Врата бога. Ашшур в гневе. Часть вторая

Глава вторая

Наступила середина месяца Дуузу (июнь, июль). В общем-то это считалось самым неблагоприятным временем года. Даже для южной и потому как бы привычной к нещадному пеклу Вавилонии. Там в это время наступала необычная жара. В полдень, когда солнце находилось в зените, всё живое вымирало. Люди и животные изнывали от нестерпимых его лучей, и где могли искали тень. Ну и понятно, что в такое время года очень тяжело было заниматься какими-то делами.

Визирю тоже было тяжело. Ведь он был уже в возрасте, и поэтому его это тем более касалось.

Однако возраст-возрастом, но откладывать что-то ему было никак нельзя. С началом восстания дел прибавилось, их стало больше в разы, да ещё и каждое второе из них относилось к архиважным. И в итоге Набу-ката-цабат за последние дни так заработался, что к концу недели совсем переутомился и почти что выдохся, ну и с самого утра он почувствовал недомогание, но отлёживаться было некогда.

– Эх-хе-ех-хех… О-о-ох, хех-хех, ну что, вот и опять невыносимая жарища? – спросил визирь своего старого слугу. Он как бы при этом ещё и жаловался.

Этот слуга был хотя и в возрасте, но сколько себя помнил визирь, он прислуживал ему и его семье, и поэтому между ними уже давно сложились почти что приятельские отношения, и я бы даже сказал, что они были с хозяином друзьями.

– С самого утра жара немилосердна, господин… – ответил сириец Захван. – Давно такой я не припомню!

– Ну, да, всю неделю не спадает, – посетовал Набу-ката-цабат. – Наверное из-за этого и разболелась у меня голова? И за что прогневались боги на нас всех?

– Может переждёшь жару, хозяин? Никуда бы сегодня до вечера не выезжал…– предложил сириец. – Побереги себя. А то и солнечный удар получишь.

– Не получится, Захван, – ответил визирь.

– Почему?

– А-а-а! Всё-таки придётся ехать…– вздохнул сокрушённо Набу-ката-цабат.

– Неотложные дела?

– О-о-они.

– Что, такие уж они и неотложные?

– Да! Дела есть дела! – повторно и откровеннее пожаловался слуге со скорбной миной на лице Набу-ката-цабат.

– Ну-у, хорошо. А тогда какой оденешь плащ, хозяин? – уточнился слуга у Набу-ката-цабата, когда того умыли и облачили в льняное платье две рабыни.

– Пожалуй я одену индийский… Который я на днях приобрёл у гандхарских купцов. Он хотя и тёмный, но тонкий. И с окантовкой по низу из золотой нити. Я его ещё не одевал. Так что, наверное, его. Я ведь сегодня еду не в военный лагерь, не в оружейные мастерские и кузни, а к царю, – ответил визирь.

Захван принёс этот плащ и накинул его на Набу-ката-цабата, приколов его к левому плечу серебряной египетской брошью, сделанной в виде скарабея. Визирь придирчиво осмотрел себя в бронзовом зеркале, поправил бороду и, оставшись довольным увиденным, переспросил сирийца:

– А колесницу приготовили?

– Твои любимые несийцы уже запряжены в неё, – ответил слуга. – Колесница готова, хозяин.

– А опахальщик?

– Он уже в колеснице. Возничий тоже там. Оба уже ждут тебя, господин, – и Захван поправил складку на спине у хозяина и почтительно вслед ему поклонился:

– Пусть тебе покровительствует Хасамелис… – произнёс слуга (в Месопотамии именно этот бог оберегал всех тех, кто покидал свой дом).

***

Вавилонского визиря за глаза прозвали хитрым Лисом, и эта кличка ему лучше всего подходила. Она приклеилась к нему уже намертво, и её он заслужил более чем оправдано. Как способный актёр, визирь нередко пытался прикидываться простачком и своим в доску для многих, но если присмотреться к нему повнимательнее, то становилось понятно, что он совсем был не простак. Он всегда отличался изворотливостью. И ему присуще было коварство. А ещё он был крайне циничен и расчётлив. Ну и Шамаш-шум-укин для этого актёра являлся не столько близким родственником, сколько орудием в его руках, с помощью которого визирь собирался заполучить господство над богатейшей Вавилонией.

