Исходная точка интриги

12. Накануне переворота

Тайны мадридского двора.

Г. Борн.

Служба в Конногвардейском полку не давала капралу прямого доступа ко двору. Но в Петербурге Потемкин жил событиями, разворачивавшимися при дворе, а они имели прямое отношение к великой княгине Екатерине Алексеевне. О ней он не забывал ни днем, ни ночью.

Продолжалась война с Пруссией. Прусский король Фридрих II, потерпев несколько поражений, был на краю гибели. С императрицей Елизаветой Петровной раз за разом случались обмороки. После одного из них ее уже сочли мертвой. Императрица выжила, но все, кого касались дела государственные, понимали, что долго ей не протянуть.

И тогда на троне окажется наследник – великий князь Петр III Федорович, поклонник прусского короля, войну с которым Елизавета Петровна хотела во что бы то ни стало довести до победного конца.

Такие перемены грозили отставкой вечному противнику Фридриха II канцлеру Бестужеву-Рюмину. Он старался заполучить в союзники великую княгиню Екатерину Алексеевну. Сама она не знала, в какую сторону метнуться. Екатерина считала себя обязанной прусскому королю, содействовавшему ее браку.

Этот брак сделал ее из нищей, никому не известной принцессы захолустного немецкого безземельного княжества великой княгиней, она надеялась стать императрицей великой империи, для этой империи она уже родила наследника престола – сына Павла Петровича, отнятого у нее императрицей Елизаветой. Екатерина давно решила – или погибнуть, или царствовать. Ее муж, великий князь Петр III Федорович, имел намерение отказаться от сына, он не считал его своим, а от жены избавиться, заключив ее в монастырь.

Что касается императрицы Елизаветы, то она собиралась выслать из России и неудавшегося умом онемеченного племянника – великого князя Петра III, и его чересчур умную, воспылавшую любовью к России жену – великую княгиню Екатерину. А наследником престола объявить своего малолетнего внука Павла Петровича, так или иначе считавшегося праправнуком Петра Великого, что обеспечивало ему безусловные права на трон и во мнении дворянства, и в глазах простого народа, давно забывшего ужасы петровского правления и возвеличившего в памяти победы и триумфы прославленного царя.

При всех этих обстоятельствах нужно не забывать, что в каземате Шлиссельбургской крепости содержится узник, с младенческих лет находящийся под неусыпной стражей, Иоанн VI Антонович, провозглашенный много лет тому назад императором, наследник престола по линии царя Иоанна V, сводного брата и соправителя Петра I, племянник императрицы Анны Иоанновны, волею случая когда-то оттеснившей от трона потомков Петра Великого, прижитых со взятой из-под солдатской телеги Мартой Скавронской – Екатериной I.

Узника содержали в крепости тайно, никто, даже фельдмаршал, не мог быть к нему допущен. А три охранника, находившиеся при нем неотступно, имели предписание немедленно его умертвить «буде кто отважится арестанта сего отнять». Предписание это определил стражникам один из братьев Шуваловых, тот самый, который заведовал Тайной канцелярией и в случае необходимости прятал по тюрьмам и казематам тех, кто совал нос куда не следует, или зазевался, по неосторожности оказавшись недалеко от царского престола.

Шлиссельбургский узник при случае стал бы важной картой в придворной игре, а она вот-вот должна начаться, поэтому-то его и стерегли пуще глаза.

Хитроумный канцлер Бестужев-Рюмин строил планы и сочинял манифесты об объявлении великой княгини Екатерины Алексеевны соправительницей своего мужа. Он надеялся возглавить при ней все гвардейские полки и коллегии, ведающие как иностранными, так и всеми прочими делами, включая торговлю солью. Ведь она приносит прибыль несмотря ни на что, в любую пору года, и в мирное, и в военное время, и когда страна сыта и закрома ломятся от хлеба, и даже когда чума, мор и голод косят людей, не щадя никого, ни сирых и бедных, коим лучшая жизнь уготована только на небесах, ни знатных и богатых – они хорошо пожили на земле и поэтому им очень трудно попасть в царство небесное, почти так же, как верблюду прошмыгнуть сквозь игольное ушко.

