– За припасами, – сказал мне Астахов. – Опытный уже, как говорится, сечёт тему.
– Они нам понадобятся, – угрюмо отозвался Паша за спиной.
Тут, показались два грузовика. Из кабины одного из них вылез подполковник-десантник в потёртом камуфляже. Из-под кепи виднелись седые виски. Астахов подошёл к нему, они козырнули друг другу и пожали руки. Пока они переговаривались из грузовиков стали выгружать что-то.
– Теперь понимаешь? – спросил меня Паша.
– Пока… как-то не очень…, – взволнованно ответил я.
Мы подошли к грузовикам, из которых солдаты вытаскивали и заносили к нам на борт какие-то деревянные ящики с какой-то блестящей поверхностью. На каждом из них красным была написана фамилия.
– Это же… – сказал я дрожащим голосом.
– Да, дружище, – ответил Паша. – Цинковые гробы. Наши ребята. Домой их повезём…
Я стоял, как вкопанный и наблюдал, как солдаты заносили в грузовой отсек гробы с красными фамилиями на них. Их было много и все, вроде бы такие одинаковые, а я чувствовал, как в каждом из них… не знаю… как будто Душа каждого из них там теплится…
– Теперь понимаешь? – спросил Паша.
– А то как же! – отозвался Астахов, который подошёл сзади вместе с подполковником. – Теперь-то понял.
– Только аккуратно летите, – сказал подполковник. – А то ж у вас там двое Героев лежат.
– Они все Герои там, – ответил Астахов. – Хотя бы потому что погибли за эту страну.
– И всё же, сами понимаете…
– Да, конечно, товарищ подполковник. Ведь если ж с нами что не так, то они ж, получается, второй раз умрут. Нельзя ж так. Мы и не допустим.
– Верю, Серёжа, верю…
Тут, показался Игорь верхом на велосипеде с небольшим мешком, подвешенным у него на руке.
– Принёс? – спросил Астахов.
– Конечно, капитан. Всё как положено. Немного сегодня, остальное завтра, – ответил Игорь и покосился на подполковника. Тот всё понял и сказал:
– Да ладно вам, мне ли не понять? Это ж у меня уже третья война. В прежние времена, ваш брат вообще трезвым не летал.
– Есть такой грех. Ну, а что поделать, когда на Родину надо Героев везти? Сколько им там? Да не больше двадцати пяти! В лучшем случае чуть-чуть под тридцать… Жизни ещё не повидали, а тут… в землю… в бессрочный отпуск, так сказать…
Когда гробы загрузили, и грузовики уехали нам сообщили о том, что мы вылетаем только завтра на рассвете, а эту ночь проведём на этом аэродроме.
Где-то к ночи я стоял у кормы нашего самолёта и смотрел туда, куда несколько часов назад грузили ящики.
– Всё не можешь отойти? – спросил командир, подошедший сзади.
– Так вот почему вы мне не сказали, – вместо ответа сказал я.
– Ну, я ж сказал, что узнаешь. Вот ты и узнал.
Мы помолчали.
– А ведь прикинь, – продолжил он, – там в некоторых из них почти пусто. Одни руки и то в лучшем случае. Всё что смогли собрать… И представь, вот завтра мы прилетим, а там стоят их родные… матери, отцы, жёны, может даже дети. А им на руки гроб… с красной фамилией на нём. Дескать, нате, получите – распишитесь… Только подумай, ведь они ж больше никого никогда не смогут обнять, не смогут сказать, как любят своих родных… Ничего не осталось, понимаешь?