Многоточие

Дома гудело электричество. Каждая молекула пространства квартиры была заряжена и заражена отрицательной энергией. Немов впитывал эту энергию. Она проникала в него, в его клетки и атомы, текла по венам и загрязняла мозг. Они с женой настолько привыкли ругаться (а затем по два-три дня не разговаривать), что он не считал это отклонением от нормы. Супруга выражала недовольство жизнью в Подмосковье, ерничала, если его проект стопорился, и ни в чем не поддерживала. Сфера IT, по ее мнению, не стоила и ломаного гроша, а когда Саша инвестировал туда средства, стучала костяшками пальцев по дереву – дурак, что с него взять! Немову было тяжело, затем он свыкся и отвечал уколом на укол, словно фехтовальщик в финальном поединке. Саша ловил себя на мысли: «Зачем он живет с женой? Почему не разведется? Почему терпит?» – поначалу раз в неделю, а потом чуть ли не ежедневно. Смотрел на кривящийся в гримасе рот жены, источающий злобу, и грустил. Пять с лишним лет тащил ворчащий груз и, наконец, осознал, что больше не может – терпение лопнуло. Если кого-нибудь толкать в гору, а он вместо помощи упрется ногами – разве выдержишь?

На Новый год они с женой не поехали к родителям, встретили вдвоем – и ощущение праздника покинуло их семью.

Ане Саша подарил большого медведя, мишка прописался в кабинете, а позже перекочевал в комнату отдыха, – забрать игрушку Точкина не решилась: бывший муж наверняка закатил бы скандал, а ругаться она устала не меньше Немова.

Саше нравилась зима, ее белое спокойствие согревало душу, а морозец украшал лицо здоровым румянцем. После февральской поездки к отцу и матери он посещал Аню каждую неделю и, общаясь с Точкиной, словно прочищал «черные» легкие от смога: он буквально дышал этой девушкой, пробовал покорить Эверест, но она держала оборону не хуже Акинфеева. Ждала ли Аня от него какого-либо решительного шага? Может, и ждала, однако шансов практически не давала. Не желала разрушать его брак, предлагая разобраться ему самому, а он тянул, тянул, тянул… Возможно, Аня разуверилась в намерениях Саши, которые не подкреплялись действиями: если ты говоришь, а ничего не делаешь, то слова не имеют значения, они пусты и ничтожны.

Пусты и ничтожны…

* * *

Казалось, что все вокруг разрушится от легкого прикосновения: стоит чуть дотронуться – и бах! – оно сложится, как карточный домик, только звуки будут страшнее и оглушительнее. Человек – странное существо: не ценит того, что дорого, вытирает ноги о прекрасное и поворачивается к нему спиной. Спустя годы жалеет о том, чего не сделал, побоявшись переступить черту, прислушавшись к чужим советам, а не к зову сердца. Человек – худший из сознательный организмов.

Немов страдал. В груди горело печным пламенем. Он разрывался от любви к Ане и от боязни разрушить брак, обидеть женщину, с которой прожил долгие годы. Неопределенность была хуже всего: она поедала его изнутри. Нынешней зимой Саша потешался над близким другом Азаматом, «умиравшем» от любви к коллеге по работе. Немов тогда не понимал Азамата, ему чудилось, что друг бредит: все разговоры сводились к одному – к чувствам к некой Марине. Сашины утешения не помогали. Ничего не помогало.

– Клянусь, если бы она позвала сейчас, я бы развелся и уехал к ней, – сказал друг.

Саша покрутил пальцем у виска, а спустя полгода поменялся с Азаматом ролями и ощутил сполна, как тяжело было другу. Теперь метался Немов. Читал «Темные аллеи» Бунина, и в книге ему мерещилась Точкина; дочитывая страницу, он ловил себя на мысли, что ничего не запомнил, и начинал сначала. Аня вела себя, как одна из бунинских героинь: то подпускала Сашу, то отвергала; то была ласкова, принимала цветы и подарки, то писала гневные письма, что он должен сосредоточиться на семье, а не на ней; то позволяла себя обнимать и поглаживать плечи, то была холодна и высокомерна. Немов обещал себе, что больше не придет к ней, но каждую среду садился в машину и ехал. Любовь играла им, как кукловод марионеткой, дергала за нужные ниточки, а он покорно следовал в нужном направлении.

