На её плечи и легло, в основном, обустройство по приезде в город: налаживание семейного быта в непривычно просторной благоустроенной квартире, оформление детей в ясли. Пока Амирхан утрясал свои первоочередные творческие вопросы с руководством театра, она успела обежать и объехать полгорода и разузнать, в каких магазинах лучше покупать питание для детей, где и какие есть службы быта и заведения культурного досуга, способствующие всестороннему и гармоничному развитию женской личности. Помня разговор с совхозным парторгом, она меньше всего хотела теперь быть «своим среди шоферов жено-мужиком».
Незнакомого ей пока начальника, которого она в качестве персонального водителя должна будет возить на «Победе», перед самым их с Амирханом приездом вызвали на совещание в Москву, и у неё было три-четыре дня до выхода на работу, которые и потратила, само собой разумеется, с максимальной пользой для семьи – исключительно на домашние дела. Всё складывалось прекрасно. Но когда Тамара в назначенное время явилась по назначенному адресу, то испытала настоящий шок – её новым начальником оказался только что возглавивший обком партии Артемий Иванович Богатырёв. И ездить ей предстоит уже не на «Победе», а на более шикарном представительском автомобиле «Зим».
Нешуточным, причём, наверное, более тяжёлым шоком явилось это обстоятельство и для Амирхана, узнавшего о таком коварном повороте судьбы вечером же по окончании первого рабочего дня Тамары от неё самой.
– Ловко, ничего не скажешь! Заманили дурака театром… – Амирхан еле сдерживал ярость.
– Амирка, любимый, поверь, я тоже ни чуточки не знала, кого придётся возить. Ну, ради детей наших, не обижай меня подозрениями. Хочешь, я завтра же уволюсь, и уедем назад в совхоз? Нас примут.
– Да я не тебя подозреваю. Красивой шофёрки этому гаду захотелось! Чтобы в любое время, как приспичит, вызывать на работу якобы по служебной необходимости, и – наслаждаться. Ведь таким тузам не смеет отказать ни одна, если хочет в тёплом месте работать. У-ух, ненавижу!
– Пожалуйста, успокойся! Я ведь и на самом же деле считаюсь классным водителем. Вот, отдел кадров, чтобы обеспечить меня, к тому же и как многодетную мать, не очень тяжёлой физически работой, взял да и устроил сюда. Богатырёв даже сам вроде как удивился при встрече. Какая, говорит, приятная неожиданность!
– Приятная, говорит? Неожиданность, говорит? Ну, ладно, раз им в
обкоме нужен просто классный спец, то предложишь завтра же меня на своё место. А тебе подыщем другую работу, или, в крайнем случае, дома посидишь, с детьми – этот труд тоже нелёгкий, и не менее полезный для общества, чем возить толстопузых начальников.
– А как же театр? Ты что, Амирка?
– Театр подождёт. Буду, пока, по мере возможности, заниматься в художественной самодеятельности. Есть ещё народный непрофессиональный театр – как у нас в районе был, только посильнее, конечно. Надеюсь, смогу выкраивать время ещё и на учёбу, ведь у такого большого начальства, как твой Богатырёв, всегда найдутся сменные шофера.
– Ну, почему – мой? Опять ты… – выскочило у Тамары, но она тут же осторожно смолкла. Спорить с мужем в таком его настроении было бесполезно. Судя по накалу страстей, на карту, более чем вероятно, была поставлена их семейная жизнь. А жизни этой без Амирхана она для себя не мыслила. Тамара здраво решила не усугублять обстановку, и… согласилась – пусть муж займёт её место за рулём богатырёвской машины, если тот не будет против. Никто ничего в таком случае не потеряет – Богатырёв обретёт в лице Амирхана ничуть не худшего, а может, даже, и лучшего, чем Тамара, водителя. Тамара же, перейдя на какую-нибудь работу попроще, получит больше возможности быть с детьми. А за семьёй, если ничего по большому счёту не изменится, наверняка сохранятся и только что полученная прекрасная квартира, жизнь в которой казалась раем по сравнению со всем тем, что было раньше, и хороший детсад. Да и прочие, так неожиданно-удачно выпавшие на их долю блага, терять в одночасье не хотелось.
