«Шел солдат судьбе навстречу…»

Глава 3
Декабрь 1954 года. Быт

И вот мы учимся. Наш рабочий день начинается с подъема в 7 часов утра. После подъема – физзарядка, умывание, приведение себя в порядок и кое-какая подготовка к завтраку. После завтрака – занятия в учебном корпусе до 14 часов. Потом обед, послеобеденный сон, занятия общевойсковой подготовкой или хозяйственными работами, перед ужином два часа самоподготовки по изучаемым теоретическим дисциплинам. Затем ужин, после ужина один час свободного времени, вечерняя поверка и в 10 часов отбой.

Утренний подъем объявлял старшина. Он громко кричал: «Рота, подъем!». Необходимо быстро встать с постели, надеть брюки, гимнастерку и сапоги, предварительно обернув ступни ног портянками. Зарядка выполнялась повзводно во дворе; поскольку была зима, поэтому надевалась гимнастерка навыпуск без ремня. Постель не заправлялась, только аккуратно закрывалась одеялом. Встать, одеться и обуться, аккуратно уложить одеяло на кровати – на это давалось времени 2 минуты. Обычно в это время укладывались все курсанты, но бывало, что кто-либо запаздывал. Тогда этому взводу была команда: «Отбой!». Курсанты раздевались, разувались, ложились в постель и укрывались одеялом. Через три минуты давалась повторная команда: «Подъем!». И, если опять кто-либо не успевал, снова была команда: «Отбой!».

Это нервировало. Тогда курсанты обращались к своему товарищу, который запаздывал с выполнением команды: «Если ты ещё раз запоздаешь, туго тебе придется». Как правило, после такого предупреждения выполнить команду «Подъем!» успевали все. Все повторные команды «Подъем!» и «Отбой!» давались помощником командира взвода – сержантом, который утром перед подъемом приходил в казарму вместе со старшиной. И он же находился с нами все время, включая вечерний «Отбой!».

Нормативное время выполнения команды «Отбой!», т.е. ложиться спать на послеобеденный сон или на ночь, давалась полторы минуты. И все те нюансы, описанные мной по команде «Подъем!», происходили и по команде «Отбой!». Я успевал выполнить команды «Подъем!» и «Отбой!». Более того, за 1,5 минуты выполнения команды «Отбой!» я успевал раздеться, разуться, выставить сапоги и накрутить на них портянки для сушки, лечь в постель и даже заснуть. И. когда повторно поднимали взвод из-за не успевающих улечься курсантов, мне нужно было проснуться.

После подъема взвод выбегал во двор на физзарядку. Перед этим забегали в какой-то пустующий уголок площадки и справляли малую нужду. К концу зимы в этом месте выросла наледь высотой около полуметра. Т.е. все то, что мы опорожняли из мочевого пузыря, замерзало, т.к. были сильные морозы.

После отправления естественных надобностей делался комплекс физических упражнений при любой погоде. После физзарядки взводы возвращались в казарму, заправляли аккуратно постели, чистили зубы и умывались, т.е. мыли лицо и руки. Некоторые умывались холодной водой до пояса.

Потом был завтрак, на который выходили одновременно две роты. На завтрак была какая-либо каша или макароны, иногда бывало овощное рагу. К гарниру полагался кусочек мяса. Вторым блюдом был чай. к нему полагалось 20 граммов сахара. За стол садилось 12 человек, т.е. каждый взвод занимал два стола. Гарнир из раздаточной подавался в алюминиевом бачке, курсанты сами раскладывали гарнир по тарелкам. Мясо подавалось в таком же бачке отдельно, нарезанное кусочками в соусе. Курсанты сами раскладывали по кусочку мяса в каждую тарелку. Чай подавался на стол в чайнике, уже заранее заваренный. Иногда чай подавали сладким. Это значило, что войсковая часть получила сахар не рафинад, а сахар-песок. В этом случае чай был менее сладок. Если на стол подавался сахар кусочками на 12 человек, его также делил какой-либо курсант – раскладывал на 12 кучек, а потом давал команду «Взяли!». Все 12 человек кидались каждый за намеченной кучкой, иногда получалось, что к одной кучке устремлялось 3—4 руки. Было шумно и весело, никто со злостью не скандалил.

