Старьевщики

– Да бери ты, че хочешь! Можешь вообще завтрева на жопе сидеть! Я одна пойду, и дитев прокормлю! – гневно крикнула Настюха, с размаху грохнула чайником об пол и выбежала в коридор.

– Так-то, братан, – развел руками Менгеле, – да ты че стоишь-то? Садись, расставляй. Я сегодня вроде как белыми начинаю? Ща, я быстро. Рюмки в шкафу.

Шаркая тапками, Менгеле подхватил чайник и удалился в сторону кухни мириться, а я достал из полированного шкафа три рюмочки, осторожно освободил стул с гнутой спинкой от спавшего на нем кота, сел за стол и начал расставлять фигуры, краем глаза посматривая в телевизор. В общем-то смотреть было особо не на что. По экрану бегали извилистые полосы и только изредка из-за них показывались фигурки футболистов. Вернулся Серега довольно быстро, в руках он нес тарелочки с салом и огурчиками и бутылку с чем-то коричневато-прозрачным, подмышкой у него были зажаты шахматные часы.

– Только давай сегодня в час уложимся, – предложил он, расставив закуску, налив по первой и двинув вперед пешку. – А то сам понимаешь…

Я возражать не стал. Серега сделал ход и нажал на кнопку, часы начали отсчет, я немедленно двинул свою пешку навстречу белой. Серега улыбнулся и пошел конем. Я подстраховал свою пешку второй – от ферзя. Начинали мы обычно быстро, только и делали, что по кнопкам хлопали. Только ходу на пятнадцатом Серега задумался, так что наливать пришлось мне. Пошел Менгеле оригинально вместо того, чтобы защищаться, послал в атаку слона. Тут уж задумался я. За это время успели хлопнуть по первой и закусить.

– Хорош у тебя нынче напиток, – искренне похвалил я, – свое производство?

– Частично, – ответил Менгеле, занюхивая корочкой. – Медицинский спирт на кедровых орешках. Конечно, не полностью еще настоялась, хотел недельки через две открыть. Да сам понимаешь, ради такого случая… Шах тебе, любезный. И предлагаю сразу по второй!

Я прикрылся пешкой, ударил по кнопке и махом выпил. Снова почувствовал, как живительная влага внутри превращается в тепло и спускается вниз в район желудка. Хорошо!

В этот момент в комнату вошла Настюха, молча поставила перед нами кувшин с клюквенным морсом и какую-то резную шкатулку. Открыла крышку. Я заглянул краем глаза, в шкатулке лежала какая-то бижутерия. Судя по всему – недорогая.

– Слышь, Серега. Помнишь, к нам москвичи приезжали отдыхать? Ну када мы в медпункте жили. Так это от ихней девки малой осталось. Как уехали – забыла она. Будем брать?

– Не думаю, – ответил Серега, не отрывая взгляда от доски. – Сама ж знаешь, они берут только личные вещи.

– Так уж четыре года у нас, можно сказать, что уже наше.

– В принципе, да, согласен. Только хрен его знает. Ладно, возьми, только не всю шкатулку. Так, пару вещичек полегче.

– И то правда, – обрадовано сказала Настюха, вынимая из шкатулки гребень с фальшивыми изумрудами и миленький кулончик в форме сердечка, – возьму это и это. Какой ты у меня, Сережка, умный!

Она чмокнула умного Сережку в кудрявый затылок, лихо пропустила с нами стопочку, занюхала огурчиком и снова ушла на кухню.

– Слышь, Роман, а ты никогда не думал, зачем им это? – неожиданно спросил Менгеле.

– Им, в смысле старьевщикам?

– Ну да. А кому ж еще?

Я вопросу не удивился. О старьевщиках мы с доктором Менгеле говорили не раз, но чаще всего по приколу. Особо, когда нам, сельской интеллигенции, зарплату задерживали. Мол, скока ж можно нам в этой финансовой дыре болтаться? Когда ж эти старьевщики придут? Когда ж заживем нормально? Или когда в сети всплывал очередной ролик про визит старьевщиков в Рассею матушку. Сидим и завидуем, вот, мол, опять кому-то свезло, полку счастливчиков – миллионеров прибыло. Ну почему не нам?