Богатырёв на удивление благожелательно и без лишних расспросов воспринял предложение Тамары заменить её Амирханом. И даже составил ей протекцию, благодаря которой она оформилась на необременительную работу водителем дежурной машины в одном из малозаметных, не отличающихся бурной деятельностью учреждений неподалёку от своего дома. И жизнь опять потекла своим естественным спокойным руслом.
VIII
Сидя вечером в своём огромном кабинете руководителя целинной области, который он занял всего пару дней назад, и нервно выкуривая без перерыва одну папиросу за другой, Артемий Иванович пребывал в расстроенных чувствах. Проработав всего-навсего одну смену, вдруг объявила, что не может больше быть его персональным водителем, Тамара Азимова. А ведь из-за назначения её на эту должность он рисковал потерять свою: слишком уж сильно хотел постоянно видеть рядом с собой эту фантастически красивую и невероятно чистой души женщину, для чего и использовал, впервые в жизни в личных целях, всё своё влияние как высокого руководителя и жизненно-дипломатический опыт некоторых нижестоящих работников идеологического фронта. И это, в свою очередь, наверняка не осталось незамеченным для недоброжелателей, каковых всегда достаточно у любого успешного политического или общественного деятеля, а уж у должностного лица его уровня – и подавно… и которые в удобный для них момент всегда подбросят «наверх» компрометирующую это должностное лицо информацию. Последствия таких доносов чаще всего предсказуемы – добром дело кончается очень редко.
А может, лучше было бы поручить в тот день поздравление Азимовых с вручением ключей от квартиры кому-нибудь из подчинённых по главку, и ничего бы этого не было – ни внезапно вспыхнувшего чувства, ни страха за карьеру?.. Ну уж, нет! То, что, помимо чисто прагматических душевных терзаний, он сейчас испытывал по отношению к этой божественной женщине, милее и дороже всего, чем только может одарить человека жизнь. Такими подарками судьбы нормальные люди не разбрасываются. А он – не безумец. В своих глазах, конечно. В мнении же окружающих – кто знает…
О причинах её отказа работать с ним бок о бок Тамара просила не расспрашивать, а вместо себя предложила «лучшего шофёра всей целины» – своего мужа Амирхана. Мгновенно смекнув, в чём дело, Артемий Иванович потому-то без лишних слов и распорядился уволить Тамару переводом на какую-нибудь необременительную шоферскую работу где-нибудь поближе к её дому, а в штат на освободившееся место зачислить Амирхана Азимова. Такой вариант развития событий был хотя и не из самых приятных для Артемия Ивановича, но всё же лучшим, нежели полное исчезновение Тамары из поля его зрения. Ревнивый Амирхан всегда будет рядом, за рулём персональной машины Богатырёва, и поводов для подпитки его подозрений не будет никаких хотя бы в рабочее время, занимающее практически весь день. А раз Амирхан здесь, то и Тамара – в этом городе, где-то недалеко, и можно будет, хотя бы иногда, видеть её… а если повезёт, то и – о, счастье! –пообщаться. Пусть редко, пусть накоротке, если уж сорвалась совместная работа из-за такого дикого нрава её мужа, но даже мимолётное общение с предметом обожания даст ему, Артемию, крошку счастья, о природе которого он до этого, оказывается, мало что знал по-настоящему.