Когда-то Бестужев-Рюмин изо всех сил противился приезду Екатерины в Россию, потому что готовил другую кандидатку в жены великому князю. Теперь же он рад заключить с ней союз. Бестужев-Рюмин во время болезни императрицы Елизаветы поторопился вызвать на подмогу войска из Пруссии. Это стоило жизни его старому другу фельдмаршалу Апраксину, доверившемуся канцлеру, и чуть не погубило великую княгиню. Самого же канцлера отстранили от дел и сослали в дальние имения; слава Богу, все тайные свои бумаги он успел сжечь и врагам не удалось изобличить его преступные деяния.

Императрица Елизавета все-таки умерла. Великий князь Петр III Федорович стал императором. Великая княгиня Екатерина Алексеевна – императрицей.

13. За и против

 
Pro et contra.
За и против.
 

Латинское выражение.

Все, что происходило при дворе, шепотом и вслух обсуждали и в Конногвардейском полку. Потемкин понимал, что назревает борьба за трон, Петр III на нем не удержится. Рано или поздно она – Екатерина – займет его одна.

В Конногвардейском полку служил дальний родственник Потемкина Бобарыкин. Он учился с Потемкиным еще в университете. Бобарикин рассказал Потемкину, что один из друзей, гвардеец Преображенского полка, уговаривал его примкнуть к заговору в пользу жены императора Петра III – Екатерины II.

Умный и рассудительный Бобарыкин отказался. Участие в заговоре в случае успеха сулило чины и звания. У всех в памяти как двадцать лет назад возвысились Воронцовы и Шуваловы всего за одну ночь, когда последовали за Елизаветой и возвели ее на трон.

Но Елизавета имела права на этот трон как дочь Петра Великого. И с престола она свергла младенца, объявленного императором непонятно по какому праву, сына приблудного немца, мужа всего лишь племянницы императрицы Анны Иоанновны, оставившей власть своему любовнику, ненавидимому всеми немцу Бирону, потом отстраненному и сосланному фельдмаршалом Минихом по просьбе родителей малолетнего императора, которые следом за Бироном удалили от двора и самого Миниха.

Во всей этой путанице и чехарде царевна Елизавета, дочь Петра, выглядела как единственно законная наследница отцовского престола. Потому и удался заговор, не заговор даже, а восстановление справедливости и понятного всем и всеми признаваемого порядка.

Совсем другое дело сейчас. Свергнуть с престола хотят законного императора, внука Петра Великого, племянника императрицы, которая сама определила ему престол. И кто добивается трона – заезжая немка, никаких прав на него не имеющая. На стороне Петра III не только законность престолонаследия, но и армия, и славный победитель прусского воинства Румянцев, назначенный уже императором Петром III командовать полками, готовыми выступить в поход против Дании.

Правда, Румянцев с войсками в Гданьске, но в случае, если начнется борьба за престол, Петр III вызовет его в столицу и кто сможет противостоять силе, только что сокрушившей Пруссию с ее великим королем-полководцем. А король Пруссии Фридрих II, опять же, на стороне императора Петра III, с ним он уже успел заключить союз.

И потом, кто затеял заговор? Во главе заговорщиков буян и безудержный гуляка Гришка Орлов со своими братьями. Первый в драках и в пьянках, он увел любовницу, княгиню Куракину, у своего командира, фельдмаршала Шувалова, при котором состоит в адъютантах.

Старика Шувалова княгиня Куракина ублажала женскими прелестями в надежде облегчить участь своего отца – фельдмаршала Апраксина, находившегося под следствием за то, что он по совету своего друга, канцлера Бестужева-Рюмина, отвел вверенные ему войска из Пруссии.

