Поезд, хоть и был проходящим, к Людиному великому удовольствию не опоздал. Но на этом, пожалуй, и заканчивались все приятные моменты, связанные с поездом. Стоянка была 15 минут. Тиша помог занести вещи в купе. В коридоре толкались отъезжающие и провожающие, распаренные от невыносимой жары и тяжести переносимой поклажи. «Вы, наверно, идите домой…», – сказала Людмила мужу, когда багаж был уложен в отделение под нижней полкой. – «Чего вам жариться? Я как приеду – позвоню». Муж молча кивнул в ответ. Людмила вышла с мужем из вагона, поцеловала дочь и мужа и снова зашла обратно, так как на улице находиться было просто невозможно. Навеса над перроном предусмотрено не было, так что люди толпились возле вагона, честно зарабатывая на тепловой удар. Выглянув в окно, она увидела что «ее» не ушли, а стоят возле вагона, всматриваясь в окно ее купе, приложив руки ко лбу в качестве козырька. Людмила махала им, дескать, уходите, показывала жестами, что напечет голову, и пыталась изобразить грозную и жесткую гримасу. Но Тиша и Настя не уходили, а сил у нее уже не было долго махать руками, да еще и в вагонной духоте. Так они и смотрели друг на друга по обе стороны стекла все оставшиеся от стоянки поезда десять минут. В купе заходили какие-то люди, но Людмила только оборачивалась, чтобы поздороваться. Люди ставили сумки на полки и выходили. Так что, когда объявили об отправлении их поезда, в купе сидела только одна Людмила. Состав медленно покатился, и Тиша с Настей стали махать ей с перрона, а Людмила смогла выдавить из себя только нечто похожее на улыбку и помахать в ответ. Колеса низко, почти басом, и как-то вдумчиво бухали на привокзальных стыках рельс. Коридор наполнился вернувшимися после долго прощания пассажирами, отчего вагон буквально застрекотал различными звуками: захлопали двери купе, отбывающие буквально докрикивали в трубки мобильных телефонов последние фразы, которые они не успели сказать провожающим на перроне, визжали поднимающиеся нижние полки, дети хлопали резиновыми прижимными держателями для полотенец и стучали в фанерные перегородки между купе.
Такая суета с переодеваниями, укладкой вещей и выкладыванием многочисленной по ассортименту и количеству дорожной снеди продолжалась примерно полчаса. Людмила чувствовала себя очень плохо, поэтому она решила переждать, глядя на унылый однотипный пейзаж за окном, благо, что ее многочисленная поклажа заняла все возможное место под ее же нижней полкой. И только когда мужчины попросили выйти, чтобы переодеться, Людмила оторвалась от бесконечного мелькания за окном и вместе с еще одной попутчицей вышла из купе в пыльный коридор вагона.
Верхнюю полку над Людмилой занял угрюмый молчаливый парень с дурно пахнущими носками. За все время пути он произнес буквально с десяток предложений, но все они были какими-то ощетинившимися, как будто парень ощущал угрозу, исходящую от попутчиков, и своими резкими и даже грубоватыми фразами пытался отпугнуть врага, как осьминог чернилами. Парень почти сразу залез на свою верхнюю полку и всю дорогу смотрел в окно. «Хорошо, он хоть не курит», – подумала Людмила, – «а то бы скакал туда-сюда со своими носками…».
Вторую нижнюю полку занимала женщина лет тридцати пяти, в тонких очках в прозрачной пластиковой оправе, которые придают лицу строгость и деловитость. У нее было худое остроугольное лицо с тонким носом и маленьким ртом с тоненькими губами. Маска презрительного снисхождения не сходила с ее лица, причем даже когда женщина ела. Хотя может это была и не маска… Сказать трудно. Женщина большую часть времени читала какую-то толстую книгу в яркой глянцевой обложке. Автор и название книги были написаны пляшущими буквами разным по стилю шрифтом, а название было выделено какими-то то ли скобками, то ли уголками… В общем, Людмиле стало ясно, что книга из современных бестселлеров «за жизнь». Сама Людмила их не читала, так как считала эти книги пошлыми и тупенькими, но Настя таскала эти разноцветные книжки от подруг и читала взахлеб, очевидно в основном из-за чувства приобщенности к взрослой литературе, а значит отчасти и взрослой жизни. Запрещать в ее возрасте уже не стоило, а отговаривать и объяснять – бесполезно. Проверено. Жаль, конечно, но это уже другое поколение, другие интересы и приоритеты. «Раньше романтизировали крестьянство и рабочий класс, теперь – драматизируют клерков или, как их там, офисных работников. А по сути-то…», – как-то на кухне сказала она Тише после того, как в очередной раз обнаружила цветастые книги на столе у Насти. «А что ты хочешь?» – Тиша поднял глаза от тарелки и удивленно посмотрел на жену. – «Выпячивают и холят тех, на кого власти делают ставку в данный конкретный момент. А по поводу романтизации и драматизации… Так ведь тогда во всем поощрялся знак «плюс», сейчас делают ставку на «минус». Хотя суть, ты права, по большому счету одна и та же».
