидетелях (всё же остальных пять кроватей в палате были заняты женщинами) вытащила из первого выдвижного ящика тумбочки золотые украшения и небольшую темно-синюю сумочку. Ещё хорошо, что снаружи был замочек, Вера расстегнула его и вложила цепочку и колечко. После этих манипуляций ещё раз сходила на пост и попросила медсестру забрать сумку и передать её хозяйке.

Вера кое-как, путем небольших перестановок разместила и свои вещи в тумбочке. Поняла, что до сих пор сидит в ветровке, сняла её и повесила на крючок возле входной двери, туфельки заменила на тапочки, пакет положила в шкаф, прошла к кровати обратно, сняла юбку и футболку, надела ночную рубашку и залезла под простыню. Сколько сейчас времени? Ого, уже девятый час, не удивительно, что свет потушен, и соседки по палате спят. Говорить ни с кем не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Вера закрыла глаза. «Всё будет хорошо, всё должно быть хорошо. Господи, пусть всё будет хорошо». Вера легла на левый бок и положила правую руку на живот. «Ляля, Ляля, будь живой! Живи, Ляля!».

«Всё-таки, когда пузо уже есть как-то увереннее разговариваешь с ребенком», – размышляла Вера, – «а когда пуза нет… Но Ляля уже там, хоть ещё и пуза нет и незаметно ничего. Надо всё равно разговаривать, Ляля же там…», – наглаживала живот Вера.

Почему-то ребенка она называла Лялей, так само получилось, специально не придумывала имя ребенку.

Открыв глаза, Вера оглядела палату. Отметила, что комната очень большая и стала считать койки. Одна у противоположной стены рядом с холодильником (о! холодильник, значит можно покупать продукты в палату), вдоль другой стены два окна и три кровати, ещё одна рядом с Вериной (разделяла их тумбочка и всего шаг). Итого шесть кроватей. «И шесть! человек!» – с ужасом вспомнила детскую больницу, в которой Вера от тесноты, стресса и постоянного младенческого плача чуть не сошла с ума (пять человек и пять детей в двадцати квадратных метрах). Тут же всё было по-другому: только беременные и палата настолько просторная, что можно танцы устраивать. «Ещё и раковина в палате, можно здесь умываться», – отметила Вера и закрыла глаза, чтобы поспать. Но тут вошла медсестра:

– Иванова, пройдите в ординаторскую, Вас доктор ждёт.

Вера удивилась, что так поздно врач на месте и зовёт её, она медленно спустила ноги с кровати, нащупала тапочки, надела халат поверх ночной рубашки и вышла в коридор.

– А где ординаторская у вас тут?

– Прямо по коридору и налево, там написано.

Вера прошла вглубь коридора, рассматривая таблички, в основном это были номера палат, но вот и ординаторская, дверь приоткрыта.

– Здравствуйте, можно?

– Да, заходите, Вера Михайловна, присаживайтесь. – Это была та самая докторша в бордовом брючном медицинском костюме. Что-то восточное было в её внешности. Худая, высокая, четко произносила каждое слово, оттого казалось строгой и очень серьёзной, будто всем своим видом показывая – без шуточек тут. Вера сидела на стуле сбоку врачебного стола и смотрела на часы, стрелка ползла к десяти вечера.

– Я пригласила Вас, чтобы обсудить с Вами лечение. Вы будете получать дюфастон и транексам в капельнице, это кровоостанавливающее, – предвидя вопрос, пояснила врач.

– А без дюфастона никак нельзя? – Вере вспоминался разговор многолетней давности с девочками о вреде искусственных гормонов.

– Нельзя, – отчеканила врач. Ещё йодомарин, но он у нас закончился, поэтому попросите родственников передать Вам его и фолиевую кислоту.

– У меня есть с собой, я взяла из дома…

– Какая дозировка?

– Кажется 1 мг.

Врач кивнула головой о чем-то думая.

