Минувших дней людские судьбы

В этот период заботы о работоспособности фирмы принимал на себя В. Г. Шухов.

Время шло, жизнь продолжалась. Возобновившаяся работа увлекала А. В. Бари. 30 мая 1908 года А. В. Бари сообщал Ольге в Ригу:

«Более спокойное положение дел в России повлияло на меня, и я чувствую себя более спокойным и работоспособным».

Однако через месяц ей же Александр Вениаминович пишет:

«Пишу тебе из Москвы, куда вернулся раньше, чем полагал. У меня стоит завод уже 10 дней. Забастовка по очень глупой причине. Хотя меня и не вызывали, но, чувствуя тяжелое положение, в котором оказались сотрудники и Виктор (сын – прим. авт.), я приехал… Дело налаживается, и я надеюсь, что с 1 июля завод опять пойдет полным ходом».

У А. Бари были свои соображения, как строить взаимоотношения с рабочими и служащими. Александр Вениаминович во время забастовочных волнений всегда сам являлся к рабочим и решал все вопросы на месте:

– Давайте ваши требования, – обращался он к рабочим.

– Требования вот, но у нас вроде бы все есть.

– Так…, значит, чего-то еще нет.

– Да, вот… при заводе бы родильный дом.

– Ну так что же, давайте построим и родильный дом, люблю строить.

– Шапки вверх, качать хозяина.

Так закончилась единственная забастовка на Котельном заводе А. В, Бари.

Эти воспоминания сохранили дочери А. В. Бари Евгения Александровна Нерсесова и Лидия Александровна Воскресенская.

В семейных архивах потомков сохранилось немало свидетельств о его помощи простым людям в обычных житейских ситуациях. Для примера приведем несколько эпизодов.

Как пишет в своих воспоминаниях Евгения Александровна, «множество людей приходило к отцу за помощью, писали, просили помочь. Он никому не отказывал. Среди артельщиков в конторе был В. Н. Королев. Отец посылал его разносить помощь по письменным просьбам. Помню, как отец говорил ему: «Ты, Василий Никитич, не носи только деньги, это как-то холодновато. Если к мужчине идешь, захвати хоть папирос; если к женщине, – то хоть конфет».

В тех же воспоминаниях: «Помню, поступила я на фельдшерские курсы. Мне хотелось помочь людям в качестве медсестры. Курсы были на Мещанской, Письмоводительница записывала адреса и фамилии. Дошла очередь до меня, – «Бари». Женщина заволновалась и попросила задержаться после записи. Я осталась. Она спросила: «Не родственница ли я Александру Вениаминовичу?» Я ответила, что я его дочь. Письмоводительница заплакала и сквозь слезы просила выслушать ее: «Я зарабатываю очень мало, у моей сестры умер муж, осталось пятеро детей, нужда, помочь некому, задолжали. Сестра узнала, что в Москве есть такой А. Бари, который помогает совсем незнакомым людям. Она пошла по адресу, долго не решалась зайти, просить было стыдно. Наконец решилась позвонить. Вышел красивый мужчина и пригласил пройти в кабинет. Предложил чаю: «Вам с сахаром, с лимоном?» Сестра рассказала о своем горе. Александр Вениаминович внимательно выслушал и, ни слова не говоря, выдал ей 500 рублей. Она была так поражена, что не решалась брать, боялась, что не сможет вернуть долгое время. Он успокоил ее, чтобы не волновалась с возвратом.

Часть долга сестра принесла через полгода. Но Александр Вениаминович ничего не взял, дал еще денег на осиротевших детей и позже стал помогать.

И вот эта письмоводительница попросила фотографию отца, все повторяя: «Жить легче, когда знаешь, что есть еще такие люди».

Я попросила у отца фотографию. Он нашел, дал ее мне и сказал: «Только не говори ей, что я ее не помню. Их так много приходит, что я не могу запомнить отдельных лиц».

История о помощи незнакомой семье, попавшей в беду, имела и продолжение – уже в наши дни.