Да, теперь почему-то о старьевщиках мы говорили именно в таком контексте. И не только мы. Вот спроси кого хочешь в Сосновке про старьевщиков. Что ответит? Правильно: «Хрен с ними, кто они есть на самом деле. Только когда ж, наконец, придут и осчастливят? Ждать устали!». Такая вот порода человечья. А ведь как было сначала? Со всех сторон только и слышно: «Контакт состоялся!», «Начало новой эры!», «Братья по разуму!», «Мы не одиноки в этой вселенной!» Да, не одиноки – это точно на 100%, даже на двести! Народ от телевизоров не отрывался, все ждал, когда продвинутые инопланетяне распахнут нам дружеские объятия в прямом эфире. Или хотя бы кто из правителей сообщит о состоявшемся контакте и начавшемся сотрудничестве. Только не получилось у нас контакта. Не хотели старьевщики, таинственные братья наши по разуму особо контактировать. Появятся, соберут старье, одарят драгоценным металлом и пока, до следующей встречи. Никакого общения с представителями власти, никаких интервью, никакой информации о себе, вообще ничего! Когда власти пытались настаивать, порой прибегая к силовым методам, просто исчезали. Вот была лавка старьевщиков в прицеле самолета, как на ладони, и вот нет ее. Наши-то, слава Богу, не китаезы. Вовремя смекнули, что обижать старьевщиков не следует. А то хрен знает, чем бы все обернулось.

– Зачем им наш хлам? – продолжал тем временем Серега, – да еще за такие деньги?

– Старьевщики денег не дают, – напомнил я.

– Ну не деньги. Золото, платину, прочую таблицу Менделеева. Откуда-то они это берут? Думаешь, у них этого золота, платины что у нас дерьма? Ну, хорошо, допустим, где-то в космосе летают астероиды, полностью состоящие из золота, платины, лития, фигития. Допустим, им с ихними технологиями все это выплавить обходится в сущие копейки. Или у них камень философский завелся, которым любую железяку запросто можно в золото превратить. Хорошо, я это тоже допускаю. А доставка, это ж сколько энергии надо?! Да и хрен бы с ней, с энергией! Допустим, они ее напрямую с Солнца сосут, или звезды какой. Но зачем им старье наше? Ты вот в своем институте учился, науки мудрые постигал, может, подскажешь?

– Ты ходи, ходи, – напомнил я, кивая на тикающие часы, – Про старьевщиков нам в вузе, как ты понимаешь, ничего не рассказывали. Потому что не было их еще. Тут, я думаю, не в науке дело, а наоборот.

– Что значит «наоборот»?

– А в том, что по моему разумению, рухлядь наша старьевщикам, действительно, ни к чему. Ты их «подарки» видел? Тогда сам знаешь, они такое могут сделать, что нам и не снилось. Скорее всего, им важнее не материальные предметы, если, конечно, они их в музеях не выставляют в экспозициях «примитивные расы». Им интересны наши… как бы это сказать… наш мир, наши эмоции, наши души.

– Ну вот, и ты туда же, – удивленно сказал Менгеле, даже забыв поставить на доску «занесенного коня», – и ты в поповщину подался? Вот не ожидал. Ты мне сейчас еще про число зверя расскажи.

– Ты, Серега, коня ставь и кнопку-то жми, а то в цейтнот улетишь. Да причем тут число зверя? Не в том смысле душа, про которую попы говорят. А им нужны наши воспоминания, связанные со старыми вещами, наши переживания, наша жизнь. Может это для них, как для нас книжки интересные. Вот, к примеру, эти шахматы. Вроде доска с фигурками, старая, потертая. Ничего ценного. А с другой стороны, вот возьмусь я вспоминать, как она ко мне попала, с кем я за ней сидел, что выпивали, о чем говорили… Вспомню, как порезался, когда коня вот этого вырезал взамен потерянного. Как в медпункт ходил, мне сестричка рану перекисью обрабатывала. Как потом с этой медсестрой на природу ездили и голыми по берегу скакали. Понимаешь, вроде деревяшка, а на самом деле предмет, являющийся частью моей жизни.

– Интересная версия, – кивнул Менгеле, – я тоже примерно что-то вроде этого предполагал. Только зачем они им, наши воспоминания?

