Глава 15. Будь абсурдным – создавай Абсурд!
Моя походка была странной: немного покачивающейся, словно я недавно сошёл с корабля или аттракциона, на котором меня сильно укачало. Просто непривычно было чувствовать, что земля под ногами это… Ну, обычная земля, которая не пытается провалиться, улететь или съесть тебя. По сравнению с Лабиринтом Реал на первых парах действительно казался застывшим, как кристалл, и довольно скучным, но я знал, что это не так!
Как ни странно, проведя столько времени (или, правильнее сказать, «вне времени»? ) в Абсурде и крайне остраннев, я чувствовал себя более реальным, чем когда-либо прежде. Ещё находясь в Лабиринте, я сотворил себе документы и остальные необходимые человеческие штуки, так что теперь и общество не посмело бы не признать меня настоящим, даже если бы мы с Ферри Двухлетней Давности столкнулись лицом к лицу. Но так сильно рисковать я не планировал: сам-то я не помню никакой встречи с будущим собой, так что если мы всё же встретимся, придётся как-то стереть старой версии часть воспоминаний.
Проклятье, от этих построений всё-таки голова идёт кругом! Мне привычнее строить в трёх измерениях, а тут придётся во всех четырёх. Но главное, что я теперь с удовольствием погружаюсь во всю эту запутанность, потому что мне известно, что, даже если погружусь в самую жуткую хтоническую глубь, то смогу все распутать. Что встречу там Лаби, а не пустое место. Я, наконец, разобрался со своей лабиринтофобией. И когда внутри зажегся этот оранжевый, негасимый, агрессивно-саркастичный, но всё же дружественный свет, можно им и с кем-нибудь поделиться.
Чтобы не тратить время на переезд из города в город, я предпочёл материализоваться в своем родном районе, где провёл всё детство и юность. Можно было появиться прямо у дверей квартиры, однако лучше всё же дать себе время привыкнуть к Реальности, чтобы отец не подумал, что я успел стать наркоманом за день своего отсутствия. Всё верно, я вернулся в Реальность на следующий день после ссоры с большой буквы «С».
Я спустил с плеча рюкзак (похожий на старый, но не такой занудный), позвонил в дверь. Услышал шаркающие, но по-птичьи лёгкие шаги отца. Похоже, он так волновался из-за моего ухода, что собрал все силы, чтобы в любой момент открыть мне дверь. А если бы я не пришёл, он так и просидел до прихода нанятой мной сиделки. Так бы и прождал моего возвращения до самой своей… Тупой, мерзкий Я-Два-Года-Назад, как ты мог такое допустить, инфантильный эгоцентричный ублюдок?!
Когда отец распахнул дверь, моим первым порывом было очень глупо заулыбаться и спросить «ты живой?», но мне удалось сдержаться, поэтому я просто улыбнулся, то ли виновато, то ли радостно, но точно глупо и счастливо. У отца выражение был не менее удивленным, чем у меня, и через несколько секунд он проговорил, всё ещё не веря своим глазам:
– Ты… Рыжий?!
Но тут же поправился и воскликнул:
– Ты вернулся, Ферри!
– Конечно, куда бы я делся. Неужели действительно бросил бы тебя здесь?! Тебя и Амалию. Подожди, не протестуй! Вчера я выслушал твою точку зрения, но Амалию ты знаешь меньше дня. Она сейчас в сложной ситуации, а у кого она бывает совершенно простой? Пойдем для начала выпьем чаю, а потом со всем разберемся, – я протиснулся между отцом и дверным косяком и прошел в дом.
– Ну, если ты настаиваешь… Но что с тобой вообще такое? Сменил аккумуляторы?
– В точку. Кстати, как думаешь, будет ли хорошо смотреться у нас на кухне огроменный книжный шкаф? Придётся заменить часть стены, однако же…
***
Сначала я не узнал её, как и она меня. Похоже, она возомнила, что действительно слишком странная и решила покрасить волосы в «нормальный» цвет. Возможно, этот оттенок и был для Амалии естественным, то есть тем, с которым ей довелось родиться, но это не делало его настоящим. Пожалуй, это слишком сложные смысловые нюансы, но я точно попрошу её вернуть лиловый, потому что от такого стремления стать нормальным и с ума сойти недолго.