Наиболее точным определением данного состояния Богатырёва было бы,
наверное, классическое «седина в бороду – бес в ребро» или, в более щадящем варианте, просто – «бес попутал». Хотя… если учесть его безупречное прошлое, классика тут, пожалуй, отдыхает…
Как многократно за послевоенное десятилетие писалось в газетных очерках о «настоящем коммунисте» Артемии Ивановиче Богатырёве, жизнь его состоялась и оценена обществом как поучительно-насыщенная, интересная, полезная для народа и даже героическая. За плечами – успешная учёба в университете, славный боевой путь, ряд ответственных должностей после войны, множество наград за заслуги перед Отечеством, а добропорядочная женитьба ещё до войны увенчалась рождением двоих детей – сына и дочери, теперь уже взрослых, с собственными сложившимися судьбами. После известия о трагической гибели жены под бомбёжкой в первые дни войны, Артемий (он думал, что вместе с женой погибли и дети) перестал быть осторожным, без особой необходимости лез под пули и однажды был тяжело ранен. Вынесла его с поля боя на себе и выходила медсестра Нина… но сама Нина в последующих боях, увы, не убереглась, и вот, теперь она, беспомощный инвалид, у него на руках…
Ну, ладно, судьба, если верить всем его общественно-политическим характеристикам, по большому счёту, если не считать некоторых тягот по женской части, удалась… а был ли он хоть чуть-чуть счастлив? Да и что такое «чуть-чуть»? Счастье – оно или есть, или его нет. Его благородная верность венчанной с ним кровью и так жестоко покалеченной на войне второй жене Нине, которую он не бросил и по сей день, казалась ему сейчас бледной потугой выглядеть лучше, чем он есть. А ведь этот акт верности раньше возвышал его в собственных глазах, и любые попытки даже интереснейших во всех отношениях женщин сблизиться с ним он категорично пресекал: об измене жене и речи быть не могло. Будучи прикованной к постели, она оставалась для него другом номер один.
Прежнее отношение ко всему этому, чем дальше, тем больше выглядело, по его собственной оценке, дешёвым фарсом. Любви на самом деле давно уже нет. Нет волнующей страсти, острого желания встреч… есть только сохранившееся уважение. И ещё – жалость, которая, как ни банально это звучит, никогда не заменит любовь. Любовь, пиком которой по рациональному замыслу земной природы является зарождение новой жизни. А процедура этого зарождения заключается в великом наслаждении от слияния разнополюсных тел, разных начал – мужского и женского. Всё остальное – миф. Ну, какая может быть любовь к немощному, измученному болями телу – этой уставшей от такой жизни, иссохшей умирающей оболочке души? Уважение к личности – да. Благодарность за всё хорошее в прошлом – да. Чувство сыновьего или родительского, супружеского, наконец, долга – да, да, да. А вот… любовь между мужчиной и женщиной как взаимное притяжение для продолжения рода – это нечто иное…
IX
Всё свободное от шоферской работы время Амирхан проводил в
народном театре. Домой возвращался чаще всего поздно вечером или даже за полночь, когда малыши уже давно спали. Спали они и рано утром, когда отец уходил, борясь с желанием перецеловать их личики, ручки и ножки, сдерживаемым лишь опасением нарушить сладкий безмятежный младенческий сон. Воскресные дни так же, как и будние вечера, были до предела заполнены бесконечными репетициями или концертными выступлениями. То есть, если рассматривать события объективно, то с детьми молодой родитель, можно сказать, и не общался. С женой же – только по ночам на супружеском ложе…
Тамара, наоборот, посвятила детям весь свой досуг, забирая их, здоровеньких и жизнерадостных, после работы из яслей, и ни на минуту не расслабляясь до следующего утра, когда скрепя сердце передавала их на целый день в руки ясельных нянечек. Иначе говоря – вкладывала в дочурок и
сына свои физические и душевные силы без остатка. На парикмахерские, ателье мод, библиотеки, кино и музеи, вопреки её наивным ожиданиям, не только ни капли сил, но и ни часочка времени уже не оставалось. А так грезилось после вынужденного переезда в город приобщиться к образу жизни современных культурных женщин, стать настоящей дамой, чтобы быть для своего любимого Амира привлекательной всесторонне, а не только в постели, как в последнее время!
Но… грёзы грёзами, а дети есть дети. Ради их здоровья и спокойствия она отказалась бы от отдыха совсем, готовая не только поступиться собственным здоровьем и красотой, но и без колебаний отдать свою жизнь, если это им хоть в чём-то поможет. А умный и любящий Амир это обязательно поймёт и оценит! И никогда не взглянет на другую женщину, чего когда-то необоснованно опасался добрый совхозный парторг, прощальный разговор с которым почему-то не выходил у неё из головы.
