Вовка схватил еще помидор и сунул мне в руку.
– Давай теперь ты!
– А если увидит кто и матери скажут или …милицию вызовут? – Как можно спокойнее сказал я.
Он непонимающе уставился на меня. Он никак не ожидал таких слов от героя получившего от Базиля Орден Красной Звезды.
– Ты…ты че, испугался?!
– Я не испугался, но …расходовать такие…такие…необычные бомбы в холостую…это…это не бомбежка, а … несусветная дурость!
– Ну, давай тогда бомбить по целям. Может по машинам, а?
Он перегнулся через перила и стал что-то высматривать.
– Пора! – закричал он и выхватив из моих рук помидор бросил его вниз.
Раздался громкий шлепок от которого Вовка присел. Потом он подкрался к перилам и посмотрел вниз.
– Атас, Юрок! Смываемся.
Он нырнул в дверной проем. Я последовал за ним. Вовка быстро прикрыл дверь и задернул штору. Добежав до дивана, он залез на него с ногами и затих. Я стоял у балкона и прислушивался к тому, что делается на улице.
– Ну, что там? – шепотом спросил Вовка.
– Что там за хлопок был?– спросил я
– Помидор на крышу троллейбуса упал.
– Ты это видел ?
– А то ж.
– Ты сиди тихо и не подходи к балкону. Я пойду на разведку, – приказал я Вовке тоном командира.
– Только смотри осторожно, чтобы не заметили, – зашипел он.
– Не боись.
Я подкрался к балконной двери, чуть приоткрыл ее и на корточках выполз на балкон. Через решетку ограждения посмотрел вниз. Дорога была пуста. Никакого троллейбуса не было. "Это хорошо"– подумал я. "Значит, ничего страшного не произошло, но Вовку надо, припугнуть как следует, чтобы неповадно было помидорами разбрасываться."
Я вернулся в комнату.
– Ну, Вовка, нам хана, – сказал я с деланным испугом. – Твой помидор прямехонько угодил на крышу троллейбуса. Троллейбус стоит… вокруг собралась толпа людей. Шофер троллейбуса показывает на наш балкон. Сейчас приедет милиция с собакой и будут искать бомбардира.
– Ка-ка-кого “бомбардира”?
– Тебя! Ты ж бомбу кинул. Значит ты и есть бомбардир.
– И…и.. что теперь?
– Что, что? Надо сидеть тихо и не высовываться. А лучше заняться чем-то полезным. Если вдруг придут, а мы…
– А мы делаем уроки! – подхватил Вовка. – Молодец, здорово придумал. У тебя не голова, а дом союзов. Так мой папа говорит.
Вовка повеселел.
– Ты, как, домашку уже сделал?
– Нет еще.
– Давай вдвоем делать.
– Давай, – согласился я.
– Одна голова хорошо, а две-лучше!
– Это тоже поговорка твоего папы?
– Ага, – сказал Вовка и полез за дневником. – Сейчас позырем что нам задали на дом.
– Русский: параграф Љ3. Упражнение 11 и 12.
Вовка хотел открыть учебник, но я остановил его.
– Постой. Ты прочитай все что нам задали на завтра, а мы выберем с чего начинать.
– Арифметика. Задачи: номер 79,80. Чтение: страница 28. Прочитать и выучить наизусть стихотворение "Осень".
"Осенние наблюдения", ответить на вопросы. Это все. С чего начнем?
– Давай начнем с Арифметики, потом Русский и Чтение .
– Давай лучше начнем с Русского или с Чтения и быстрее получиться, и думать меньше, – возразил Вовка.
– Хорошо. Давай я буду делать Арифметику, а ты Русский. Потом скатаем друг у друга…
– Давай, – нехотя согласился Вовка.
Он достал из портфеля мятую с кляксами на обложке тетрадь, пенал и…чернильницу. Из пенала вытащил деревянную палочку красного цвета с металлической трубкой на нижнем конце. Выудил из маленькой коробки новое перо и вставил его в зазор между палочкой и металлической пластиной. Подвинул чернильницу – "непроливайку" на середину стола.
" Надо же, до сих пор помню название этих чернильниц”, – подумал я. – Меня всегда удивляло то, что они никогда не проливались, хотя школьники носили их в своих портфелях.
– Ты че стоишь? Садись.
Я сел напротив Вовки.