Мы смотрели друг другу в глаза. Она – встав на цыпочки, я – слегка наклонившись. Так робел я только перед Лабиринтозмеем в первое мгновение, ну и, возможно, перед Рватонимом, когда тот несся на меня во всём своём уродстве.
– Во-первых, – начал я, набрав в лёгкие побольше воздуха, – если бы ты действительно осознала себя как бисексуал и полиамор, я бы это принял, но мне кажется, что ты просто боишься, что я до сих пор злюсь на то, что ты сделала. Ну да, я злюсь… Да я просто в ярости, но это не повод для тебя, чтобы начать себя накручивать, и не повод для меня, чтобы рвать с тобой все связи. Я прошёл такой вариант будущего, и он просто отвратителен!
– Подожди, ты… Что? – она несмело подняла руки, видимо, чтобы проверить, нет ли у меня температуры, но не осмелилась, и они зависли на полпути от моего лица. Это было очень кстати, потому что теперь я мог вцепиться в эти добрые, милые, до боли знакомые руки и с наслаждением рассматривать их. Мог отвести взгляд от серых глаз, в которых было столько же смятения и смущения, как, должно быть, и в моих.
– Да-да, на самом деле, это другой я, не тот, с которым ты недавно поссорилась, хотя и был им два года назад. Эти два года я провёл в другом городе, немного сошёл с ума и попал в другое измерение, в котором прошёл через адовы испытания и… Ну… В общем, понял, что хочу быть с тобой, несмотря на всю херню, которую ты творишь. Нет. Вру. Понял я это гораздо раньше, просто в Лабиринте наконец придумал, как это осуществить.
– А… – только и протянула она, но не шокировано, а вполне понимающе кивнув. – Я была уверена, просто нутром чуяла, что рано или поздно ты что-то такое сделаешь.
– Занудой я только притворяюсь… – подхватил я. – Только теперь нам надо провернуть одно дельце, чтобы не случилось временного парадокса. Твоя мама может через несколько месяцев ответить на звонок Меня-Из-Прошлого и грустным голосом сообщить, что ты в психушке?
– Да без проблем, – деловито кивнула Амалия. Теперь проблем действительно не было. Теперь было неважно, шучу я, обдолбан, или весь мой рассказ – правда. Мы возобновили нашу игру, игру нашего крошечного сдвоенного мира против всей вселенной. И ведется она исключительно по нашим правилам!
– А ещё мы сейчас же пойдем в парикмахерскую или просто купим краску и смоем с твоей головы этот мышизм.
– Хорошо.
Полминуты или больше мы просто стояли молча, мысленно хватая ртом воздух, как рыбы, выброшенные на сушу. Она опомнилась первой и, наконец, порывисто обняла меня, прижалась только и пискнула: «Ферри!».