Как ни грустно, а парторг, в конечном итоге, оказался прав: если мужчине постоянно в течение трудового дня приходится общаться со многими женщинами, по роду своей работы и в силу образа жизни более ухоженными, холёными и интеллигентными, чем собственная жена, которую видишь лишь урывками, да и то в затрапезном виде – простеньком домашнем платьице, вечно невыспавшуюся и уставшую, у него почти неизбежно возникают какие-то побочные симпатии, соблазны, от которых не всякий способен отмахнуться. А если при этом ты ещё и сам хорош собой и поневоле возбуждаешь интерес к себе со стороны особ другого пола?.. Да если, вдобавок, с кем-то из таких особ, помимо чисто служебных контактов, у тебя есть какое-то общее хобби, совместное любимое занятие? Тогда – всё… пиши, пропал…
Словом, не миновала чаша сия и Амирхана. Возникло у него влечение к весёлой и общительной белокурой Риточке – одной из секретарш его начальника Богатырёва. По вечерам и в выходные дни Риточка вместе с Амирханом с упоением репетировала в народном театре и самодеятельном хоре. У них хорошо получалось пение дуэтом, и художественные руководители всё чаще задействовали их в совместных выступлениях в концертных программах и спектаклях. А поздними вечерами после репетиций или выступлений Амирхан, как истинный джентльмен, провожал Риточку до её дома.
Она жила одна в отдельной квартире, была обеспечена материально, недурна собой и хорошо воспитана. В то же время – довольно начитанна и остроумна, с ней было не скучно. Вдобавок ко всем прочим перелестям, от неё постоянно исходил сногсшибательный аромат дорогих духов. Этот аромат своей дурманящей силой затмевал даже, в моменты его ощущения, тот манящий природный запах тела красавицы-жены Тамары, который во все иные, не связанные с Риточкой, моменты жизни был для Амирхана приятнейшим из запахов, существующих в природе.
И через некоторое время произошло то, что просто не могло не произойти. В один из поздних, особо промозглых зимних вечеров Рита, будучи девушкой доброй и, в рамках приличия, гостеприимной, пригласила продрогшего до костей Амирхана к себе погреться за чашкой горячего чая. Потом ещё раз, и ещё… и, в конце концов, однажды Амирхан, впервые за свою с Тамарой супружескую жизнь, если не считать их посменной работы на уборке урожая минувшим летом, не пришёл домой ночевать. Не спавшей всю эту холодную во многих смыслах ночь жене объяснил, что задержался якобы по служебным делам – была, дескать, неотложная загородная поездка с начальством, а позвонить и предупредить не успел…
Такие случаи, похожие один на другой, как их дети-близнецы, со временем стали повторяться систематически: никаких предупреждений об изменении обычного распорядка – работа, репетиция и… внезапное исчезновение. Тамара понимала, что руководитель области, амирханов начальник, в отличие от большинства людей, работает если и не круглосуточно, то, во всяком случае, очень-очень много. Территория области огромна и, чтобы уследить за всем, ему необходимо регулярно бывать на местах. И ничего удивительного, что в сложные поездки, в том числе с ночевой, Богатырёв предпочитает брать лучшего из своих штатных водителей – Амирхана. Понимала и не противилась периодическому, поначалу не слишком частому, но чем дальше, тем всё более регулярному отсутствию мужа. Проверять правдивость объяснений мужа она сочла бы унизительным и для себя, и для него.
