– Пожалуйста, уходите. Вы все равно не поймете.
Инна подошла к Пичугиной и, дотронувшись до ее плеча, участливо сказала:
– Лариса, я вижу, что даже в этих ужасных условиях вы поддерживаете чистоту, заботитесь о детях. Объясните нам, что случилось? От кого вы прячетесь?
Пичугина полоснула Инну острым взглядом, и на миг в нем мелькнули отчаяние и мольба о помощи. Но уже в следующую секунду женщина отстранилась и сухо отчеканила:
– У нас все хорошо. Уходите.
– Где вы работаете? – Свирин вернулся к допросу.
– Санитаркой в больнице.
– Вам хватает на себя и детей?
– Мы неприхотливые.
– До переезда в барак вы жили на квартире, которая принадлежит вашему отцу, – продолжал Свирин. – Почему вы оттуда съехали? Папенька угрожал вам или детям?
– Мой отец умер! – вспыхнула Пичугина.
– Я в курсе, – холодно ответил Свирин. – Но раз он умер, то почему вы не живете в его квартире?
– Я оставила ее старшему сыну, – нехотя сказала Пичугина.
– Вашему родному сыну? – уточнил полицейский.
Пичугина кивнула и отвела взгляд.
– Он обижал Таню и Мишу? – давил Свирин, с прищуром глядя на женщину. – Навряд ли он радовался появлению приемных детей. Он вас поколачивал, и вы от него сбежали, так ведь?
Пичугина шумно выдохнула и ошпарила полицейского взором, полным ненависти и злости.
– Пошли к черту!
Полицейский ухмыльнулся:
– Гражданка Пичугина, сейчас мы уйдем, но будьте уверены, что скоро вернемся. На дворе сентябрь, но наступят холода, и этот барак превратится в морозильную камеру. Вы не сможете обеспечить безопасность Миши и Тани, и нам придется их отобрать. Будь моя воля, я бы сделал это уже сейчас. Мать из вас никудышная, и я вообще не понимаю, как вам разрешили усыновить детей…
Свирин хотел сказать что-то еще, но вдруг закашлялся. Инна заметила, как лицо Пичугиной исказилось мимолетным испугом, но уже в следующий миг она взяла себя в руки. Сверкнув глазами, женщина подошла к полицейскому и ткнула в него дрожащим пальцем.
– Да кто ты такой, чтобы судить? – сдавленным шепотом, словно опасаясь, что ее кто-то услышит, процедила она. – У тебя еще молоко на губах не обсохло!
– Лариса, послушайте… – Инна поспешила уладить конфликт, но Пичугина ее перебила.
– А ты вообще молчи, соплячка! – прошипела она. – Видно же, что бездетная. Вначале своих детей заведи, а потом решай, у кого их отбирать можно!
Инна попятилась к выходу и только сейчас поняла, что Свирин по-прежнему кашлял – надсадно, безостановочно, с присвистом. Выпучив глаза, он держался за шею, будто что-то мешало ему дышать.
– Все нормально? – испугалась Инна.
Полицейский закивал и махнул рукой в сторону двери: пора уходить.
Инна кинула взгляд на Пичугину. В тусклом свете, сочившемся сквозь полиэтилен на окне, та напоминала ведьму: худая, с растрепанными волосами, в длинном плаще. В ее черных глазах плавились безумие, страх и гнев.
– Я оставлю визитку. – Инна положила карточку на стол и выскочила из комнаты вслед за Свириным.
* * *
Они вывалились из барака, остановились у подъезда. Дождь прекратился, и сквозь тучи бледнело мутное солнце. Пахло жухлой листвой и гнилью. Свирин наконец прокашлялся и задышал полной грудью.
– Что за ерунда? – удивился он. – Чуть не задохнулся!
– Может, аллергия? В бараке очень пыльно.
Полицейский пожал плечами и, достав пачку сигарет, закурил. Инна недовольно на него покосилась, но ничего не сказала.
– Какой у вас план? – спросил Свирин, с наслаждением выпуская дым.
– Прямой угрозы жизни и здоровью детей в настоящий момент нет, поэтому для начала нужно разобраться, что довело Пичугину до такой жизни, а уже потом мы примем решение, как поступить с Таней и Мишей. Мне показалось, что женщина чего-то боится, но непонятно, почему она не идет на контакт.