А Орлову она не отказывала из женского интереса. Весь Преображенский полк знал о похабных геройствах Гришки Орлова – он на ведро водки спорил в кабаке, что во всем полку никто не сравнится с ним мужским «предметом» – разве только Разумовский, ну да тот уже состарился да и не состоит в числе преображенцев, Разумовский не в счет, он старого века человек, тогда люди были, не в пример нынешним людишкам, крепче.

И императрица, блудливая немка, наслышанная о мужских достоинствах Орлова, бегала к нему и нагуляла выблядка, тайно родила и спрятала подальше от двора. А до Гришки Орлова сколько у нее перебывало в постели – красавец Серж Салтыков, и Андрей Чернышов, и даже Кирилл Разумовский прельстился доступной забавой, и поляк Понятовский, а теперь вот и Орлов, а тот, говорят, дает попользоваться и своему брату, Алексею. И ее, не знающую стыда – возвести на трон мимо законного императора?

Заговоры не всегда заканчиваются счастливо. Да, Воронцов и Шувалов, став на запятки возка дочери Петра, прокатились с ней до казарм Преображенского полка и въехали ко двору императрицы Елизаветы Петровны. А ведь это катание могло закончиться и по другому – и на каторге в Сибири, а то и на эшафоте.

Точно так же когда-то многие из стрельцов, не подумав о последствиях, поспешили за царевной Софьей. И очутились на лобном месте. Царь Петр сам рубил им горячие головы, кровь, говорят, ручьями текла по московским улицам.

И те из придворных и вельмож, которые имели вес и силу при императрице Елизавете, тоже на стороне законного императора. В том числе и Воронцов, занявший после Бестужева-Рюмина место канцлера. Его племянница – фаворитка Петра III. Император намерен развестись с Екатериной, отречься от сына, он ведь, возможно, и не от него рожден, а от преступной связи с Сержем Салтыковым, – об этом многие говорят – а потом обвенчается с Воронцовой.

И тогда канцлер Воронцов – первый человек в государстве. И Шуваловы уже согласны уступить ему первое место, чтобы сохранить второе. А он не оттолкнет их, как-никак вместе ехали на запятках возка Елизаветы Петровны в Преображенские казармы…

Так что все силы на стороне законного императора Петра III и у заговорщиков нет никаких шансов. Поэтому уж лучше держаться в сторонке от заговоров, не прельщаясь ни скорыми чинами, ни придворными званиями. По крайней мере человек осторожный и дальновидный трижды подумает, прежде чем ввязаться в такое сомнительное дело.

А тем более подальше от этой смуты нужно быть Григорию Потемкину. Не обделенному чинами – он уже вахмистр, командир роты. И мало того, как свободно владеющий немецким языком, он назначен ординарцем шефа Конногвардейского полка принца Георга Гольштинского, дяди самого императора. Перед ним открыта завидная карьера…

Георг Голштинский уже объявлен главнокомандующим всеми войсками и его ординарец повыше некоторых генералов…

14. Государственный переворот

Звездный час.

Стефан Цвейг.

Рано утром был сбор войскам и били в барабаны. Гвардия сбегалась в мундирах старой формы к Казанскому собору.

В. В. Андреев.

Но Потемкин уговорил Бобарыкина свести его с заговорщиками. И через некоторое время вместе с ротмистром Хитрово настроил Конногвардейцев принять участие в готовившемся перевороте.

Государственный переворот – это нарушение присяги, это государственное преступление. На него можно решиться, хладнокровно преступив закон, в расчете на выгоды, или жертвуя собой ради фанатично исповедуемой идеи, или до одури напившись дармового вина в пьяной орущей толпе. Или просто по глупости.

Потемкин бросился в это рискованное и безнадежное предприятие не раздумывая и ни на что не надеясь, не по расчету, не с пьяного разгула, а потому что был влюблен. Потому что не видел смысла существования без нее – без Екатерины.

