– Тёмно-синий, – Сергей встал с дивана, подошёл к шкафу и, открыв дверцу, нашёл взглядом висящий среди прочих вещей пиджак с брюками. – Стиль – классический, в мелкую полоску.
– Вот! Это важно! Классический! – с неописуемой радостью воскликнул смартфон. – Значит, на премьеру с фуршетом мы не пойдём – туда, обычно, ходят в смокинге. Поэтому идём на драму. Ты вообще, репертуар смотрел?
– Не-а… Я про поход в театр пять минут назад придумал. Потому полагаюсь на твой выбор. Мне, в общем-то, всё равно.
– Значит, идём на драму. Сейчас посмотрю, где, что дают и скину сообщение, – поставила точку в разговоре женщина и, ожидаемо забыв попрощаться, отключилась.
Испытывающий смешанные чувства Иванов повертел в руках замолчавшую, покрытую потными разводами от долгой болтовни звонилку, бросил её на диван. Принюхался, поправил треники и решительно направился в кухню, откуда разносились ароматы жареной рыбы и мяуканье внезапно оголодавшей Мурки.
– Я сдуру Лану в театр пригласил, – несобранно поделился он новостью с кицунэ, которая как раз обваливала очередной кусок в муке и, не глядя, хвостом отгоняла крадущуюся со спины кошку, мечтающую цапнуть хотя бы… всё. – А та такую бурю раздула, что голова кругом: и в костюме приди, и умытым, и веди себя по этикету, и…
– Конечно. Это тебе не по пивнушкам с клубами шляться. Это – мероприятие! – и не собираясь выражать поддержку домохозяину, на полуслове обрубила стенания девушка-лисичка. – Сходи-сходи, пусть тебя хорошему научат. Заодно и про вампира поговоришь в приятной обстановке…
***
Утро нового дня принесло новые заботы. От Фрола Карповича поступило указание провести рейд по строительному рынку, где, по его информации, завелась нечисть, ворующая у продавцов выручку.
Незамедлительно прибыв в царство саморезов, болтов и инструментов, обстоятельно переговорив с потерпевшими, инспекторы отказались от первоначальной мысли о том, что деньги просто воруются, без всякой нечисти.
Имелись у них ранее некоторые сомнения. Ведь где много людей с деньгами – воров всегда в избытке.
Причиной перемены убеждений послужило то, что в органы никто из представителей мелкого бизнеса не обращался, сомневаясь в эффективности официальных заявлений, да и трое из шести пострадавших были хозяевами, а не реализаторами. Какой им смысл самим у себя воровать? Ладно бы ради справки для налоговой или прочих структур, обожающих штрафовать за каждый чих во славу пополнения бюджета, так нет!
Пропавшие суммы оказались относительно небольшими – наученные горьким житейским опытом торговцы всю кассу при себе не держали, прятали в укромных местах, оставляя в карманах исключительно на размен.
К тому же, соседи по рынку возле каждого потерпевшего видели низкорослого представителя Средней Азии с одними и теми же приметами, почти вплотную подходившего к жертвам, а вот сами обворованные ничего подобного не помнили.
– Отвод глаз? – предположил Серёга, отходя в сторонку от последнего опрошенного.
– Может быть, – призрак пребывал в некотором смятении от услышанного. – А может и толковый карманник. Как искать будем? Азиатов вокруг – плюнуть некуда. Я столько даже в армии не встречал. Грузчики, помощники, лотки с чаем, забегаловки – везде они. Бухара, блин.
Понимая состояние напарника, привыкшего к более славянскому внешнему виду городских обитателей, инспектору пришлось опираться на личный опыт бывшего опера двадцать первого века.
– Нужен бай.
– Кто?
– Бай. Или смотрящий. Главный. Авторитет, – попытался разъяснить Иванов. – На каждом рынке такой имеется. Споры разрешает, долю со всего имеет. Мы пока шли, я ауры смотрел. Полно наших клиентов. Найдём его – найдём и воришку.
– Думаешь, выдаст? – с сомнением спросил Антон, по привычке следя за людским потоком, тянущимся между прилавков и контейнеров.
