Столетие французской литературы: кануны и рубежи

Игровое отношение к реальности, разрушающее все стереотипы и ценностные критерии, противопоставляет декадансу действие стоическое и парадоксальное. «Вы в течение нескольких месяцев пытаетесь обрести счастье. Вам кажется, что вы им овладели. С этого момента нужно возобновить свои усилия. Будем мечтать каждое утро, зная, что мы никогда не достигнем цели. Будем одновременно скептиками и страстными идеалистами. Этот метод я воплотил в своей книге, чтобы помочь молодым людям преодолеть меланхолию», – писал Баррес в предисловии. Парадокс Барреса, объединяющий и пародирующий противоречивость жизни, представляет типологическое сходство с «трагической иронией» Киркегора^[65]. Позиция «эстетизма без иллюзий» является переходным мостиком от века XIX к веку ХХ. Баррес создал модель «Сизифа» рубежа веков, но в отличие от Камю, на другом эстетическом и философском уровне. «Это произведение – лишь миг, в который проблема жизни предстает предо мной с необыкновенной ясностью… Истинная любовь – это любовь к действию^[66].

В трилогии Барреса современники увидели «захватывающую историю», воспроизводящую «волшебным ритмом» импрессионистической прозы драму европейского сознания. Разворачивая ленту впечатлений, писатель фиксирует в слове «длящееся мгновение», вибрирующий пейзаж трепета жизни и души, ее взлетов и падений. Состояние вечной изменчивости жизни, в которой «одна достоверность сменяет другую», воспроизводится в особом импрессионистическом освещении, в нарастающей смене настроений «Я». Импрессионизм Барреса, обусловленный платоновской структурой мира, обнаруживает тяготение к обобщению чувств и ощущений, к созданию универсальной модели «Я» вне времени и пространства. Барресу удалось найти адекватный замыслу художественно-изобразительный язык.

Появление трилогии «Культ «Я»» было воспринято как глоток свежего воздуха, как попытка преодоления декадентского мироощущения. Ш. Моррас писал: «Я был впечатлен новизной восприятия. Баррес – это новое и очень важное явление в литературе. В его романах появилась несвойственная ни его поколению, ни его предшественникам любовь к жизни, культ витальности»^[67].

Трилогия Барреса, в которой его поколение увидело зеркальное отражение собственных взглядов и настроений, ошеломила Париж. Писатель стал знаменитостью и «властителем дум» новой генерации художников: Дебюсси, Тулуз – Лотрека, А. Жарри, А. Жида, М. Пруста, Г.

Аполлинера. Все они, создавшие новые формы в различных жанрах искусства, группировались вокруг авангардистского журнала «La revue blanche» [ «Ла Ревю бланш»]^[68].

Даже противники Барреса, воспринимавшие его идеи как «амбициозный дендизм», приправленный изящным стилем, с горечью признавали, что «он и Верлен были самыми читаемыми и популярными авторами»^[69]. Баррес оказал влияние не только на свое поколение, но и на последующее развитие французской литературы. П. Радиге и А. де Монтерлан посвятили свои первые произведения автору «Культа «Я»». Ф. Мориак признавался, что «Баррес был неоспоримым авторитетом для него». Л. Арагон, П. Дрие Ла Рошель и А. Мальро считали себя «духовными сыновьями» Барреса^[70]. Поэт А. Мишо назвал один из первых своих романов «Варвар в Азии», демонстративно подчеркивая генетическую связь с творчеством М. Барреса. Даже авангард 20-х годов ХХ в. – дадаисты и сюрреалисты, не признававшие политических взглядов писателя, отвергавшие его национализм, были поклонниками его художественного творчества, о чем свидетельствовали статьи А. Бретона, Ф. Супо, Л.

Арагона и Ж. Батайя в журнале «Литература» (Litterature) за 1921 год. Форма «поэтического мышления», введенная М. Барресом в контекст французской литературы, станет не только литературным топосом 20-х годов, но и предопределит основные тенденции развития французской литературы от экзистенциализма до постмодернизма.