Мною был создан при помощи моих сотрудников устав С.-Петербургского политехнического института, который ныне составляет одно из славных высших учебных заведений Петербурга. Я относился к этому делу с полным увлечением.
Кроме С.-Петербургского политехнического института по тому же принципу мне удалось основать еще два: один в Варшаве, другой в Киеве.»
Стр. 545 (о манифесте 17 октября 1905 г., о революционных событиях в Петербурге)
«Между тем, что я себе ставлю в особую заслугу – это то, что за полгода моего премьерства во время самой революции в Петербурге было всего убито несколько десятков людей и никто не казнен… Волею государя я был брошен в костер с легким чувством: «Если, мол, уцелеет, можно будет затем его отодвинуть, а если погибнет, то пусть гибнет. Неприятный он человек, ни в чем не уступает и все лучше меня знает и понимает. Этого я терпеть не могу…»»
А если обратиться к документам и высказываниям его современников, то обнаруживаются факты, упоминать о которых С. Ю. Витте предпочитал вскользь или вообще умалчивал. А попросту – обманывал себя.
Особые заслуги Витте в «непролитии крови» в период его премьерства весьма лицемерны. По инициативе Витте посылались карательные экспедиции генералов Ренненкампфа и Меллер-Закомельского в Сибирь, Мина – в Москву… В конце 1905 – начале 1906 года правительство Витте издает серию секретных циркуляров[17] о расстреле без суда и следствия участников революционных событий, об арестах забастовщиков и т. д. Его резолюция на циркулярах: «без всякого колебания прибегать к употреблению оружия», «немедленно истребить силой оружия бунтовщиков». Казненных и расстрелянных были тысячи.
И. Ф. Цион – физиолог, профессор Петербургского университета (1870 г.), чиновник особых поручений при министерстве финансов (с 1875 г.) писал в донесениях императору Александру III: «Без разрешения министра частные железнодорожные общества не смеют заказать ни вагона, ни локомотива. Другими словами, они принуждены заказывать их у тех заводчиков, немецких по преимуществу, которые пользуются специальным покровительством гг. Витте и Ротштейна. Заводы не смеют выдавать даже дивидендов своим акционерам, не испросивши первоначально разрешения у г. Витте. Он терроризирует частные банки, как терроризирует все сколько-нибудь выдающиеся промышленные и торговые предприятия.»
Другой известный финансист в российском торгово-промышленном мире конца XIX века Игнатий Порфирьевич Манус написал статью[23], в которой открыто негативно отзывался о деятельности С. Ю. Витте: «…экономические невзгоды и финансовые затруднения в России происходят от неправильной системы ведения нашего государственного хозяйства. Затруднения эти были бы значительно меньше, если бы министерство финансов принимало к сведению мудрые советы знающих и добросовестных людей. Люди, на какой бы высокой точке государственного положения не стояли, не гарантированы от ошибок и заблуждений.
Считать себя непогрешимым во всех отношениях – великая ошибка, упорствовать же или же настаивать на своем из самолюбия – доказательство слабости, ибо сильные не боятся сознаваться в своих ошибках.
Финансовые, экономические и сельскохозяйственные вопросы интересуют все образованное человечество; чем культурнее страна, тем больше ее интересует экономическая жизнь своего государства».
Александр III, сделавший в свое время ставку на Сергея Юльевича, отсылал эти донесения и статьи самому С. Витте, а тот долгое время успевал проводить упреждающие действия. Круг замыкался, но нерешенные вопросы накапливались и только обостряли проблемы. К началу XX века приток зарубежных инвестиций и иностранные займы во Франции, Голландии и Германии позволили привлечь в Россию около 2 млрд. золотых рублей. Но избежать зависимости от французских банков и выйти на международный рынок не удалось.
Мобилизовать внутренние денежные ресурсы также не было возможности из-за реальной несостоятельности налогоплательщиков после отмены крепостного права. По статистике[18] к началу XX в. сбор хлеба в России на душу населения составлял 400 кг, а потребление на одного едока – 192 кг.