– Слушай, Юрк, как ты будешь делать Домашку, если твой портфель остался дома?
– Да. Об этом я и не подумал. Конечно, можно сбегать домой и принести портфель сюда, но не сейчас. А вдруг меня засекут? Я выйду из квартиры, а они меня раз и сцапают. Нет, надо переждать. И потом, не обязательно писать ....я могу и так запомнить. Ты же только что сказал, что у меня не голова, а Дом Союзов. Правильно?
– Правильно-то, правильно, но все запомнить не получится. Слушай, Юрка, а давай я тебе дам чистые тетради. А классной соври, что свои потерял или…или Пуня когтями разорвал их, а?
Я вспомнил, что у нас дома жил кот, которого мама назвала "Пуней". Кажется я его подобрал на улице и принес домой. Не про него ли Вовка мне говорит?
– Классную разве обманешь. Она сразу поймет, что это враки. Давай лучше домашку делать вместе. Ты все напишешь, а я потом скатаю у тебя. Идет?
– Идет, – согласился Вовка и протянул мне учебник Арифметики.
Я открыл нужную страницу, нашел упражнение № 79 и стал быстро читать:
" От умножения каких чисел может получиться 48, 72, 54?"
Я посмотрел на Вовку ожидая ответа.
Вовка сунул деревянный конец ручки в рот и стал смотреть на потолок.
– Какая там первая цифра? – спросил он.
– 48!
"От умножения каких чисел может получиться…48? – пробубнил он себе под нос. – 48…48. – Он посмотрел на меня.
– Че ты лыбишься, как будто ответ знаешь.
– Конечно знаю! Пиши. 48 получается от умножения 6 на 8. Видишь, все очень просто. Надо только было вспомнить таблицу умножения и делов то.
Вовка хмыкнул, обмакнул перо в чернильницу и заскрипел. Я не торопил его. Подождав когда он закончил писать, продолжил:
– Число 72. Ответ будет… 8 умножить на 9. Готово! И последнее число – 54. Ответ: 6 умножить на 9. Запомнил?
– Одно дело запомнить, другое записать.
Я опять не стал торопить Вовку. Мне было интересно наблюдать за ним. Чтобы не поставить кляксу в тетради, надо было сначала обмакнуть перо, набрать нужное количество чернил и уж потом приступать к написанию. Он делал все обстоятельно, как нас учили с первого класса. Это мастерство приходило с годами. У многих учеников от усердного держания ручки появлялись мозоли. Было много и других неудобств: запачканные чернилами руки и школьная форма, кляксы в тетради и многое другое. Хотя были и плюсы. Например, можно было скрыть двойку под жирной кляксой или под предлогом отмыть руки от чернил болтаться пол урока по коридорам.
Когда Вовка закончил писать, я сказал:
– Легкотня, правда? Одна задача решена. Переходим к следующей.
– Ты, прям какой-то отличник…так быстро задачу решил. Я думаю ты решил все задачи дома, а теперь корчишь из себя умного. Так?
– Не так.
– Поклянись!
– Клянусь! Ну, теперь веришь?
Вовка промолчал. Думаю, что он не поверил, потому что мы были с ним троечниками. И он по своему был прав. Не может троечник за один вечер стать отличником. Убеждать его я не стал.
– Переходим к задаче…№ 80, – сказал я.
“Пионеры сажали деревья в парке. Когда они посадили 45 деревьев, вожатый сказал: "Нам осталось посадить втрое меньше деревьев, чем мы посадили." Сколько всего деревьев им нужно было посадить?"
•
Ну, это совсем просто. Пиши. 45 разделить на 3, равняется 15-и. "Значит, пионерам осталось посадить ещё 15 деревьев", – рассуждал я вслух.
Вовка высунул язык и старательно заскрипел пером.
•
К 45-и деревьям мы прибавляем еще 15 и у нас получается 60 деревьев!
Я немного подождал.
•
Написал?
•
Почти.
•
Пиши ответ. Всего надо было посадить 60-ь деревьев. Арифметика готова. Теперь Русский. Так, параграф 3, упражнение 11.
Я открыл учебник, нашел упражнение.
•
Прочитайте и спешите. Раз, два, три…четыре. Всего четыре предложения. Тут и делать нечего. Слушай, Вовк, я сгоняю на балкон и посмотрю, что там делается на улице, а ты пока переписывай предложения. Идет?