– Так я ж только сказал. Переживания наши им интересны. Эмоции. В детстве я читал рассказик фантастический. Там прилетел на Землю инопланетянин, поселился при баре захолустном и за халявную выпивку разводил народ на грустные истории из их жизни. Потом выяснилось, что на планете, с которой этот мудак прилетел, грустные воспоминания – что-то вроде наркотика. То есть, перлись инопланетчики с земной тоски.

– А я тоже недавно книжку читал. «Далекая радуга» называется, – почему-то обрадовался Менгеле, – там в Москве такие порталы были, и сидели в них черти, на наших старьевщиков очень похожие. Расскажешь ему байку, пропустит на другую планету. Не расскажешь, или не понравится история – хрен куда пустит.

– Да, я тоже читал. Только это не «Далека радуга». Это Лукьяненко, «Спектр».

– Во, во, точно. Только я так и не понял у Лукьяненки, зачем они эти истории собирали?

– Лукьяненко не склоняется, – поправил я.

– Да хрен с ним, с Лукьяненкой! Пусть хоть склоняется, хоть прямо стоит. Ты-то хоть помнишь, зачем им в этом «Спектре» эти байки сдались?

– Честно говоря, сам не разобрался. Че-то там со сверхрассой связано, типа странников у Стругацких. Но в целом роман хороший, согласись, – сказал я, соображая, что коварный Менгеле задумал заманить меня в ловушку с целью сожрать ферзя. Нет уж, в эту ловушку я не пойду, ферзь мне самому нужен.

– А может эти странники и есть старьевщики? – предположил Менгеле, внимательно наблюдая, как я собираюсь взяться за своего ферзя.

– Вряд ли. То, что к нам такие благодетели прилетят, Стругацкие даже и не предполагали. По крайней мере, я у их ничего подобного не читал. У них-то все больше земляне, наши потомки дальние и счастливые летают и неразумных отсталых уродов уму-разуму учат. Построению коммунизма в том числе. Хотя, есть теория, что…

Я оставил своего ферзя в покое и двинул слона:

– Шах вам, уважаемый!

Серега понял, что его коварный план по заманиванию ферзя в ловушку раскрыт и обиженно запыхтел. Но тут пыхти, не пыхти, а дела твои плохи. «Моя партия», – как говаривал капитан Жеглов. С кухни снова пришла Анастасия, поставила на стол тарелку с румяными пирожками и блюдечко с чем-то бурым.

– Икра заморская баклажанная! – объявила она торжественно.

– Ну под икру грех не выпить, – неуверенно сказал Менгеле, только у меня со временем уже напряг…

Я милостиво становил часы, разлил напиток по рюмкам. Мы чокнулись, выпили, закусили. Икорка, как и все Настюхиного производства, на вкус была великолепна.

– Слышь, Сереж, я тут в чулане покопалась, нашла твои сапоги-ботфорты, плащ и ящик с удочками. Возьмем?

– Это не плащ, это ОЗК, – буркнул Серега. – Он новый совсем, ненадеванный, его не возьмут.

– А удочки?

– А я с чем останусь? – вспылил было Менгеле и тут же остыл, – там есть одна сломанная. Вот ее возьмем. И подсачник старый еще где-то должен валяться.

– Эта сетка такая на палке?

– Сетка, сетка. Ладно, любимая, иди, не мешай, видишь, цейтнот у меня.

Настюха снова чмокнула мужа в макушку и ушла, я опять запустил часы.

– Так что ты там про Стругацких говорил? – почесал макушку Менгеле.

– Я? Про Стругацких?

– Ну да, про теорию какую-то.

– А, про теорию… Нет, это не из Стругацких. В общем, я тут как-то прочитал в одном журнале, что, скорее всего, со старьевщиками все гораздо проще, чем мы себе думаем. Есть такая теория, называется «Удача мистера Горски»!

– Что за Горский такой, почему не знаю?

– Не Горский, а Горски.

– Ну и кто этот Горски?

– Да так, собственно, никто. Точнее – сосед Нила Армстронга. Знаешь такого?

– Это который трубач? Губастый такой, да?