Внешне все хорошо, а реально – был голод[24]. Голод не потому, что хлеба не было, а потому, что не было денег на его покупку. В неурожайные годы цены резко поднимались. На огромной территории России засушливые годы очень часто прокатывались по всему Поволжью (от Астрахани до Казани). И только в Москве и Петербурге хватало всего – и хлеба, и мяса. Предшественник С. Ю. Витте – И. Вышнеградский – хвастался: «не доедим, а вывезем». И даже в неурожайные годы вывоз хлеба за границу продолжался. А настоящая картина выглядела так: из 12 млн. дворов зажиточных насчитывалось около 2 млн., они-то и вывозили, и «доедали». А остальные просто голодали. Поэтому отказывались платить как подати, так и выкупные платежи, отсюда – бесконечные крестьянские волнения с пусканием «петухов» и крови в помещечьих усадьбах и землевладениях.
С. Витте во всеподданнейших докладах Александру III, как и Николаю II, докладывал только о самых крупных крестьянских волнениях и объяснял их причины «обманными призывами» нигилистов, интеллигентов и анархистов. Умалчивание о причинах недовольства основной массы несостоятельных налогоплательщиков – огромной армии беднейших крестьян и рабочих – привело в конечном итоге к тому, что в 1905–1907 годах заполыхал настоящий «пожар». Нужно было давно и срочно реформировать налоговую систему, но время было упущено. А очень хотелось удержаться у власти.
Даже при элементарном анализе совершенно очевидно, что «Воспоминания» Сергея Юльевича написаны обиженно-пристрастно. Он без конца оправдывает свои промахи и ошибки, постоянно напоминая о себе – недооценили, мешали. И обиды, обиды, обиды…
Что ж, возможно всем российским реформаторам – Петру I, Александру II, как и С. Витте, – приходилось сталкиваться с неимоверными, а порой и непредвиденными трудностями. Отдадим должное и Сергею Юльевичу. Среди царских сановников и тогдашних министров он был на порядок выше. Личность яркая – ученый-экономист, почетный член Российской Академии наук. Как крупный государственный деятель России конца XIX – начала XX века он не нуждается в приукрашивании. Он вполне осознавал, что реформы могут быть проведены в полном объеме только при непременном условии, что в этот период войны и революции для России нежелательны. Но на его долю выпало и то, и другое. Невозможно, да и не нужно принижать его роль в укреплении российской валюты; в строительстве железных дорог, в частности, Транссибирской магистрали; инвестиционной политике, разработке Положения о таможенных и железнодорожных тарифах, развитии нефтедобывающей отрасли. И, в конце концов, заключение перемирия в Портсмуте[25] после унизительного поражения России в Русско-японской войне.
Однако, как и всякий человек, он обладал массой недостатков и слабостей – это и нетерпимость к противникам методов проводимых им реформ, и несдержанность, и обидчивость… Да и в моральном отношении он не был выше своих современников, чиновников-бюрократов.
Всех участников своих «Воспоминаний» С. Витте разделял на честных патриотов – тех, кто крутился около него и поддерживал все его начинания; и интриганов-аферистов, пекущихся только о своих интересах, – тех, кто был не согласен с его методами реформирования.
Весь его чиновничий аппарат брал взятки по круговой системе, а уж концы прятали – каждый по своему. Но при опасности все друг друга прикрывали. Это «тараканье царство» всегда необычайно сплочено. Даже крупные предприниматели были вынуждены заводить в бухгалтерии амбарные книги, в которые заносились расходы на взятки. Они понимали, что в России, с ее бюрократическим аппаратом, дело не сдвинешь, пока на «подмажешь».