Набу-ката-цабат понимал, что если бы он попытался самостоятельно стать царём, то у него тут же обнаружилось бы с добрый десяток конкурентов, не менее знатных чем он и имевших не меньшие права на трон, ну а вот у его зятя по факту были неоспоримые преимущества перед всеми остальными возможными претендентами.

Шамаш-шум-укин принадлежал к роду Великих царей, к самим Саргонидам, и при этом матерью его являлась всё-таки знатная вавилонянка. Так что тут для Набу-ката-цабата, после того как он выдал замуж за Шамаша ещё и свою дочь, вариант оказывался совершенно беспроигрышным, и надо было только не сидеть сложа руки, а действовать.

Ну и чем, конечно же, визирь не преминул воспользоваться…

***

Набу-ката-цабат спустился во двор дома. Впрочем, это был скорее даже и не дом, а я бы назвал его настоящим дворцом. Он считался одним из самых больших и богатых частных домов в Вавилоне. Занимал он даже не квартал, а целых два квартала, был в четырёх уровнях и внутри него располагались помимо различных хозяйственных пристроек три бассейна для омовений и уютный сад с экзотическими растениями и деревьями. А ещё здесь же находился зверинец, в котором содержались ручные павлины, газели и целая стая антилоп. По роскоши и размаху с этим домом могли поспорить только владения двух признанных вавилонских богачей – Мурашу и Нагиби, с которыми, кстати, визирь был тесно связан.

Во дворе дома Набу-ката-цабата уже была приготовлена колесница.

Рабы помогли визирю взобраться на неё.

Затем они открыли тяжёлые дубовые ворота и Набу-ката-цабат, в сопровождении десяти конных телохранителей, выехал на главный вавилонский проспект, на так называемый проспект Процессий, и направился по нему в сторону Летнего дворца.

***

Визирь знал, как воздействовать на окружающих, в этом он поднаторел и уже был непревзойдённым мастером, ну а его зять хотя и являлся по рождению принцем, да ещё самых что ни на есть голубых кровей, однако от всех остальных людей на самом-то деле мало чем отличался. Так что его не сложно было визирю обратить в свою веру.

И вот уже пятнадцать лет Набу-ката-цабат не один плёл свою паутину. Теперь уже Шамаш полагал, что это именно у него возникла идея восстать против Ашшурбанапала, а визирь подобное заблуждение не оспаривал и мнение это только всячески поддерживал.

«Ну какая разница, кто всё это высказал первым? Главное – добиться задуманного. И ради этого никаких жертв не жалко!»

***

Визирю где-то через полгода должно было исполниться шестьдесят пять, однако в характере его проявлялось иногда и мальчишество. Так он любил выделяться перед окружающими, демонстрировать свой достаток, и поэтому в его колесницу была впряжена четвёрка великолепнейших жеребцов белой масти (подобных ни у кого не было во всей Вавилонии, и даже у его зятя). Они назывались несийскими, и их визирь получил из Мидии, где этих коней выращивали в одной уединённой и очень труднодоступной долине. За них он отдал целое состояние. И за каждого несийца можно было заполучить по меньшей мере табун обычных коней.

Колесница визиря выехала через ворота Сина из города и направилась через предместье Хабан на север, в сторону Летнего дворца.

До него пришлось ехать больше полутора часов. Но вот на горизонте выросли башни этого огромного и роскошного дворцового комплекса, занимавшего самый северный угол столицы Мира. Этот дворцовый комплекс был настолько обширным, что его скорее можно было считать городом внутри города…

Колесница визиря прогрохотала по брусчатке и въехала в открытые ворота Летнего дворца, которые назывались воротами Лугальгирры. По бокам этих ворот находились их молчаливые охранники, звавшиеся шедду, это были внушительные крылатые быки с человеческими лицами.