Саша был мерзок сам себе. Он ненавидел неправду, а сам погряз в ней, оброс, словно коростой, и чем больше обрастал, тем больше влюблялся в Аню. Она ему снилась, занимала все его мысли. Немов отстранялся от жены и придирался к ней, выискивая (а то и придумывая) недостатки, а та злилась и закатывала истерики. Саше нужно было объясниться и выложить все, как есть, а он поджимал хвост, как мопс перед волкодавом, и юлил. Врун, лжец, обманщик, а что хуже всего – трус. Словно канатоходец, он балансировал под куполом цирка, не рискуя смотреть вниз. Он знал, там – внизу – правда, которую Немов скрывает. И она разрушит прежнюю жизнь.

Саша одновременно хотел всё изменить и боялся этого. «В фильмах и книгах все просто, а в реальности – совсем нет. Здесь не прыгнешь из окна и не нажмешь на курок револьвера. Уйти в другой мир – легко, но что там? Есть ли любовь, или мы обречены на вечное одинокое скитание в пустоте?»

Отношения с женой портились, отношения с Аней усложнялись. Жена мечтала о детях, но пила таблетки от нервов и не могла забеременеть. Аня написала, что видит в нем только друга, и в ее фразе Саша впервые ощутил обман. Ей дарили цветы и другие мужчины, однако в соцсети девушка выкладывала те, что приносил Немов. Он подмечал это, как и то, что она не прогоняла его. Саша был ей симпатичен, но кольцо на его безымянном пальце было для Точкиной табу, и ее слова о «друге» Немов прекрасно понимал: женщина у мужчины должна быть одна, а если он наметил ее в любовницы, то обратился не по адресу.

В один момент все прекратилось. Аня написала, что она чувствует, что мешает, что отвлекает Сашу от семьи и от жены, а она не хочет вставать у них на пути, и перестала присылать сообщения. Не было вопросов «Как дела?», «Что нового?», «Как твое настроение?», она не принимала его в гости, ссылаясь на занятость, нежданных гостей, пришедшие проверки или что-то еще, что не имело значения. Значение имело одно – резкая смена курса. Немов написал Ане, что не может без нее, что она причиняет ему боль. Точкина ответила, что он – замечательный, но обстоятельства не позволяют им быть вместе. Плюнув на предрассудки, Саша купил букет хризантем и поехал без приглашения. Аня сказала, что не отказывается от своих слов. Расстались на минорной ноте, и впервые в ее Инстаграме не появилось его подарка.

Еще пару раз Саша приезжал к ней, но не застал. Просил охранника передать подарки, она писала скромное «Спасибо», и все. Однажды, Немов вспомнил оброненную Точкиной фразу, что они уже год, как дружат, и в мозгу щелкнул тумблер – конечно, за такой срок можно было разобраться в своих проблемах. Если любишь – люби…

Саша боролся с любовью, заглушал ее, заливал водой тлеющие угли, а они разгорались сильнее и сильнее, словно и не угли это были, а магические камни, в которых скрывалась потаенная сила, дарованная людям свыше, и никакие земные ухищрения не позволяли справиться с магией. Немов надеялся, что Точкина изменит решение, но сердцем чувствовал другое: что от него отвернулись, что шанс упущен. «Ты прошляпил его, Саша, – сказал жестокий внутренний голос – Вытри сопли, нытик! Ты сам виноват во всем! Забудь и продолжай жить дальше!»

Но как это сделать, Саша не знал. «Вся проблема в том, что ты ее любишь, а она тебя – нет, – продолжал внутренний голос. – Разве можно испытывать что-то к такому хлюпику, как ты? Посмотри на себя!»

Немов злился и ломал кулаками дверные косяки. Хрупкий пластик трескался и сдирал с костяшек кожу, на пол капало алым. Саша кричал – так ему было больно, но не от окровавленных рук (черт бы с ними!). Болела душа. Ощущения были такие, будто пропустил приличный хук от боксера. Он опустился в кресло и сидел полчаса или больше, затем поднялся на онемевшие ноги и открыл окно.