США. Портсмут. Русско-японские переговоры
Бывая в высшем свете Петербурга, Сергей Юльевич держался настороженно и никогда не высказывал своего мнения раньше других. Он внимательно прислушивался к разговорам, помалкивал и только старался определить «откуда дует ветер». Однако дворцовые завсегдатаи и все, кто крутился в этом вертепе то на балах, то на раутах, прекрасно знали эту незамысловатую хитрость С. Витте.
Пока он прислушивался к разговорам в ближнем углу, в дальнем – вице-директор (в то время) Горного департамента К. А. Скальковский[26], знавший Сергея Юльевича еще по Одессе, без стеснения высказывался в его адрес:
– Запомните, что Витте очень умен, но бездушен до отвращения… Во всяком случае, это самый умнейший из мошенников, какие встречались мне во всех частях нашего грешного света. Я сам мошенник, но таких… еще поискать надо.
В следующем углу дамы поворачивали голову в сторону самого К. Скальковского с затаенной завистью и легким томлением, так как они имели к нему свой интерес. Они знали, что Константин Аполлонович был заядлым «балетоманом», что он побил все мыслимые и немыслимые рекорды в получении взяток и имел на содержании наиболее привлекательную часть кордебалета. А за любую концессию драл с претендентов на добычу угля, нефти или золота в России столько, сколько могли вместить все карманы его сюртука. В это время К. А. Скальковский особенно «уважал» претендентов, желающих получить концессию на разработку залежей нефти.
Красноречивые взгляды сплетниц сопровождались шепотком:
– Слыхали?! Говорят, на днях бакинский «керосинщик» А. З. Иванов просил концессию и выложил К. А. Скальковскому 20 тысяч со словами: «Не волнуйтесь, никто не узнает».
– А что же Константин Аполлонович?
– Выкладывай, говорит, 40 тысяч и болтай кому угодно… Миллионами ворочаете, так не считайте пятаков.
– Ах, как ловко он его срезал…[19]
Подобные разговоры, ходившие по кругу, доходили до Сергея Юльевича. Но в том обществе они ни у кого не вызывали ни осуждения, ни возмущения, разве что зависть – кто больше взял. Взятки были этаким невинным барышом и назывались скромным словом «комиссионные». Между собой чиновники обычно говорили: «Имел комиссию», и все тут.
Однако Сергея Юльевича больше интересовала политическая интрига – его стихия. Он чувствовал, что именно здесь он может получить необходимую информацию, чтобы всегда держать «нос по ветру» и упредить скользкие обстоятельства в отношении возможных собственных неприятностей. Всем было известно, что он берет огромные займы за границей, но куда их вкладывает и на что расходует – оставалось загадкой. И это порождало множество слухов и разговоров. Сквозь цензуру в печати изредка прорывалась и правда вперемежку с домыслами.
Вершина противостояния двух гигантов
1897–1899 годы… Три года редактор еженедельника «Русский труд» С. Ф. Шарапов упорно мусолил мамонтовскую тему, раздувая на его страницах результаты ревизии на строительстве железной дороги от Вологды до Архангельска. Ревизия проводилась с санкции министерства юстиции, был обнаружен перерасход сметной стоимости. Савва Иванович в своей объяснительной записке привел убедительные аргументы в оправдание перерасхода. Реальные трудности – сплошные топи и болота, применение дорогих экскаваторов, закупленных в Америке. Построенные участки дороги еще не дают прибыли. Но уже каждая построенная станция в ближайшее время будет выполнять роль своеобразного центра культурного и промышленного освоения богатств российского Севера.
«Однако, – как пишет Е. Арензон, – за финансовыми частностями стояли принципиальные проблемы государственной политики и власти, а также непринципиальные амбиции людей, эту политику вершивших».
В очередной раз С. Витте в «Воспоминаниях» отделался небольшой фразой: «В последние годы Муравьев[20] имел против меня совершенно неосновательно, так сказать, маленький зуб».