Стража приветствовала визиря.

Рослые воины это делали всегда поднятием своих копий и зычным криком.

Набу-ката-цабат соскочил на брусчатку и прошёл прямиком в покои Шамаш-шум-укина.

***

Вавилонский царь тоже вынужден был измениться. И он не мог себе позволить расслабленного состояния. Ему приходилось каждый день решать различные вопросы, ведь он уже не был чьей-то марионеткой. Он провозгласил себя независимым правителем, и это на него накладывало массу новых и неотложных забот. Но сегодня он припозднился. Он только недавно встал. Шамаш даже не стал завтракать и сейчас стоял у края террасы и о чём-то задумался. Визирь приблизился и осторожно закашлялся, однако Шамаш не сразу оторвался от размышлений.

Тогда визирь громче о себе дал знать.

Вавилонский царь очнулся и обернулся.

– А-а-а, это ты! – произнёс Шамаш. – Что у тебя?

– Я только вчера под вечер вернулся из военного лагеря, который находится под Борсиппой и где готовится наша главная армия…

– И что там?

– У меня хорошая весть! Генерал Набунацир мне сообщил, что послезавтра уже будет в Вавилоне, – ответил зятю визирь. – Он поручил Красавчику, то есть князю Набуэлю, возглавить осаду Ура и Урука.

– Его следовало отозвать с Юга! Главное, это сделали кажется вовремя… Он необходим здесь!

Визирь закивал головой:

– Всё верно! Другой кандидатуры и я не вижу.

– Да, да! Это так! Он – по настоящему боевой генерал!

– Вот именно! Только Набунациру можно доверить нашу главную армию. Никто больше не справится, – поддакнул визирь. – На него надежда.

– А у нас всё готово к выступлению? – уточнился Шамаш.

– Почти что…– отреагировал Набу-ката-цабат.

– Ну ты сам понимаешь, нам медлить нельзя! – заметил Вавилонский царь.

– Я это понимаю, – ответил визирь.

– Хорошо, что ты это понимаешь. Ведь промедление – поражению подобно. Ну а что всё-таки у нас не готово? Поясни мне…Кратко только.

– Кони.

– Кони?!

– Они не все подготовлены. И не все колесницы приведены в порядок.

– Сколько у нас не готовых колесниц? – переспросил Шамаш-шум-укин.

– Ещё сорок из них следует отремонтировать.

– И сколько потребуется для этого времени?

– Ну я думаю… неделю… – ответил визирь.

– Ну, ну-у, хорошо. А сколько у нас готовых колесниц?

– Триста восемьдесят пять.

– Из-за сорока задерживаться не будем. Это – неблагоразумно! – ответил царь Вавилонии.

Визирь не посчитал нужным это решение оспаривать. Тем более этого решения он и сам хотел.

***

После того, как Набу-ката-цабат переговорил с царём по всем текущим и неотложным делам, он прошёл на женскую половину Летнего дворца, чтобы повидаться с дочерью, в очередной раз беременной, и с её многочисленным выводком.

Поиграв с младшими внуками и пообщавшись со старшими, он остался с Эушмиш наедине, и она вновь осыпала отца упрёками.

– Отец, – обратилась Эушмиш к Набу-ката-цабату, – зачем ты втянул Шамаша в эти игры? Неужели ты не понимаешь, чем может закончиться ваше выступление? Ваш неосмотрительный бунт…

– Это не бунт! – немного вспылил Набу-ката-цабат.

– Ну, хорошо, а что тогда это? А-а? А вот я…я бы это назвала всё-таки бунтом… или даже отчаянным и безнадёжным мятежом! – упрямо повторила разгорячённая Эушмиш.

Визиря упрёки Эушмиш раздражали, и он ещё больше в ответ вспылил:

– Ты- женщина! И ты многого не можешь понять! – безапелляционно ответил он дочери. – До тебя до сих пор многое не доходит!