– Куда денется? Встанет в позу – мы же его братию наизнанку вывернем без всякого паспортного режима. Нам санкции не нужны, и с начальством нашим он не договорится. Карпович взяток не берёт.
Оба рассмеялись, представив, что грозный шеф сделает с тем, кто осмелится предложить ему «барашка в бумажке».
… Иванов оказался прав. Уже через час они сидели за богатым дастарханом в одном из земляческих кафе и вели неспешную беседу с седым, полным узбеком, оказавшимся на поверку джинном.
Выслушав инспекторов и прикрыв глаза с пляшущими в них огоньками, он с каменным лицом произнёс:
– Найдём, – что-то коротко гаркнул на своём, ни к кому не поворачиваясь и, превращаясь в радушного хозяина, указал на уставленный яствами стол. – Угощайтесь…
Воришку привели к середине ароматного плова. Двое дюжих, неразговорчивых детин с узкими глазами и покатыми плечами борцов втащили за шиворот в помещение щуплого, с стремительно заплывающим глазом, мужичка неопределённых лет самого среднеазиатского вида, вполне конкретно попадающего под полученные от торговцев приметы.
Джинн что-то спросил у доставленного на родном для него языке. Тот разразился длинной, захлёбывающейся речью со слезами и постоянными попытками поклониться.
– Совсем не умный, – морща лоб, сказал главный над рыночной нечистью. – Неделя как приехал, и уже всё испортил. Что с ним делать будете?
Засомневавшийся в подлинности задержанного Швец проигнорировал вопрос и обратился к мужичку, желая проверить того на правдивость:
– У скольких украл?
Азиат часто заморгал, затравленно посматривая на сидящего за достарханом узбека. Тот перевёл. Перевёл и ответ:
– У девяти. Деньги обещает вернуть. Не говорит по-русски. Это он, – догадавшись об инспекторских подозрениях, джинн шлёпнул ладонью по поверхности достархана. – Слово даю. Я, как у вас говорят, не первый встречный. Мне можно верить.
Предпочитая решать самостоятельно, кому верить, а кому нет, Иванов тоже состроил каменную физиономию.
– Он кто? Ауру вижу, понять не могу.
– Человек. Не полностью. В нём кровь… э-э-э… бужая течёт. Бабая, по-вашему, которым детей пугают. Сказал – работать приехал. Семью кормить. Обманул. Забирайте. Мне не надо.
А вот это в планы инспекторов не входило. По инструкции им полагалось задержанного, в случае невозможности изгнания служебной Печатью из этого мира, доставить в безопасное место, принять меры по охране и пресечению возможности побега, информировать руководство, дождаться указаний или Фрола Карповича лично. Потом – по ситуации: или Александросу передавать с его триариями, или помогать шефу определять дальнейшую судьбу неудачника. Какую – друзья не знали. Им до сих пор не приходилось возиться с теми, кого нельзя развоплотить.
В любом случае суеты хватит до вечера.
Но делать нечего. Сергей, начиная придумывать, что рассказывать букинистке по поводу его непопадания в театр, набрал боярина:
– Да! – по обыкновению, начальство приветливостью не отличалось.
– Вора задержали. На строительном рынке. Что с ним делать?
– Ждите.
… Крепкий, уверенный в себе мужчина с густой, окладистой бородой и зачёсанными назад волосами вошёл в кафе через пять минут после завершения звонка. Кивнул подчинённым, протянул руку пожилому узбеку, вышедшему ему навстречу.
– Здравствуй, Темир.
– Здравствуй, Фрол. Плохой ты. В гости не заходишь, совсем забыл.
– Зайду. В этом годе. Обязательно, – невнятно пообещал шеф и мгновенно перешёл к делу. – Этот? – палец Фрола Карповича ткнулся в посеревшего от одного его вида мужичка.
– Он, – подтвердил джинн без всякого подобострастия. – Твои люди язык не знают. Мне не верят, – как ни маскировал обиду в голосе главный, однако полностью скрыть не смог.
– Правильно, – заступился гость за подчинённых. – Они тебя в первый раз видят. Но верить тебе, Темир, можно. Теперь они знают.