Обед. На обед было первое блюдо: либо суп, либо щи, либо рассольник. Первое блюдо варилось вместе с мясом, но подавалось без него, так как оно шло к гарниру второго блюда. На второе подавалась какая-либо каша или макароны и кусочек мяса, которое ранее варилось в первом блюде. Третьим блюдом был компот из сухофруктов, не сладкий. Первое блюдо подавалось на стол в 8-литровом алюминиевом бачке. После раздачи первого блюда бачок возвращался в посудомойку, где его мыли и подавали в раздаточную. В раздаточной в бачок клали гарнир, в еще одном бачке подавали мясо с соусом. Из бачков эти блюда клали в тарелку сами курсанты. Обычно за это дело брался какой-то курсант, его называли почему-то «разводящий». Он и наполнял тарелки курсантов едой из бачков.

Ужин. Ужин состоял из двух блюд. Первым блюдом был опять же какой-нибудь гарнир из какой-либо каши или макарон и кусочек рыбы – 100 гр. Вторым блюдом был чай. Здесь полагалось 15 гр. сахара. Раздача пищи и дележ сахара происходили точно так же, как в завтрак. Из гарниров солдатам больше всего нравились овсяная каша и овощное рагу. Часто очень варили манную кашу. Вот ее курсанты не любили. Манную кашу называли: «Детям в радость – солдатам слезы». Мяса полагалось в сутки 150 гр, рыбы – 100 гр. Рыба была отварная треска либо лососина, иногда была соленая селедка.

Оценивая всю эту еду, скажу, что в первые две недели буквально всем курсантам еды было мало. Потом привыкли – установившийся режим дня, и не такое уж плохое питание не казалось скудным. Тем не менее, на мой взгляд, ужин был слабоват. Мне лично хватало, но у нас во взводе было два курсанта, которые все время просили добавки через окошко раздаточной. На мой взгляд, это больные люди, потому что они теряли человеческий облик, если им не давали добавки. По выражению курсантов, эти двое все время закрывали кухонную «амбразуру». Как правило, добавку им давали.

Время на принятие пищи в столовой отводилось строго. Если кто-то почему-то вдруг не успевал поесть, он вынужден был вставать и уходить, оставляя часть своей еды. Раскладывать по тарелкам и есть нужно было быстро, потому что по окончании отведенного на прием пищи времени роту поднимали и выводили из столовой. Доели курсанты или нет, не имело значения.

Во второй половине дня у нас были строевые занятия или хозработы. Строевые занятия проходили на плацу в любую погоду. При морозах более 20 градусов мерзли пальцы ног. Если мы стояли в строю, командир взвода говорил: «Если у вас мерзнут пальцы ног, шевелите ими, и вы их согреете». Помогало – пальцы более-менее согревались. Когда это не помогало, и кто-либо жаловался, строем бегали по плацу и согревались.

Хозяйственные работы были одни и те же – мы работали на складах артиллерийских снарядов. Мы выносили из складов американские снаряды калибра 90 мм. Взамен них клали снаряды наши – калибра 100 мм. Соответственно, приходилось переносить туда-сюда и взрыватели – самый опасный груз. На склады нас пропускали через караульное помещение, где мы выкладывали все курительные принадлежности, а также спички, зажигалки. Более того, нас обыскивали.

Мы работали два месяца. Дело в том, что проходило перевооружение зенитных артиллерийских дивизий с американского вооружения на советское. До 1955 года на вооружении артиллерийских зенитных дивизий находились американские зенитно-артиллерийские комплексы.

Помимо различных хозработ взводы курсантов на сутки отправлялись в наряд. В этот день занятий не было. Одно отделение взвода несло караульную службу, другое отделение взвода уходило работать в столовую. Это был очередной наряд, каждый взвод ходил в этот наряд один раз в 12 дней.

Зима была суровая: окна были закрыты, потолочные фрамуги были немного открыты. Во время сна в спальном помещении был чрезвычайно спертый воздух, при том достаточно вонючий и, если открывались из коридора двери и приходилось входить в спальное помещение, когда там все спали, то спертый воздух буквально давил и не пускал туда заходить.