За эти несколько лет он так и не оправился от потрясения, которое испытал, увидев ее впервые. Весь мир для него теперь заключался в ней. И, конечно же, она должна царствовать. Царствовать, блистать и сиять на троне, править государством, властвовать над миром, так, как она властвовала над его сердцем, душой и разумом, даже не зная, не догадываясь об этом.

Он был влюблен до умопомрачения. Слухи и рассказы о ее распутстве никак не отвращали его от Екатерины. И не порочили ее. Наоборот, влекли, притягивали с еще большей силой.

Да, возможно, она не от мужа родила наследника престола – от Сержа Салтыкова или от Захара Чернышева – какое это имеет значение? Понятовский, Гришка Орлов, Алексей Орлов… Разве не того же хочет он, Потемкин, разве не от того же он, как завороженный, заколдованный, готов идти за ней куда угодно? Можно ли остановиться, когда уже сорвал с женского тела одежды? Пусть даже не руками, а только глазами… Точно так же ему не остановиться, когда он думает о ней, вспоминает ее синие глаза, ее легкий жест рукой…

И вот это началось. Потемкин весь день метался, не помня себя. Сначала, разгоряченные вином и призывами бить немцев, конногвардейцы забрали из дома командира полка свои знамена, а самого перепуганного принца Георга Гольштинского, слегка помяв, посадили под караул. Стоило немалых усилий удержать их, чтобы они не прикончили известного грубым обхождением с подчиненными полковника.

Потом эту пьяную ораву нужно было привести к Казанскому собору, где все приветствовали императрицу, вместе с наследником Павлом, уже объявленную самодержицей.

Екатерина выехала к войскам на белом скакуне. Потемкина охватил восторг, он вместе со всеми орал во всю глотку, потрясал оружием, а когда она, выхватив шпагу и увидев, что клинок без темляка, растерялась.

Потемкин бросился к ней и привязал к эфесу ее шпаги свой темляк. Отсутствие темляка считалось дурной приметой перед боем.

Екатерина одарила расторопного конногвардейца многообещающим взглядом и, взмахнув шпагой, двинула свое воинство вперед – на Петергоф, где находился низложенный император, еще не подозревавший о своем низложении.

Узнала ли Екатерина в конногвардейце, повязавшем на ее шпагу темляк, смущенного студента, когда-то представленного к малому двору? Конечно же нет, она и тогда не приметила его, молчаливого и растерявшегося в шумной и веселой беседе. Поэтому и не узнала и теперь. Но зато теперь запомнила, и уже больше никогда не забывала.

Гвардейцы, еще в казармах сорвавшие новые прусские мундиры, в которые их нарядил несообразительный император, и облачившиеся в припрятанные старые, елизаветинские, то есть еще петровские, легендарные зеленые – русские мундиры славных времен – нестройными колоннами отправились в поход, чтобы завершить успешно начатое дело. Все были пьяны, а Потемкин, не выпивший ни капли хмельного вина, казался пьянее всех.

Он отрезвел лишь на краткое мгновение, когда наступила пора убивать взятого под арест императора.

Весь карнавал переворота остается только карнавалом и больше ничем, пока надежно не отстранен от власти тот, кто обладал ею до переворота. Навсегда заточен в каземат, выслан за границу государства или зарыт в землю.

Из каземата узника можно освободить, из-за границы он вернется сам во главе наемных армий. Поэтому надежнее всего закапать его поглубже в землю. А для этого сначала нужно убить. Лишить жизни, дарованной ему неизвестно как и кем и отмеченной одной из звездочек, зажигающейся на ночном небосводе по звуку, раздавшемуся в какой-нибудь заброшенной, вросшей в землю баньке.

Пятеро гвардейцев Преображенского полка и один конногвардеец Потемкин должны были лишить жизни императора Петра III Федоровича и завершить переворот.