Удовлетворённо кивнув, узбекский нечисть вернулся к чаю, который подливал себе из регулярно сменяемых незаметным юношей чайников.
– Познакомились? Запомнили? – боярин обращался к инспекторам. – Темир никогда не обманывает. Потому говорит редко.
Антон с Сергеем вразнобой подтвердили. Пришла очередь воришки.
– Осталось с тобой разобраться… Иванов! Подойди!
Инспектор поднялся, подошёл, встал рядом с задержанным.
– Подними правую руку, – продолжал непонятно говорить Фрол Карпович. – Печать зажги… Молодец… Запоминай: «За кражу малую – пять лет». Повтори!
– За кражу малую – пять лет! – эхом отозвался Серёга.
– Клейми божедурка. Посреди лба, дабы все видели и впредь неповадно было!
Служебная метка прикоснулась к мужичку, мигнула. Парень оторвал от чужой, потной кожи руку и с удивлением увидел на ней фотографический отпечаток круга с непонятными символами, исчезнувший через мгновение.
– Пять лет сроку. Переведи, Темир.
Снова в помещении кафе зазвучала незнакомая речь. Потомок бужая закатил глаза, норовя грохнуться в обморок.
– Руку утри, – посоветовал шеф. – Болячек иноземных тебе ещё не хватало.
Перед Ивановым возник небольшой таз с водой и мыльница. Мальчишка-официант расстарался. Выполнив рекомендацию и воспользовавшись предложенным полотенцем с диковинной вышивкой, он вернулся к напарнику, отметив, что боярин, посчитав экзекуцию законченной, комфортно расположился рядом с джинном, по его правую руку.
– Теперь ему пять годочков меченому ходить, – начались неторопливые пояснения произошедшего. – Ни смыть, ни вырезать клеймо не можно. Все, кому следует, видеть будут и ведать – вор пред ними. Сие кара за мелкое прегрешение. От нас, – солидно уточнил Фрол Карпович. – Далее хошь – в полицию его сдавай. Хошь – пущай штраф платит… За тяжкий проступок – другой разговор. Вплоть до вечной темницы… Следовало ранее вам растолковать, но запамятовал… Да отпустите вы его! – возглас адресовался к детинам, продолжающим держать воришку за шиворот.
Те послушно отпустили чужой ворот. Клеймёный сполз на пол, зарыдал и на четвереньках, по дуге, кинулся к боярину, норовя облобызать его туфли. Не успел. Помощник главного схватил мужичка за ногу и, мордой по полу, под непрерывный поток виноватой абракадабры, вытащил из кафе наружу.
– Домой поедет, – сказал пожилой узбек, не обращаясь ни к кому конкретно. – Навсегда. Деньги вернёт. Я сказал.
– Тебе виднее, – зевнул представитель Департамента, вспоминая о подчинённых. – Чего застыли? Аль не интересно, что да как?
При Темире инспекторам расспрашивать подробности не слишком хотелось, чужие уши, всё-таки, однако у руководства имелось иное мнение.
– Ваши Печати силу судейскую имеют, – пояснения продолжились, как ни в чём не бывало. – Важно произнесть, за что и на сколько караете. Но думайте! Невинного обидеть – грех великий! Дознание со всем тщанием ведите.
– А если ошибёмся, что будет? – открыл рот усидчиво слушавший Антон.
– Плохо будет, – уверенно пообещал начальник, угощаясь пахлавой с широкого, цветастого блюда. – Наказание схлопочешь. По всей строгости… Идите. Мне со старинным знакомцем былое вспомнить хочется…
***
Оказавшись на улице, друзья с удивлением отметили, что людской поток в торговых рядах заметно поредел, а часы показывают предвечернее время.
– По норам? – предложил Швец. – Или идеи есть?
– Нет. Я в театр иду. С Ланой.
Призрак участливо приложил ладонь к голове напарника.
– Вроде бы горячки нет… С чего вдруг? Соблазнить решил? Смотри, в бабах не запутайся…
Пожелание отозвалось зудом между Серёгиными лопатками.
– Типун тебе на язык! Получилось так. Я ляпнул ради хохмы, а она согласилась.
– Даже не знаю, кто тупее… Вор-гастарбайтер или ты… Театр – это ведь шаг в сторону Дворца Бракосочетаний и погибших свобод.