В баню мы ходили раз в неделю. Она располагалась в одном здании с котельной, которая отапливала казармы и столовую. В учебных корпусах и медсанчасти было печное отопление.

Нижнее белье представляло собой рубашку с длинными рукавами и кальсоны с завязочками внизу и на поясе, пуговиц у кальсон и рубашки не было. В зиму мы носили двойное нижнее белье. Само нательное хлопчатобумажное полотняное, достаточно холодное белье носилось и зимой, и летом. Помимо него выдавалось теплое белье из фланели. Это были рубашка и кальсоны. Нательное белье стиралось и менялось еженедельно, после бани выдавалось чистое, выстиранное нательное белье, потому что в солдатской норме белья было положено два комплекта нательного нижнего белья. А вот фланелевого нижнего белья по норме приходился только один комплект. Фланелевый комплект нижнего белья надевался на нательный. Получалось, солдат носил на себе два комплекта нижнего белья. Фланелевое белье носилось без стирки три недели и на 4-ю неделю отправлялось в стирку. В это время солдат ходил в одном нательном нижнем белье, было холодновато.

Брюки назывались шароварами. Гимнастерка представляла собой обыкновенную рубашку – воротник-стойка, с двумя внутренними карманами на груди и достаточно длинным подолом. Носилась она навыпуск и подпоясывалась широким солдатским ремнем. Гимнастерка и шаровары выдавались на 1 год.

Стирка им не полагалась – нужно было выбирать время и стирать самим где-нибудь в умывальнике или в бане, но тогда взамен нечего было надевать. Поэтому время для стирки было выбрать трудно. И уже через два месяца моей службы в Магнитогорске гимнастерка стала чрезвычайно грязной. Если гимнастерка была очень грязная, старшина делал замечание и велел стирать. Стирали гимнастерки мы сами вечером – за ночь гимнастерка высыхала.

Обувь – кирзовые сапоги, выдавались они на два года. К сапогам полагались портянки, которые выдавались на 1 год и представляли собой примерно 40 на 80 см кусок плотной хлопчатобумажной ткани. Эти портянки носились летом и зимой, а на зиму к ним дополнительно выдавались точно такого же размера портянки из суконной ткани. Эти портянки выдавались на одну зиму. Зимой курсант надевал двое портянок: полотняные хлопчатобумажные, а на них наматывались суконные.

Головной убор – шапка-ушанка из искусственного меха. На мой взгляд, достаточно приличная. На все три года выдавались так же шинель и бушлат.

Хочу сказать также о нашем культурном времяпрепровождении. Еженедельно мы должны были смотреть кинофильмы или бывать на каких-либо эстрадных концертах. В расположении артиллерийской дивизии, где размещалось наше училище, не было кинотеатра, но был клуб примерно на 800 с лишним мест. На концерты туда приезжали различные эстрадные артисты примерно раз в месяц. Несколько раз нас также водили в Магнитогорск в кинотеатры. Ходили мы туда пешком, а это 9 километров.

Начиная с января 1955 года курсантов училища начали пускать в город в увольнение. Время увольнения было с 10 до 23 часов. Увольнение в город давалось не более чем десяти курсантам из каждой роты. Учитывая, что нужно было затратить около 4 часов на дорогу туда и обратно, на мой взгляд, время увольнения проходило очень непродуктивно – все же незнакомый город, незнакомые люди.

Глава 4
Декабрь 1954 года. Бросаю курить

Я решил бросить курить. Курящим в армии выдавалась махорка в пачках и пакетики курительной бумаги, никаких сигарет или папирос не было. Курящий сворачивал так называемую цигарку и курил ее. Курить разрешалось только в специально отведенных местах. Некурящий солдат (курсант) получал дополнительно 20 граммов сахара в сутки.

И вот я бросаю курить, а курить я начал с 16 лет. Ранее я записался как курящий, но после решения бросить курить я решил не записываться все же в ряды некурящих на получение дополнительного сахара – подумал, обойдусь без дополнительных 20 граммов сахара, а там будет видно.