В марте 1997 года в семью Анны Александровны Самойловой, внучки А. Бари, пришел пожилой человек. Он разыскал ее московский адрес через Мосгорсправку, рассказал о благополучной судьбе своей семьи – той самой – и со слезами благодарил за давнюю помощь, оказанную Александром Вениаминовичем. А на прощание подарил Анне Александровне свою фотографию.

И еще из воспоминаний:

«…Отцу было все равно, что Л. Н. Толстой, что последний нищий, с которым он мог закурить и всегда, бывало, помогал. Я много слышала об отце и в Симонове. Помню рассказ одного из рабочих, тогда он был еще молодым человеком. Выдали ему лист железа и он стал делать разметку под заготовку. Пока размечал, обводил контур заготовки, подошел Александр Вениаминович, внимательно посмотрел и ушел, потом вернулся.

Рабочий уже вырезал заготовку и, к своему ужасу, обнаружил, что разметку сделал с ошибкой и испортил заготовку. Он обратился к отцу: «Хозяин, ведь ты видел, что я неверно разметил, что же ты мне не подсказал?!»

Александр Вениаминович ответил: «Не подсказал, потому что я тебе не нянька, я смотреть не могу, ты частенько неправильно размечаешь». «Да я заплачу за лист», – загорячился разметчик. Отец видит, в какое неловкое положение попал молодой рабочий, и спокойно говорит: «Нет, за лист заплачу я, но тебе на будущее пусть будет стыдно, другой раз будешь внимательнее работать».

Из воспоминаний правнука – Георгия Борисовича Ефимова: «Однажды на прием к Александру Вениаминовичу пришла старушка и стала жаловаться на сына, работавшего в конторе, что он забыл стариков, не помогает, как жить?» Александр Вениаминович тут же вызвал сына, спросил: «Это так?» Получив утвердительный ответ, отец без всяких уговоров и нотаций твердо сказал: «Вы, молодой человек, с завтрашнего дня уволены, а Вам, мамаша, я буду вместо сына помогать всю Вашу жизнь».

В общении с подчиненными он никогда не повышал голоса. В деловых разговорах был краток и убедителен, высказывался с присущей ему искренностью и прямотой.

* * *

По сведениям В. А. Тархановского, который много лет занимался изучением творческого наследия Н. Е. Жуковского и П. К. Худякова, зарплата ученых составляла 3500–4500 рублей в год. Вероятно, это соотношение было у А. Бари и В. Шухова на первом этапе их совместной работы, не считая процентов от прибыли и дополнительных процентов к зарплате В. Шухову за использование фирмой его изобретений.

Однако у П. К. Худякова встречается фраза, произнесенная им в 1923 году: «На многочисленных шуховских изобретениях Бари нажил громадное состояние. Тогда говорили: «не даром он американец». А следовало бы говорить, – недаром ему выпало счастье опереться в своей работе на сотрудничество такого бескорыстного научно-технического работника, который всегда отдавал ему задаром все свои изобретения – рекорд никогда и ни кем не превзойденный, но и никем до сих пор еще не оцененный…».

Это было сказано через 10 лет после смерти A. В. Бари! Но по какому случаю? Мог ли Петр Кондратьевич сказать это в глаза Александру Вениаминовичу, когда они были хорошо знакомы друг с другом и П. Худяков весьма уважительно относился к А. Бари? – По первому впечатлению казалось, что фраза Худякова не более, чем игра слов – тонкая ирония. Тем более, что ранние высказывания в адрес совместной работы А. Бари и В. Шухова, куда как доброжелательны. Позже за эту фразу уцепились все, кто начал заниматься исследованием творчества В. Шухова, не утруждая себя желанием поинтересоваться архивными документами или хотя бы задаться вопросом – а почему Худяков высказался так? И почему именно в 1923 году?