– Пусть будет такая, обычно мы меньше даём, но как Вы их делить будете? Таблетки же маленькие. Неудобно. Поэтому такие оставляем.

«Свои не предлагают», – подумалось Вере и тут же спросила:

– А что такое гематома?

Доктор сложила руки клубочком:

– Вот это плодное яйцо, оно крепится к стенке матки. Если происходит дисбаланс или нехватка гормона прогестерона, то плодное яйцо начинает отслаиваться, образуются гематомы в том месте, где произошла отслойка, и это место кровит.

– Скажите, а почему так произошло со мной? – задала наконец-то мучивший её вопрос. – Вроде бы всё так хорошо начиналось, а потом раз! и кровотечение…

– Этого Вам никто не скажет…, – врач смотрела Вере прямо в глаза. – Почему раньше не возникало проблем забеременеть, а сейчас женщины забеременеть не могут, выносить не могут…

Вера сидела расстроенная.

– Но мне поможет лечение?

– Мы сделаем, что в наших силах, но Вы тоже должны постараться: режим не нарушать, предписания выполнять.

– Хорошо, конечно! Я буду выполнять, я так хочу этого ребенка…

– Ну и замечательно, а сейчас идите, отдыхайте, завтра медсестра даст Вам направления на анализы, сдадите до завтрака на голодный желудок.

– А куда идти?

– Завтра медсестра Вам всё расскажет.

– Хорошо, спасибо! – и Вера потихонечку поднялась со стула, вышла в коридор и поплелась в палату, на «свою» койку.

Из приоткрытого окна, что находилось над Вериной головой, когда та лежала, проникал легкий прохладный ветерок, он напомнил ей, что уже наступила ночь. Этот бесконечный неприятный день закончился.

«Как бы не продуло, – сквозь сон подумалось Вере, – надо прикрыть окно». Так как кровать стояла прямо возле двери палаты, а свет в коридоре почему-то не был переключен в ночной режим, как иногда бывает в больницах, он проникал в палату и мешал Вере спать. Лампы гудели. Вечером этого звука не замечаешь: всё и так заполнено различными шумами, а вот ночью, когда всё затихает… Она вообще была чувствительна к внешним раздражителям, а сейчас в её состоянии, ещё и ночью, особенно. «И почему свет не потушили?!» – уже с раздражением подумала Вера. Очень не хотелось вставать, слабость давала о себе знать, но свет, который бьет в глаза, мешает, не может же она спать всю ночь на одном и том же левом боку (с её хроническим остеохондрозом конечности затекали, приходилось всю ночь ворочаться). Всё же заставив себя встать, Вера прикрыла дверь (а заодно и окно, из которого дул ветер), улеглась снова. Блаженно закрыла глаза и даже улыбнулась, стала засыпать.

Не прошло и десяти минут, как дверь в палату открылась, и хлынувший поток электрического света, снова разбудил Веру.

– Зачем дверь-то закрыли, – пробурчала появившаяся медсестра и вернулась на свой пост, что находился справа от выхода из палаты.

«Не положено, значит, дверь закрывать», – Вера расстроилась, придется терпеть. И перевернувшись на левый бок, пыталась в который раз заснуть. Но мысли не спали, тревожа Верину душу: «Девушка до меня на этой кровати лежала, можно сказать, кровать остыть не успела, как положили меня, на операцию её увезли… Что за операция? А что если…» Вера резко прервала поток мыслей и не стала додумывать, что там если. Вдруг вспомнилась история-полу-анекдот. В гос.больницу поступает человек и он заявляет, что будет лежать только на той кровати, на которой никто не умирал… Разумеется, его приводят в палату и указывая на кровать клятвенно заверяют, что уж на ней-то точно никто, никогда не умирал. Наивный человек верит, а мед.персонал уходя от него, посмеивается, мол, где ж столько кроватей-то набрать. Вот и Вере совсем не хотелось лежать на кровати, с которой незнакомую ей женщину увезли на операцию. «Что за операция? А если…?». И тут же остановила себя, отогнав грустные мысли. «Главное, чтобы когда вернётся, не ругалась, что я вещи её в тумбочке сдвинула». Ей совсем не хотелось конфликтов. Кто её там знает, люди такие разные – кому-то пустяк, а кому-то и скандал из-за ерунды. Эти мысли утомили молодую женщину, усталость увлекла Веру в сон.