«Аномалия!» – случайно выпалил я, слишком радостный, чтобы даже правильно произнести её имя. Она даже не заметила лишнего слога. Так я с тех пор и звал её, просто смеха ради. Потому что дело-то не в именах…
***много лет спустя***
Я возвращался домой. Почему-то именно сегодня мною владело особенное, непередаваемое чувство возвращения. Сегодня я решил пройтись пешком, и мои ноги не быстро, но всё ещё достаточно твердо ступали по знакомым тротуарам. В эту весеннюю пору ходить по городу было приятно, и мне в особенности, потому что то и дело на глаза попадались мои собственные творения. Я участвовал в сотворении этого города. А может, это он участвовал в моём? Где-то подобное я уже встречал…
Вот сверкает на солнце целая семейка стройных небоскребов, построенных будто из стрекозиных крыльев. Их проектировали мы вместе со Странцем… То есть с Францем, конечно же. После двух лет, в течение которых я старался особо не светиться, предыдущий Ферри, наконец-то, провалился в Лабиринт, и я смог без проблемзанять его место. Мы с Аномалией переехали в город, где работал другой Ферри, и я на следующий же день пришёл на работу вместо него, чтобы меня не сочли пропавшим без вести. Надо ли говорить, в каком шоке был Франц, оттого что я за сутки превратился в такого фрика! Босс больше не ворчал, что мои дома похожи на коробки из-под молока (конечно, ведь они больше и не были), теперь он недоуменно качал головой и заставлял меня по десять раз переделывать мои «дворцы космических эльфов», чтобы они не выбивались из общей канвы проекта. Я не обижался: очевидно, есть такие люди, которым лишь бы придраться не к одному, так к другому. Однако тем, кто мыслил не так консервативно, мои творения приходились по душе, что позволило мне выиграть пару крупных конкурсов и на заработанные деньги открыть собственную фирму и переманить Франца к себе. Новая версия меня пришлась ему по душе, и мы неплохо сработались. Правда, он немного возмущался, когда я оговаривался и называл его Странцем.
Миновав бизнес-район космических эльфов, я заметил впереди здание Библиотеки. Это было только моё личное детище. Я и сам удивился, что городским властям понадобилось такое огромное и современное здание библиотеки, совмещенной с книжными магазинами, учебными и развлекательными центрами… Но заказ поступил, и о том, как я сражался за то, чтобы он достался именно мне, можно сложить отдельную легенду. Помню, как Франц говорил:
– Это просто безумие, Ферри! Ты правда собираешься построить такую штуку? Это какой-то космический корабль, раковина наутилуса, лабиринт из сна, а не здание! Там же ни одного прямого угла!
– Про лабиринт из сна ты верно подметил, но не волнуйся, ориентироваться в нём будет просто и удобно, главное – привыкнуть.
– Ну, если ты так уверен… Только умоляю, не делай ты его оранжевым! Никому не нужна гигантская морковь-мутант посреди города!
В этом я, так и быть, уступил, согласившись на золотисто-персиковый. И теперь в этом тёплом летнем мираже каждый день ходят сотни людей, и я верю, что их сознание там хоть немного, да меняется, и они становятся немного счастливее. А где-то в самом сердце Библиотеки (а также под сердцем – в книжном магазине) аккуратными рядами на полках стоят сотни экземпляров книги моего отца. И эти ряды регулярно приходится пополнять, так как крайний роман отца был очень востребован читателями. Он был о человеке, что нашёл выход на бесконечную дорогу, по сторонам которой открывались проходы в неисчислимые миры. Он был о свободе и выборе, о мечте и жизни и, конечно, о любви. И читатели любили его, потому что находили отражение себя. Ведь он и был о каждом из них.
***
Конечно, в библиотеку «Дорога Миров» попала не сразу. Всё началось с того, что я заказал для неё услуги корректора и редактора, опубликовал книгу в интернете и занялся рекламой. Я часто вспоминаю, что отец смотрел на меня, как на какого-то тёмного волшебника и скептически качал головой.
– И что теперь? Что означают эти цифры? – отец, хмурясь, глядел в монитор моего ноутбука.
– Это количество скачиваний, – терпеливо объяснил я. – Кто-то покупает электронную книгу, а кто-то заказывает печать по требованию. Это значит, что для них персонально напечатают бумажный экземпляр. От каждой купленной книги тебе будут приходить авторские отчисления, как и в обычных издательствах.
– Интересно… Но мне всё же не терпится, когда книга выйдет по-настоящему.
– Папа, в интернете она не менее настоя…
– Ну, это для вас. Ты говорил с настоящим издательством по поводу обложки?
– Да, но они сделали… Вот это, – я показал отцу обложку, предложенную издательством: фотографии парня и девушки, наскоро обработанные и склеенные фоном в фотошопе. Мы долго смеялись, рассматривая эту нелепость.