Это мог учинить Григорий Орлов, бесшабашный, отчаянный, способный под горячую руку на все. На это был способен Алексей Орлов – коварный, низменно-корыстный и расчетливый. Это могли сделать Пассек, Барятинский или Шванвич – бездумные буяны огромной физической силы, даже трезвые без стыда и совести, а пьяные, подобные зверю, идущему на запах крови.

И это не мог сделать Потемкин, однажды и навсегда очарованный музыкой мигающих в ночной глубине неба звездочек и носящий в глубине души затаенный трепет и ужас неразгаданности жизни и смерти, связанных тонкой нитью, ее так легко порвать какому-нибудь Орлову или Шванвичу, но она неприкосновенна для Потемкина.

Поняв, что сейчас произойдет убийство, явится в своем слепящем глаза и ум наряде смерть, Потемкин мгновенно протрезвел.

И увидел рваную рану на распухшей шее свергнутого императора, жалкое, хилое, скрюченное тело, запрокинутую голову и оскал раскрытого, как будто смеющегося, рта несчастного, нелепого немчуренка, волею судеб заброшенного в Россию, где пьяный безудержный гвардеец не помнит ни чина, ни титула, и не знает ни умысла, ни смысла.

15. Любовь покоряет сердце

Любовь и голод правят миром.

И. Ф. Шиллер.

Забота юности – любовь.

А. С. Пушкин.

Эту страшную, навсегда запавшую в душу и в память картинку Потемкин увидел словно издали, со стороны. А дальше опять все понеслось сном-наваждением и мысли о ней, Екатерине, пьянили беспробудно, и реальный мир расплывался миражами, плясал фантасмагорическими тенями и не имел никакого значения.

«Как скоро я тебя увидел, я мыслю только о тебе одной! Твои прекрасные глаза меня пленили, и я трепещу от желания сказать о своей любви! Любовь покоряет сердце и вместе с цветами заковывает его цепями. О Боже! Какая мука любить ту, которой я не смею об этом сказать! Ту, которая не может стать моей! Жестокое небо! Зачем ты создало ее такой прекрасной?! Зачем ты создало ее такой великой?! Зачем, о небо, ты создало меня, обреченного ее любить! Одну ее, навеки! Ее священное имя никогда не сойдет с моих уст! Ее прелестный образ никогда не исчезнет из моего сердца!»

Потемкин и раньше сочинял стихи, больше из желания показать, что и это он умеет, соученикам по университету – Рубану, Петрову, Кострову, избравшим поэтическую стезю и обхаживавшим жеребца с двумя крылами, норовистого Пегаса, которого иной раз, как не погоняй, как не прикармливай, не загнать на вершину Парнаса, где вдали от житейской суеты и забот, в окружении нежных муз обитают восторженные пииты. На этот раз строчки, невзирая на правила стихосложения, сами легли на бумагу и, не умолкая, звучали в душе.

Да, переворот удался. Все окончилось не совсем так, как виделось его осторожному сородичу Бобарыкину. И даже совсем не так.

Пусть себе Петр III Федорович и внук Петра Великого, и законно унаследовал престол после своей тетки Эльзы, в русском народе известной под именем императрицы Елизаветы. Сам-то племянник оказался не умен и недальновиден. А уж как неосторожен! И просто болтлив. А его неосмотрительность и беспечность переходила в глупость веселой ночной прогулки по краю пропасти.

Да, армия под командованием Румянцева, расположившаяся в Гданьске, за сотни верст от столицы, была на стороне Петра III, и Воронцовы, поверившие, что им улыбнулся случай прибрать к рукам страну – тоже.

Но гвардия – не только собутыльники беспутного Гришки Орлова – вся гвардия, переодетая в нелепые мундиры прусского образца, таила недовольство. И за бесчестье перед разгромленной Пруссией, за оплеванную и перечеркнутую победу, за позорный союз с побитыми немцами. И за то, что, как стадо баранов, ее, гвардию, вот-вот погонят воевать с Данией, чтобы не оставлять ненадежные войска в Петербурге.