К сожалению, его фраза, и особенно слово «задаром», стала предметом нескончаемых досужих разговоров, вынесенных и на страницы печати. Их отголоски, например, можно обнаружить в книге Ю. А. Федосюка «Москва в кольце Садовых» (М., 1983): «В этом доме (Мясницкая, 20) находилась строительная контора американского дельца А. В. Бари, главным инженером которой был выдающийся конструктор B. Г. Шухов. Благодаря Шухову контора стала одной из самых передовых технических организаций России, однако блестящие открытия и изобретения замечательного русского инженера присваивались нещадно эксплуатировавшим его хозяином…»

Подобных примеров можно встретить довольно много среди трудов как пишущих, так и выступающих с речами и докладами, начинающимися: «По словам профессора П. К. Худякова на многочисленных изобретениях Шухова Бари нажил громадное состояние…»

Уж очень подходящая фраза с точки зрения идеологической догмы:

Капиталист – «проклятый супостат» – хозяин и бедный талантливый инженер.

Безусловно, профессор П. Худяков был признан блестящим лектором ИМТУ и ярким ученым в кругах технической элиты. А с другой стороны – Петр Кондратьевич до конца жизни был, как он себя называл, «ершистым». И считал, что он обязан высказаться по острым вопросам, будоражившим общество. Видимо, ему нравилось блеснуть фразой перед соотечественниками. Одни называли его правдолюбцем, другие – благороднейшим.

Но вот открываются архивы, становятся доступными документы и сведения, проясняющие многие обстоятельства, позволяющие сделать другие выводы, а заодно и ознакомиться с историей МВТУ в период «завоевания» его Советской властью.^[95]

В журнале «Деловой мир» (№ 16 от 20 июля 1993 г.) в статье Валентины Александровны Мемеловой «Контора Бари» указывается:

«Москвичам хорошо известно имя Владимира Григорьевича Шухова, талантливейшего русского инженера, автора проектов многих столичных сооружений, в том числе и ажурной телебашни на Шаболовке. Но мало кто знает и помнит имя Александра Вениаминовича Бари – предпринимателя, основателя строительной технической конторы, который предоставлял все условия для творчества Шухова. Вся жизнь А. В. Бари, дела и помыслы были посвящены развитию российской промышленности, торговли, инженерии.

Некоторые исследователи представляют Бари лишь эксплуататором инженерного таланта Шухова. Но стоит взять в руки архивные документы, как становится ясно, что это не так. Шухов держал процентные бумаги и акции конторы наравне с членами семьи Бари и получал значительные доходы…»

И если мы возьмем в руки эти документы^[96] то ознакомимся с конкретными фактами. В архивных фондах Московской конторы Государственного банка занесено в настольный реестр (серия XXVI, № 2567) два баланса «Главной конторы А. В. Бари», в которых приводятся данные на 1897 и 1903 годы по статьям «Актив» и «Пассив». Эти балансы представлены по просьбе Госбанка, куда А. В. Бари обращался за очередным кредитом для расширения производства.

Старший брат А. В. Бари – Генри в Москве, 1901 г.

«Января, 4 дня, 1897 года

Господину Управляющему Московскою Конторою Государственного банка

Милостивый Государь

Вследствие отношения Вашего от 30-го декабря 1896 г., за № 39911, имею честь представить при сем сведения о состоянии дела моей конторы на 192 января 1897 года.

А. В. Бари (подпись)»

Перед выдачей кредита Госбанк желал убедиться в своей возможности кредитования на запрашиваемую сумму под гарантии графы «Актив» баланса «Главной конторы А. Бари», в которой суммировались залоги, векселя и другие ценные бумаги; стоимость всех филиалов, зданий и сооружений, оборудования; незавершенные работы, заказы и т. д. В графе «Пассив» суммировались текущие расходы. В том числе, жалование сотрудников и доходы акционеров – держателей акций и других ценных бумаг.

За 1897 год суммы «Актива» и «Пассива» составили по 5 млн. 297 тыс. 114 руб. 23 коп. (копейка в копейку).