В квартиру ворвались звуки улицы. Немов стоял, наблюдая за движением машин и людьми, идущими вдоль магазинных витрин. На углу у кафе целовались парень и девушка – целовались страстно и самозабвенно, обращая на себя внимание окружающих – и не обращая внимания ни на кого. Саша вздохнул, представил на их месте себя и Аню, но в памяти тут же всплыли Анины слова, и образы растворились: парень и девушка вернулись на место. Немов закрыл окно.

Сможет ли он ее когда-нибудь разлюбить? Скорее всего, нет. Если чувства не угасли за столько лет, с чего вдруг они остынут? Да, Аня не станет писать, подумав, что так ему легче позабыть ее, однако сердце не забывает то, что дорого, и при каждом воспоминании или просмотре фото начинает биться чаще. Он не услышит ее воронежский говор, ее всегда занятой голос, но что это даст? Новые боль и разочарование. Он продолжит жить, как прежде, погрузившись до беспамятства в работу, – превратится в робота без эмоций и с пустотой вместо души. Оставит все как прежде и она – жизнь с бывшим мужем и заплаканными подушками по ночам. Мир не получит нового человека, потому что не будет высшего чувства, которое объединяет судьбы.

Ничего не будет, а если так, какой смысл в такой жизни, которую и жизнью-то с натяжкой можно назвать.

Немов приложился лбом к холодному стеклу. Вдалеке загрохотал гром, стал накрапывать дождь, но Сашу это не волновало…

Земля-2

1

Рассвет над Землей-2 мало чем отличался от рассвета над родной планетой. Румяный пирог солнца показывал над горизонтом свою макушку, и дивный багрянец наполнял темноту томительной красотой, от которой хотелось вдохнуть полной грудью. Но то было мнимое ощущение. Дышать на Земле-2 без защиты больше пяти минут считалось губительным: слишком мало кислорода содержалось в атмосфере планеты-клона, открытой учеными десять лет назад.

Надя Громова прибыла сюда с единственной целью – облагородить атмосферу. Первые опыты показали, что ученые на правильном пути: озеленение прибавляло уровень кислорода; пусть и медленно, но травы, кустарники, деревья и цветы изменяли окружающий мир. Днями и ночами группы флористов, биологов, ботаников и генетиков следили за метаморфозами Земли-2. Надя возглавляла отдел ботаники и относилась к делу с усердием. Пока ее специалисты дневной смены спали, она, усевшись в двуногого робота, встречала рассвет, а затем осторожно ступала между грядок огорода, изредка останавливаясь, выдергивала побег огурца или помидора и подносила его к огромному защитному экрану, тщательно изучая данные, которые анализировал робот.

Наде нравилось передвигаться на механической машине. Девушка вспоминала японские и американские сериалы, которые они с братом смотрели в детстве, споря друг с другом, как здорово было бы очутиться внутри трансформеров и воевать с врагами, защищая добрую сторону. А теперь сама стала частью этой реальности.

Роботы давно покорили сердца людей. Глобальная автоматизация произошла быстро: столь стремительно механические помощники ворвались в жизнь человечества, что ассоциации с мировыми потрясениями еще долго мелькали в новостях. Однако «меха» (так шутливо на сленге анимешников люди называли роботов) никогда не причиняли никому вреда и стойко «терпели» унижения и оскорбления от некоторых не особо одаренных умом личностей.

Со своим роботом Надя ощущала единение. За те двенадцать месяцев, что они находились на Земле-2, двуногий не затоптал ни одного стебелька, не поранил ни единой травинки неудачным шагом, и прикосновение его пальцев к цветкам было столь аккуратным (Громова позволяла себе употреблять слово «нежным»), словно было прикосновением пальцев человека. Сорвать что-то «мех» позволял себе, только если получал приказ от Нади.

Вдалеке шёл «мех» Димы Майера, руководителя завода, где изготавливали роботов. Громова невольно залюбовалась «мехом».

– Надя, привет! – сказал Дима. – Всё работаешь, пока твои подушки мнут?