•
Может пока не стоит ходить на балкон?, – встревожился Вовка. – Давай подождем еще немного.
– Я, быстро, только гляну и назад. Меня никто не заметит.
Вовка тяжело вздохнул, придвинул учебник к себе и, высунув язык, старательно стал переписывать предложения.
Я нарочито осторожно подошел к балкону. Отодвинул краешек занавески и посмотрел на улицу, постояв немного, повернулся к Вовке, который выжидательно смотрел на меня. Поднял большой палец вверх, что означало: "Все хорошо, мы в безопасности." и вышел на балкон.
Шаровары почти высохли. Кеды были еще сыроваты. Оставив их на балконе я надел шаровары. Пошел в прихожую, взял кубик с тумбочки, сунул его за пазуху кофты и вернулся в комнату.
– Ну, как работа движется?
– Все, закончил, – сказал Вовка. – Может на сегодня хватит? Осталось упражнение 12. Я уже посмотрел его, там делать нечего. Пять минут и готово. А стихотворение надо зубрить перед сном, лучше запоминается. Так мне папа сказал. Пойдем в футбик поиграем новым мячом.
– А "Осенние наблюдения" – забыл?
– Ух, ты, точно. И правда забыл. Давай быстренько ответим на вопросы и пойдем играть. Читай.
– Первый вопрос. "Когда листья березы желтеют?"– Ты знаешь?– спросил я Вовку.
– Никогда не обращал внимания, но зато я знаю где можно найти ответ. У нас есть "Календарь природы."
Он подбежал к книжной полке, порылся и вытащил маленькую зеленую книжицу.
– Это должно быть здесь. Вот. "Рябина окрашивает листья 18 сентября. Желтеют листья у липы и березы 19 сентября!" Ответ на первый вопрос готов. Переходим ко второму.
И тут кто-то громко постучал в дверь.
Вовка от неожиданности выронил календарь. Я приставил палец к губам и шепотом произнес: " Тихо, не шуми."
Стук повторился.
– Что будем делать? – спросил я.
– Не-не-не знаю, пролепетал перепуганный Вовка.
За дверью послышались голоса.
– Надо идти открывать, а то хуже будет. Дверь выломают, – сказал я спокойно.
Вовка на цыпочках подкрался к двери. После очередного стука дрожащим голосом спросил: "Кто там".
– Вова – ты? Это тетя Тося, открой мне.
Вовка облегченно выдохнул и открыл дверь.
– Ты спал что ль? Чего так долго не открывал? Ладно не отвечай. Я хотела узнать, когда мама вернется с дачи?
– С семи часовой электричкой.
– А, ну ладно. Скажи ей, что я зайду.
Дверь закрылась. Вовка потный вошел в комнату.
– Ну, Юрка, я так струхнул. Думал милиция с собакой пришли.
– Милиция может быть, но без собаки. Гавканье не слышно было. – пошутил я.
– Ладно, пошли во двор, развеемся. Только я в футбик не буду играть. Мне надо срочно идти домой.
14.
У подъезда на скамейках сидели несколько женщин. Сутулый мужик лет сорока в пиджаке надетом на майку, расставлял табуретки вокруг стола. Судя по всему намечалась большая игра в лото. Женщины громко переговаривались и подшучивали над Сутулым.
– Борис Иванович, ты сегодня опять будешь взаймы играть или как? – спросила грудастая женщина. Все дружно засмеялись.
Пока все внимание женщин было сконцентрировано на Борисе Ивановиче, я буркнув "здрасьте," прошмыгнул мимо лотошников в подъезд. В нос ударил запах жаренной рыбы с картошкой. Мне страшно захотелось есть.
Темно-вишневая дверь с номером 75 открылась легко. У меня возникло сомнение: " А закрывали ли ее вообще?"
Выключатель нашелся не сразу. Коридор оказался длиннее, чем я предполагал. Сразу вспомнилось, что в детстве и дни были длиннее, и хлеб вкуснее и дом наш казался высоткой, и лотошницы, которых я встретил у подъезда были старушками, и “деревья… были большими”.
Под вешалкой деревянная подставка под обувь, сделанная руками отца. Столярничество было его хобби. "Мастерскую" он оборудовал в сарае. После работы, в свободное время, спускался в подвал и столярничал. Мама не одобряла его увлечение и часто ворчала на него.