Жалование А. В. Бари – 110 тыс. 84 руб. 44 коп.

Жалование В. Г. Шухова – 134 тыс. 962 руб. 52 коп.

Нелишним будет напомнить, что приобретенные в 1897 г. 600 акций Мытищинского завода не давали дохода А. Бари, так как завод в это время был в убытке. Но с 1900 по 1903 год завод стал выполнять целый ряд выгодных заказов на изготовление вагонов для Московско-Архангельской, Уссурийской и Восточно-Китайской железных дорог, а также вагонов для конных железных дорог многих городов России и оборудования для мукомольного производства. В 1902 г. на заводе стали принимать заказы на ремонт подвижного состава. Прибыль к 1903 г. достигла рекордной цифры – около полумиллиона рублей. В доход А, Бари поступили на его 600 акций Мытищинского завода 26400 рублей, что подтверждается в балансовом документе 1903 г.

Ценные бумаги и акции фирмы (стоимость всей недвижимости) были и у членов его семьи: жены – Зинаиды Яковлевны, ее сестры Екатерины Яковлевны Кохманской и матери А. Бари – Генриетты Сергеевны.

Кроме того, Александр Вениаминович Бари был представителем фирмы старшего брата Генри в России и получал дополнительно 25 % от прибыли при реализации контрактов с его фирмой. Генри Бари жил в Филадельфии, но был совладельцем чугунолитейного завода в Могилеве, а также занимался поставками комплексного котельного корабельного и других видов оборудования в Россию. В 1901 году он приезжал в Москву и гостил у брата.

За 1903 год:

жалование А. В. Бари – 295 тыс. 633 руб. 42 коп.; жалование В. Г. Шухова – 145 тыс. 70 руб. 95 коп. К этому времени годовой оборот фирмы А. Бари составил свыше 40 млн. руб. (по приходу – 21 млн. 736 тыс. руб., по расходу – 20 млн. 920 тыс. руб.)

Кроме баланса Конторы за 1903 г. А. В. Бари представил дополнительные сведения по запросу Московской конторы Госбанка. В пункте 4 записано:

«Несмотря на переживаемый в последние годы промышленный кризис с понижением цен и сокращением оборотов, я имел возможность за эти годы отчислять на основной капитал 800 тыс. руб. и вклады мои и сотрудников 1 млн. 200 тыс. руб., а всего свыше 2 млн. руб. – 8 % годовых; сохраняя, кроме того, соответственные отчисления в погашение стоимости имущества и обеспечение ненадежных должников, равно значительные суммы в награду сотрудникам».

Имеется и последняя запись в журнале реестра Госбанка:

«При пересмотре 6 апреля 1913 г. кредит 150 тыс. руб. закрыть за смертью А. Бари».

О финансовых взаимоотношениях А. Бари и В. Шухова сохранились некоторые сведения их потомков:

– Как пишет А. Б. Иванов (Советские инженеры. ЖЗЛ. – М.: 1985) по воспоминаниям потомков В. Г. Шухова: «Надо сказать, что А. Бари прекрасно понимал, что означало участие Шухова в делах его фирмы. Он был по-своему благодарен ему и платил не скупясь. Так, в предреволюционное десятилетие Шухов получал 900 рублей в месяц – сумму по тому времени внушительную. Но девятьсот шуховских рублей были микроскопически малой статьей в гроссбухах фирмы и не могли идти ни в какое сравнение с доходами хозяина. О явной несправедливости создавшегося положения Шухову не раз говорили и родные, и друзья. Но он отмачивался или отшучивался, а место службы не менял».

– Из воспоминаний дочери А. Бари, Евгении Александровны Нерсесовой: «Из Петербурга в Москву отец уехал, что называется, без копейки. Ему пришлось начинать все дело заново. Когда отцу удалось основать несколько нефтеперерабатывающих заводов в Кусково, В. Шухов вступил в дело к Александру Вениаминовичу. Мать вспоминала Шухова молодым, часто у нас бывавшим. Отношения были доверительными. Но потом их испортили, как всегда, дамы.