Не в силах терпеть льющийся из Антона сарказм, Иванов развернулся и пошёл к выходу с рынка.
***
У ворот букинстки инспектор стоял ровно в 16.30, согласно полученным в сообщении инструкциям. Театр ждал их к семи. Остающиеся два с половиной часа, согласно всё тому же сообщению, предлагалось потратить на дорогу, вечерние пробки и оставить немножечко про запас.
Выглядел он стильно: костюм, белоснежная, накрахмаленная кицунэ сорочка с идеально отглаженным воротником, чёрные «выходные» туфли, непривычно жмущие ноги после удобных и растоптанных ботинок, бабочка. Самоощущение примерно посредине между женихом и прокатным фраком. Ни сесть лишний раз, ни встать.
Некстати вспомнилось как-то виденная по телевизору передача о певцах старой, советской школы, имевших обыкновение никогда не садиться в концертном костюме для сохранения остроты стрелок на брюках и отсутствия лишних складок.
Вот ведь выдержка у людей!
Сергей, пока ехал на заднем сиденье такси, держался прямо, точно палку проглотил, и старался не откидываться на спинку, уцепившись за ручку над дверью.
Позвоночник задубел от относительно долгой поездки, водитель постоянно, с опаской, посматривал в зеркало заднего вида на чудного пассажира. И было отчего. Выглядел перенапряжённый парень в костюме нервно, будто ежесекундно хотел вскочить с места, наплевав на крышу автомобиля над головой.
Так и катили: инспектор – мечтая не измять костюм, водитель – ёрзая от странного клиента за спиной…
– Входи, – пригласила Лана, отпирая проход в воротах. – Я почти готова.
***
… Выглядела она восхитительно. Тонкое вечернее платье с глубоким вырезом, жемчужные бусы и в тон им серьги, лёгкие туфельки, меховое болеро на плечах. На голове – причёска в стиле «очаровательный бардак».
Косметика почти отсутствует, лишь тонкие штришки, нанесённые умелой рукой, подчёркивают обводы глаз да контуры губ. Ни грамма перебора. Всё выверенно, отшлифовано, продуманно до мелочей.
– Не замёрзнешь? – с усилием отрываясь от бесстыжего разглядывания Ланы, спросил о главном инспектор. – Отопительный сезон ещё толком не начался, в театре наверняка прохладно. И это, – вспомнил он про приличия, – прекрасно выглядишь.
Женщина забавно наморщила нос, состроила горестную мину.
– Придётся потерпеть. Колготки с начёсом в этом году не в тренде. А жаль. На что не пойдёшь ради искусства…
Про «парад тщеславия» букинистка и не подумала припоминать, заканчивая сборы с видом богини, снисходительно согласившейся украсить собственным величеством грешный мир.
Прогулявшись по холлу и давая рассмотреть наряд получше, она вскинулась; стремительно, создавая эхо каблучками в просторнейшем помещении, почти подбежала к парню и испытующе, с пристрастием осмотрела его с ног до головы.
– Красавчик. В меру мужественен, в меру необуздан, в меру растрёпан. Положительно, я произведу фурор с таким кавалером.
Чувствуя себя гоферовой змеёй в террариуме, на которую пришли посмотреть всем классом, Иванов смутился. Никогда не любил подобных суждений. С тех самых пор, как маленьким рассказывал взрослым стишки, стоя на табурете, а они его беззастенчиво обсуждали в стиле: «Как он вырос!» и «В школу скоро пойдёте?».
Беседа, разумеется, велась с родителями и мама с папой, гордясь отпрыском, пространно и подробно отвечали, отворачиваясь к спрашивающим. А будущий инспектор сбивался с ритма и, детским чутьём понимая, что сам стишок никому не интересен, продолжал дочитывать торопливо, без выражения, мечтая убежать к игрушкам или приятелям во двор.
Наивные четверостишия для подготовительной группы детского сада казались невообразимо долгими, пресыщенными ненужными рифмами, созданными исключительно для мучений ребятни.
– Попробуем, – осторожно согласился Серёга, вальяжным жестом трогая бабочку.