На вешалке висел дождевик, кофточка и несколько цветных авосек. На верхней полке – кепка, банка гуталина, щетка для чистки обуви. Внизу – галоши, тапочки, школьный портфель, скорее всего мой. Рядом, на стене висела раскладушка.
Пока я осматривался, скрипнула комнатная дверь и в щель высунулась настороженная кошачья мордочка. Я узнал нашего кота Пуню. Я направился к нему, но он тут же скрылся за дверью.
– Вот те на! Не признал, значит.
Войдя в комнату я остановился на пороге. Мама эту комнату называла "большой", а спальню – "маленькой". Как и коридор, комната мне показалась большой и просторной. Сразу захотелось проверить себя. Правильно ли в своем воображении я представлял обстановку, или как сейчас говорят, “дизайн” большой комнаты? Начал по часовой стрелки.
Слева от меня, в углу двухстворчатый шкаф с зеркалом, за ним – сервант. На полках посуда, чашки, заварочные чайники, хрустальная салатница, несколько ваз. Наверху – часы, декоративный самовар, маленькая скульптура вздыбленной лошади. Далее, через небольшой промежуток, швейная машинка и венский стул перед ней. Большое во всю стену окно закрытое тюлевыми занавесками. В правом углу комнаты на тумбочке радиола "Люкс". На ней ваза с астрами. Дверь в маленькую комнату. Вдоль стены старый диван с валиками. На стене картина "Охотники на привале" и часы ходики "мишка в сосновом бору". Посредине комнаты прямоугольной формы стол, покрытый клеенкой и три венских стула. Над столом розовый, с длинной бахромой, абажур.
Экзамен был сдан на хорошо. Есть несколько больших ошибок, не считая мелких. Например, над диваном висит не ковер а картина. Ходики забыл, стол не круглой, а прямоугольной формы, ну и другая мелочь, которую трудно сохранить в памяти.
Из спальни опять высунулась голова кота. Я направился к нему, чтобы познакомиться поближе, но он исчез, спрятался под высокой, с металлической спинкой, кроватью. Эту кровать я помнил очень хорошо. Еще бы, ведь под ней должен находится большой трофейный чемодан в котором я прятался от участкового врача, приходившего делать прививки, а вот за ним должен быть сундучок с моими "сокровищами". О его нахождении не знал никто. Я держал это в секрете. В нем хранились самые дорогие для меня вещи.
Мне захотелось убедиться, действительно ли мой сундучок находится там? Приподняв край одеяла, я залез под кровать и сразу же уперся в большой чемодан. Сунув руку за чемодан, я нащупал шероховатую поверхность сундучка. Вытащив его из под кровати, осторожно открыл крышку. На самом верху лежали серебряные полковничьи погоны. Мне они нравились больше всего. Когда дома никого не было я их прикреплял на плечи и шел к зеркалу посмотреть на себя. В металлической коробке из под печенья, лежали значки, старинные бумажные деньги, две гильзы от винтовки, перочинный ножичек, новенький милицейский свисток, скрученная и перевязанная бечевкой футбольная камера, велосипедные ниппели и миниатюрный фонарик "жучок". Отдельно в углу лежал комплект деталей для детекторного приемника и электрический паяльник. В маленькой стеклянной баночке золотистые кусочки канифоли. На самом дне – вырезка из журнала "Футбол" с фотографиями игроков московской команды "Торпедо" и альбом с марками.
Насмотревшись вдоволь, я аккуратно уложил "сокровища" обратно. Сверху положил кубик-рубика, закрыл сундучок и задвинул за чемодан. Потом вернулся в большую комнату. Проходя мимо стола я обратил внимание на записку лежащую на скатерти. Обычно такие "памятки" оставлял для меня папа. На клочке бумаги убористым почерком было написано:
"Юра, котлеты с жареной картошкой на сковороде.
Хлеб на столе под полотенцем. Яблоки – в вазочке.
Пей чай с маслом и вареньем.
Мы придем поздно.
Папа."
Вкус маминых котлет я сохранил на всю жизнь. От мыслей о еде мне захотелось есть, и я поспешил на кухню.