8

Утром Веру разбудила медсестра:

– Меряйте температуру, – и положила электронный термометр на тумбочку.

– Ууу, – потерла глаза, взяла телефон, открыла – 6 утра, «вот и поспать не дали».

Пи-пи-пи… – разнеслось по палате. Шесть человек измерили температуру своего тела. Вера посмотрела на маленькое окошечко, в котором высветились цифры: 37,2 С, затем положила термометр на тумбочку и снова попыталась уснуть.

На пост пришла женщина. Тёмные распущенные, даже взлохмаченные, волосы, халат серого цвета. Вера видела её и слышала, кровать стояла возле двери, которую в очередной раз не закрыли. В тишине утра шаги слышны отчетливо и голос, тихий, но с надрывом:

– Ко мне кто-нибудь придёт из врачей? Долго ждать?

– Они сейчас все на планёрке, потом на плановые операции, освободятся, подойдут.

Женщина не ответила, повернулась и ушла. Две медсестры на посту переговариваются между собой:

Это та, которая с внематочной?

– Она.

Тишина. Уснуть и отдохнуть.

– Иванова на кровь, – Вера разлепила глаза и нащупала телефон: семь тридцать утра! «Да, точно, врач же вчера говорила до завтрака сдать кровь». Вера медленно спустила ноги с кровати, поднялась, надела на ночную сорочку халат (розовый с кошечкой на кармане, будто она в нём сидит. Мамин подарок, выглядел более чем позитивно и поднимал настроение. Хоть что-то должно быть с собой в больнице радостного, Вера специально с собой взяла его, хоть он и был на пуговицах: третья и последняя пуговки расстегивались, доставляя неудобства, но он был позитивнее, чем чёрно-розовый). Подошла на пост к медсестре.

– Вот направления, проходите по лестнице на второй этаж, четырнадцатый кабинет.

– Угу…– Вера ещё не проснулась. Второй этаж… Лестница.

– А где лестница?

– Вон там, – махнула рукой медсестра и взялась за бумаги следующей пациентки, всем своим занятым видом показывая, что ей некогда долго объяснять.

– Ага, понятно, – медленными, неспешными шагами Вера поднялась на второй этаж, в который раз отметив, что пол выложен плиткой и надо осторожно ходить, чтобы не поскользнуться. Нашла четырнадцатый кабинет. «Конечно, очередь. Как же иначе». На кушетке напротив кабинета уже сидела женщина лет сорока.

– Вы сюда? – на всякий случай решила уточнить Вера, обращаясь к женщине.

– Да, – кивнула она. Ещё медсестры нет.

– А уже позвали, – вздохнула Вера, но что поделаешь, везде свои порядки, а уж в больнице тем более – режим.

По коридору шла та самая женщина в сером халате, что приходила на пост медсестры. Внематочная… Память относила Веру в 2012-й, когда посещала женскую консультацию на 36-й неделе беременности. Лёжа на спине, подключенная к датчику КТГ, слушала сердечко Аси и дремала. Как дверь приоткрылась, и к медсестре подошла коллега и сказала громким шепотом (а Вера услышала): «У меня там внематочная. Скорую вызови». И Вера потеряла покой, представив чувства той женщины. «Вот я тут с ребеночком в животе, а она там… Каково ей сейчас? Зачем я об этом думаю? Зачем пришла сегодня на КТГ, хотя могла и завтрашний день выбрать? Ничего бы не услышала, не расстроилась, зачем? Зачем, зачем… Она не услышит, как Вера, сердечка своего дитя…» От нахлынувших на неё чувств по щекам потекли слёзы. Вера плакала и думала, что нельзя персоналу говорить при посторонних, надо было в коридор вывести или в другой кабинет, тут же беременные, ранимые души…