– Да, только этот Армстронг астронавт, первый человек на Луне. Так вот, когда астронавт Армстронг сделал свой первый и исторический шаг по Луне, он пробурчал что-то непонятное. Все, конечно, кинулись расшифровывать, сам понимаешь, какое событие! Тут каждое слово – часть истории. Расшифровали, получилось что-то типа: «Удачи, мистер Горски! Надеюсь, теперь у вас с супругой все Окей»!

– Не понял. А с чего это он?

– Так в том-то и дело, что сначала никто ничего не понял. В НАСА там, наверное, вообще офигели. Какой такой Горский?! Откуда?! Уж не подает ли Армстронг открытым текстом какой-то знак русским? Или же отважный первопроходец крышей поехал от ответственности момента? Наши тоже в непонятке. Это по телевизору первое прилунение советские пропагандисты посчитали показывать идеологически неверным, в отличие от остального мира. А сами-то за каждым кадром следили, каждое словечко ловили. И тут какой-то Горски. Что это за секретный код такой? А вдруг как это сигнал, что на Луне инопланетяне толпами бродят? Короче – полный бардак. И только когда первая экспедиция на Землю матушку вернулась, Армстронг все и объяснил.

– И что же именно? – заинтересовался Серега.

– А то, что будучи в нежном возрасте будущий астронавт и первопроходец Нил Армстронг как-то гулял по газончику у своего дома. Такой милый был мальчуган, в кудряшках, в коротких штанишках. И так, гуляя, стал он свидетелем безобразной семейной сцены у своих соседей – четы Горски. Ну, америкосы польского происхождения – польскоамериканцы. Супруг, будучи человеком прогрессивным, решил привнести некое разнообразие в сексуальную провинциальную жизнь, и предложил супруге сделать ему, извиняюсь, минет. А та, будучи ревностной католичкой, с негодованием эти притязания отвергла. И, спасаясь от натиска похотливого супруга, выбежала на крыльцо дома почти в одном исподнем. Увидев юного Армстронга, она в сердцах крикнула своему зарвавшемуся мужу что-то вроде: «Только тогда я возьму твою штуку в рот, когда соседский мальчишка прогуляется по Луне». Вот Армстронг вырос, стал астронавтом, прилетел на Луну, и, сделав пару шагов по лунной поверхности, вспомнил об обещании, данном миссис Горски своему мужу, и искренне за него порадовался.

– Ха-ха-ха, – зашелся Менгеле, хватаясь рукой за грудь. – Надо же, так и сказал?! Во дает!

– Дураки!!! – крикнула с кухни Настюха.

Серега махнул в ее сторону рукой и спросил, отсмеявшись:

– И че, все это правда?

– Скорее всего, просто красивая пуля, журналисты сочинили, – пожал я плечами, – но забавная, согласись.

– Да уж, тут не поспоришь, – сказал Серега несколько разочарованно, – Только причем тут теория?

– При том, что порой смысл чего-то, что кажется нам таинственным, непонятым, лежит на самой поверхности. Просто мы сами в силу своей зашоренности, или обычной тупости не хотим этого очевидного увидеть.

Менгеле ничего не ответил и сосредоточено уставился на доску.

– А что ты думаешь со своим золотом делать? – вдруг поинтересовался Менгеле, авантюрно двигая королевскую пешку вперед.

– Да я не знаю еще, позовут ли? – пожал я плечами, без сомнений забирая жертву.

– Как это не позовут? – возмутился Менгеле. – С какой это стати не позовут?

– Так я не местный.

– Да ладно тебе. Скока ты у нас уже? Лет пять? Четыре? Ну вот, четыре года – это срок! Позовут, непременно позовут, я тебе говорю!

– Ладно, ладно, ты ходи, – напомнил я, – если позовут, так пойду. Правда, у меня из вещей всего ничего.

– А у меня… – Серега обвел глазами комнату. – Господи, да почему же у обычных людей накапливается так много барахла? Нет, точно тебе говорю, если бы не старьевщики, мы бы и не поняли, какие мы, в сущности, скряги. Копим чего-то, собираем дерьмо разное, которому место на помойке.

– Ты мне зубы не заговаривай, – сказал я строго. – Сдаешься?

– Ну сдаюсь, – покорно сказал Менгеле. – Тасуй заново, а я пока разолью.