Да, так вот по поводу попутчицы. Она почти сразу постелила свой комплект заранее разложенного на каждой полке в полиэтиленовых кульках белья и все время читала свою книгу. А еще она периодически выходила курить. Курила она тонкие длинные сигареты из такой же длинной пачки. Пачка эта вместе с зажигалкой все время лежала на столе, и через определенные промежутки соседка вставала, клала на подушку свою книгу, доставала из пачки сигарету, длинную и тонкую, как зубочистка, и выходила из купе.
Самой колоритной и интересной фигурой в этом случайном временном сообществе был военный. Когда поезд тронулся, он зашел в купе в форме и с довольно пухлым чемоданом. Затем он переоделся в тренировочный костюм, так что о том, что он военный напоминала только его форма, аккуратно висящая на «плечиках». На погонах были звезды, отчего Людмила поняла, что ее попутчик – офицер, но так как она никогда не разбиралась в воинских званиях и соответствующем количестве звезд, больше информации она не почерпнула. Да больше, пожалуй, было и не надо. Был он довольно плотного телосложения и среднего роста, а вот возраст определить было сложнее из-за редких стежек седины на коротко стриженых волосах. Скорее всего, ему было под сорок, а может и немногим за. Офицер то залезал на свою верхнюю полку и читал, то слезал и сидел на нижней полке в ногах постоянно читающей насупленной женщины, то выходил курить. Он был единственным из попутчиков, с кем Людмила перекинулась хотя бы парой слов. В очередной раз, выйдя в коридор, где, казалось, не так душно, Людмила увидела, что офицер тоже стоит в коридоре у окна. Увидев Людмилу, он подвинулся и учтиво отдернул занавеску. Она в ответ улыбнулась. Минут пять они стояли молча, глядя на смазанную картину пролетающего мимо пейзажа. Но потом разговорились, хотя слово «разговорились», конечно, подразумевает более длительное и насыщенное общение. Так, немного поболтали. Выяснилось, что он едет в командировку куда-то на побережье, куда, он уточнять не стал. Людмила подумала, что это наверно так здорово, съездить за счет предприятия на курорт в разгар сезона в командировку… Конечно, она сейчас тоже едет почти за счет предприятия, но командировка – это же другое дело… Это, как бы, ты на работе, но в то же время смена обстановки, а тут еще и на курорт в с самый сезон. Сама Людмила ездила в командировки очень давно, когда еще союзные НИИ оправляли своих сотрудников во все уголки той еще, необъятной. В самом конце восьмидесятых ездили гораздо реже, но все-таки ездили. Сама Людмила уже почти не ездила, все же маленькая дочь на руках, а в то время в их институте можно было сделать так, чтобы не поехать. А вот Тиша продолжал «наматывать» по бескрайним просторам до самого развала института и страны. Людмила вспомнила то время, мысленно перенесясь куда-то прочь от этого вагона, этой духоты и этого времени. Вернувшись из краткого по времени, но такого далекого мысленного путешествия в коридор вагона, она сказала офицеру, как, дескать, хорошо ехать в командировку на море в сезон, и что она ему почти завидует. Он ей ничего не ответил. Он даже не повернулся в ее сторону, а все смотрел за окно, и, стало ясно, что Людмила все себе представила совсем не так и не то. И, пожалуй, завидовать было нечему. После этого разговор так и не продолжился, и Людмила зашла обратно в купе.
В общем, компания подобралась, мягко говоря, не очень разговорчивая. И Людмила была очень довольна, так как больше всего боялась шумных попутчиков. Или каких-нибудь всю дорогу пьющих или постоянно хнычущих маленьких детей. А тут – тишина… И Людмила даже не стала ничего читать, хоть и вытащила сразу книгу и положила ее на столик, а провела всю дорогу засыпая и просыпаясь, лежа с открытыми глазами или стоя в коридоре возле окна.
Войдя в свой номер и бросив сумки прямо у входа, Людмила первым делом распахнула двери, ведущие на балкон. И запах моря буквально ворвался и обрушился на нее. Запах моря. Моря спокойствия и умиротворения.