– Привет, Дим. Хотят – спят, рабочее время еще не наступило. Позавтракают, да выйдут… А ты чего в такую рань? Тестируешь?

– Ага. Хочу себе оставить. Весёлого нрава «мех», а у вас сплошь скукота. Этого не положено, того не дозволено… А ты молодец, Надежда. Не хочешь к нам перевестись?

– Зачем тебе ботаник на производстве? – Надя улыбнулась, и ее робот заиграл зелёными лампочками, имитируя улыбку хозяйки.

– По этой причине. – Майер указал на лампочки. – У вас с роботом какая-то определенная связь, неплохо бы исследовать.

Надя отрицательно покачала головой, а робот замигал красными лампочками, намекая Диме на окончание разговора. «Мех» Майера нетерпеливо переступал ногами, веселя людей поведением, и Дима отдал приказ двигаться к заводу. Отойдя на сотню метров, Майер обернулся.

– К нам скоро технический специалист приедет, – услышала Надя Димин голос из колонок робота. – Кайл Лимба, бразилец. Слышала о нём?

Громова махнула рукой, прогоняя надоедливого Майера. Тот рассмеялся и поспешил своей дорогой.

За поворотом Майер заметил бригаду озеленителей во главе с Надиным отцом Романом. Бригада работала по старинке, без помощи робототехники. Лучи прожекторов освещали их нелёгкую работу.

– Роботов вам надо, быстрее дело пойдет, – обратился к Роману Дима. – В темноте самое то!

– Дим, ты дай, – отозвался в шутку Роман. – Болтать всякий горазд, кто бы делом помог. – Старик выпрямился в полный рост, оказавшись практически вровень с двухметровым «мехом». – Завод растет, денег у вас хватает, а роботов не хватает.

– Поставки с Земли идут с задержкой. Всех роботов на строительство космопорта забирают, на складах пустота, – завёл привычную «пластинку» Майер.

Старик Громов строго посмотрел на Диму, отчего тому стало не по себе, и даже «мех» прекратил чудачества и стоял смирно. Майер попрощался и уехал. Часы на руке Романа сообщили об окончании ночной смены. Громов снял скафандр, вытерся влажной салфеткой, кривясь от каждого вдоха чужеродного воздуха, надел защиту обратно и вместе с бригадой направился отдыхать.

Около базы Роман окликнул дочь, и пока та заканчивала дела, ожидал ее, устроившись в массажном кресле в зоне отдыха – с кофейными автоматами, уютным кафе и искусственным прудиком, водная гладь которого отражала восходящее на небо светило. Роман щурился, глядя сквозь стеклянный скафандр на воду, но думал не о воде, и не о солнце, и не о работе были стариковы мысли. Размышлял он о тяжком бремени своего существования, решившись на старости лет отправиться в дальние дали покорять клон Земли.

Подошла Надя. Механический голос робота спросил Романа:

– Папа, завтракать?

Роман поморщился. Он не разделял восторгов человечества относительно экспансии роботов. «Меха» захватили все отрасли, и даже его бригаде несколько раз их навязывали, однако Громов действовал по старинке – человеческими руками. Не доверял он биомеханическому разуму и боялся подвоха, хотя в недавнем разговоре и просил Майера выдать им робота, однако скорее не из надобности, а дабы приструнить зазнайку, чтоб не лез с пустыми советами, когда другие работают. Дочь же души не чаяла в своём «мехе», а тот будто послушная собака её понимал.

Робот протянул руку, чтобы помочь Роману подняться, но старик скривил губы, оттолкнулся от кресла и справился сам. Несмотря на почтенный возраст (ему стукнуло весной семьдесят), он обладал недюжинной силой. У него был суровый нрав, он работал много и с удовольствием и на пенсию уходить не торопился.

В холле Надя поставила робота на подзарядку, а отец избавился от надоедливого скафандра. Воздух в помещениях базы не отличался от привычного земного.

Они прошли в столовую, набрали еды и сели за свободный столик. Ели молча: отцу не нравилась болтовня за столом, и только когда робот-официант подъехал забрать грязную посуду и поставил перед ними две маленькие чашки эспрессо, Надя, опустив глаза, тихо сказала:

– Майер к себе опять звал. Год работаю, недели не пройдет – зовёт.