На самом же деле противостояние Министерства юстиции и С. Витте «набирало крутые обороты» по причине бесчисленных растрат казенных денег его «друзьями». Сергей Юльевич, не желая вступать в открытую конфронтацию с Минюстом, принял все меры к тому, чтобы основательно подставить Савву Ивановича за свои промахи и сделать его одного ответственным за результаты ревизии.
5 сентября 1898 года в одной из передовых статей газеты «Русский труд» тот же С. Шарапов восклицал: «Мы воюем не только против господ Мамонтовых, то же творится и в других акционерных обществах, в самом их основании лежит обман». Это был откровенный намек на причастность самого С. Витте к покровительству хапуг-предпринимателей при строительстве железных дорог – его «друзьями», которые использовали гарантированные казной денежные ссуды в откровенно корыстных целях. Это не на шутку беспокоило его. Да еще и его подчиненный В. Максимов успел вляпаться – вырвал взятку у С. Мамонтова за концессию.
С. Витте начинает настраивать «обиженных» вкладчиков-акционеров против С. Мамонтова, а те – строчить доносы уже в министерство финансов. Весной 1899 года последовала новая ревизия. И снова С. Витте упорно травит С. Мамонтова с одной целью – выгородить себя и свое ведомство. Если у Саввы Ивановича будут обнаружены нарушения, то мы, дескать, здесь ни при чем.
Инженер-путеец, известный писатель Н. Г. Гарин-Михайловский, работавший на строительстве железной дороги у С. И. Мамонтова, по его просьбе неоднократно обращался в министерство финансов за обещанным кредитом, но Сергей Юльевич отказывал, ссылаясь на «некоторые» объективные трудности. Вместо того, чтобы поддержать Савву Ивановича, Сергей Юльевич его подло предал. Привлекая в российскую экономику западные капиталы, С. Витте зарабатывал себе авторитет у западных банкиров и внешне выглядел радетелем процветания России. Зачем же тогда душил отечественное предприятие С. Мамонтова? Ведь даже и простому обывателю было ясно, что Север в ближайшее время будет поставлять лес, пушнину, мясо, рыбу, минеральное сырье и другие природные запасы.
Если говорить по большому счету, то С. И. Мамонтов был во всех отношениях на голову выше С. Ю. Витте. Савва Иванович искренне любил Россию и был истинным патриотом своей страны.
А Сергей Юльевич больше любил себя и свою должность. Его мысль, вскользь высказанная в «Воспоминаниях», невольно еще раз раскрывает всю его амбициозную натуру: «Не дать обойти себя».
Тревожили С. Витте и материальные проблемы[27], но он лучше других чиновников ориентировался в бурном потоке презренных ассигнаций. Он прекрасно понимал, что его должность не позволяет ему пользоваться дешевыми приемами К. Скальковского. Слишком прозрачны были все министерские бумаги и взаимоотношения с ближайшим окружением. Свои «комиссионные» он имел через подставных лиц, которые были связаны с иностранными капиталами (займами и инвестициями). Его супруга появлялась то в Париже, то в Амстердаме, и там у ее ног лучшие ювелиры Запада раскладывали бриллиантовые пасьянсы. Так что въедливый Н. В. Муравьев никак не мог зацепить С. Ю. Витте, эти «делишки» были не по его ведомству.
К этому времени позиции С. Витте и С. Мамонтова совершенно обозначились и разошлись по главным направлениям:
– Витте в своей деятельности опирается на иностранный капитал, привлекает в экономику России крупные инвестиции и делает огромные займы (как он выражался: «беру деньги там, где они есть»).
– Мамонтов же своим упорным трудом и всем образом жизни доказывает, что российская промышленность, обладая огромными возможностями, способна добиться прогресса собственным умом и собственными руками. А для этого необходимо утверждать национальное самосознание людей через сохранение и развитие российской культуры.