– Сделаем, – поправила букинистка, фривольно подмигивая. – Машину отпусти. Я отказываюсь ехать на бюджетной колымаге. Желаю помпы, пафоса и преклонения. Я VIP заказала, скоро прибудет.
Пришлось топать на улицу, рассчитываться с таксистом.
Едва покрытый рекламой автомобиль отъехал, его место заняло роскошное, чёрное AUDI с роботоподобным водителем в костюме, заставившим инспектора почувствовать укол неполноценности. Дорого смотрелся дядька, богато. Без микроскопа видно – данная форма одежды его вторая кожа, не то что у прочих, напяливших пиджак со штанами по случаю и пребывающих от вынужденного официоза не в своей тарелке.
Лана, начхав на положенную мужскую помощь в надевании коротенькой норковой шубки, уже цокала набойками по брусчатке дворовой аллеи, зажав в ладони стильный клатч.
Открыв перед спутницей дверь в салон, Иванов подождал, пока она усядется и плюхнулся на мягкий диван немецкого автопрома с другой стороны.
Помимо роскоши, в салоне имелся ещё один значительный плюс – пассажирская часть оказалась отделена перегородкой от шофёра, так что говорить можно было не опасаясь.
Автомобиль тронулся в полном молчании. Похоже, адрес водителю дали заранее.
– По поводу обнаруженных записей, – посматривая в окно, вспомнила женщина о просьбе инспектора. – Как я и говорила – ничего интересного. Заметки немца-гувернёра бюргерского происхождения, приехавшего в Российскую Империю на заработки и пристроившегося воспитателем подрастающего поколения в семью богатого купца-промышленника. Мечтал юноша книгу о России написать, постоянно пометки делал для памяти. Последние упоминания в тексте об отъезде на родину. Получил жалованье, направился в губернию. Похоже, не доехал.
– Прибили по дороге?
– Наверняка. Деньги при нём имелись изрядные. Вполне можно допустить, что сопровождающие и грохнули. Польстились на разбойный заработок. Вы сколько нашли? Сто пятьдесят рублей?
– Именно.
– Он получил четыреста. Несколько строчек об этом написал. Планировал положить их в банк на время пути. Опасался окружающей действительности. И не без оснований.
Звучало, в общем-то, реалистично. Ограбить зажравшегося на господских харчах иностранца – вполне в духе озлобленных судьбой и вечным недоеданием крестьян. Много их по дорогам «шалило» в те времена.
– Дневники зачем спрятали?
– Из-за безграмотности. В глазах преступников они имели определённую ценность и рассматривались как заначка на будущее. Книги стоили дорого.
Почему Лана произнесла «преступники», а не «преступник», бывшему работнику полиции разжёвывать не пришлось. В корчаге оказалась малая часть из стандартного багажного набора тех давних лет, найденные деньги тоже более походят на долю от разбоя, чем на припрятанный запасец.
Кто знает, ямщик подключил дружков пощипать немчуру на глухой версте, или попутчики, отправившиеся по хозяйской необходимости в город, сговорились? А может, в засаду бывших, опьянённых свободой крепостных угодили? Правды не отыскать…
– Пусть его, – Сергею надоело бередить прошлое догадками. – На этом…
– Не всё, – женщина повернулась к спутнику. – Автор вам помог немножко. В начале мне удалось обнаружить описание одного светского раута в восточной Саксонии, куда его занесло перед отъездом к северным варварам. Событие, само по себе, рядовое для знати, но для гувернёра из семьи низкого происхождения – верх мечтаний. Вдохновлённый юноша чрезвычайно подробно описал всех увиденных лиц, вплоть до нюансов туалета и роста. Для него это было грандиозное событие… Среди прочих присутствующих мне удалось отыскать упоминание об одной баронессе из очень влиятельной фамилии. Портрета её, к твоему счастью, нет. Сгорел при пожаре лет этак… около ста. Но ныне здравствующая родня дамы к родовой памяти относится трепетно, их записи однозначно заинтересуют. Я им предложила приобрести.
– За сколько?
Меркантилизм Иванова понравился Лане, выразившись в покровительственном похлопывании по плечу.