Кухню я не помнил совсем, хотя в детстве проводил там много времени. То что я увидел напомнило мне музей советского быта. Белая стандартная раковина с висящей мочалкой на латунном кране. Фанерная полка над ней. На полке пачка соды, пустая банка из под консервов набитая доверху использованными спичками. Газовая плита с четырьмя горелками. Рядом узкий шкаф с кухонной утварью. Окно выходящее на улицу. На подоконнике цветок алоэ и трехлитровая банка с темно-коричневой жидкостью накрытая сверху марлей. В ней чайного цвета напиток именуемый в народе "грибом".
Я подошел к окну, поднял банку вверх и посмотрел на свет. Жидкость была прозрачной. В ней плавал гриб чем то похожий на медузу. Мне захотелось испробовать "целительный" напиток моего детства. Плеснув на два пальца жидкости в кружку я осторожно пригубил. Вкус был сладко-кислый и чем-то напоминал квас. Гриб мне понравился. Но еще вкуснее были мамины котлеты с жареной на сливочном масле картошкой. Картошка хрустела на зубах, а котлеты таяли во рту. Я с аппетитом поглощал мамину стряпню. Ел с жадностью и никак не мог насытиться. И тут кто то под столом коснулся моей ноги. От неожиданности я чуть не подавился. Это был Пуня, который терся об мою ногу и громко мурлыкал.
– Ага, признал меня, гордец. Проголодался?
Кота я подобрал в подъезде зимой, когда мы с Димкой возвращались с катка. Маленький пушистый комочек сидел у двери в подвал и мяукал. Вернее он открывал рот, а мяуканья слышно не было. Наверное потерял голос от холода. Я пожалел котенка и принес домой. Мама была недовольна. Сказала, что он у нас поживет временно, но потом тоже полюбила его. Она же дала ему имя Пуня. Почему так она его назвала, я уже не помню.
Я разрезал котлету на мелкие кусочки и стал искать кошачью тарелку. Вылизанная до блеска тарелочка стояла под раковиной. Я положил кусочки в чашку и поставил перед Пуней. Тот стал жадно есть.
15.
Послышался звук открывающейся двери и я услышал до боли родной голос мамы:
– Юра-а-а! Ты дома?
Потом раздалось папино покашливание.
– Бух-бух-бух.
Сдерживая слезы я выкрикнул бодрым голосом:
– Дома, мам! Я…я…я на кухне…ужинаю.
Вскоре я услышал шарканье маминых тапочек. Когда она появилась на кухне, я непроизвольно вскочил из за стола. Мама была одета в простенькое платье в горошек с откладным воротником.
– Ты, что, сынок, весь день голодным был?! Разве так можно? – запричитала она.
Мама умерла много лет назад. Ей было шестьдесят пять. Память стерла черты ее лица. Увидев живую маму молодой я не смог сдержаться. Выскочив из-за стола, бросился к ней, упал на колени, уткнулся в платье и разрыдался.
Она растерялась, обхватила мою голову и стала быстро гладить.
– Ты, что, сынок? Что с тобой? Я же не ругаю тебя, Юра, сыночек, я… я просто спросила… Коля! Коля! Иди же сюда! – громко позвала она папу. – С Юрой что-то случилось!!!
На кухню вошел папа. Я успел рассмотреть его салатовую рубашку и серые широкие послевоенные брюки, которые он носил до сих пор.
Увидев сквозь слезы папу, я еще громче завыл. Внутренний голос подсказывал мне, чтобы я немедленно перестал плакать, но я ничего не мог с собой поделать. Слезы потоком стекали по щекам.
Отец видя меня в таком состоянии, тоже растерялся.
– Марусь, да что случилось-то тут? – срывающимся голосом произнес он, – отчего он так плачет? Что ты ему сказала?
– Ничего не сказала. Только спросила почему он ужинает так поздно, а он сразу в слезы! – стала оправдываться мама.
Она обхватила мою голову и прижала к груди.
– Ох, да что же это такое? – запричитала она.
Потом оторвала от себя и пристально посмотрела в глаза.
– Может тебя кто обидел, сынок? А? Ты скажи, не бойся…я…я..я…
Увидев родное мамино лицо так близко, я разревелся еще сильнее.
Мама крепче прижала мою голову к себе и раскачивалась.
– Ох, горюшко ты мое. Да что же с тобой случилось-то?
Вдруг она внезапно остановилась и повернув мое лицо к себе спросила:
– Сынок, а почему у тебя правое ухо такое горячее и… красное?