Расставляя фигуры, я рассказал Менгеле еще одну лунную историю:

– Когда америкосы тестировали «Орла», ту самую фиговину, что конкретно на Луну садилась, то для испытаний выбрали пустыню в Неваде. Самое гиблое место: вечное пекло днем, дубак ночью, ни воды, ни растений, одни камни. Очень на лунный пейзаж похоже. Так вот, вечером выходит к их лагерю старый индеец, судя по обилию перьев в башке – вождь. Ну и спрашивает, мол, чего здесь творите? Ему объясняют про полет, про Луну. Он как услышал, сразу возбудился и сообщил, что на Луне живут его Боги. И очень попросил передать им от него личное послание. Коренной народ обижать грех, так что Армстронг пообещал. Вождь трижды сказал свое послание на своем языке, заставил астронавтов его запомнить и повторить и вполне довольный собой удалился.

– И че он для своих богов наговорил? – заинтересовался Серега.

– Тут самое интересное. Язык этот оказался очень редким, вымерло это племя, считай, на корню, и вот когда случайно нашли совсем спившегося носителя этого языка, тот перевел.

– Ну и?

– Перевод примерно такой: «Не верьте этим людям. Они вас обманут и заберут ваши земли. Убейте их».

Серега хохотнул, показал большой палец руки, за это и выпили. Следующую партию Менгеле начал более внимательно, в дебюте мы классически разыграли «сицилианку», и Серега довольно серьезно потеснил меня на правом фланге. От такого напора я даже зевнул коня.

– Так что, Роман, – снова поднял тему Серега, – как богатством распорядиться решил?

– Не знаю еще. Будут деньги, будут видно. Для начала прибарахлюсь. Машинку прикуплю, а то, как в город смотаться – так мучение.

– Насчет женитьбы не думал?

– У Настюхи что ли научился? Ты прям как твоя Настька, все вы хотите меня окольцевать. Да рано еще мне. Куда торопиться-то?

– Да нужен ты был… Строиться будешь?

– Ты в смысле дома? Конечно! Коттедж себе отстрою в четыре этажа, пусть Гороховские от зависти сдохнут! Ха-ха-ха…

Мы рассмеялись. В Гороховке, действительно, один чел с большим и сильно пьющим семейством замахнулся на четырехэтажный особняк. С колоннами и башнями. В журнале каком-то увидел у американского миллионера. Красивый дом замыслил, не дом – дворец! Только денег не хватило, точнее, золота. Золото оно тоже имеет свойство кончаться, особо, когда тратишь без ума. Так и стоит до сих пор дворец в четыре этажа, но без рам и крыши, дождями поливаем. Зато ворота чугунные, кованные, и фонтан с вазами из мрамора.

– А я вот так себе думаю. Сначала женюсь!

– Так ты ж, вроде, женат, – удивился я, посмотрев в сторону кухни.

– Да так только, расписались в сельсовете, а я хочу настоящую свадьбу, чтобы невеста в белом, машина большая черная и все такое.

– Ну хорошо, свадьба с бубенцами. А дальше?

– Дом строить буду. Хороший! Крепкий!

– Тебе этот чем не угодил?

– Это Настюхин. А я – мужик! Я хочу свой построить! В два этажа. С АОГВ.

– Ты погоди, пока газ проведут.

– Так ведь проведут же! – с уверенностью сказал Менгеле. – Потом квартиру в городе. Трешку! В старом фонде, чтобы и фундамент осел, и с ремонтом особо не возиться.

– Э,э, Серег, погодь. Если ты в город собрался перебираться, зачем тебе здесь дом-то?

– Как зачем? Летом будем приезжать. Детям же воздух свежий нужен, молочко парное, сметанка, грибки, то да се. А зимой в город.

– Так что же, доктор! – возмутился я. – Получается, мне твоих детишек не учить? И в шахматишки больше не срубимся нудными осенними вечерами? Эх ты, а еще друг. Опять же, кто бабкам местным клистиры делать будет? Кто мужикам уши оторванные пришьет?

– Свято место пусто не бывает, ик, – отмахнулся Менгеле, – сдаешься?

Я осмотрел позицию и положил своего короля. Посмотрел на часы.

– Еще партейку?

– Слышь, Роман, а может ну их на хрен эти шахматы? Совсем голова о другом думает. Золото в слитках сегодня сниться будет – точно тебе говорю! Давай лучше еще бутылочку открою? Осилим?