Отца моего Шухов любил искренно. Работать у отца было интересно, да и выгодно. Александр Вениаминович, пользуясь изобретениями Шухова, всегда возмещал ему все, что оговаривалось контрактом. За каждый котел его системы Шухов получал хорошие проценты к жалованию, да и на наградные отец не скупился. Ко времени смерти отца денег у него оставалось много меньше, чем у Владимира Григорьевича.

Как горько плакал Шухов, когда скончался наш отец. Он все повторял, что свое положение и состояние он получил благодаря Александру Вениаминовичу.

Иногда в семью доходили разговоры с улицы, что вот мол, отец мало платит Шухову. Александр Вениаминович спокойно объяснял: «Денег, известное дело, не хватает всегда. А у кого-то больше, у кого-то меньше – это ведь тоже известные разговоры «в пользу бедных». Шухов, бывает, получает и больше меня, но я не вижу в этом ничего такого, чтобы объясняться перед кем-либо по этому поводу. А считать деньги в чужом кармане – это ведь любимое занятие ленивых.» Вообще отец никогда никого не осуждал за глаза и не любил подобных разговоров».

Не надо искать правоты по семейным воспоминаниям тех или других потомков в вопросе финансовых взаимоотношений двух незаурядных личностей – героев этого повествования. Они-то относились друг к другу значительно лучше, чем о них пишут некоторые сегодняшние исследователи. Важно другое: как они преодолевали трудности, возможно и возникавшие в процессе их совместной работы. Судя по многочисленным документам^[44], А. В. Бари был не только грамотным инженером и талантливым руководителем, он раскрылся еще и человеком пытливого ума и доброго сердца. Так что Александр Вениаминович не случайный залетный делец на жизненном пути Владимира Григорьевича. Они проработали вместе почти 35 лет! И это говорит о многом.

В «Строительной конторе А. В. Бари» работали талантливые инженеры и яркие специалисты – Е. К. Кнорре, А. Н. Хренников и его братья (тоже грамотные инженеры). Но долго не задержались. Возможно, не нравилась система, может быть, ушли на лучшие места. Не исключено и то, что ведущее место занимал В. Г. Шухов, а им хотелось самореализации. Ушли не из-за амбиций, а по чувству благородного тщеславия. Одно время Е. К. Кнорре и К. Э. Лембке – сокурсники А. В. Бари по Цюрихскому политехникуму, работавшие у него в Главной конторе, хотели завести собственное дело и собирались приложить свои знания в области мостостроения и гидротехнических сооружений в Иране и Ираке. Но оказалось, что дело это весьма сложное. Чтобы получить подряд и кредит на проектирование и сооружение солидного объекта, банки требовали залог или государственные гарантии. Иногда сумма залога превышала стоимость строительства самого объекта. Денег под такой залог у них не было. Е. К. Кнорре собирался обратиться к А. В. Бари за кредитом. Но так и не решился: «Бари назначит такой процент, что надолго попадешь к нему в кабалу». К. Э. Лембке так и остался работать в Конторе А. Бари, а Е. К. Кнорре нашел другое место и ему выпала удача, когда его пригласили на строительство моста через Енисей в Красноярске.

Опасался ли А. Бари конкуренции со стороны тех, кто хотел занять денег, или завышал кредитные проценты по другой причине? – Неизвестно, но в его бухгалтерских документах имеется графа «Ненадежные плательщики». Например, «Товарищество Шибаева, Бобермана и Ш. Асадуллаева» заказывало у Бари баржи, но всегда плохо расплачивалось и числилось в ненадежных плательщиках. При расчете с банками за собственные кредиты А. Бари отчислял солидные суммы в погашение долга ненадежных плательщиков. На что банковские инспекторы указывали ему и иногда сомневались – выдавать ли очередной запрашиваемый кредит для его собственного дела. Так что не все было так просто в его взаимоотношениях с партнерами по бизнесу и друзьями, как может показаться напервый взгляд. Но В. Шухов оставался в «Строительной конторе А. В. Бари». Очевидно его связывало с хозяином нечто большее, чем «фунансы», как писал в своих записках Григорий Распутин.