– Эти двое что, майки рекламируют? Или презервативы? – выдавил он, чем вызвал новый приступ смеха. Наконец, я, вытерев слёзы, сказал:
– Сейчас так каждая третья книга выглядит, но не волнуйся, я знаю, что должно быть на обложке «Дороги миров»: дорога в белом Ничто, уходящая в бесконечность, а по сторонам бесчисленные окошки миров.
Он посмотрел на меня с затаенным изумлением и уже открыл рот, чтобы что-то сказать, но закрыл. Через некоторое время он просто проговорил негромко:
– Надеюсь, я дождусь выхода этой книги.
Он дождался. Даже успел получить награду и дать интервью, но скончался через несколько недель: старая травма всё же доконала его. Несмотря на то что я вернулся в прошлое, дату смерти отца невозможно было изменить – это от меня не зависело. Его похороны состоялись незадолго до дня, когда Прошлый Ферри провалился в Лабиринт, и он, конечно, пришёл на них, так что новому мне и Аномалии пришлось присутствовать инкогнито. Самым сложным было сохранить публикацию, награду и интервью втайне от Прошлого Ферри, чтобы он так и не узнал о них, иначе он бы не дошёл до состояния, при котором люди попадают в Лабиринт. Собственные достижения мне тоже нельзя было выставлять напоказ, но когда временная петля замкнулась, и я снова стал Единственным Ферри Лореном в Реальности, мой звёздный час настал.
Пусть мы с Аномалией не смогли продлить жизнь отца, зато были с ним всё время с того дня, как я вернулся, и мне кажется, это было самое счастливое время в его жизни. А ведь, если честно, книга оказалась действительно хороша, когда я посмотрел на нее непредвзято. Только вот с основной концепцией я бы поспорил: дорога – это как-то слишком прямолинейно. На мой взгляд, жизнь – настоящий лабиринт.
***
Итак, я приближался к Библиотеке. Как и в любом эльфийском дворце, в нём была своя эльфийская принцесса, а по совместительству – моя жена. Аномалия всё-таки закончила педагогический, а потом, когда мы уже вернулись в мой родной город и поженились, выучилась еще и на подросткового психолога («Вот уж ни за что бы не подумала, что найду в себе силы помогать другим в том, с чем сама едва справилась» – говорила она сама по этому поводу»). Теперь она вела сразу несколько курсов и организовала группу психологической поддержки для подростков (именно подростков – мы по-прежнему терпеть не могли детей). И ребята её просто обожали. И порой её сложно было различить среди их стайки: даже после стольких лет ей, на первый взгляд, сложно было дать больше двадцати. Хотя, может, это просто я был ослеплен ею, моей Аномалией, и не подмечал ее изменений. Она для меня была все так же прекрасна, как и в день нашей первой встречи на аниме-фесте.
Из приятных мыслей меня вырвал оглушительный гудок внезапно выехавшего автобуса. Этот перекресток неподалеку от Библиотеки я просто ненавидел – его проектировал, похоже, либо идиот, либо серийный убийца. Обязательно надо добиться его перестройки, а желательно заняться перепланировкой самому, пока тут никого не задавили.
Я вдруг заметил, что движение частично перекрыто. Неподалеку стояла полицейская машина. У меня зазвонил мобильник. Я не сразу смог разблокировать экран – звонок звучал тревожно, и у меня почему-то тряслись руки. Номер незнакомый. Прижав телефон к уху, я нервно выкрикнул «Алло!», и мне сообщили, что звонят из городской больницы. Мою жену привезли туда с множественными переломами – автокатастрофа. Автобус сбил мою принцессу на чёртовом перекрёстке, когда она вышла из золотисто-бежевого дворца на обеденном перерыве.
– Почему вы звоните только сейчас?! – почти прорычал я.
Мне объяснили, что телефон Аномалии разбился вдребезги, поэтому они только сейчас узнали мой номер. Адрес больницы мне был известен, поэтому я сбросил звонок, не теряя больше ни секунды, и бросился ловить такси.