И народ, который никогда не спрашивают, с которым никогда не считаются, но глухой ропот которого кое-что все-таки значит, тоже возненавидел императора, нарядившегося в чужой, прусский мундир. По слухам, он собирался обрить попам бороды и запретить святые иконы, как это принято у безбожных немцев. Народ незаметен, когда сидит по своим конуркам и норам, и неопасен, как непотревоженный в берлоге медведь, когда этот народ, опустив голову, жует, бездумно двигая челюстями хлебушек, или ковыряется ложкой в миске с нещимной, то есть ничем не заправленной кашей.

А если он, этот глухой, слепой и безмолвный народ собирается толпою… Недовольной, угрюмой, таящей внутри своей толщи взрыв и дикое бесчинство, кроваво-пьяный безудержный разгул, сметающий все на своем пути, как раненый, безумный зверь… Тогда нужно считаться и с народом, не дай Бог, конечно, довести его до бессмысленного и беспощадного бунта…

А что касается вельмож, то кроме Воронцовых есть еще и Панин и Разумовские. Старший Разумовский не касался никаких дел, а брат его, гетман Украины и командир Измайловского гвардейского полка, как раз не против переворота. И Панину, воспитателю наследника престола великого князя, малолетнего Павла Петровича, тоже мешал император, не желавший признавать наследника престола, которого он, Панин, уже наставил на путь истинный. Правда оба они, Панин и Разумовский, намеревались возвести на престол Павла, а Екатерину объявить всего лишь регентшей при сыне, бесправной, безвластной и послушной.

Но взбалмошный Петр III не устраивал ни Панина, ни Разумовского. Оба преследовали далеко идущие цели – Разумовский подумывал о независимости Украины и наследственном гетманстве. А Панин, великий мастер провинциальной ложи, уже готовил конституцию и набрасывал план верховного совета, устроенного наподобие парламента.

Так что шансы у заговорщиков были немалые.

И какой ни есть буян и бесшабашный гуляка Орлов, а за ним пьяная толпа гвардейцев – немалая сила, их всех больше десяти тысяч, тогда как у Петра III тысячи полторы преданных ему гольштинцев. А кроме того, с Орловым братья – один гигант Алексей Орлов, хитрый и коварный Алехан, немереной силы и безрассудной смелости и наглости, стоил в таком предприятии, как государственный переворот, целого полка.

Так что затея не была безнадежной.

Но более всего склоняла чашу весов в свою пользу сама Екатерина. Она жила мечтой о троне, она поставила на карту все, рискуя жизнью. Она вместе с актером Волковым расписала этот переворот по ролям, как пьесу на подмостках сцены. Она пообещала тем, кто согласился примкнуть к заговору – Орловым, Панину, Разумовскому, Дашковой, все, что они хотели. Она нашла деньги, тайно взяв кредиты у английских купцов и банкиров.

Ее жизнь висела на волоске. Вот Гудович, генерал-адъютант Петра III, сообщает ему о готовящемся дворцовом перевороте. Вот император отдает распоряжение арестовать ее, но потом отменяет свой приказ… Вот она узнает, что Петр III наградил свою любовницу Елизавету Воронцову орденом Святой Екатерины – этот орден полагался только членам императорской фамилии – значит, он решился узаконить положение своей любовницы. А следовательно, Екатерину ждет монастырь, а ее сына – клеймо незаконнорожденного…

Вот она тайно бежит из Петергофа, ее коляска въезжает в расположение Измайловского полка, мимо остолбеневших часовых, не успевающих остановить утомленных лошадей, вот уже барабанщики бьют тревогу и она окружена шумною толпою взбудораженных гвардейцев, они ведут почтенного старика – полкового священника – и тут же присягают ей и наследнику Павлу, а она, рыдая и воздевая к небу руки, как репетировала с актером Волковым, умоляет славных воинов спасти наследника престола – проклятые гольштинцы, нехристи-немцы, грозят убить его – и гвардейцы целуют ей руки и подол простого черного, дорожного платья, и со слезами на глазах клянутся отдать жизнь за наследника и за нее – русскую, православную императрицу, племянницу великой самодержицы Елизаветы Петровны, которой они когда-то вернули отцовский трон, отнятый подлыми нехристями немцами.