Надо отдать должное самообладанию С. И. Мамонтова, он прекрасно понимал и видел, какая травля велась против его имени, сколько сплетен и домыслов ходило в известных кругах высшего света. В газетах ёрничали, называя его «давним покровителем муз». Даже Ф. И. Шаляпин поддался на уговоры директора Императорского театра Владимира Аркадьевича Теляковского, который посулил ему более высокую оплату. В переговорах с Федором Ивановичем Владимир Аркадьевич недвусмысленно намекал, что Частная опера Саввы Ивановича существует до тех пор, пока он может ее содержать, а что будет завтра, если положение изменится? Насколько вообще честен и порядочен этот Савва, делами которого уже интересуется государственный контроль? И Ф. И. Шаляпин в трудный момент соблазнился большими деньгами и предал Савву Ивановича, покинув Частную оперу – детище С. Мамонтова – основу русского оперного искусства. Такой же ход сделал и художник К. А. Коровин, писавший декорации к многим постановкам Частной оперы. Позднее оба сожалели о содеянном.
Благородный Савва Иванович! Он буквально «лепил» своего Феденьку, как талантливый скульптор-режиссер: «Вникай в дух музыкального произведения, тщательно продумывай фразировку. Каждое пропетое слово должно ясно восприниматься слушателем. Каждая фраза должна произноситься со смыслом, выраженном в музыке. Музыка несет в себе большое духовное содержание. Чтобы передать его зрителям и слушателям, далеко не достаточно быть отличным певцом, надо играть еще, как в драме».
С каждой репетицией, а это был мастер-класс, шлифовался талант Федора Ивановича[28]. Савва Иванович, выполняя роль огранщика самородного алмаза, довел его до блеска бриллианта.
Если обычному хаму не давать отпора, то он примитивно наглеет. Но не таков был С. Ю. Витте. Как тонкий знаток интриги, он с опаской решается на крайний шаг – срочно лишить Савву Ивановича концессий. Моральные издержки в такой ситуации для С. Витте значения не имели, его заботил только один вопрос – как, каким образом это осуществить, чтобы самому не запачкаться? Отобрать концессию напрямую нельзя, нет повода. Лучший прием – сделать это чужими руками. Нарушения финансовой дисциплины в акционерном обществе у С. И. Мамонтова можно было обнаружить невооруженным глазом, он их ни от кого не скрывал. Савва Иванович не видел криминала в том, что он переводил деньги из кассы железной дороги на восстановление Невского и Нижнеудинского заводов, так как он был основным держателем акций. Эти операции проходили через Государственный банк, акционеры-вкладчики оповещались на заседании правления, долг Савва Иванович записывал на свое имя. Так что наличных денег он и в руках-то не держал.
С. Витте был осведомлен о сложном положении на Московско-Ярославской железной дороге от самого Саввы Ивановича, реакция его была молниеносной. Знал, что С. Мамонтова нет в Москве, и потому мгновенно натравил «гончих стаю»…
Савва Иванович находился на лечении в Германии. Письмо от сына было неожиданным. Понаехали ревизоры, судебные следователи, копают, – во что бы то ни стало найти вину! Комиссию, присланную товарищем (заместителем) Государственного контролера сенатора А. П. Иващенкова, возглавлял инженер И. Ю. Шульц – человек Витте. Вернувшийся Савва Иванович срочно составлял всевозможные объяснительные записки, а дело уже передали судебному следователю Чистову. Следствие обнаружило нарушения. Огромные деньги перекачивались из кассы железной дороги в кассы убыточных заводов: Невского в Петербурге, Николаевского в Нижнеудинске – и обратно. Концессию на строительство железнодорожной ветки Вятка – Вологда – Петербург у Мамонтова мгновенно отобрали и передали в казну. Государственный совет отменил Постановление Комитета министров. Постановление было передано в прессу.