В машине я был уже через полминуты, но это мало мне дало: от перекрёстка тянулась длиннющая пробка, увидеть ее начало было просто невозможно. Я нервно барабанил пальцами по обивке сидения и заметил, что мир по краям поля зрения начинает знакомо распадаться. Со мной этого не случалось, с тех пор как последний приступ лабиринтофобии… Нет, не позволю, не до того сейчас – я силой воли заставил свой мир снова стать целостным. Как жаль, что с реальным миром моя сила «творителя» не работает. Он слишком огромен, стабилен и силён для меня. И слишком равнодушен.
– Нельзя ли как-то объехать? – обратился я к водителю непривычно слабым и хриплым голосом.
– Ну как тут объедешь, уже встали, – пожал плечами водитель, кивая на почти бесконечное, заставленное автомобилями полотно. – Да что у тебя там, умирает кто-то?
Я вздрогнул, не произнеся больше ни слова, распахнул дверь и выскочил из машины. «Ты что, ты куда, псих ненормальный?!» – неслось мне вслед. Но это всё равно… Под землёй быстрее. Да-да, на метро точно быстрее доберусь, только добежать до ближайшей станции. Пройти через турникет. Спуститься под землю. Боже, как же колотится сердце! Дождаться поезда. Подойти к краю платформы… Звонок.
– Да, это Ферри Лорен, что там? – кричу лающим голосом. Слушаю ответ соболезнующего больничного голоса. Почти рефлекторно дергаюсь в сторону открывшихся дверей, понимая, что можно уже не спешить.
Замираю, впервые за столько лет не зная, что делать.
«Осторожно, двери закрываются», – прозвучало в вагоне. Я тупо стоял перед ними, пока запоздалые пассажиры, сердито толкая меня, пролезали в вагон. Из бессильно и равнодушно разжавшихся пальцев выпал мобильник, прямо в страшную щель между грохочущим составом и краем платформы. Но мне по большому счёту больше не нужна эта болтливая штука.
Телефон исчез.
Шум метро исчезает.
Время перестаёт существовать для меня – теперь вокруг один бесконечный момент, нет ни прошлого, ни будущего, так что любые формы прошедшего и будущего перестают иметь смысл.
Стою, стою – будто врезавшись в стену на полной скорости. Прежде чем приезжает следующий поезд, передо мной останавливается его сбежавшая тень: длинный черный силуэт с ещё более чёрными провалами дверей, окон. Чёрный поезд существует в течение бесконечно малого промежутка времени, поэтому никто не успевает его заметить, кроме меня. С моей точки зрения, он останавливается на целую вечность, так что я успеваю его разглядеть. Это призрак поезда, поезд пустоты. Он не такой настоящий, как обычный поезд, и краем сознания я осознаю, что его не должно здесь быть, но он как-то удивительно уместен. Поезд пустоты закрывает двери (никто не зашел и не вышел, внутри тоже пусто); вытесняя его, приезжает обычный.
Снова толкотня, оклики, механический голос, лязг и грохот. Снова двухминутный перерыв. Но я уже знаю, что надо делать. Для кого приезжает поезд пустоты.
Вот и он опять. Дождаться остановки и открытия дверей. Подойти к краю платформы… Шаг.
Полпоезда пустоты тоже состоит из пустоты, что вполне логично, поэтому я падаю. Боковым зрением вижу агрессивно-белые огни реального поезда, которые стремительно приближаются, слышу чьи-то крики, но через секунду их будто что-то обрубает.
***
Поезд пустоты скользил по тоннелю беззвучно, как червь. Он привёз меня на пустынную, плохо освещенную платформу. От неё вёл широкий туннель с высоким потолком, конца которому не видать. За неимением альтернатив я пошёл по нему. Здесь было очень пусто. Не как в заброшенных домах: не найдёшь даже клочка паутины и уж тем более не услышишь крысы. Шагать пришлось довольно долго, так что совсем исчезло чувство времени.