– Тщеславие и властолюбие и тебя, и Шамаша погубит! – возразила не унимавшаяся Эушмиш. – Вы всех нас погубите, отец!

– Молчи, дочь! – совсем уж впал в раздражение и гнев визирь.

Подспудно Набу-ката-цабат понимал, что дочь в чём-то и права, но как ей объяснить, что если ни к чему не стремиться, то можно потерять и то, что уже имеешь. Нельзя было бесконечно уповать лишь только на милость Ашшурбанапала. В конце концов тот мог сместить Шамаша и оставить его ни с чем, как бы сводный брат не старался угодить своему более удачливому царственному родственнику.

Тем более Ашшурбанапалу постоянно наговаривали на сводного брата разные злопыхатели при дворе, да и в самом Вавилоне, и мол что тот что-то неугодное замышляет, и что ему ни в коем случае нельзя доверять. Не-е-ет, нет-нет, на самом-то деле выхода не было иного! Только следовало стать совершенно независимыми от Ниневии. И только тогда можно будет смотреть хоть с какой-то уверенностью в своё будущее.

А также выстраивать долгосрочные планы.

В этом визирь был убеждён. Так же, как и его зять.

***

Не смотря на не уравновешенный характер и частые прежде срывы, он был всё-таки трезвомыслящим. Шамаш осознавал, что для него сейчас ничего важнее не могло быть чем его армия, и поэтому он уделял ей первостепенное внимание. Десятки оружейных мастерских в Вавилоне и в других городах работали от зари и до позднего вечера, и даже не прекращали работу по праздникам. Ковались ими мечи и кинжалы, делались наконечники для копий и стрел, а ещё производилось и другое оружие. И всё равно, оружия явно не хватало, и его приходилось закупать на стороне.

Его привозили из Элама и Мидии, и даже из отдалённого Египта. Сформировано было уже шесть корпусов, но только два из них были экипированы и обучены так, как и полагается, а остальные ещё необходимо было подтянуть до приемлемого уровня.

А всего у Шамаша было теперь до девяноста пяти тысяч своих воинов, ну и где-то двадцать пять тысяч выставили союзники-южане. Арамейские и халдейские княжества. Ну и Приморье, и арабские племена.

***

Двадцать пять тысяч воинов вавилонскому царю пришлось оставить для осады Ура и Урука, ещё столько же необходимо было выделить для удержания важнейших городских центров, таких как Ниппур, Сиппар, Борсиппа, Кута и других, и только семьдесят тысяч он смог предоставить Набунациру, что бы тот с ними выступил навстречу карлику и его стотысячной армии. При этом Шамаш потребовал от Набунацира, что бы его генерал дал сражение ассирийцам на северной границе Вавилонии и не позволил бы армии карлика продвинуться в глубь вавилонской территории.

Шамаш надеялся, как можно большую часть Вавилонии удержать в своих руках. Если бы это ему удалось сделать, то у него тут же прибавилось бы союзников.

Однако у Набунацира было меньше воинов, чем у карлика, и воины у него были гораздо менее подготовлены, чем ассирийцы. Так что в такой не очень выгодной для вавилонян ситуации у них был только один единственный шанс рассчитывать на успех, это дать бой, заняв более выгодную исходную позицию.

И такой более-менее выгодной позицией могли стать холмы к северу от Куты, но предвидя это карлик поспешил подойти к ним первым.

***

Вавилония имела многотысячелетнюю историю, намного более древнюю, чем история соседней Ассирии, и это не могло не сказаться на самосознании вавилонян.

Нынешние жители Вавилонии себя считали в какой-то степени потомками шумеров (а на самом деле они являлись не только потомками шумеров, но и в последующем смешавшихся с ними нескольких волн семитских переселенцев, таких как аккадцев, амореев и арамеев, и позже всех пришедших в эту страну касситов), и поэтому после объявления себя независимым правителем Шамаш-шум-укин первым же своим указом объявил шумерский язык государственным, на котором отныне будут издаваться все правительственные постановления.