На бирже поднялась паника, акции всех предприятий Саввы Ивановича упали в цене. Он пытался спасти положение, закладывая акции железной дороги в Московский банк Общества взаимного кредита. Но из Петербурга последовал окрик – прижать строптивца Мамонтова. Банк послушно потребовал солидную доплату. Савва Иванович, еще не понимая откуда «дует ветер», обратился за советом и помощью к С. Витте. Сергей Юльевич, не дрогнув ни одним мускулом на лице, предложил обратиться к товарищу (помощнику) министра финансов А. Ю. Ротштейну – директору Петербургского международного коммерческого банка.
А. Ю. Ротштейн был рад помочь Мамонтову и предложил перевести уже заложенные акции в Петербургский банк без доплаты. Но необходимо было выполнить одно «небольшое условие» – стать участником так называемого «мыльного» банковского синдиката, а для этого нужно продать 1500–2000 акций по цене, за какую они были заложены. Остановились на 1650 акциях.
Савва Иванович не предвидел дальнейшего хода событий, считая, что спасти дело поможет новый кредит под заем акций, и это еще был выход. Он подписал соглашение.
Крышка захлопнулась. Такого предательского удара С. Мамонтов не ожидал.
В дом на Садовой прибыла полиция. Следователь объявил цель визита:
– Господин Мамонтов, по причине растраты в кассе правления Московско-Архангельской железной дороги, дом санкцией прокурора города Москвы подлежит обыску. Вы обязаны немедленно вернуть в кассу 100 тысяч рублей!
Савва Иванович только развел руками:
– Таких денег у меня нет. Деньги потрачены на производство паровозов, пароходов, вагонов… Ищите, коли обыск…
Искали упорно и нашли – 53 рубля 50 копеек.
Ночь на 11 сентября 1899 года Савва Иванович провел в одиночной камере знаменитых «Каменщиков». Родственники тщетно обращались в различные судебные инстанции, хотели внести в кассу дороги теперь уже другую сумму – 763 тыс. рублей, чтобы взять С. Мамонтова на поруки. На официальном прошении резолюция – «Замены содержания под стражей в тюрьме домашним арестом допущено быть не может». Обращались к адвокату, который посоветовал, чтобы прошение было от имени Саввы Ивановича со ссылкой на состояние здоровья. Но в ход пошла еще одна подножка. Величину залога с 763 тысяч подняли до 5 млн. Знали деятели Фемиды, что таких денег родственники даже вместе со всеми знакомыми не соберут. Кому-то Мамонтов нужен был только в тюрьме и только в одиночке. С. Ю. Витте с обычной для него «правдивостью» объяснял арест С. И. Мамонтова направленной против него, Витте, интригой министра юстиции Н. В. Муравьева. Возможно, отчасти так оно и было…
Но если опять обратиться к известным мемуарам С. Ю. Витте, то обнаруживается удивительная его «неосведомленность»: «Когда я после И. А. Вышнеградского сделался министром финансов, то директором департамента железнодорожных дел работал В. В. Максимов. Но он вскоре запутался на одном деле, касавшемся железнодорожных предприятий известного москвича С. И. Мамонтова. Дело это касалось постройки дороги на Архангельск, и здесь Максимов явился в таком виде, который показывал если не его некорректность, то во всяком случае увлечение, так как он дал обойти себя Мамонтову. Дело Мамонтова разбиралось в московском суде, и Мамонтов должен был отсиживать под арестом, чуть ли не в тюрьме (? – авт.). В виду этого я принужден был попросить Максимова оставить службу…»
Что означает фраза: «Максимов явился в таком виде, который показывал если не его некорректность, то во всяком случае увлечение…»? Секрет этой фразы раскрывает А. А. Лопухин[21], директор департамента полиции Министерства Внутренних дел (1903–1905 гг.). По поводу «увлечения» В. В. Максимова он пишет:«… мое знакомство с С. Ю. Витте произошло в 1901 г. Но прибегая к его же выражению по поводу одного из его сослуживцев, я могу сказать, что летом 1899 г., когда я был прокурором московского окружного суда, в Москве возникло громкое уголовное «Мамонтовское» дело. История его возникновения весьма для С. Ю. Витте характерна… При производстве следствия по «мамонтовскому» делу, при осмотре следователем документов, отобранных у одного из обвиняемых, заведовавшего коммерческим агентством правления Московско-Ярославской железной дороги А. В. Кривошеина, в его записной книжке была обнаружена запись, свидетельствовавшая о взятке[29], данной директору железнодорожного департамента министерства финансов В. В. Максимову. По всем данным, за содействие в предоставлении Московско-Ярославской железной дороге той концессии, которая была впоследствии отобрана. Что и было подтверждено показаниями хозяина книжки. Весь обвинительный материал был сообщен министру финансов С. Ю. Витте. Но по действующему закону уголовное преследование против должностного лица (государственного чиновника) могло быть возбуждено только его начальством. Начальство же в лице С. Ю. Витте дело против своего подчиненного в данном случае замяло, дало ему возможность по своей воле уйти в отставку и устроиться на теплое место в частном предприятии. Вот каким С. Ю. Витте «открылся» мне еще ранее моего личного знакомства с ним.»