Идем на занятия в учебный корпус, с нами вместе идет на занятия помощник командира взвода – сержант из роты обслуживания. Я даже сейчас помню его фамилию – Щербаков. Достаточно дружелюбный парень. И вот после первых 45 минут занятий 10 минут перерыв. Все курящие выходят из класса и идут перекурить. Это практически здесь же, но в специально оборудованном для курения месте. А я как некурящий остаюсь в классе – все же зима, и во дворе довольно холодно. А классы отапливались дровами – в каждом классе стояла печь, и туда надо было подбрасывать дрова.

И вот сержант говорит мне: «Ты как некурящий остаешься в класс. Принеси дровишек, подбрось их в печку и следи хотя бы эти 10 минут, чтобы дрова горели в печи нормально». Я проделываю эту работу во время перерыва. Каждый день занятий – 5 перерывов, и я в эти перерывы приношу дровишки и делаю все то, что мне поручено. Через неделю мне это надоело. Все курсанты из моего взвода продуктивно отдыхают все эти перерывы, ещё и посмеиваются надо мной. Я продержался вторую неделю – ситуация все та же. Тогда я запасся пачкой махорки и курительной бумаги и в очередной понедельник, когда наш сержант дает мне указание по обслуживанию печки, я ему говорю: «Виноват, товарищ сержант, я уже курящий». Показываю ему махорку, бумагу, начинаю сворачивать цигарку и говорю:

– Извините, придется кого-то другого искать, я свое отработал. Моя попытка бросить курить провалилась.

Он посмотрел на меня и говорит:

– Значит, не бросил курить?

– Выходит, что так.

Я пошел к месту курения, а сержант назначил для обслуживания печи на этот день другого курсанта. И впредь он назначал (уже теперь курящими были все) на эту работу очередного курсанта.

Глава 5
Январь 1955 года. Я – организатор пьянки

В ближайшее воскресенье после 1-го января я попросил старшину отпустить меня в увольнение в город Магнитогорск. Нас собралась группа из пяти человек. Мои товарищи по увольнению были шахтерами из Копейска, вместе с которыми я призывался в армию из Челябинска. Мы выходили в 10 часов утра, нужно было прийти до 11 часов вечера. Все мы, 5 человек, пошли пешком в Магнитогорск, а это 9 километров. Кто-то из нашей компании был в увольнении раньше и знал, где в общежитии живут девушки, и привел нас всех туда. Зашли мы в общежитие, а в общежитии моим товарищам понадобилось выпить, и девчонки были не против. Я в армии алкоголь не употреблял, и желания выпить у меня не было.

Вот они начинают складываться, и потом говорят:

– Ну, ладно, а ты?

– А я не пью.

– Ну, всё равно складывайся деньгами!

Я отдал деньги и говорю:

– Так это много!

– Да что там много? По бутылке на брата, считая тебя!

– Но ведь я не буду пить!

– Спасибо, не пей на здоровье – мы выпьем!

– А кто теперь пойдет за водкой?

Они отвечают:

– Иди ты.

Я говорю:

– Не пойду, ведь я пить не буду.

– Нет, ну, раз ты не будешь пить, ты хоть сходи.

Я пошел, купил пять бутылок водки, принес им. Они стали пить, стало шумно. Я говорю: «Я пойду в кино». Они ответили: «Ну, иди». Я сходил в кино, сходил еще куда-то, не помню куда, и вернулся вовремя в училище. Докладываю старшине, а он мне говорит:

– А где остальные твои друзья?

– Да черт их знает!

Я сказал старшине, что оставил их в женском общежитии, и ушел спать.

Мои товарищи не вернулись и к утру. Выясняется, что они в этом общежитии напились, передрались между собой, девчонки вызвали милицию, милиционер вызвал военный патруль, и их всех четверых посадили на гарнизонную гауптвахту. Утром начальник гарнизона позвонил нашему начальнику училища. Наш начальник сказал, что пришлет за этими разгильдяями автомобиль с конвоем. К обеду их привезли. После обеда в Ленинской комнате нашей роты собралось комсомольское собрание, а комсомольцы – это вся рота. В президиуме замполит училища, командир нашей роты, секретарь комсомольской организации – начинается разборка.