Дети, почти не видевшие своего отца, потихоньку подрастали, начали ходить, затем – бегать, почти не болели. Зарплаты Амирхана и Тамары хватало для более-менее благополучного существования семьи, тем более что как причастному к высшим властным структурам обкомовскому работнику, хоть и рядовому, Амирхану были доступны для приобретения некоторые блага специального снабжения, в частности – особо дефицитные продукты и товары, которых на полках обычных магазинов обычные люди и в глаза не видели. Единственное, что ей всё-таки ощутимо, даже, порою, остро не хватало – это его мужской ласки. Усталый Амирхан, поздно возвращаясь домой, и нередко отказываясь ввиду этой жуткой усталости от ужина, молча падал в кровать и мгновенно засыпал. Тамара же, прижавшись к нему, крепко спящему, загоняя вглубь себя нерастраченную нежность, долго не смыкала заплаканных глаз, мечтая о тех временах, когда любимый сможет бросить эту беспокойную шоферскую работу и станет профессиональным артистом. Вот тогда-то, когда он будет меньше выматываться вне дома, а сил и времени у него будет достаточно и для жены, они и налюбятся, наконец, всласть!
Как-то в воскресенье Тамара, оставив детей под присмотром приехавших погостить родителей Амирхана, сделав в магазинах и на рынке необходимые покупки, не удержалась и заглянула в здание областного драмтеатра. В большом зале шла генеральная репетиция праздничного концерта к сорокалетнему юбилею Октябрьской революции. Войдя в полутёмное помещение, она увидела на ярко освещённой сцене Амирхана и миловидную, чуть моложе его, блондинку, которые, взявшись у микрофона за руки, исполняли попурри из современных советских песен о любви.
Боже, как красиво они пели! У Тамары на глаза навернулись слёзы умиления. С гордостью она представила себе, как во время концерта талантом её мужа будут восхищаться тысячи людей. Может быть, его выступление даже прозвучит по радио.
И в то же время откуда-то исподволь в чувствительное женское сердце прокралась смутная тревога. Тамара не хотела и мысли допускать, что это – обыкновенная бабья ревность. Но неконтролируемая, грозящая перерасти в ненависть неприязнь к незнакомой блондинке, на которую так влюблённо смотрел Амирхан, уже возникла, и справиться с этим незваным чувством было невозможно.
В какой-то момент Тамара ощутила лёгкую тошноту, похожую на испытанную однажды в её жизни. Примерно такое было спустя какое-то время после их с Амирханом свадьбы. Сопоставив это ощущение с тем, что и на этот раз не случилось в срок обычного ежемесячного женского недомогания, смущённо-растерянно подумала: «Неужели опять беременна? Вот Амирка обрадуется-то! Но… обрадуется ли? Может, он давно уже любит другую – эту поющую блондинку? Нет, влюблённость в их глазах – концертная роль, не более того. А Амир принадлежит мне и никому больше!»
Тошнота между тем давала о себе знать, и она, стараясь не привлекать к себе внимания, тихо вышла из зала, чтобы глотнуть на улице свежего воздуха. Да и пора было возвращаться к детям, которые, хотя и под надёжным приглядом бабушки с дедушкой, но наверняка заждались, соскучились по матери.
Амирхану, так и не заметившему её краткого присутствия на репетиции, Тамара пока ничего об этом посещении театра и новых ощущениях и чувствах сообщать не стала, решив, что обрадует его, когда твёрдо убедится в своей беременности и в необоснованности зарождающейся в её сердце ревнивой ненависти к блондинке, возможно, ни в чём и не виноватой.
X
В одну из рабочих поездок Амирхана под началом кого-то из сослуживцев Богатырёва по отдалённым районам области, уже на обратном пути, когда все трое крайне утомились, произошло несчастье. В густом тумане на обледенелой дороге их машина столкнулась лоб в лоб со встречным грузовиком. Дремавший на заднем сиденье пассажир погиб сразу, а Амирхан, со множеством переломов конечностей и тяжёлой черепно-мозговой травмой, был доставлен в областную больницу. К нему долго никого не допускали, так как самочувствие его было нестабильным, и в сознание он приходил редко. Дневавшей и ночевавшей в больничных коридорах Тамаре её начальство предоставило внеочередной отпуск по семейным обстоятельствам, прекрасно понимая: женщине, поглощённой своею бедой настолько, что её состояние иначе как затянувшимся шоком не назовёшь, за руль лучше пока не садиться.
За детьми и в этот раз присматривали часто гостившие у молодых родители Амирхана. Своих отца и матери у Тамары не было – они давно умерли, и свёкор со свекровью старались заменить их невестке, как могли.