Ловчил Сергей Юльевич, ловчил, когда писал свои «Воспоминания».
Далее А. А. Лопухин подробно описывает юридическую, правовую сторону так называемого «Мамонтовского» дела.
«Упоминавшаяся концессия была дана С. И. Мамонтову по инициативе самого С. Ю. Витте, с ведома Государственного совета и последующим утверждением ее Николаем II в законодательном порядке. Отобрание концессии было осуществлено ведомственным постановлением, изданном в порядке управления. Таким образом, законодательный акт был нарушен самим С. Ю. Витте, являвшимся в то время председателем Комитета министров. Он не остановился на этом и продолжал уголовное преследование всего состава правления «Общества Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги». Ссылаясь на ещё неутвержденный закон[30], он аннулировал права Общества на железную дорогу Москва-Архангельск со всем имуществом. Акции Общества резко упали в цене и были принудительно переданы в казну. А далее – в карман Петербургского международного банка. Этот акт явился вопиющим нарушением принципа неприкосновенности частной собственности без решения суда.
Защита и Присяжные заседатели в процессе суда над С. И. Мамонтовым разобрались в беззастенчивом выборе средств и произволе С. Ю. Витте, в его махинациях. Суд вынес оправдательный приговор, не поддержав иск об уголовной ответственности. На репутацию же С. Ю. Витте история так называемого «Мамонтовского» дела в глазах всех, кто знал его закулисную сторону, легла еще одним несмываемым темным пятном.»
На этом можно было бы поставить точку, но нужно добавить еще несколько строк.
В 1906 году вышла брошюра по псевдонимом Small «Зигзаги. Паломничество С. Ю. Витте в Портсмут». В ней говорилось о злоупотреблениях С. Ю. Витте на посту министра финансов. Автор указал, что железную дорогу Пермь – Котлас, важнейшую часть которой как раз и составляла линия Петербург – Вологда – Вятка, строил родственник жены С. Витте инженер путей сообщения И. Н. Быховец, а Архангельско-Ярославской дорогой в это время стал управлять другой ее родственник – врач Леви… Это, конечно, уже мелочи жизни. Однако, как видим, не брезговал Сергей Юльевич и мелочами.
Остается загадкой еще один факт. С. Ю. Витте перед уходом из министерства финансов уничтожил документы, переданные ему в свое время Александром III, которые касались закулисной деятельности его предшественника И. А. Вышнеградского. Возможно, они оба применяли определенную проверенную схему – получение комиссионных под видом заботы о делах государственных.
Со временем шок от ареста Саввы Ивановича, поразивший родственников и друзей, миновал. Наиболее настойчивые получали разрешение на свидание. Истинные друзья поддерживали Мамонтова как могли.