– Нечего тебе там делать! Наши задачи другие.

– Дима говорит, к ним Кайл Лимба едет. Я слышала о нём. Великий технарь. Столько разработок в послужном списке… Вот бы вместе поработать.

– И думать забудь! Не для того ботанический заканчивала, чтобы с «мехами» возиться! И так на своём по грядкам скачешь. – Отец отряхнул крошки с бороды, потёр уставшие глаза и ушёл отсыпаться.

2

Солнце уходило за горизонт. Оно тоже было чужим: Земля-2 располагалась не в Солнечной системе; в какой именно Роман не помнил. Дочь что-то рассказывала о научных достижениях, но в памяти отложилось только то, что сюда необходимо добираться три месяца на корабле.

Почва источала тепло, накопленное за день, отчего по телу пробегала приятная истома. Землица, хоть и не своя, согревала уставшую старикову душу. Громов радовался багряному закату. Всю жизнь он провел на природе: сеял, пахал, сажал, удобрял, поливал. Природа дарила ему силы, Роман черпал их из скрытых источников, наслаждаясь каждым мгновением, проведенным на свежем воздухе. Ровесники (особенно те, что занимались роботостроением) давным-давно зачахли, а он держался молодцом. Высокий Громов казался худым, но многие знали о недюжинной силе, таящейся в длинных костистых руках.

Дневная смена закончилась. Отовсюду спешили на ужин сотрудники базы. Роман поискал взглядом Надю. Утренний разговор снова зародил в дочери сомнение в правильности выбранной профессии, а дотошный Майер продолжал сманивать Надю к себе, несмотря на строгий запрет Громова поднимать эту тему. Роман хотел еще раз обсудить с дочерью сложную тему, однако Надя где-то задержалась, подоспели ребята из ночной смены, и Громова увлекли рабочие процессы…

Надя проверяла поляну, где густо насадили цветов. «Мех» шёл, сканируя и передавая данные на монитор. Девушка проверяла их на автомате, а сама размышляла над постоянными запросами Майера перевестись на завод. Майера волновала отличная взаимосвязь Нади и её робота: то, чего человек добивался за пять-шесть лет, Громова достигла за год. Майер жаждал разгадать ребус: эта разгадка помогла бы ему совершить новый виток в карьере. Надя давно бы приняла предложение коллеги, но отец ценил в семье преемственность и с младенчества верил, что из дочери вырастет ботаник или биолог. Когда Надя окончила Ботанический институт Комарова, Роман много лет помогал дочери продвигаться по служебной лестнице.

Девушка запустила программу, и принялась обрывать с кустов малину, складывая ягоды в специальный контейнер. Напевая веселую мелодию, она двигалась от куста к кусту, как вдруг датчики обнаружили чьё-то присутствие. Робот обернулся, и Надя увидела позади себя незнакомого «меха» необычного бирюзового цвета. Девушка просканировала его, но файлов с данными не нашлось, и она замерла, ожидая, что будет делать посторонний. Тот поприветствовал её и запросил сопряжение. Надя разрешила доступ, и через миг в динамиках раздался мужской голос:

– Приветствую! Меня зовут Кайл Лимба! Я отстал от группы и немного заплутал. Карты не подгрузились ещё. Не могли бы вы подсказать мне дорогу к Дмитрию Майеру?

– Добрый вечер, я – Надежда Громова. Подождите пару минут, я закончу и провожу вас на базу.

«Вот так встреча! – удивилась Надя. – Ещё утром Майер рассказывал о Лимбе, и нате – он тут как тут, собственной персоной! Опять Димины проделки?»

Робот собрал оставшиеся образцы ягод, и Громова вернулась к Лимбе. Тот покинул «меха» и разгуливал без скафандра.

– Вы зря покинули робота без защиты. Здесь воздух не щадит человеческий организм, – сказала Надя. – Десять минут подышите и в обморок упадёте.

Она с любопытством оглядела известного специалиста. Высокий загорелый молодой человек с кучерявой черноволосой головой и спортивной фигурой смотрел на неё открыто, улыбаясь белоснежными зубами. В карих глазах Лимбы горели задорные огоньки. Он постучал себе по носу и сообщил:

– Моя разработка. Беспроводная подача воздуха! Асам баллон спрятан внутри робота. Я могу отойти на расстояние десяти километров, при этом получая воздух!