Постепенно Амирхан начал поправляться. Он чаще стал приходить в себя, и даже пытался двигаться. Разговаривать пока не мог, но глазами показывал, что всё слышит и понимает. Тамару, по такому случаю, врачи уговорили, наконец, не ночевать больше в больнице, а вернуться домой к детям, и навещать теперь мужа как типичного выздоравливающего. Немного успокоившись, та вернулась к обычному распорядку жизни, забегая к мужу ежедневно утром и вечером – по дороге на работу и с неё.
В одно из таких посещений, подходя к палате Амирхана, Тамара услышала через приоткрытую дверь нежный женский голос, показавшийся ей немного знакомым:
– Милый мой, любимый Амирчик! Умоляю тебя, не говори больше так. Ты не умрёшь, и инвалидом не сделаешься. Будешь петь, как и раньше, даже ещё лучше. Станешь знаменитым артистом. А я рожу тебе очаровательную дочку. Вот, потрогай, как она уже в моём животике даёт о себе знать. Чувствуешь, как ножкой толкается? Что, хочешь мальчика? Я согласна, пусть будет мальчик, такой же сильный, красивый и так же хорошо поющий, как его папка. Будем вместе ездить на гастроли, возможно и за границу выберемся. Тебя должен узнать весь мир! Только, пожалуйста, выздоравливай поскорее…
Ноги Тамары будто приросли к полу. Она не могла сдвинуться с места, сделать ни шагу ни вперёд, ни назад. Стоя как оглушённая, она силилась понять, осознать только услышанное. Первой мыслью, однако, было: какое счастье, что Амирхан, как явствует из содержания речи незнакомки, наконец-то заговорил – это ощутимый шаг к выздоровлению! Пусть не Тамара первая услышала его голос после трагедии и долго потом длившегося молчания, пусть из его уст прозвучало всего лишь опасение умереть или остаться инвалидом. Но он заговорил, и это главное… и с каждым днём будет разговаривать всё больше, так и до его любимых песен дело дойдёт. Скорее бы уж! А с другой стороны – что же это такое: если верить своим собственным ушам, у этой женщины, и довольно скоро, будет ребёнок от Амирхана? И он, судя по всему, с таким обстоятельством согласен. А это – конец всем надеждам её, Тамары, на выстраданное и казавшееся незыблемым супружеское счастье. Даже если он не бросит семью, а трое детей-первенцев окажутся для него дороже, чем один от этой новой женщины, и перетянут отца обратно к себе, всё равно предательство уже совершено. Такую душевную рану, подобно треснувшему стеклу, не склеишь уже никаким клеем. И чем сильнее она сейчас чувствовала, насколько крепка и нежна её любовь к единственному в жизни мужчине, тем больнее было ей переваривать в себе быстро растущее ощущение катастрофы. К тому же, плохо, что Амирхан не знает о предстоящем рождении ещё одного ребёнка. Сообщать ему об этом сразу по обнаружении признаков беременности она, по простодушной глупости, посчитала преждевременным, теперь же, наверное, поздно – соперница и в этом оказалась проворнее. А может, всё-таки, сообщить? И побороться за свою любовь? Да только нужно ли это Амиру? Он же явно хочет сына от другой…
Дверь палаты приоткрылась шире, и в проёме появилась та самая певица, которую Тамара видела репетировавшей с Амирханом в театре в то злополучное воскресенье. Проходя по коридору мимо остолбеневшей Тамары, блондинка вдруг, словно наткнувшись на невидимую стену, остановилась с испуганными глазами. Лицо её густо покраснело, затем – сильно побледнело: очень уж безжалостно испепеляющим и одновременно трагически беспомощным был обращённый к ней – глаза в глаза – взгляд стоявшей как вкопанной красивой смуглой женщины, по всей видимости – жены Амирхана. Взгляд этот не поддавался однозначному описанию – слишком большая гамма чувств промелькнула в нём. И сила его была убийственна. Рите сделалось дурно. Пошатываясь, она медленно двинулась к выходу. А Тамара, опустошённая душой и обессиленная телом, кое-как дошла до ближайшего диванчика, присела и лишилась чувств.