От неожиданного вопроса, я замолчал, не понимая почему мама спрашивает об этом. Каким цветом было мое ухо я не видел, но то что оно было горячим – почувствовал.
– Ты посмотри, Коль, какое у него красное ухо, как будто кто-то драл его!
– произнесла она так громко, как будто папа был не рядом с ней, а находился где-то далеко.
– Юра, кто трепал тебя за ухо? – вкрадчиво спросила мама.
– Никто не трепал…может… я просто натер ухо рукой!
– Ох, нет, сынок, рукой так не натрешь! Скажи мне правду, сынок. Не бойся. С кем ты играл во дворе? – продолжала допрос мама.
Я не знал что ей ответить, но понимал, что мама на этом не остановится.
– Я жду ответа, Юра.
– Сначала я сидел в грибке с Витей Колупаевым, потом… потом пошел к Вовке домой. – Про поход в кино и вылазку в "зону" я не стал упоминать.
– Который Вова? Как его фамилия? Петров? – перебила мама.
Странно, но фамилия Вовки, с которым я сидел за одной партой до пятого класса, напрочь выскочила из головы.
– Это был Вова Петров? Да?
Я кивнул, в надежде что на этом допрос закончится.
– Так, – продолжила мама, – и что вы делали дома?
– Играли.
– Понятно, – констатировала мама. – Вы там набедокурили, значит. Да, да я знаю ваши игры. Не смотри так на меня. Пришла тетя Люба на Вовку спустила собак…а тебя потрепала за ухо. Так было дело?
Плакать я уже перестал и с трудом держался, чтобы не разреветься, поэтому опять кивнул. Что я мог еще сказать? Если ухо было красным, значит кто-то его драл. И этим "кто-то", конечно, должна была быть тетя Люба, не Вовка же. Притом я видел, что маме почему-то очень хотелось, чтобы это была именно тетя Люба.
– Ты уроки сделал? – вдруг спросила она.
Я отрицательно покачал головой.
– Вот и ладно, – произнесла она в задумчивости. Вытерла ладонью слезы с моих щек.
– Давай-ка, садись за уроки, а я… я кой куда схожу и быстро вернусь.
Когда дверь за мамой закрылась, я посмотрел на папу. По его лицу я понял, что он не одобрял ее уход. Мы немного помолчали.
– Что случилось? Что-нибудь серьезное?
– Нет. Все нормально. Просто я…ну вообщем, не знаю сам…
– Папа улыбнулся и погладил меня по голове.
– Три к носу сынок, все пройдет. У меня тоже такое было…когда был в твоем возрасте. Не переживай. Все утрясется.
Папа посмотрел на сковороду.
– Ты, что котлеты холодными ел?
– Да. Я люблю холодные котлеты.
– Правда? Что-то не замечал.
Он подошел к окну и открыл форточку.
– Теплынь-то какая. Вот тебе и сентябрь. Температура воды в Волге двадцать градусов! Когда такое было, уж и не помню. Ладно. Соловья баснями не кормят. Вон, темнеет уже. Уроков то много задали?
– Средне.
– Ну, тогда пошли делать уроки.
У дверей в комнату на полу стояла хозяйственная сумка из которой торчала свекольная ботва рядом стоял трехлитровый бидончик.
– Должно быть подарки от Тети Кати, – догадался я.
Тетя Катя Давыдова была близким другом нашей семьи. Она работала с мамой в "шарашке" где варили квас. Мне случалось бывать у мамы на работе. Многое я уже забыл, но как мама ловко справлялась со своими обязанностями в котельне – помню хорошо. В маленьком цеху варили не только квас, еще изготовляли грушевый напиток "Дюшес". Я обожал его. В цеху работало несколько человек, они же разливали в цистерны квас. В конце смены каждый из работников шарашки "прихватывал" домой бидончик с квасом и несколько бутылок грушевого напитка. Мама с тетей Катей были не исключением. Начальник квасного производства Нестор Иванович Гуда, смотрел на это сквозь пальцы. Такое уж это было время. К "несунам" относились снисходительно.