– Это же решает проблему на Земле-2! – воскликнула Надя и смутилась.

– Решает. Но сначала нужно пройти семь кругов ада, чтобы одобрить разработку. Бюрократические проволочки. Кипу бумаг согласовать. – Лимба цокнул языком.

– Как же вы без согласования?

– Вы же не расскажете, – засмеялся Лимба. – Хотите попробовать? Я вас подключу. Оцените.

– Давайте в другой раз. Пойдёмте лучше на базу.

Отказ девушки не поколебал бодрое настроение Кайла Лимбы. Всю дорогу он беспрерывно разговаривал. Надя слушала вполуха. Лимба разбудил в ней потаенные женские чувства: он ей понравился – яркий, сильный, и она ловила себя на том, что нет-нет, да и косилась в его сторону. Скрытый за прозрачным бронестеклом, Кайл оглядывал местность. Надя старалась смотреть прямо, но волевой профиль бразильца манил её.

Около базы Лимбу встретила группа, от которой он отстал. Все обнимали Кайла, словно того не было полгода. Лимба принялся шутить с девушками, никому не отдавая предпочтения, уверенный в своей власти над дамскими сердцами. Надя держалась в стороне, но Кайл помнил и о ней, кидая исподволь лукавые взгляды, отчего Громову бросало то в жар, то в холод, а сердце замирало.

Шумной толпой Лимбу проводили в столовую. Надя застеснялась и поужинала у себя в комнате, а после наблюдала в окно, как Лимба и Майер уходят на роботах в сторону завода. Она выпорхнула из комнаты и без скафандра выскочила на улицу. Лёгкие обожгло, но Надя будто и не заметила, следя за бирюзовым «мехом» Лимбы.

«Интересно, почему он выбрал такой нестандартный цвет, – думала она, возвращаясь на базу. – Всех гражданских роботов традиционно красят в серый, военных – в хаки или чёрный, а тут на тебе! – бирюзовый!»

Потянулись монотонные недели. Громову перевели на другой объект, куда их с командой в течение трёх часов доставляли на скоростном поезде. Ребята оставались ночевать во временном лагере, пока здание новой базы достраивалось…

Ночами Надя размышляла, принять предложение Майера или нет. Она представила, что работает с Лимбой, что он всегда рядом, и его безудержная энергия подпитывает всех вокруг. Отец будет против, будет кричать, но это её жизнь, почему она должна под кого-то подстраиваться?…

– Ты что, серьёзно надумала уходить на завод? – не поверил Роман, когда дочь сообщила ему новость.

– Да, хочу перевестись, – сказала Надя.

– Н-да, – хмыкнул Громов, играя желваками. – Столько лет учиться, чтобы шестерёнки в «мехах» перебирать.

Роман притих. Если бы отец закричал и начал её отчитывать, как он неоднократно делал, Наде было бы спокойнее, но его молчание действовало сильнее.

Задумавшись, оба не заметили прибытие поезда. Из поезда вышел светловолосый парень, в котором тут же признали Сэма Риккетса, проектировщика роботов и их давнего приятеля. Сэм поздоровался, и Роман пригласил его присоединиться к ним. Они расположились за столиками у базы.

Несмотря на любовь Риккетса к «мехам», что само по себе отторгало Громова, Сэм ему нравился. Любитель классики, споров и мечтатель Сэм Риккетс в последнее время здорово возмужал. Черты лица погрубели, исчезла округлость щек, светлые волосы, что раньше паклями ниспадали на лоб, он зачесывал назад, отчего вид приобретал подчёркнуто-серьёзный.

– Пока ехал, книгу дочитал, что ты посоветовал, – сказал он. – Надо признать, весьма значимое произведение. Недаром оно входит в золотой фонд литературы двадцать первого века. Какой богатый язык! Почему мы так сейчас не разговариваем?! Читаешь – словно воду пьёшь, когда жажда, и напиться не можешь!