В творческом труде немаловажную роль играет и атмосфера в коллективе единомышленников, и доверие руководителя – его дружеское расположение.

A. Бари и В. Шухов знали цену себе и друг другу. Совместная работа устраивала обоих, и да будет им памятью их союз, а не разговоры «за забором». Очевидно, успехи фирмы приносили и счастливые моменты в их жизни, каждому свою долю радости.

Не следует идеализировать или упрощать производственные взаимоотношения А. Бари и В. Шухова. Оба были прагматики и не на все проблемы смотрели одинаковыми глазами. Поэтому, и вполне естественно, у них могли быть расхождения. А. Бари, по сведениям Е. М. Шуховой, «с большой неохотой соглашался на публикацию научных работ В. Шухова, в которых раскрывались суть и детали новаторских идей и практических изобретений, а иногда и прямо запрещал публикацию, как это было в случае с книгой о сетчатых покрытиях». Очевидно были на это причины. Что-то в этом случае можно объяснить его положением хозяина фирмы: кому же хочется раскрывать секреты конкурентам? Мало того, что изобретения B. Г. Шухова находились под защитой фирмы А. В. Бари и никто не смел воспользоваться ими в обход закона, все патенты составляли приоритет России.

И еще один немаловажный фактор: как бы ни был гениален В. Шухов в решении технических задач, в конечном счете, за работоспособность фирмы отвечал хозяин. Рядовому потребителю, как правило, неинтересно, кто автор изобретения. Спросим себя: всех ли изобретателей, работающих на всемирно известных зарубежных и отечественных фирмах и предприятиях, мы знаем в лицо или по именам? Нам важны потребительские свойства вещи, надежность фирменного знака, как гаранта качества. Но, к сожалению, такая потребительская психология приводит к недооценке значимости труда инженера, изобретателя, ученого и вообще человека творческого склада ума. Интеллектуальный труд до сих пор не в чести в России. И нет преувеличения в том, что В. Г. Шухову повезло. Далеко не всем российским изобретателям удавалось реализовать свои изобретения, а многие так и остались безымянными.

Н. Г. Риттер о домашнем кабинете В. Шухов, как и все инженеры частных фирм, заключал контракт с А. Бари на три года. Свои изобретения В. Шухов реализовывал через фирму А. Бари. Срок использования фирмой патентов определялся 10-летним договором или соглашением. Мог ли Владимир Григорьевич покинуть фирму? – Да, мог. По истечении срока контракта любой служащий Конторы, при желании, мог свободно перейти на другую работу или организовать собственное дело. К примеру – «Проектное бюро инженера В. Г. Шухова».

Многие типовые промышленные объекты, например, как Мытищинский вагонный завод, да и другие, проектировались и строились без участия В. Г. Шухова, как изобретателя или расчетчика. Владимир Григорьевич в то время был занят другой работой – подготовкой к Нижегородской художественно-промышленной выставке. Поэтому все металлоконструкции (клепаные балки и стропила) над вагранками в чугунолитейном цехе Мытищинского завода были спроектированы Николаем Григорьевичем Риттером. Строительство их было выполнено Строительным отделом Технического бюро завода Ю. П. Гужона под руководством Н. Г. Риттера. В последующие годы этими же специалистами были построены переходные мостики подвесной системы на стальных канатах через железнодорожные пути у станции Москва по Ярословской дороге (1905). На Московской окружной железной дороге пешеходные мостики через воинские пути на станциях Лихоборы, Серебрянный бор, Угрешская, Пресня (1907–1908) и т. д. В 1896–1897 годах Мытищинский вагонный завод строился и оснащался необходимым оборудованием под руководством и по проекту М. Г. Кларнета. Он же проектировал привязку оборудования к энергоносителям и осуществлял авторский надзор.