Придя в себя с помощью вовремя оказавшихся рядом дежурного врача и медсестры, она в состоянии полной прострации побрела домой, мало что видя и слыша вокруг себя. Пройдя некоторое расстояние, посмотрела на свои так и не освободившиеся от сумок с передачей для мужа руки, остановилась:
– Да что же это я, а бульон для Амирки, фрукты?.. Ему же необходимо домашненькое, витамины…
Повернула назад, но ноги не слушались, отказывались нести её туда, где только что побывала вместо неё другая… так и топталась посреди дороги в раздумье, периодически поворачиваясь то в одну, то в обратную сторону.
Резкий скрип тормозов совсем рядом заставил всё же отреагировать на окружающую действительность. Вернувшись, насколько позволяло её состояние, в реальность, Тамара увидела большую чёрную легковую машину, из которой поспешно вышел и устремился к ней с озабоченным лицом Артемий Иванович Богатырёв.
– Тамарочка, что с вами? Вам плохо? Ах, да… – он осторожно взял сжимаемые ею в руках сумки с непереданными гостинцами для Амирхана. – Это, как я понимаю, судя по кастрюльке с горячим – нашему выздоравливающему?
Тамара вяло качнула головой:
– Передать забыла…
– Вы уже побывали у него? Вас что, не допустили к нему? Что-то не так? Голубушка, да вас лица нет! То-то я смотрю, идёте прямо посреди дороги то туда, то обратно, а руки полны… – пытался заглянуть ей в глаза Артемий Иванович. Не оборачиваясь, приказал водителю:
– Бегом в больницу! Занесёшь в пятую палату Азимову. На, вот, ещё от меня этот свёрток передай.
Бережно усадив Тамару на заднее сиденье, а сам, расположившись на дополнительном откидном месте, Богатырёв нервно, и в то же время очень нежно сжимал её руки в своих и соображал, как ей лучше помочь. Решившись, пересел к ней, подтянул ногой стоявший на полу портфель, достал из него бутылку дорогого коньяка и походный складной стакан, налил половину. Приобняв за плечо пребывающую в абсолютной отрешённости
женщину, поднёс стакан к её губам:
– Дорогая моя, если не хотите осиротить из-за какого-нибудь сердечного приступа таких прелестных детей, как ваши, выпейте-ка!
– А они с сегодняшнего дня и так уже наполовину сироты, – мёртвым голосом произнесла Тамара.
– Как?! Разве с Амирханом что-нибудь случилось? Мне докладывали, что ему, наоборот, сегодня особенно заметно полегчало.
– Но я-то ведь не секретарь обкома, а всего-навсего жена, которую не обязательно так оперативно оповещать… а вот любовницу его известили, как и вас, своевременно.
– Ах, вот вы о чём… понимаю. И именно поэтому вам сейчас так плохо… значит, тем более, надо выпить от греха подальше. Пейте, пейте! – Богатырёв всё же заставил Тамару выпить до дна коньяк. – И тем не менее, лучше, наверное, радоваться, чем горевать: Амирхан не погиб, а теперь и вовсе пошёл на поправку, уверенно и необратимо. А любовница… что ж, если даже ваши опасения имеют под собой какую-то почву, с кем не бывает по молодости да по глупости… всё образуется.
– Не образуется! – с Тамарой, в организм которой, переживающий тяжёлый психологический стресс, влили сейчас неудобоваримую, пусть даже это элитарный коньяк, дозу спиртного, начиналась истерика. Эта истерика, как констатировали бы медики, была уже некоторым облегчением общего состояния с чуть было не случившимся сердечным приступом… но – тоже не из лучших вариантов развития событий. Поэтому Богатырёв заставлял и заставлял Тамару вбирать в себя глоток за глотком живительную влагу – настоящий армянский коньяк, хорошо расширяющий сосуды, и вообще, способствующий улучшению самочувствия человека.