Новоаккадский язык, на котором в то время говорили в Вавилонии, был близок ассирийскому (ассирийский считался северным диалектом аккадского,), и поэтому вавилонские патриоты в пику ассирийцам старались изучать древний язык их страны, давно уже вышедший из употребления и на котором проводились только религиозные обряды в храмах, да ещё показывая свою эрудицию говорили и писали на нём отдельные учёные и интеллектуалы (ну а последних тогда даже в Вавилонии можно было пересчитать по пальцам).

Впрочем, возрождение одного древнего языка и придания ему популярности было явно недостаточно, чтобы разорвать отношения между Вавилонией и империей. Уже много десятилетий Вавилония входила на правах автономной области в состав Ассирийского государства, и теперь, когда Шамаш-шум-укин объявил себя независимым правителем, необходимо было обосновать этот шаг ещё чем-то.

И тогда стали вспоминать всё то, что разделяло, а не объединяло два народа. Причём надо заметить, что это были два народа всё-таки близкородственные. У них по сути даже был один язык.

***

Конечно же, тут же вновь заговорили и о разрушителе столицы Мира, о неистовом Великом царе Синаххерибе, и о всяческих притеснениях вавилонян со стороны ассирийцев, ну ещё и о том, что в Ниневию уходила не малая толика их богатства в виде пошлин и налогов. Шамашу и его людям необходимо было как можно сильнее настроить соотечественников против центральных властей и это им вполне удалось сделать за сравнительно короткий промежуток времени.

Вавилоняне уже вскоре в явном большинстве своём стали поддерживать разрыв с Ассирией и готовы были с оружием в руках защищать провозглашённую ими независимость.

Мало кто из жителей Вавилона теперь готов был вести какие-либо переговоры с Великим царём.

***

Ассирийская армия растянулась на несколько фарсахов и с птичьего полёта представлялась гигантским удавом, ощетинившимся копьями. Казалось нет такой силы в мире, которая могла бы противостоять ей.

Впереди неё двигались несколько полков скифских и киммерийских наёмников, разведывавших дорогу, за ними тремя колонами шли полки тяжёлой пехоты, так называемые щитоносцы, потом отряды лучников и пельтастов-пращников, сапёры, а далее двигался обоз.

И замыкали этот гигантский живой организм ещё полки тяжёлой пехоты, колесницы и основная часть конницы.

За один дневной переход армия преодолевала где-то полтора-два фарсаха, но карлик её торопил. На очередном привале в шатёр командующего вошёл начальник разведки, ассирийский младший офицер Тиглат-ариб.

– Что случилось? – спросил его Мардук-апла-иддин, в это время рассматривавший донесения многочисленных агентов, находившихся в Вавилонии. Они сообщали о настроениях, царивших в среде восставших.

– Мы подходим к Дияле. За ней, на её левом берегу, находится Шаппазу… Это уже вавилонский город, – ответил начальник разведки.

Карлика эта новость обрадовала.

***

Мардук-апла-иддину ничего не давалось даром и жизнь его научила никогда не поддаваться бессмысленным эмоциям. Так что он совершенно не случайно своим волевым решением отстранил от командования нескольких ассирийских генералов. Ему ни в коем случае нельзя было допускать в своём окружении явной или скрытой оппозиции. Перед началом военных действий следовало сплотить вокруг себя армию и что бы все её подразделения чётко и беспрекословно выполняли его приказы.

Следующим шагом необходимо было навязать противнику свою тактику ведения войны.

Карлик был уверен, что Шамаш захочет встретиться с его армией на поле боя, и для этого выберет удобную позицию, которая будет располагаться как можно дальше от стен Вавилона. Такой позицией могла стать лишь одна местность – это холмистая возвышенность к северу от Куты, и Мардук-апла-иддин поспешил её занять. Он выслал туда усиленный передовой отряд и успел это сделать в первые же дни. Ну а затем….

А вот затем его армия переправилась через Диялу и пересекла вавилонскую границу. И тем самым он спутал планы бунтовщиков на начальном этапе кампании.