Тетя Катя и ее муж Павел Иванович, судья всесоюзной категории по хоккею, были гостеприимными людьми и щедро одаривали моих родителей. Иногда и мне что-то перепадало от них. Помнится, Павел Иванович подарил мне коньки "канадки". По тем временам это был бесценный подарок. На таких коньках катались только мастера спорта. Купить "канадки" было невозможно так как их не было в продаже. Коньки были на несколько размеров больше, но это меня нисколько не смущало. Я натягивал три шерстяных носка, потуже зашнуровывал ботинки и шел на площадку играть в хоккей. Все дворовые мальчишки завидовали мне. Несмотря на тройной носок, коньки все же болтались на ноге. При резких поворотах маленькая ступня предательски вылазила из ботинка. Но разве можно было сравнить эти коньки, с тем, на чем я катался раньше. Играть в хоккей я начинал на "снегурочках" потом на "ножах", коньках, которые мне купила мама в комиссионке. Из за "ножей" меня не принимали играть, так как после разгона я не мог остановиться и врезался сугроб или в кого-нибудь из играющих, чем всех приводил в страх.
Вернувшись с кухни, папа включил свет и все вокруг осветилось в розово-желтый цвет придав всей комнате праздничный вид. Стало уютно и тепло.
– Садись за уроки, сынок, а я пока разберу подарочки от тети Кати.
Он взял хозяйственную сумку и пошел с ней на кухню. Я стал озираться по сторонам в надежде найти школьный портфель. В комнате его не было. Я вспомнил что видел его у вешалки.
Выложив все школьные принадлежности из портфеля на стол я поймал себя на мысли что эти вещи принадлежали не мне теперешнему, а какому – то другому мальчику. Рассматривая пенал я не заметил как в комнату вошел отец. В руках он держал кружку и небольшой газетный сверток.
– Это тебе подарок от Тети Кати. Дюшес с двойным сиропом!
Я отлебнул из кружки и зажмурился от удовольствия. Вкус был изумительный. Я осушил кружку залпом.
– Еще? – улыбаясь, спросил он.
Я кивнул. Вторую кружку пил не торопясь, смакуя каждый глоток.
– А вот это ты никогда не видел. – Папа развернул газету и положил на стол связку из трех зеленых бананов. – Знаешь какое название у этого заморского фрукта?
– Конечно знаю – это бананы! – с улыбкой сказал я. Отец и представить не мог, что через пятьдесят лет бананы будут продаваться на всех углах и стоить намного дешевле картошки.
– Молодец! Угадал. Это подарок от Павла Ивановича. Он привез бананы с юга. Они пока не съедобны, потому что еще зеленые. Я их сейчас заверну в мамину косынку и… положу куда нибудь в темное место. Через несколько дней бананы дозреют и мы попробуем их. – Отец посмотрел на меня. – Ладно, не буду тебя отвлекать. Давай занимайся.
16.
Я разложил учебники и тетради на столе. Справа от себя поставил чернильницу непроливайку и пенал. Взял новенький дневник синего цвета. На титульном листе было написано.
ДНЕВНИК
Ученика 3 "Б" класса
88 средней школы Кировского района.
Кашкина Юры
на 1961/1962 учебный год
Открыв дневник, я увидел два столбца с перечислением предметов и именами и фамилиями преподавателей:
1. Русский язык Нина Григорьевна Скивко
2. Пропись Нина Григорьевна Скивко
3. Чтение Нина Григорьевна Скивко
4. Математика Нина Григорьевна Скивко
5. Рисование Жанна Сергеевна Суркова.
6. Пение Эльвира Борисовна Эстрина
6. Труд Владимир Иванович Сидоренко
7. Физкультура Сергей Иванович Максимов.
Информация была бесценной, поскольку я смутно помнил имена учителей.
Левая страница оказалась пустой – на правой заполнено только два дня.
1 сентября Пятница.
Торжественная линейка. Классный час.
2 сентября Суббота
Чтение,
Русский,
Пение.
Физ-ра
Шестидневка! Воскресенье – выходной. Ладно, посмотрим как прошла прошлая неделя. Переворачивая страницу, я знал что ничего хорошего там не увижу. И точно – страница пестрела красным цветом, замечаниями классной …Нины Григорьевны Скивко. Так, посмотрим, что она пишет.
Понедельник. Держал дверь после звонка.
Вторник. Прогулял урок, пришел без фуражки.
Среда. Дневник ведется небрежно. Исправляй письмо.
Задание по "Прописи". Переписать "В лесу"
и показать мне после урока.
А ведь и правда, каракули еще те и как она их разбирает?