– Люблю деловую хватку. Торги начну с шести тысяч евро. Надеюсь сговориться за четыре. С комиссионными, – дополнила она.
– Не дёшево? – услышанная цифра не казалась чем-то уж совсем запредельным.
– Не борзей, – отбрила букинистка. – Страсть по собиранию заметок о предках имеет свои пределы.
– Четыре так четыре, – кивнул инспектор, доставая смартфон из внутреннего кармана пиджака. Пощёлкал по клавиатуре. В клатче женщины пискнул сигнал входящего сообщения. – Я номер карты скинул. На неё деньги переведи, пожалуйста.
От том, что всю сумму он вознамерился отдать другу, парень умолчал. Антону нужнее.
– И ещё вопрос… – под тихий шелест дороги в салоне AUDI прозвучала трагедия упырицы Ленки, плавно переходя задуманную идею… – Можешь с вампиром познакомить?
– Я подумаю, – нейтрально ответила спутница, всем видом давая понять, что разговор о делах окончен.
Автомобиль выруливал на театральную площадь…
***
Прибывшие затмить всех и вся, Сергей и Лана, в ожидании первого звонка, чинно прогуливались под ручку по фойе, разглядывали, как обычно бывает в театрах, развешанные на стенах фотографии артистов, витрины с предметами одежды из сыгранных спектаклей и другие, выставленные специально для этого, экспонаты.
Они изредка, по настоянию женщины, раскланивались со знакомыми ей театралами. Спутница обменивалась малозначительными фразами, а Иванов, от нечего делать, присматривался к её собеседникам, выискивая в излишне радушных, надменных физиономиях признаки особой, склонной к обожанию Мельпомены интеллигенции, мысленно давая характеристики и клички. И не находил.
Вот «пиджак», вот «хохолок», эта дама – «шляпка», а этот пожилой мужик – «смокинг». Последний заинтересовал тем, что усердно надувал щёки, имитируя важность и являлся одним из немногих, кто пришёл без дамы, хотя в его возрасте уже обычно остепеняются, находят вторую половину и задумываются о старости. Ну или прихватывают с собой глупоглазых девиц, падких на наносной блеск в обхождении.
Бросалось в глаза и то, что одет он был в старомодный смокинг с искусственной гвоздикой в петлице, поверх обычной рубашки.
– Как тебе обстановка? – заходя на третий круг лицемерных поклонов и полуулыбок, начала «светскую» беседу библиотекарша. – Общество?
Склонный к анализу инспектор успел разделить присутствующих в фойе на четыре условных класса. Самый симпатичный – потёртые дедушки, наглаженные бабушки с редкими вкраплениями скромно одетых мужчин и женщин. Держались вместе, много смеялись в рамках вежливости, обменивались искромётными, добродушными приветствиями и репликами. Разодетой братии они сторонились, точно в упор не видели и вовсю предавались воспоминаниям о давних премьерах, бенефисах и аншлагах. Настоящие театралы.
К более многочисленной категории относились неуютно жмущиеся поближе к углам и окнам пары, по которым с первого взгляда можно было определить – кто инициатор культурного досуга. В подавляющем большинстве – женщины, мечтающие прикоснуться к прекрасному и в кои-то веки сменить опостылевшую квартиру на огни рампы. Их спутники постоянно ворочали шеями, непривычными к галстукам, тоскливо посматривая в сторону буфета.
То и дело слышалось:
– Коля (или Дима, или Паша)! Мы же договаривались…
Обособленной группой шли деловые, полуофициальные граждане, воспользовавшиеся удобным случаем «выгулять» любимых дам. Опрокинуть стопарик они не рвались, а, рассредоточившись повсеместно, вели любезные разговоры с ухоженными спутницами.
Заключительной, наименее приятной партией шли те, кто пришёл в театр ради самоутверждения и презрения к окружающим. Теша собственное высокомерие, они барражировали от гардероба до дальнего входа в зал, слащаво улыбаясь встреченным знакомым. Обменивались излишне воспитанными фразами, за которыми, будто из распахнутой домны, несло самолюбованием на фоне «этих безвкусных» неудачников. Именно с ними Лана и вела беседы.