Сэм рассказывал Роману о прочитанной книге, а Надя смотрела на него и удивлялась, откуда в таком с виду невзрачном парне столько эмоций.

– Какими судьбами к нам? – спросил Громов.

– В этом квадрате планируют обширную застройку. Поставили задачу в кратчайшие сроки создать следующее поколение роботов-строителей.

Роман ощутил приступ недовольства. В душе его завелась горечь, а задорный настрой Сэма, обычно поднимающий настроение, сейчас раздражал. Громов захотел остаться наедине со своими мыслями.

– Надежда, покажи Сэму владения, – сказал он дочери. – Я останусь в ночную, утром завтрак мне оставишь.

Сэм и Надя исследовали квадрат. Девушка показывала парню, где будут плантации, где хотят сделать лесополосу, а где – посадить кусты смородины. Риккетс всё фиксировал, составляя план расположения объектов. Внезапно он зацепился ногой за корень дерева и загремел вниз. Звонко стукнулось о землю стекло скафандра. Надя стала поднимать Сэма, тот смеялся, не спеша высвободиться из рук девушки, которые пришли на помощь и обвили его нежным теплом. Несколько мгновений они стояли, держась друг за друга, затем Надя стушевалась и высвободилась.

Она пошла впереди, чуть поодаль за ней Сэм.

– Сказала отцу, что желаю уйти на завод. Не отпускает, – сказала Громова.

– Он старой веры, не терпит механику, – ответил Риккетс. – А я хочу вернуться на Землю, буду повышать квалификацию… Ты знаешь Кайла Лимбу? К нам приехал.

– Сталкивалась с ним один раз.

– Хочу быть, как он. Хочу проектировать не только роботов, а вообще всё, что угодно! Знаешь, что Лимба разработал?! Беспроводную подачу кислорода! Это же невероятное достижение! По сути, мы можем жить на Земле-2 без скафандров и домов с подачей кислорода!

– Разработку нужно согласовать и протестировать, – напомнила Надя.

– Формальности! – оседлал своего конька Сэм. – Беспроводная подача кислорода – решение всех проблем! Лимба мне посоветовал профессора Иси, у которого он постигал премудрости. Тот сейчас не преподаёт, но по рекомендации некоторых учеников изредка соглашается на два-три месяца кого-нибудь взять. Меня согласился принять!

Они вышли к сосновому бору. Стволы деревьев под солнечным светом отливали золотом. До лагеря было близко.

– Не жалко бросать всё это? – спросил Сэм. – Природа, растения. На заводе планёрки, да рутина: возня с механизмами, бумажная волокита.

– Тебе же нравится?

– Я люблю роботов, люблю технику. Терплю, но занимаюсь любимым делом.

Надя не ответила, а на Сэма вдруг навалилась усталость. Привычная энергия, которая всегда лилась из него через край, внезапно иссякла. Оставшийся путь до лагеря они провели в молчании, сосредоточившись на работе. У лагеря попрощались и разошлись: Надя – отдыхать, а Сэм – ждать обратный поезд.

3

В поезде Сэм Риккетс заказал кофе, вызвал на экран список книг, долго изучал его и вдруг обнаружил биографию профессора Хидетоси Иси, к которому должен был в ближайшее время полететь. Всю дорогу Сэм жадно читал, как Иси превращался из нерадивого ученика в основоположника робототехники, как усердно работал и не боялся ошибаться.

Хидетоси родился в Японии, когда государства ещё имели границы, и никто знать не знал о понятии «гражданин мира», а Япония, хотя и обладала развитой экономикой, не могла тратить миллиарды на «мехов». Первые прототипы были смешные, угловатые, ограничены в движениях и постоянно ломались. Иси не терял оптимизма. Он ездил по конференциям, посещал бизнес-миссии и всегда отыскивал инвесторов для дальнейшей работы. Изобретение второго прототипа стало огромным скачком. Робот не имел недостатков, не зависал, не ловил вирусы и прекрасно программировался. Вскоре «мехи» заполонили всё, исключив из многих отраслей фактор человеческой ошибки.