Находившаяся уже на марше армия вавилонян остановилась на пол пути к холмам у Куты, и генерал Набунацир вынужденно отдал приказ к отступлению.

***

Между прочим, у досадного опоздания Набунацира была веская причина. Всё это случилось из-за великана.

Набунациру пришлось осаждать города Урской области. И потому он принял решение об отходе по собственной инициативе, чем вызвал настоящую бурю гнева со стороны царя и визиря, но в отличии от них он то разбирался в военном деле намного лучше и понимал, в какое ставит себя положение. Не зря его считали наиболее опытным военачальником среди вавилонян, и он теперь задумал дать бой ассирийцам уже неподалеку от своей столицы.

Да, ему пришлось для этого сдать противнику весь север страны, но за то он сохранил армию и если в предстоящем генеральном сражении вавилоняне проиграют Мардук-апла-иддину, то это не будет смертельно, так как они смогут укрыться за неприступными укреплениями столицы Мира.

Другого выхода Набунацир просто не видел.

И с его доводами Шамашу и его тестю, в конце то концов, пришлось согласиться.

Глава третья

Я уже рассказывал, что старшая сестричка Ашшурбанапала была не обычной принцессой, а мягко говоря своеобразной, и до встречи с Бел-ибни она не знала, что такое настоящая любовь. Она ни в чём себя не ограничивала и вела совершенно распутный образ жизни, меняя чуть ли не через день мужиков. Можно сказать, что уже к семнадцати годам она стала законченной нимфоманкой. И только сойдясь с халдеем, бывшим тогда младшим офицером в корпусе телохранителей, она без памяти в него влюбилась и вознамерилась его на себе женить.

Конечно, этот союз с одной стороны казался немыслимым, так как она всё-таки была дочерью Великого царя, ну а он был кто? Он являлся безродным чужеземцем, завербовавшимся наёмником в ассирийскую армию. Однако не следовало забывать, что Шерруа-этеррит очень походила на своего деда, на неистового Синаххериба. То есть, она была не только необузданной и распутной, как и он, но ещё имела и как у него железную волю и твёрдый как кремень характер. И в итоге весь Ниневийский двор впал в ступор, потому что свадьба между Шерруа-этеррит и безродным халдеем всё-таки состоялась.

Ашшурбанапал не стал ей препятствовать, посчитав что великана-халдея полезно привязать накрепко к себе. А после свадебного торжества Шерруа-этеррит словно подменили. Она превратилась в самую примерную жену. Её уже никто не узнавал.

***

Верно говорят, что из распутных и нагулявшихся женщин очень часто выходят образцовые жёны.

Великан Бел-ибни, имевший неимоверную силу, как мужчина полностью удовлетворял Шерруа-этеррит. Ну и разумеется, после того, как Бел-ибни женился на сестре Великого царя, карьера у него тут же пошла в гору. Он уже произведённый в генералы, вскоре получил и должность наместника целой области. Но Урская область, в которую его назначили, находилась на самом краю империи, и только Приморье лежало ещё южнее.

И вот, когда началось восстание сводного брата Ашшурбанапала, Бел-ибни попал в чрезвычайно затруднительное положение… Получилось так, что его со всех сторон окружили восставшие.

Шамаш всяческими способами пытался Бел-ибни переманить на свою сторону, чего он только ему при этом не предлагало, однако великан был непоколебим и категорически отверг все предложения на этот счёт.

***

Ещё хорошо, что Бел-ибни успел Шерруа-этеррит и своего сынишку отослать в Ниневию, и теперь хотя бы они находились в безопасности.

Шерруа-этеррит, после того, как спасла Бел-ибни, заслонив его своим телом от стрел наёмных убийц, подосланных к мужу на охоте, по-прежнему была разбита параличём, но во всяком случае она не потеряла рассудок и была жива. Они постоянно списывались, впрочем, после восстания Шамаша связь Бел-ибни с супругой надолго оборвалась.