– Я те осилю! Я те осилю! – раздалось с порога комнаты. Оказывается, Настюха успела сбегать к матери в соседний дом и забрать детей – крошку Зайку и малыша Топотыгу. Зайка засмущалась и спрятала личико у матери на груди, Топотыга по-взрослому протянул мне ладошку.

– И ты бы, Ромочка, шел до дому. Нам еще собраться надо, – порекомендовала Настюха.

Спорить было глупо, я раскланялся с хозяевами, сгреб шахматы под мышку и отправился восвояси.

Глава пятая

ДОЛГИЕ СБОРЫ

1

Домой я возвращался в кромешной тьме. Полная Луна скрылась за тяжелыми тучами, закрапал мелкий холодный дождик, и идти по раскисшей улице стало совсем трудно. Не выручал даже одолженный мне Серегой фонарик (новый, только что из упаковки), светивший желтым неровным пятном. Улицу он освещал совсем слабо, так что я пару раз едва не набрал полные сапоги воды, пришлось цепляться за заборы. Доски на заборах были крепкие, гладко выструганные, хорошо покрашенные. Почему-то вспомнилась фраза, что в России заборы делают из досок, а вот мебель из опилок. Один раз руки мои скользнули по мокрому дереву, и я чуть было не сверзился в лужу. Впрочем, возможно, это из-за кедровки меня так шатало. Крепкая, зараза, да и выпили мы серьезно.

Пару раз пришлось сделать пит-стоп, перевести дух. Судя по освещенным окнам домов, мои односельчане к завтрашнему походу к старьевщикам готовились весьма основательно. Но далеко не все. Потому как на лавках у клуба вовсю надрывалась гармошка, порой заглушаемая нестройным хором из мужских и женских голосов. Видно, у части народонаселения Сосновки эмоции взяли верх над трезвым рассудком и теперь искали выхода в хорошей, громкой песне и совместном распитии. Ничего не поделаешь – менталитет. Гармошка на минуту затихла, и даже издали я явственно расслышал звук жидкости, наливаемой в граненый стакан. И очень знакомый голос громко произнес в качестве тоста:

– Кто иконы или священное писание старьевщикам понесет, прокляну, так и знайте! И отпевать не стану, и детей крестить не пущу!

Дружное ответное мычание, по всей видимости, означало возмущение присутствующих от одного такого предположения. И тут же снова вступила гармошка, судя по смачным переливам играл Лимон. Он же и пел собственную песню на музыку Меладзе:

Нету, нету, нет в Сосновке свету.

И дороги тоже нет.

Скоро, скоро проложат к нам дорогу.

И протянут ин-тер-нет…

Я благоразумно предпочел через управу не идти, вряд ли мой организм сейчас в состоянии к приему хотя бы малой доли алкоголя. А отказываться как-то неудобно, ведь такое событие! Подумают, что я их не уважаю. Прошмыгнув по тропинке через кладбище, что за церковью, я двинулся вниз по улице, грустно прикидывая, что с сухими ногами до дому мне добраться не светит. Очень уж грязна наша Нижнемальцевская. Но не успел я пройти и десятка метров, как услышал сзади звук движка мощной машины, и около меня остановился «квадратный мерс». Джип Толяна Геройца, местного уроженца, проживающего ныне, как мне известно, в областном центре. Толян – бритый под ноль коренастый крепыш там бандитствовал понемногу, но без душегубства. Видно, связь с городом в Сосновке все-таки была, иначе с какого ляда он на исторической родине объявился? Обычно он только летом или осенью на охоту приезжает.

– Привет, Роман! – крикнул Героец, опустив окно передней двери, – ты че, зема, своими скороходами да по такому месиву. Садись, подвезу.