Бывшие арестованные сидят отдельно, как бы на скамье подсудимых, я сижу со всеми остальными. Поднимают одного из «шахтеров» и начинают спрашивать, как было дело. Это был Кашкаров. Он начал: «Нас было пятеро, в том числе и курсант Стальгоров. Стальгоров с собранными деньгами сходил за водкой, принес ее – это было 5 бутылок – и мы ее выпили. Напившись, мы передрались между собой, и нас забрали на гауптвахту». Замполит спросил его:

– Стальгоров с вами пил?

Кашкаров ответил:

– Нет, он принес водки и ушел в кино.

Поднимают меня. Я подтверждаю:

– Да, поскольку я не пью, то я сразу же и ушел.

Замполит:

– Но ты же им водки принес?

– Они попросили, чтобы я как непьющий хотя бы сходил за водкой.

Замполит спрашивает Кашкарова:

– Это так?

– Да, так точно.

– А если бы Стальгоров водки не принес?

Этот подлец Кашкаров отвечает:

– Конечно же, мы бы не напились.

Замполит спрашивает остальных:

– Это так?

Они отвечают:

– Конечно, так!

Замполит спрашивает старшину роты:

– А Стальгоров пришел из увольнения вовремя и был ли он нетрезв?

Старшина отвечает:

– Стальгоров пришел вовремя, доложил мне и был совершенно трезв.

Таким образом, я оказался организатором вот этой солдатской пьянки. В увольнении я не пил совсем и пришел к себе в войсковую часть совершенно трезвым, и это почему-то ещё более усугубило мою вину. Мне объявили по комсомольской линии строгий выговор с занесением в личное дело. Замполит училища уже по административной части объявил мне взыскание – 6 нарядов вне очереди (исключая гауптвахту это самое строгое наказание), а остальным по два наряда вне очереди.

Наряд – это значит в свободное время какие-то работы. Притом, поскольку это наказание, армейский Устав запрещает посылать в караул. Остается либо мыть казарменный пол либо рабочим на кухню.

Глава 6
Январь 1955 года. На кухне

Кухня считалась самым тяжелым нарядом. Пол мыли обычно, хоть это и запрещалось, палубным способом, поэтому это не такая большая трудность для солдата, а вот на кухне – это да.

Во-первых, нужно встать в 4 часа утра. Во-вторых, принести с продуктового склада крупу, картошку, мясо и другие, достаточно тяжелые грузы, так как кухня артиллерийской дивизии готовила на 900 человек. Поэтому мешков приходилось таскать со склада много. Еще достаточно трудоемкой была чистка картофеля. Картофель был отечественный и импортный. Для чистки картофеля существовала специальная машина, по размеру примерно с домашнюю стиральную машинку. В эту картофелечистку загружалось ведро картофеля, а через 2—3 минуты выгружался почищенный картофель. В ней циркулировала вода, которая смывала картофельные очистки в канализацию.

Если картофель был импортный, то после картофелечистки с ним никакой возни больше не было. Импортный картофель был польским или французским. Его клубни были одной формы и размеров – с куриное или утиное яйцо. Никаких впадин, никаких выступов, никаких «глазков» после картофелечистки у импортного картофеля не было. А вот когда шла наша картошка, отечественная, после двух-трех минут очистки в этой картошке находилась масса «глазков», каких-то неочищенных выступов и ложбинок. Все это нужно было обрабатывать вручную ножом.

Поэтому, когда мы получали на складе нашу картошку, сразу опускались руки. На очистку картофеля солдаты шли как на какую-то казнь. Задерживалась обработка картошки, повар ругался. И все это время те, кто чистил картошку, ругались матом – кого только не ругали! Между прочим, если бы не было этой импортной картошки, мы бы не знали, что может существовать картофель без изъянов, который очищается в картофелечистке за 2—3 минуты.

Самой противной работой на кухне было мытье посуды. Посуда эта – алюминиевые бачки на 8 литров для первого блюда на 12 человек, каждому едоку алюминиевая миска, кружка, ложка. Кружку и ложку курсанты и другие солдаты приносили и уносили сами, мыли их солдаты тоже сами. Хранили кружку и ложку курсанты в своих тумбочках.