Николай Григорьевич Риттер имел заказы от Мытищинского завода и занимался реконструкцией цехов совместно со специалистами местного заводского Технического бюро. По его проекту были установлены в 1911 году опорные колонны, балки и стропила в инструментальном цехе (№ 51) – они стоят до сих пор.

Почему же Н. Г. Риттер стал сопричастен к проектированию металлоконструкций цехов Мытищинского завода во время его пуска (1897), во время реконструкции после урагана (1904) и пожара (1911)?

– Во-первых, он был грамотным и опытным инженером.

– Во вторых, завод Ю. П. Гужона в то время поставлял стальной прокат на Мытищинский завод. Эти поставки осуществлялись и в последующие годы^[45]. Ю. П. Гужон и А. В. Бари хорошо знали друг друга. Контора металлобазы гужоновского завода располагалась в том же доме на Мясницкой улице, где размещалась «Контора инженера А. В. Бари»

– металлопрокат всегда был под рукой.

Конечно В. Г. Шухов согласовывал и проверял крупные проекты, но не его уровень – заниматься расчетами типовых промышленных объектов: световых фонарей заводский корпусов, трамвайных парков, стропил небольших пролетов и т. д. Владимир Григорьевич большей частью был занят решением крупных задач, когда требовался новый подход. Так что и текущие заказы приносили прибыль в кассу Конторы А. В. Бари – это обычная деловая практика. И имя Н. Г. Риттера не должно быть забыто в истории развития металлоконструкций.

Николай Григорьевич родился 11 декабря (ст. ст.) 1870 года в Ялте, в семье уездного врача – выходца из прибалтийских немцев. Мать, Надежда Николаевна, была человеком высокой культуры, и все свои незаурядные способности вкладывала в воспитание детей. Чтобы дать детям приличное образование, семья переезжает в г. Харьков, на родину матери. Отец неожиданно умирает. Все заботы легли на плечи Надежды Николаевны. Очевидно, семья была не из бедных. Все дети получили достойное образование. Старший и младший братья окончили университеты. Павел со временем стал известным профессором, ученым лингвистом; Григорий – юристом. Сестра Варвара стала учительницей.

У Николая сложились своя судьба. Его первая самостоятельная ступень в жизни – учеба в Харьковском реальном училище, где он получил первые навыки общения с техникой. Здесь и пробудилась его первая любовь к инженерному делу. После окончания училища он поступил в Харьковский Технологический институт, который окончил в 1893 году.

В то время не существовало «корочек». Диплом представлял собой лист гербовой бумаги с полной характеристикой выпускника Высшего учебного заведения Российской Империи:

ДИПЛОМ

Харьковский Практический Технологический институт сим объявляет, что Николай Григорьевич Риттер, сын чиновника, 22-х лет от роду, православного вероисповедания, по окончании в 1893 году полного курса наук по Механическому отделению Института, подвергался испытанию в экзаменационной Комиссии, и оною 2-го июня 1893 года удостоен звания Инженер-Технолога. По сему, на основании Высочайше утвержденных в 16-й день апреля 1885 г. мнения Государственного совета и положения об Институте, Риттер приобрел право на утверждение его, при поступлении в Государственную службу, на штатную должность техника, в чине Х-го класса и имеет право возводить фабричные и заводские здания с их принадлежностями и жилые помещения, в непосредственной связи с ними находящиеся, а также производить строительные работы, состоящие в ведении и под надзором Министерства Путей Сообщения. Равным образом предоставляется занимать по сему Министерству должности, с коими соединено производство строительных работ, и вообще представляются Риттеру все права и преимущества, законами Российской Империи с званием Инженер-Технолога соединяемые. В удостоверение чего и дан сей диплом за надлежащей подписью и с приложением Институтской печати.