Я упрямиться не стал. А с какой стати? Согласитесь, мало приятного сапожищами грязь месить, да еще под дождем. Я хотел было сесть рядом с водителем, но быстро разглядел на переднем сидении еще одно довольно большое тело. Ну и ладно, мы не гордые, мы можем и сзади. Потянув за ручку двери, я вскарабкался в салон, уселся на кожаный диван, и сразу почувствовал разницу. Нет, что ни говори, а умеют немцы уважать человеческую задницу. Ехать в машине было очень даже комфортно. Несколько смущало меня, что своими сапожищами я испачкаю салон такой красивой машины, но разглядел внизу под ногами что-то белое. Видно, сметливый Героец догадался подложить на пол старые газеты. Героец лихо крутил баранку своего джипера, а я соображал, что взаимопомощь в нашей Сосновке развита на высшем уровне. Нет, ну скажите, откуда Толян узнал, что у нас опухоль образовалась? Не иначе, как соседи прозвонились с водокачки. Хотя и с нее мобильники у нас не всегда берут, но за Выселками есть крутой холм, а на нем старая сосна с лестницей. И вот если на нее взобраться, то пару делений на мобильнике точно покажется. С другой стороны, правильно прозвонились, он же тут родился, как же без него? Хотя вряд ли позовут. Говорят, старьевщики не очень жалуют коренных уроженцев, уехавших в большие города.

Джипер джипером, но супротив наших ям и он был слабоват. На каждом ухабе меня подбрасывало с сиденья чуть ли не под потолок. Шахматные фигуры глухо перестукивались в доске на каждой колдобине. К тому же от этой тряски меня пробило на икоту. Героец хохотнул и, не оборачиваясь, протянул мне бутылку с желтой жидкостью. Пиво «Миллер». Не скажу, чтобы очень приятый напиток, но от икоты помог. Героец красиво и лихо преодолел подъем, с ревом спустился по улице и тормознул перед моим домом, едва не снеся калитку. Джек тут же громким лаем дал понять, что он не спит, что он на посту.

– Слышь, Роман, – сказал Героец, обернувшись на сидении. – Ты сам сечешь, че тут завтра будет. Налетят, блин, как мухи на говно. Мы тут с братвой покумекали, и на человечка одного вышли. Цену дает реальную, не то, что эти… В общем, лимон двести за кило, смекаешь? Ну, если слитком золотишко отдаешь. Если кусками – лимон сто восемьдесят, ему почему-то полные слитки больше интересны. И без всяких вычетов. Смекаешь? Расплачивается без обмана, наличными на месте! Так что, если устраивает, я вечерком-то подъеду.

Я знал, что после появления старьевщиков золото на мировых биржах резко подешевело. Да и в городах, в ломбардах-приемках тоже. Так что предложение Геройца выглядело очень даже заманчивым.

– И вот еще че, – добавил он, протягивая мне какой-то листок, – если они рассчитаются этим, вообще будем в шоколаде.

В темноте салона разглядеть что-либо на листке было трудновато, но Героец это дело быстро просек и включил лампу под потолком кабины.

– «Литий», «Осмий», «Кадмий», «Плутоний», – в слух прочитал я. – Это ж редкоземельные металлы! А плутоний – это вообще, как уран, радиоактивный. За это и под статью можно…

– Ээээ, какой такой статья? По статью ты пойдешь, если этот осмий с завода военного сопрешь, или лаборатории какой секретной, – возразил шибко грамотный Героец, – а тут все по чесноку. Тебе дали – ты на бабки поменял. К тому ж, братан, я ж сказал, вечером подъедем и весь товар заберем. Ты получаешь бабки, все остальное – наша головная боль. А бабки за это дело можно получить такие!.. Это ж один шанс на всю жизнь, братан, тут упускать нельзя. Ну что, лады?

– Лады, – не стал я спорить, – только золотишком и платиной как-то привычнее. Да и безопаснее.

– Да какой базар, бери чем хочешь, братан, – широко улыбнулся Героец, – так мы вечером подъедем? Не бойсь, в цене не обидим.

Тут человек, сидевший рядом с Геройцем неожиданно поднял голову и громко замычал:

– Ммммммуу, Мммммуу… Ммммммужикидавативыпим, – наконец разродился он.

Героец залез рукой куда-то под сидение, вытащил еще две бутылки «Миллера» и протянул одну своему соседу, вторую мне. Я взял, сунул ее в карман куртки и покинул салон. А дождик-то усилился. Я зябко поежился, ожидая, пока Героец развернется, проводил взглядом красные фонари его красивой машины, открыл калитку и, погромыхивая шахматными фигурами, двинулся к крыльцу.