И лишь немногих, неопределившихся или случайно сюда забредших – посмотреть, «а как это у них там», и «чего это они все сюда так рвутся» инспектор ни к какой категории не причислил, оставил в рамках «допустимой погрешности».
– Обстановка интересная, общество – так себе, – Иванову не хотелось лукавить или имитировать восторг. – Я имею ввиду твоих напыщенных знакомых. Просвечивают похлеще рентгена, до трусов, только что в рот не заглядывают, зубы пересчитать.
– Тонко подмечено, – обозначившая поклон кому-то из длинного списка знакомых, движущемуся с куртуазным рылом по залитому светом люстр мраморному полу, подтвердила женщина. – Имеешь задатки вырваться в круг избранных. В самые сливки.
– Ни за что! – парня передёрнуло. – Мне в пивной комфортнее. Но тебе зачем эта хрень?
Последнее слово он нарочно подобрал погрубее. Костюм и атмосфера давили, заставляли говорить красиво, по киношному. Потому Сергей решился на маленький бунт.
– Невинная забава. Люблю побеждать без единого выстрела, – пожала плечиками спутница. – Обожаю читать сквозь чужой макияж и напускное радушие, насколько же меня ненавидят и с каким бы удовольствием мне расцарапали бы личико. Бодрит… Посмотри влево.
Покосившись в указанном направлении, парень засёк неопределённого возраста тётку в обтягивающем далеко не идеальный стан блестящем платье, колоритном боа, на непомерно высоких шпильках и усиленно привлекающими внимание накладными ногтями алого цвета. Ей что-то возвышенно втирал встречавшийся ранее мужик в смокинге, галантно взяв женщину за ладонь кончиками пальцев и эстетично оттопырив мизинец.
Разобрать в общем гуле, о чём идёт речь, не имелось ни малейшей возможности, зато колючий, пропитанный холодом взгляд тётки мог рассказать о многом.
Она ненавидела. И его, и Лану.
Букинистка, плавно перекинув руку инспектора себе на талию, прижалась к мужской груди, потёрлась щекой о лацкан, положила ладонь ему на сердце.
Чмокнула в нос.
Рассмеялась.
Очаровавшись ещё большим негодованием в чужих, густо накрашенных глазах, она воздушно отстранилась и буквально порхнула к парочке «смокинг и боа».
– Хорошо выглядите, – медоточиво сделала Лана комплимент. – Решились пойти к умелому визажисту? Какая вы молодец… Прямо воспряли!
Вот вроде и похвалила, а как обгадила!
Свекольный цвет, полыхнувший на шее женщины и упорно ползущий вверх, это подтверждал.
– Рада была выразить восторг! – прощебетала проказница, возвращаясь к Сергею и тихо шепча. – Я умница.
– Бабьи войны, – тяжко констатировал он. – И давно вы так забавляетесь?
– С ней? Давненько. Пока я выигрываю. Застарелая вражда.
– На фиг, – веско выразил своё отношение Серёга, прикидывая, где бы покурить. Не увидев таблички с дымящейся папиросой, расстроился. – Когда уже звонок с представлением будет?
– Имей терпение. – Лана упорно тянула его на новый круг по фойе. – Все рассматривают друг друга. Кто в чём одет, кто как себя подаёт. Дамы не всех успели оценить, но ты – в призёрах…
Терпения Иванову потребовалось много. Спутница ухитрилась превратить обычный культпоход в чёрт знает что. Скользкие интриги, полунамёки, реакторы взаимной неприязни, бурлящий водоворот страстей самого низкого пошиба, спесь, гонор, состязания в колкостях… а он просто пришёл в театр.
Захотелось домой, на диван и чаю.
***
– Граждане! – громко обратился к прохаживающимся театралам высокий человек в серебристом костюме и с волевым взглядом. – Никто не находил бумажник?
Оказавшиеся поблизости люди стали озираться по сторонам и отрицательно кивать головами при встрече взглядом с вопрошающим.