После чтения у Сэма Риккетса осталось приятное послевкусие, и виной тому оказались не две чашки любимого капучино, а история человека, рискнувшего поставить на кон всё, что у него имелось. Покинув поезд, Сэм забрался в своего робота и направился в сторону завода. Он жил в коттеджном посёлке, построенном заводом, разделяя кров с мамой Софией.

Отсканировав сетчатку и отпечаток пальца, Риккетс дождался открытия двери и вошёл внутрь. В доме пахло свежестью, а из кухни доносились ароматы ужина. Мама готовила сама, предпочитая, как Роман Громов, делать всё своими руками. «Так еда вкуснее получается», – говорила она. Сэм как-то заставил робота кулинарить, а затем сравнивал ради интереса, чьё блюдо «пальчики оближешь», и робот несильно отстал от человека.

– Свет. Музыка, – сказал Сэм, и в гостиной тут же зажглись лампы, а из колонок раздались тягучие ритмы прогрессивного рока. – Мама, я приехал!

– Хорошо, – ответила София из кухни.

– Сегодня припозднился, – сказала она, когда сын уселся на табурете.

Робот-помощник принял от Софии тарелки и поставил перед Сэмом.

– Ездил в лагерь, где хотят вторую базу строить, – сказал он. – Составил план застройки. Будем партию строителей запускать отдельной линией. С основного конвейера пока на космопорт всех забирают… Ты ужинала-то сама?

– Ужинала-ужинала, ешь… Так что им сдался этот космопорт?

– Ну как же, мама. Сколько с Земли и с других планет людей переселяется. Нынешний не справляется.

– Все летят, а атмосферу еще не наладили!

Сэм согласился, что нынешняя атмосфера не пригодна для людей, но специалисты трудятся, обогащают воздух и сажают зелень. Конечно, понадобится много лет, прежде чем все смогут передвигаться без скафандров, однако в их отделе Кайл Лимба придумал беспроводную подачу воздуха. Это как минимум суперидея, а как максимум – решение проблем с перенаселением Земли.

– Все переселятся сюда. Это не решение проблемы, – сказала София.

– Многие останутся. Здесь ещё нет земных условий.

Пока сын говорил, мама, подперев подбородок рукой, слушала и не спускала с него глаз. В мире нет ничего сильнее материнской любви. Любое сыновье движение, любой жест, улыбка, шевеление носом, – всё вызывало у матери трепет, понятный только ей одной.

– Как приехал ваш Лимба, ты сам не свой. Носишься с идеями, с роботами. Ох, и неблагодарная работа, я скажу… Ещё и к профессору собираешься… Лучше, как Громовы, на природе сутками торчать, всё полезнее.

– Кстати, я сегодня их видел. Озеленяют квадрат будущей второй базы.

– Как я тут одна буду?!

– Мама! Прекрати! Куча помощников в доме!

– Ты же знаешь, что я не терплю этих железяк. Только из-за тебя соглашаюсь на такое соседство. Ты на меня не дуйся. Три месяца в дороге к профессору, у него сколько-то пробудешь, три месяца на обратный путь…

– Мама, ложись спать, я всё давно решил. Что теперь по десять раз обсуждать.

Сэм передал тарелки роботу и ушёл к себе. Сел в кресло-качалку, настроил на нём лёгкий массаж и принялся за очередную книгу. На чтение его подсадил в детстве отец. Он работал на космическом корабле, собиравшем мусор на околоземной орбите, а когда приезжал после длительной поездки, то садился на стул у кровати сына и часами рассказывал о книгах, за которыми коротал долгие вечера. Сэм обожал слушать монологи отца о выдуманных мирах и не любил – о его работе. Что может быть скучнее профессии космического мусорщика?! Монотонные будни, одни и те же пейзажи за окном иллюминатора, чёрная глубина бесконечности вокруг. То ли дело другие большие дяди, чьи лица мелькали на экранах: уверенные, вещающие о технической революции. Они изменяли привычный мир, внедряли в жизнь человека роботов, и больше не надо было мучиться, ведь всю грязную работу за тебя делали «меха»: убирались, мыли тротуары, готовили еду. У людей появилось свободное время. Человечество вошло в золотой век: чтение, музыка, галереи и выставки, концерты и театры, – можно было делать что угодно и когда угодно.