Четверг. Опоздал на физкультуру. Не принес форму.
Суббота. “Где белая бумага, клей и ножницы?" – это писала уже не Нина Григорьевна, подчерк другой. Скорее всего эта запись учителя по труду. Последняя запись была написана не красными чернилами:
"РОДИТЕЛЬСКОЕ СОБРАНИЕ. 16 СЕНТЯБРЯ. ПЯТНИЦА, роспись родителей обязательна. Н.Г."
Да, для первой недели замечаний многовато. Оценки тоже плохие, нечем похвастаться. Четыре тройки. Одна даже с минусом за пропись. Четверка за физкультуру. Завтра пойдет третья неделя. Переворачиваю еще страницу.
Что нам задали я знаю. Больше половины домашки мы сделали с Вовкой, остается переписать в тетради. Вот на этом этапе придется попотеть, так как перьевую ручку я не держал в руках аж полвека! Звучит внушительно. "ПОЛВЕКА!"
В комнату с книжкой в руках вошел отец. Чтение книг было его страстью. Как только появлялась у него свободная минутка, он брал в руки какой нибудь потрепанный детективчик и начинал читать.
– Что-то не так? – спросил отец.
– Нет, все нормально. Просто думаю с чего начать?
– А чего тут думать. Начни с того что полегче.
Он подошел к столу и взял дневник, сел напротив меня, открыл и стал читать.
– Вижу у тебя, сынок, "красная неделя" была. – сказал он глядя в дневник, – замечаний воз и маленькая тележка: "дверь держишь, форму не взял, "труд" прошел вхолостую. Не многовато ли за неделю, а?
Я молчу.
Отец опять смотрит в дневник.
– Вот в пятницу родительском собрание. Опять краснеть придется, – Подай – ка карандаш.
Я беру из пенала карандаш и протягиваю ему. Отец размашисто расписывается. Вкладывает его в дневник и кладет передо мной.
Выжидательно смотрит на меня. Я сижу опустив голову, сдерживая себя чтобы не заплакать.
– Постой, уж не из-за этого ли ты так разревелся, а?
– Ай, да папа!" – думаю я. – Лучшего объяснения моей слезной истерики не придумать. Не знаю, поверит ли этому мама? Конечно, нехорошо врать, но кто не врал в детстве?"
– Из-за этого, – говорю я.
– Понятно. – Отец встает, обходит вокруг стола и опять садится.
– Давай сделаем так. Маме, про твои "геройства" в школе, говорить не будем, но и ты меня, сынок, не подведи. Следующую неделю отучись так, чтобы мне не стыдно было идти на собрание. Договорились?
– Договорились, – говорю я. – Хорошо, что папа не спросил про ухо.
– А правда, отчего вдруг ухо покраснело? Я стал вспоминать, что делал весь день. Поход в кино, вылазка в "зону," геройское возвращение, обнимашки. Стоп! А ведь кто-то из ребят на радостях прикладывал к моему уху большую морскую раковину – послушать прибой! Кто же это был? Худой как жердь. Как же его имя? Кажется, Валька. Точно! Валька Иванов. Я еще отмахивался тогда, не до того было. А что? Все выходит! Если большую раковину прикладывать к уху несколько раз, то, конечно же ухо покраснеет. Вот и ответ на мамин вопрос.
Я положил перед собой тетрадь, открыл пенал, достал коробку "пионер" с новыми перьями. Писать при папе не решился, побоялся что он увидит как я сажаю кляксы. Надо потянуть время и дождаться, когда он займется чем нибудь. Я достал из пенала точилку "рыбка" и стал точить карандаш. После нескольких движений стержень сломался. Папа перевел взгляд с книжки на меня. Встал из-за стола и ушел в другую комнату. Через минуту вышел с перочинным ножичком. Я вспомнил, как в детстве он учил меня точить карандаши ножом. Может сейчас я как раз присутствую при этом историческом событии. Отец взял в руки карандаш.
– Смотри как надо точить. Кладешь карандаш на
подушечку указательного пальца левой руки и аккуратно лезвием ножичка стачиваешь верхнюю часть карандаша.
Я с интересом наблюдал за его работой. Отец любил все делать обстоятельно. Чтобы придать "товарный вид" карандашу, он сдул пыль и протер заточенную поверхность большим пальцем так, что она заблестела, как будто ее натерли маслом.