– Я бы хотел видеть администратора…
Прибежавший на шум «смокинг» постоял неподалёку, послушал нарастающее шушуканье зевак, обсуждающих выходящее из ряда вон событие, подошёл к мужчине, попросил наклониться и с заговорщицким видом стал что-то шептать тому на ухо, украдкой поглядывая на седого, благообразного старичка с весьма немолодой дамой, стоявших метрах в пяти, возле колонны. Потерявший бумажник, выслушав, что ему нашептали, выпрямился и решительно направился к пожилой паре.
– Верните, – требовательно сказал он, протягивая вперёд руку. – Я жду.
– Простите? – старичок близоруко, недоумённо посмотрел на подошедшего. – Я ничего у вас не брал.
– А вот тот гражданин, – тут подошедший повернулся, чтобы указать на типа в смокинге, но увидев, что там, где он только что стоял, оказалось пусто, кашлянул досадно, однако всё же решил не отступать, – утверждает, что видел, как вы вытащили что-то из моего кармана.
– Как можно?! – возмутился обвинённый в краже, задирая подбородок вверх и сжимая трясущиеся от негодования ладони в кулаки. – За кого вы меня принимаете?!
В радиусе нескольких метров от пререкающихся образовался плотный строй жаждущих подробностей. Прозвенел первый звонок.
– И всё же, я бы попросил показать, что у вас в левом кармане, – настойчиво потребовал рассерженный человек.
– Раз вам так угодно…
Со всем доступным презрением старичок сунул руку в указанный карман, обомлел, удивлённо отвесил нижнюю челюсть и, дёргаными движениями, вытащил на всеобщее обозрение коричневый бумажник с тиснением на боках.
– Не понимаю, что это… Откуда? – растерянно пробубнил он, часто моргая. – Вероятно, это какая-то злая шутка?
– Не правда ли, странно? – желчно улыбаясь, заметил мужчина, вырывая имущество из чужих пальцев. – Моя вещь нашлась в вашем кармане. Не стыдно? Вроде солидный пенсионер, в возрасте… Надеюсь, там всё на месте?
Про «всё на месте» он произнёс с акцентом, для окружающих, чтобы посильнее унизить воришку. Слова ещё звучали в воздухе, а содержимое портмоне уже было изучено и пересчитано.
Охнув, старик побагровел, пошатнулся, привалился спиной к колонне, схватился рукой за сердце и, задыхаясь, начал медленно сползать на пол. Его дама попыталась удержать обмякшее тело на весу, но не смогла, лишь замедлила падение.
Кто-то неуверенно позвал врача, чья-то рука протянула нитроглицерин.
Серёга, наблюдавший за происходящим со стороны, оставался безучастен. Первую медицинскую помощь он оказывать не умеет, в скорую уже позвонили, во всяком случае, неподалёку голосистая, корпулентная дама самозабвенно орала в телефон: «Театр! Кардиобригада!».
Гораздо больше его занимал не плохо видимый из-за столпившегося народа старичок и не его дама, а вертлявый гражданин в смокинге. Он снова крутился поблизости, не стараясь протиснуться в первые ряды. Вытягивал шею, привставал на цыпочки, заглядывая через плечи, широко раздувал ноздри от усердия. Будто жил возникшим скандалом, питался им.
Едва события у колонны начали затухать, «смокинг», лавируя между начинающих расходиться людей, почти подбежал к приятной, пухленькой женщине и стал ей что-то говорить, всем видом выражая сочувствие. Та схватилась рукой за шею, затем ощупала себя, и…
– Второй звонок, – напомнила Лана, сжав инспекторский локоть.
– Да-да, сейчас пойдём…
Следить оказалось интереснее.
– А-а-а! – вдруг истошно завопила женщина, едва от неё отстранился заинтересовавший инспектора доброхот и бросилась к направляющейся в зал молодой паре, по возрасту – студентам старшекурсникам. Оба худенькие, трогательные, со счастливыми мордашками влюблённых.
Подбежав, науськанная «смокингом» вырвала у девушки сумочку, с силой открыла её, оторвав защёлку, сунула в первое попавшееся отделение руку, и вынула её уже с чем-то зажатым в кулаке. Подняла добычу над головой. – Вот! Смотрите! Моё ожерелье!
Перепуганная таким поведением незнакомки девчушка стояла статуей, выразительно хлопая глазами и не понимая, что происходит.