***

У Бел-ибни в Урской области имелось пятнадцать тысяч воинов и всё теперь зависело от жителей Ура и Урука. Если они захотят прислушаться к агитации восставших и присоединятся к ним, то положение его будет безвыходным, однако горожане Ура и Урука почти единодушно заявили, что они сохраняют верность Великому царю, и Бел-ибни решил защищать два этих крупных города, в каждом из которых население приближалось к семидесяти-ста тысячам жителей.

Горожане деятельно начали готовиться к обороне, чтобы неизбежное наступление восставших не застало их врасплох. Уже к концу весны к Уруку, а потом и к Уру подступила армия генерала Набунацира, и вавилоняне обложили оба этих города со всех сторон.

Бел-ибни в этот момент оказался в Уруке, и у него там под рукой находилось десять тысяч воинов, а в Уре их было только пять тысяч, ну и, конечно, в обоих городах на стены взошли горожане.

Осада началась в последних числах весны и продолжалась уже несколько месяцев.

Бел-ибни особенно переживал за менее укреплённый Ур.

***

История этого города уходила в глубочайшую древность. Уже к VII веку до новой эры возраст его исчислялся многими и многими веками.

Первое поселение, возникшее на месте позднейшего Ура, появилось ещё в VIII тысячелетии до новой эры, причём его основали даже не шумеры, а спустившиеся с предгорий Загроского хребта и попытавшиеся освоить неприветливую и заболоченную Южную Месопотамию племена, которые позже получили название субареи.

Южная Месопотамия тогда была совершенно неудобным для жизни местом. Обширные и труднопроходимые болота, тучи насекомых-кровососов, нездоровый климат, всё это делали её малопривлекательным районом, и её население тогда было крайне скудным.

Племена субареев сюда просачивались постепенно и деревни свои они создавали только на более-менее сухих возвышенностях. А чуть позже они стали основывать и свои первые города.

***

Наверное, вам любопытно будет узнать, кто же такие были субареи?

На их счёт имеются различные гипотезы.

О субареях узнали довольно-таки поздно. Учёные считают, что они являлись древнейшим населением Ближнего Востока. И они одни из первых перешли к земледелию и стали едва ли не самыми первыми строить постоянные поселения, причём некоторые наиболее важные их поселения даже укреплялись уже стенами и постепенно превращались в некие предтечи городов.

А ещё они едва ли не первыми начали обрабатывать металлы.

В то время не было письменности, не изобрели ещё колеса, и субареи передвигались по Южной Месопотамии только на примитивных плотах или пешим ходом. Но это были уже не первобытные люди. У них даже появились орудия из меди, хотя каменные ещё и преобладали.

***

На месте позднейшего Ура со временем выросла не одна, а несколько субарейских деревушек, состоявших из ста-ста двадцати глинобитных хижин, в которых проживало на круг не больше пятисот человек. Жители этих деревень выращивали ячмень и разводили коз и овец. Как эти деревни назывались уже никому теперь доподлинно не было известно.

Просуществовали они почти две тысячи лет, пока сюда не прибыли шумеры. И именно шумеры привнесли в эти места самую первую и полноценную Цивилизацию.

Произошло это в конце V тысячелетия до новой эры.

***

В отличии от светлокожих субареев шумеры были очень смуглыми и курчавоволосыми (сами себя они так и называли: «черноголовыми»). Приплыли они в устье Евфрата с юга, и по их преданиям прародиной шумеров являлся Дильмун, хотя на этот счёт имеются и другие гипотезы. Но их подробно рассматривать мы не будем. Замечу только, что до сих пор по этому вопросу единого мнения не выработано.

Шумерами были разрушены субарейские деревни, а сами субареи были ассимилированы, и на месте их поселений возникло одно, более крупное, уже настоящий город, в котором появились дома из кирпича и выстроена была стена в четыре человеческих роста, а в центре этого города пришельцы воздвигли свой первый храм, который они посвятили богу Луны Нанну.