Казалось бы, может ли одно пустое место быть пустее другого? Но в этом странном измерении я кожей ощущал непрерывное, усыпляющее опустошение. Чувствовал его как противное покалывание в кончиках пальцев, на шее, в желудке… В душе… Постепенно перестали встречаться и без того скучные предметы обстановки: неработающие автоматы по продаже билетов, светильники, даже мусор. Свет теперь исходил прямо из стен, и из-за этих мертвых огней они истаивали квант за квантом. Я смертельно устал, но продолжал механически переставлять ноги. Мой взгляд бесцельно блуждал, не в силах за что-либо зацепиться, а все чувства и мысли сковало тяжёлое, почти коматозное оцепенение.
Исчезли текстуры гранита, мрамора, бетона. Стёрлись швы между плитками – теперь путаница коридоров была, будто выплавлена прямо в монолитной однородной породе. Постепенно по мере моего продвижения сглаживались даже повороты, ответвления деградировали до коротких тупиков, затем до неглубоких ниш. В конце концов они и вовсе сошли на нет. Теперь тоннель был единственным и таким прямым, что я из последних сил удивлялся: раньше мне казалось, что такие идеальные объекты бывают только в математике.
Теперь Пустому Измерению больше нечего было уничтожать и, похоже, оно принялось за меня: отдельные волосы на голове спеклись в сплошные гладкие чешуйки, одежда и обувь лишились завязок, застёжек и пряжек. Такую невозможно было бы скроить – только выплавить из единого куска резины. Сглаживались черты лица. Теперь я чувствовал себя не прорисованным второстепенным персонажем какой-то глупой книги. Может, даже NPC не менее глупой компьютерной игры.
Я сопротивлялся этому. И Пустое продолжило уничтожать само себя. За минуты, часы или годы стены совсем разошлись в стороны, потолок скрылся в вышине, как будто его и не было вовсе. Может, действительно уже не было. Теперь я шёл по гладкой, как стол, поверхности. А скоро не стало и её.
Я как-то упустил тот момент, когда пол растворился: просто в какой-то момент обнаружил, что можно больше не сучить ногами, а просто падать. Хотя слово «падение» обычно употребляют, когда движешься вниз относительно чего-то, а так как здесь ничего не было, я скорее просто висел… Существовал. Да и с этим дела обстояли не очень: пока я летел-висел-падал, меня потихоньку не становилось, потому что нечему больше было меня формировать. Теоретически я помнил, что имел когда-то имя. Жаль, что оно выскользнуло из головы, но сейчас это и не пригодится.
Так как руки и ноги тоже в пустоте не нужны, они под шумок исчезли, и я забыл, сколько их должно было быть. Поэтому, когда собрался продолжить существовать, решил не делать конечностей вообще, чтобы не ошибиться. А существовать я планировал. У меня ведь ещё много важных дел, осталось только вспомнить, каких. Помню, что нечто (или некто?) по имени «Реальность» отмерил мне мало времени. Не то чтобы я чётко помнил, что такое «время», но на всякий случай взял его в неограниченном количестве, хотя и подзабыл, как оно работает. Чтобы было красиво, я решил существовать в оранжевом цвете, потому что воспоминания подсказывали, что это мой счастливый цвет. Ещё был фиолетовый, но с ним я воссоединюсь позже, когда выполню очень хитроумный план и при этом постараюсь не наделать временных парадоксов. Точнее, с ней. Почему, интересно, фиолетовый цвет женского рода? Почему это цвет любви и аномалий? Я узнаю это сразу после того, как встречу некоего Ферри Лорена.
Я стал большим, как планета, и сложным, как мозг. Стал абсурдным. Я и есть Абсурд. Поэтому могу им управлять лучше, чем кто-либо. Могу создавать его по своему образу и подобию. Ибо аз есмь Лабиринтозмей, князь Абсурда, но ты можешь называть меня просто «Лаби».
А теперь – начнём творить.