Кухня готовит на 900 человек, и всю посуду – бачки и алюминиевые миски – приходилось мыть для каждой последующей смены едоков. Вот в зал заходит 300 человек, этим тремстам нужно выдать чистую посуду. Потом ее после еды собрать и мыть для следующих 300 человек, и так трижды. Для мытья и хранения посуды была специальная комната, так называемая посудомоечная. Для мытья посуды там стояли три обыкновенные ванны, какие ставятся в квартирах. Вначале в помойный бак из мисок и бачков выбрасывались остатки еды, затем пустая посуда складывалась в первую ванну. Ванна заполнялась не очень горячей водой, и в этой самой ванне происходило первое мытье посуды. После этого вымытая в первой ванне посуда перекладывалась во вторую ванну. Здесь вода должна быть уже горячей, еле терпимой для рук. И в первой, и во второй ванне различными мочалками вручную вымывалась посуда. Никаких моющих средств не применялось. Более того, было запрещено применять даже пищевую соду.

Из второй ванны посуду перекладывали в третью ванну. В ней посуда ошпаривалась кипящей водой и из ванны вытаскивалась практически сухой. Иногда после третьей ванны посуду смотрел врач, проводил пальцем по вымытой посуде. И, бывало, говорил, что посуда вымыта плохо, и все возвращалось назад.

Ранее я писал, что работа на кухне начиналась с того, что с продуктового склада приносили продукты. В мой второй наряд на кухню меня загрузили мешком с овсяной крупой. Два солдата подняли этот мешок и положили мне на спину, и я понес его на кухню. Я думал, что это ерунда, а там было 80 кг. В одном месте нужно было переходить по мостку через достаточно глубокий кювет. Я решил, что попробую перелезть с мешком через кювет, не доходя до мостка – путь с мешком на спине в этом случае сокращался вдвое. Я с мешком спустился в кювет, и он меня там придавил, я еле-еле выбрался с ним. Проклиная себя за эту дурость, я поднялся на четвереньки и еле донес мешок до крыльца кухни. На крыльцо нужно было подняться на три ступеньки, этого сделать я уже не мог. Пришли другие курсанты и затащили мешок с крупой на кухню.

В этот же день я познакомился с солдатом последнего года службы, который сидел возле окошка – выдавал и принимал посуду. Он являлся старшим для всех солдат или курсантов, которые работали по нарядам в посудомоечном помещении. Оказалось, что он из Каменец-Подольского и жил там недалеко от учебного корпуса нашего техникума. Более того, он даже говорил, что ходил к нам в техникум на танцы. Я, конечно, по Каменец-Подольскому его совершенно не знал. Тем не менее, он очень обрадовался, встретив, можно сказать, соседа. Он сказал, что находится в штате дивизионной столовой как рабочий. Старшим для него является старший повар, так же солдат срочной службы. И повара, и он – все числились в штате дивизионной столовой. Начальник у них был заведующий столовой офицер, старший лейтенант. Этот солдат сказал мне:

– Будешь вместо меня выдавать и принимать посуду по списку. Посуду больше не мой. Там есть другие курсанты, пусть они ее моют. На склад за продуктами также не ходи, сразу приходи сюда, и мы с тобой лучше поговорим о чем-нибудь другом и подготовим к выдаче посуду. И картофель чистить также не ходи.

– А если кто-нибудь будет меня куда-то посылать?

– Никуда не ходи. Скажи, что ты выполняешь мои указания.

Я так и делал, поскольку у меня было 6 нарядов вне очереди. Да, ещё были очередные наряды на кухню. Получалось, что я до окончания этой школы из кухни вылезать не буду. Как только очередной наряд для нашей роты, то меня впихивают на эту кухню, но я там фактически не работал. Моя работа заключалась в том, чтобы выдавать и принимать посуду.

Работы на кухне, как я написал раньше, начинались с 4-х часов утра и заканчивались к моменту вечерней поверки. Притом я ходил на все занятия, т.е. работы на кухне проводились в свободное от занятий время. После того как меня под свое крыло взял старший по посудомойке, трудностей у меня не было никаких. Пожалуй, я даже отдыхал.

Работа на кухне имела также и преимущества. Она заключалась в том, что есть можно было столько, сколько хотели, и что хотели из имеющихся блюд.