Харьков. Июня 4 дня 1894 года

Директор Харьковского Практического Технологического Института,

Действительный Статский Советник

И разных орденов кавалер

В. Л. Кирпичев

Николай Григорьевич в декабре 1893 года переезжает в Москву и принимает должность инженера в лаборатории сталелитейного отделения «Товарищества Московского Металлического завода».

Гужоновский тянульно-гвоздильный завод был основан еще в 1868 году в Бутырках, а позже – переведен к Бабьегородской плотине в Замоскворечье. К началу 1880-х годов расширять Бабьегородский завод не представлялось возможным, поэтому на первом этапе была создана проволочнопрокатная мастерская на месте нынешней территории завода, на пустырях села Ново-Андрониевки у Рогожской заставы. Свою продукцию мастерская производила для нужд Бабьегородского завода. Дела пошли более успешно, когда Ю. П. Гужон сумел привлечь капиталы известных промышленников – Вогау, Армандов, Торнтона и др. Образовалось «Акционерное Товарищество Московского Металлического завода», Устав которого был высочайше утвержден 15 октября 1883 года.

На месте мастерских Ю. П. Гужон начал строить завод, и к февралю 1884 года строительство завода было завершено. Завод выпускал тонкое круглое, квадратное и полосовое железо разных сортов, а также гвозди – товар первой необходимости в домашнем хозяйстве и в любом строительном деле.

1885 год. Возникший на заводе пожар уничтожил производственные строения и оборудование. Страховой полис был выплачен в размере 200 тысяч рублей. Эти деньги Ю. П. Гужон вложил в реконструкцию завода и расширение производства. Через год были введены в действие прокатное, тянульное и гвоздильное отделения, располагавшиеся в четырех сараях. В 1890-м году строится первая мартеновская печь, а через два года – еще две.

К приходу Николая Григорьевича завод выпускал кроме сортового проката болты и костыли для железных дорог, цепи и канаты для рудников и шахт, балки перекрытий и стропила для мостов и зданий. Производство расширялось, требования к решению многих технических вопросов поднимались до уровня научно-инженерного осмысления. Н. Г. Риттер и оказался тем специалистом, которому можно было доверить инженерные решения по развитию завода. Ему было поручено организовать Техническое бюро.

Необходимо отметить, что на службу Технического бюро возлагались широкомасштабные задачи – комплекс всех инженерных услуг. Инженеры того времени были расчетчиками и проектировщиками, конструкторами и технологами, даже архитекторами, осуществляли авторский надзор. И все в одном лице.

На первых порах Николай Григорьевич обучал своих сотрудников основам инженерно-технической грамотности вплоть до составления технологической документации и исполнения рабочих чертежей. Бюро под его руководством быстро вживалось в решение внутризаводских проблем, а Н. Г. Риттер мыслил уже более широкими категориями. Он предложил создать на базе Технического бюро Строительное отделение, чтобы соединить инженерный замысел с его исполнением.

В 1895 году Николай Григорьевич проектирует и осуществляет авторский надзор за строительством новых цехов, вместо уничтоженных пожаром. По его проектам восстанавливаются: цех фасонного литья и листопрокатный, сталелитейный. Металлоконструкции – опорные колонны, балки перекрытий, стропила, связующие элементы – выполняются под руководством Н. Г. Риттера с особой тщательностью.

В это время выполнялись и сторонние заказы.

Со временем Техническое бюро развивалось. Накопленный опыт проектной работы позволял более оперативно решать инженерные задачи, но Строительное отделение завода еще нуждалось в организационной и технической опеке, чтобы выполнять заказы по проектам со стороны. И Н. Г. Риттер назначается Главным инженером Строительного отделения. Однако он продолжает руководить и Техническим бюро.

В музее завода «Серп и молот» сохранился перечень работ, выполненных Строительным отделением бывшего завода Ю. П. Гужона как по проектам Технического бюро, так и по проектам известных профессоров-мостостроителей того времени: Е. О. Патона, Н. А. Белелюбского, Г. П. Передерия и др.