Следствие шло своим чередом. Нет необходимости перечислять все переживания, как подследственных, так и их родственников; друзей и передовой общественности; пересуды обывателей и уж тем более падкой до сенсаций прессы. Следственная тюрьма и предстоящий суд – вещь не из приятных и по сей день.
С 13 февраля 1900 года еще не очень тогда известный художник Валентин Александрович Серов писал портрет Николая II. Пятница, третий сеанс.
Поборов в себе первоначальное чувство неловкости и переступив порог подкатывающей боязни (а вдруг не получится?), Серов обратился к императору:
– Ваше Величество! Мой долг просить Вас о Мамонтове. Мы все – Репин, Васнецов, Поленов, все наше множество, очень сожалеем о случившемся с Саввой Ивановичем. Он верный друг художников. Всегда поддерживал самое даровитое – молодое, новое, а потому еще не всегда признанное…
– Я уже сделал распоряжение, – ответил государь.
– Спасибо, Ваше Величество… Я в этом деле до сих пор разобраться не могу, ничего не понимаю в коммерции.
– Я тоже не понимаю, – и, помолчав, государь добавил:
– Третьякова и Мамонтова я всегда почитал за людей, много сделавших для русского искусства.
19 февраля Савву Ивановича освободили, перевели на режим домашнего ареста. Дом на Садовой-Спасской опечатали в 1901 году. До 1903 года он пустовал. Множество ценнейших документов и рукописей было растащено, картины пошли с молотка…
В 1904 году дом был куплен Ф. Н. Кудряшовым, а через 7 лет его купила Мария Александровна Страхова. В 1912 году она подала прошение в Московскую городскую Управу о «сломке 3-хэтажного здания и возведении новых построек». Через год в этом здании была открыта мужская гимназия, а ныне здесь размещается Московский университет печати. (Садовая-Спасская, дом б).
Дом изменился до неузнаваемости. И только на дверях бывшего кабинета С. И. Мамонтова, где собирались когда-то лучшие представители российской высокой культуры, прибита весьма убогая, самодельной чеканки, табличка с надписью «Шаляпинский зал». А о том, что в этом доме жил наш великий соотечественник Савва Иванович Мамонтов, нигде не удалось увидеть хотя бы стенда или мемориальной доски в память о нем и всех, кто бывал и творил в этом доме. За высоким забором до сегодняшнего дня каким-то чудом сохранился флигель, принадлежавший С. И. Мамонтову, построенный по проекту М. Врубеля.
Со стороны двора в ранней кирпичной кладке и кладке более поздних перестроек можно обнаружить клеймо на кирпичах, изготовленных на Мытищинских кирпичных заводах – «И. П. Воронин», «Челноков», «Т-во В. К. Шапошников, М. В. Челноков и K°».
Пришлось Савве Ивановичу поселиться в крохотной усадьбе за Бутырской заставой. В окладных книгах Московской Управы за 1900 год значилось «владение Александры Саввишны Мамонтовой, дочери коммерции советника, на 2-ой улице Ямского поля». Сегодня это улица Правды, и уже ничто не напоминает о том, что где-то здесь провел последние годы жизни Савва Иванович. Он купил этот участок земли, когда Правление Ярославской дороги приступило к строительству Савеловской ветки. Здесь уже жили К. Д. Арцыбушев, инженер-путеец С. П. Чоколов и А. В. Кривошеин – служащий коммерческого отдела дороги. Доехать было не сложно: трамваем до Бутырской заставы (у Савеловского вокзала) и десять минут ходьбы через Нижнюю Масловку.
23 июня 1900 года в Митрофаньевском зале Московского окружного суда началось слушание дела коммерции советника Саввы Ивановича Мамонтова, его брата, потомственного почетного гражданина Николая Мамонтова, двоих сыновей: первого – поручика запаса гвардейской кавалерии Сергея Мамонтова и второго – потомственного почетного гражданина Всеволода Мамонтова; дворянина Константина Дмитриевича Арцыбушева и потомственного почетного гражданина Александра Васильевича Кривошеина.