2

Дома было тепло. Хорошая все-таки у меня голландка. Десяток полешек всего закинул, а тепло, как в Африке. На ощупь нашарив выключатель, я сделал дома светло, устроил шахматы на кухонном столе, водрузил на доску непочатый «Миллер», стащил сапоги и устроил их на табуретке. Скинул прямо на пол изрядно промокшую фуфайку и, не надевая тапок, прошел к кровати. Но спать я, конечно, не собирался, надо было паковать старье.

Если честно, я давно уже решил, как я буду паковаться. Все эти мои сомнения, что я не местный, что меня могут не позвать, что вообще неизвестно, заглянут ли к нам в Сосновку старьевщики, все это ерунда. Так, для разговоров, чтобы поскромнее выглядеть. На самом деле я давно ждал этого. Ждал своего шанса.

Прежде всего, не пороть горячки, и не собирать всякую фигню. Не собираюсь я тащить на обмен к старьевщикам здоровенные баулы с сомнительным барахлом. Охота была спину себе надрывать. И так, как дождь, в пояснице побаливает. Тем более, нет никакой необходимости надрываться. Давно уже замечено, что для старьевщиков количество имеет мало значения. Им важно качество. Чтобы старая вещь для человека что-то значила. К примеру, зачем мне брать всю шахматную доску с фигурами? Достаточно одного коня, того самого, что я из грушевой ветки самолично вырезал. Хороший такой конь, веселый, с улыбкой. Так, с конем решили, что дальше? Личные вещи. Благо, что личных вещей у меня совсем немного. Как-то не оброс, хотя и живу здесь четыре года. Кроме книг на полке у меня всего-то чемодан с конспектами – тетрадками и постельным бельем, да туристический рюкзачок. Есть, правда, еще портфель типа «саквояж», но он у меня постоянно в школе хранится, чтобы тетрадки туда прятать.

Я осторожно снял с печки чемодан и поставил его возле кровати. Но пока решил не открывать. Сначала выволок из-под кровати рюкзак, вытряс его содержимое на одеяло, тщательно проверил кармашки, не осталось ли чего. Помимо всякой обычной гигиенической фигни типа пасты, щетки, мыла в мыльнице на синее армейское одеяло выпал какой-то бумажный сверточек. Что за новость? Я развернул бумагу, в свертке лежал пластиковый пакетик с крючками, мормышками, катушками с леской. А, это когда мы с доктором Менгеле в каникулы на зимнюю рыбалку собирались. Долго собирались, основательно, две недели готовили снасти, запасали спирт, одалживали у соседей палатку, надувные матрасы, примус, котелок. С ночевкой хотели идти, так, чтобы по-серьезному! Тогда как раз озеро «горело», рыба сама из лунок лезла. Да только не вышло у нас ничего. Аккурат накануне выхода мороз ударил. Жуткий! До тридцати, плюс ветер. Какая уж тут рыбалка?! Так и «рыбачили» все два дня у меня в хате, весь спирт выжрали, даже за добавкой за самогоном к соседям бегали. Но спали в палатке. Мы ее прямо на полу в центре комнаты поставили. Когда Настюха своего Менгеле забирать пришла, она чуть было со смеху не померла, когда обнаружила нас, двух пьяненьких цуциков, дрыхнувших в палатке в пуховиках. А ведь шла с намерениями явно нехорошими, иначе, зачем ей брать с собой скалку? Снасти были почти новые, я хотел было их отложить, но, подумав, все-таки опустил пакет обратно в кармашек. Туда же я отправил и шахматного коня. Хотел было взяться за носильные вещи, но вовремя вспомнил про ящик стола. Вот где у меня хранится масса самого ненужного хлама! Давно хотел разобрать, да все старьевщиков дожидался. Шутка! Разложив на одеяле газету «Мещерские зори», я вытащил из стола верхний ящик и аккуратненько высыпал его содержимое на печатную продукцию. Получилась этакая горка разнообразного хлама.

Хотя эту ручку с золотым пером в изящном пластиковом футляре хламом не назовешь. Натуральный «Паркер», подарок на днюху от друга и бизнеспартнера. Бывшего. Именно этим золотым пером я и подписал тот злополучный договор на закупку голландского сыра. Кто мог знать, что в наших широтах твердый голландский сыр может запросто протухнуть? А скорее всего, мне уже протухший и втюхали… В рюкзак ее!