Что-то много о несчастье за одни сутки. Внезапно для самой себя Вера встретилась с женщиной глазами и невольно вздрогнув, отвела взгляд. Глаза той женщины были полны горечи? Отчаяния? Боли? Даже слов таких нет, что там у неё внутри души творится. Вера не смогла смотреть в её глаза, как будто это что-то (боль, отчаяние, горечь), нечто невообразимое проникало и в её сердце. «Лучше не встречаться с её глазами взглядом. Если увижу её ещё раз где-нибудь, буду всячески избегать. Мне нельзя нервничать, нельзя проникаться чужим горем, а я буду, если стану сопереживать. Пора одевать социальную броню и стать эгоисткой – думать только о себе и о Ляле. Я буду бороться за жизнь. Пусть родится. Родится здоровым. Я всё буду терпеть».

Покончив с необходимыми процедурами, Вера также осторожно спустилась в палату, легла. Чувствовала себя неважно, кружилась голова, и слабость одолевала, внизу живота непонятно как: тянет, напрягается. На правой руке синяк появился. Она до сих пор не познакомилась с «однопалатницами» и не разговаривала ни с кем, кроме персонала. Тем не менее, в палате шла своя жизнь: женщины вставали со своих кроватей, умывались, переодевались, подходили с телефонами к Вериному окну (именно здесь оказалась розетка и «пилот», в который воткнули несколько мобильных на подзарядку. «Повезло, ничего не скажешь, постоянный трафик, а так хочется покоя и тишины»).

– Девочки, на завтрак, – донесся голос со стороны двери. Восемь утра, увидела на телефонном экране цифры Вера. «Надо вставать, а то без еды останусь».

Ещё со времен первых родов и первого пребывания в роддоме Вера запомнила, что ложку и кружку нужно брать свои, поэтому вытащив из пакета свои кухонные принадлежности, Вера, совершенно не зная, где находится столовая, просто пристроилась за остальными женщинами уже вышедшими в коридор. «Пойду за всеми», – она по-прежнему ни с кем ни заговаривала, не хотела, не было сил на это. Вереница женщин в халатах разных возрастов и фигур, с кружками и ложками в руках тянулась на второй этаж. «Так, снова на второй этаж, снова по лестнице». Вера шла медленно и осторожно, изредка останавливаясь отдохнуть. Голова немного кружилась до сих пор. Прошли четырнадцатый кабинет и в конец коридора. Вот и небольшое помещение для приёма пищи. Женщина-кухонный работник, в белом халате и шапочке, приносит и расставляет тарелки с едой, ходит с металлическим чайником и разливает кофе с молоком!

«Ммм, пшеничная каша, объедение!» Вера с удовольствием съела её всю ещё и хлеб с маслом, а то пришлось вчера поголодать, так как на ужин она опоздала, а дома только пообедала перед отъездом в больницу. Ела молча, глядя в тарелку. «Надо же, кофе с молоком потрясающий! Или с голодухи всё кажется особенно вкусным?»

Вернувшись в палату, созвонилась с мужем, разговор не принёс никаких положительных эмоций Вере, и она поспешила его завершить. Глеб недоумевал, зачем жена осталась в больнице. У неё же было своё непреклонное мнение на этот счет.

Скучала по Асе, может, привезёт к ней навестить? Да, ещё у мамы день рождения через два дня, пропустит, не увидится с родственниками. «А может, к лучшему, надо побыть одной, без всех. Господи, и почему так? Всё в руках Твоих, полагаюсь на Волю Твою».