***

Полноценным городским центром с населением в десять тысяч жителей Ур стал уже в начале IV тысячелетия до новой эры. В округе этого города, а также близлежащего ещё более древнего Эриду (который вообще считался самым древним шумерским поселением), были прорыты ирригационные каналы и осушенными оказались значительные территории болот. Сельское хозяйство переживало небывалый подъём. Выращивать начали не только ячмень, но и пшеницу и другие злаки, и собирать стали по два-три урожая за сезон, а также с этого времени научились разводить не только коз и овец, а и крупный рогатый скот.

В самых значительных шумерских центрах население достигало уже нескольких десятков тысяч жителей.

Таковыми, к примеру, стали Урук, Ур, Киш и Лагаш.

***

Ну а эпоха первого расцвета Ура началась позже, где-то через тысячу лет.

В это время в Южной Месопотамии каменные орудия труда окончательно вытеснили медные и бронзовые, был изобретён календарь, возникли астрономия, математика и зачатки ещё нескольких наук, начали возводиться многоэтажные дома и храмы-зиккураты, и достигли высокого уровня не только различные ремёсла, но и торговля.

***

При Этане, полулегендарном правителе Киша, впервые сложилось обширное государственное образование в Южной Месопотамии из почти трёх десятков до этого самостоятельных номовых государств. Это уже было сильное царство, вскоре распространившее свою власть и на многие сопредельные земли. И примерно в это же время (в начале IV тысячелетия до новой эры) появилась шумерская письменность.

Гегемония Киша продолжалась несколько столетий, и один из потомков основателя I династии Киша, царь Эн-Менбарагеси, от которого остались письменные источники, прославился тем, что, во-первых, он построил в Ниппуре обще шумерский храмовый комплекс верховному богу Энлилю, а во-вторых совершил несколько победоносных походов в Элам, тогда ещё не объединённый в единое государство. Это всё происходило в XXVIII веке до новой эры.

У сына же его, царя Агги, правитель Урука Гильгамеш начал оспаривать гегемонию над шумерскими номами, и в итоге этот молодой и амбициозный правитель добился своей цели. Гегемония от правителей Киша перешла к Гильгамешу.

Это был тот самый герой, который спустя годы окажется наиболее известным персонажем шумерских сказаний.

***

Он являлся представителем 1-й Династии Урука. Отцом его был тоже неординарный человек, сын пастуха, который захватил власть в Урукском номе. Его звали Лугальбандой, и впоследствии шумеры причислили его к богам, однако сын Лугальбанды превзошёл своего богоподобного отца по всем статьям.

Гильгамеш завоевал такую громкую славу, что превратился в главного героического персонажа во всей шумерской мифологии. В честь него составился целый цикл мифов. И в том числе спустя семьсот лет после его смерти была написана грандиозная «Поэма о Гильгамеше», ставшая вершиной человеческого гения.

Позже её перевели с шумерского на аккадский, хеттский, хурритский, а затем и на другие языки, и она превратилась в самое известное и популярное литературное произведение в Древнем мире (пока не появился грек Гомер с его «Илиадой» и «Одиссеей»).

***

Что же на самом деле мы знаем об этом герое?

А знаем мы, к примеру, то, что вначале он подчинялся правителю Киша Агге. И вот однажды тот потребовал, чтобы Урук принял участие в предпринятых им ирригационных работах в окрестностях Киша. Совет старейшин Урука предлагал Гильгамешу подчиниться требованиям Агги, но Гильгамеш, поддержанный народным собранием, отказался исполнять приказ северного правителя.

После этого народное собрание Урука провозгласило Гильгамеша военным вождём- лугалем. Агга прибыл со своим войском на ладьях, спустившись вниз по Евфрату, с намерением сурово покарать строптивцев, но начатая им осада Урука закончилась полным провалом. Гильгамеш добился независимости для Урука, а затем и гегемония над всей Южной Месопотамией перешла к нему. Уруку подчинились такие города, как Адаб, Ниппур, Лагаш, Умма, Ур и ещё с три десятка других.