Тамаре и впрямь полегчало. Её перестал колотить озноб, по телу разлилось приятное тепло. В машине было мягко и уютно. Захотелось ехать, и ехать бесконечно, неизвестно куда и зачем – лишь бы подальше… забыться от всего происходящего… Ой, а дети? Так они же под надёжной опёкой стариков – родителей Амирхана. А сам Амирхан? И он тоже под присмотром, не волнуйся, милая жёнушка… блондинки умеют ласково и нежно ухаживать, может, поэтому на них так и западают наши черноволосые мужчины. А что такое – мужчина? Защитник, кормилец? Нет, защитить и прокормить мы себя сможем, в случае чего, и сами. Мужчина – прежде всего самец. Кобель, охотно ласкающий, когда ему хорошо, ту, что ближе, ту, что рядом. А когда ему становится плохо, он частенько пытается вернуться обратно к той, которую бросил когда-то, которую предал, но которая, как
дура, всё ещё любит этого подлеца и, конечно же, простит. И Амирка оказался таким же, как все обычные кобели…
Стоп, стоп, стоп!.. Амирка никогда не был таким как все. На первом этапе, конечно, когда у него всё в целом складывалось, он уподобился заурядным мужичонкам и похулиганил в отношении супружеской верности. Но теперь-то, когда ему плохо… любовница его не бросила, да и он не отказывается продолжить отношения с ней. Ребёнка ждут. И о возвращении в семью в том сегодняшнем разговоре с блондинкой Амир даже не заикнулся. Нет, здесь всё не так, и стереотипы отпадают.
Её опять начал мучить озноб, и она уже безо всякого сопротивления выпила поднесённый в очередной раз к её губам коньяк. Попросила ещё. Артемий налил, и она опять выпила всю порцию до дна крупными глотками, закусила из рук Богатырёва шоколадом. В голове зашумело, но быстро стихло. Тамара смутно помнила, как машина раза два-три ненадолго останавливалась, водитель и Богатырёв куда-то поочерёдно отлучались. Когда Богатырёв властным голосом скомандовал «Домой!» она попыталась сообразить, куда же домой-то, ведь не было названо адреса. Хотя, впрочем, водители служебных автомашин всегда и без слов знают, куда ехать. Да и… не всё ли теперь равно, куда домой? Главное, с детьми всё в порядке. А она так хочет спать! И какой вкусный, – ты погляди-ка! – этот приятно обжигающий нутро коньячок, хоть и непривычный как напиток вообще, да в таких «лошадиных» дозах в частности. Как облегчает страдания! А шоколад в качестве закуски – ещё вкуснее. Ну, почему этот несносный Богатырёв вдруг перестал поить и кормить её из рук? Ой, нет, не перестал! Опять даёт…
За этими полубредовыми мыслями под грузом выпитого, Тамара из полузабытья незаметно переместилась в сон. И приснилось ей, что её, совсем как когда-то в детстве, ласково обняв, кормит из ложечки почему-то шоколадом и поит из пиалы почему-то коньяком родная мать. Затем берёт её нежно на руки и, целуя в щёки, глаза, лоб, несёт в постель. Уложив, осторожно раздевает донага. Раздев, на прощанье крепко, почему-то при этом возбудительно поигрывая языком, целует в губы. Очень похоже её раньше целовал Амирка. Она почувствовала, что и в самом деле начинает возбуждаться. Страстный поцелуй с матерью, вдруг превратившейся в Амирхана, хотелось продолжать до бесконечности. Редко ласкаемое в последнее время мужем, изнывающее от переизбытка нерастраченной нежной энергии, созданное для любви совершенное тело Тамары устремилось навстречу сладостной силе, исходящей от любящего её, оказывается, по-прежнему Амирки. Только почему не ощущаются его усы, которые всегда приятно щекотали её лицо при поцелуях, куда они подевались? Кто их ему сбрить успел? Да и, весь он какой-то непонятно громоздкий и тяжеленный? Запах не тот… ничего, разберёмся, лишь бы блаженство, овладевшее в настоящий момент телом, подольше не кончалось.