– Да здравствует наша матушка, императрица Екатерина! – восторженно кричит Орлов и сотни голосов подхватывают и повторяют:

– Да здравствует государыня Екатерина!

Вот она уже у Казанского собора, вокруг нее многоголосая тысячная толпа, здесь и Панин и Разумовский – и к их немалому удивлению ее провозглашают самодержавной государыней, а не регентшей, как они задумали.

Манифест о провозглашении Екатерины регентшей, составленный Паниным, почему-то не успели напечатать. Кирилл Разумовский, как президент Академии, ведавший типографией, за несколько дней до переворота приказал адъюнктам немцу Тауберту и Теплову посадить в подвале академии наборщика и печатника и проследить, чтобы манифест о восшествии на престол императора Павла Петровича и назначении при нем регентшею его матери Екатерины был напечатан без ошибок, а главное, тотчас после данного им сигнала.

Прямолинейный немец Тауберт пытался отказаться от участия в таком рискованном предприятии, ссылаясь на благоразумную заботу о безопасности своей головы. Но Разумовский пояснил ему, что после того, как Тауберт услышал о готовящемся манифесте, голова его пребывает в такой же опасности, как и голова самого президента академии, и уцелеть их головы могут только в случае успеха переворота.

Адъюнкт Теплов, давно служивший при Разумовском, вопросов не задавал. Дальновидный хохол не хуже Разумовского понимал значение манифеста в нужную минуту. Поэтому-то с панинским манифестом и получилась задержка, непредвиденная Паниным и Разумовским, но предусмотренная догадливой Екатериной.

Отсутствие манифеста не остановило начавшегося действа. Под звон колоколов, в окружении ликующего народа процессия двинулась к Зимнему дворцу. Во главе ее, в простой двухместной открытой коляске, по православному обычаю раскланиваясь направо и налево, ехала Екатерина, на подножке стоял Григорий Орлов.

Конногвардейцы гарцевали рядом. Толпа измайловцев и семеновцев двигалась следом, а запаздавшие преображенцы и армейские полки с криками «Ура!» присоединялись к шествию, запрудившему Невскую Перспективу, впереди всех шли бородатые священники в полном облачении с крестами в руках.

Измайловский и семеновский полки окружили Зимний дворец, заняли все выходы, а конногвардейцы – внутренние караулы.

Следом за Екатериной во дворец примчался в двухместной карете Панин. Он привез восьмилетнего великого князя Павла Петровича, перепуганного, в ночной рубашке, только что поднятого из постели, и Екатерина вынесла его на балкон и показала наследника престола восхищенному народу. Наследника – а не императора.

– Ура, матушка императрица Екатерина! – всколыхнулось людское море перед дворцом.

Матушка императрица, а не регентша, к чему и слово-то такое – регентша, нерусское, неправославное. Матушка государыня, царица, заступница – совсем другое дело.

Вот тут-то, наконец, и подоспел – и как раз вовремя – манифест, отпечатанный в подвале академии под надзором сообразительного Теплова и начинавшийся словами: «Божией милостью мы, Екатерина Вторая, императрица и самодержица! Всем прямым сынам Отечества российского…»

Божией милостью. Императрица и самодержица. Слова простые и понятные всякому, доходчивые и родные каждому русскому. И уже, конечно, не рукою Панина написанные…

И вот она – императрица, а великий князь Павел Петрович – наследник престола.

А потом поход на Петергоф, и шпага, к которой он, Потемкин, привязал свой темляк…