– Что тут неясного? – Брови Свирина взметнулись. – Местные видели, как к Пичугиной в барак несколько раз приходил парень – предположительно ее родной сын Антон, оболтус двадцати трех лет. Говорят, сынуля прикладывается к бутылке, народ слышал ругань и крики. Думаю, он поколачивал мать и ее приемных детей, выгнал их из квартиры. Пичугиной просто стыдно в этом признаться.
– Зачем же он ходит в барак?
– Может, денег требует. Черт их знает, этих алкашей.
– Вы уже с ним разговаривали?
– После обеда собираюсь.
– Хорошо, тогда я наведу справки о детях. – Инна протянула визитку и Свирину. – Держите в курсе дела, товарищ лейтенант.
– Можно просто Егор. – Полицейский сверкнул улыбкой. – Я как раз хотел попросить ваш номерок – правда, по другому поводу.
Инна зарделась и, махнув на прощание рукой, застучала каблучками к автобусной остановке.
* * *
Свирин поднялся по лестнице на третий этаж хрущевки. Нашел нужную дверь и позвонил. Предстоял разговор с родным сыном Пичугиной, но полицейский думал не об этом: его мысли занимала Инна. Егор считал, что в отделе опеки и попечительства трудятся усталые пожилые женщины, и потому удивился, увидев симпатичную рассудительную девушку. Что держало ее на низкооплачиваемой службе, где она каждый день сталкивалась с искореженными судьбами?
Дверь распахнулась, вырвав Свирина из раздумий. На пороге застыл худосочный парень в заношенных майке и трениках.
– Антон Пичугин? – Свирин махнул удостоверением перед носом доходяги и, бесцеремонно оттолкнув его плечом, прошел внутрь. – Поговорить надо.
– А что случилось, командир? – Антон набычился, оскалив желтые зубы.
Они остановились в узкой прихожей, и Свирин бегло осмотрел нищенскую халупу: замусоленные обои, потертый линолеум, коробки с каким-то старьем.
– Хочу поговорить о вашей матери и ее приемных детях.
Антон, ухмыльнувшись, потер небритую физиономию:
– Я все ждал, когда это произойдет. Ну, идем, командир.
Парень провел Свирина в комнату и плюхнулся в затертое кресло. Егор, не дождавшись приглашения, устроился на шатком стуле. В комнате, заваленной хламом, было темно (свет едва пробивался сквозь плотные шторы), душно и пахло чем-то кислым. В углу в зарослях пыли валялись пустые бутылки из-под пива.
– Я навел справки, – начал полицейский. – Четыре месяца назад вы вернулись в город и поселились в этой квартире. Где вы жили раньше?
– На Севере. Пять лет горбатился на шахте.
– Почему уехали?
– Не понравилось. – Антон ощерился. – Слишком холодно.
– Говорят, вас уволили за пьянство. – Свирин внимательно наблюдал за реакцией парня.
Пичугин фыркнул:
– Да мне насрать, что говорят, командир. Потянуло к родным березкам, вот и вернулся в нашу дыру.
– Устроились на работу?
– Охранником в супермаркете. – Антон схватил с пола бутылку пива. – Будешь?
Свирин поморщился и отрицательно мотнул головой.
– Ваш отец умер год назад. Что с ним случилось?
Антон, открыв зажигалкой бутылку, помрачнел:
– Хрен его знает. Я тогда на Севере жил, ничего не видел. Мать рассказывала, что он задыхаться начал. От удушья и помер.
– Но вы так не считаете?
– Похоже, мать его довела со своими бреднями. – Антон поймал вопросительный взгляд полицейского и продолжил: – Вначале ей втемяшилось, что нужно усыновить детей. Батя согласился, добрая душа. Поначалу все вроде нормально было, а потом отец скопытился. После его смерти мать какого-то черта перебралась на другую хату, а затем поселилась с детьми в этой конуре. Раньше здесь жил мой дед, но полгода назад он тоже откинулся.
– Как он умер?
Антон ухмыльнулся:
– Командир, ты не поверишь, но тоже задохнулся! – Антон глотнул пива и скривился: дешевое пойло. – Правда, он сердечником был, одышка с ним частенько случалась, поэтому никто не удивился. После его смерти у матери совсем крыша поехала. Когда я вернулся четыре месяца назад, я ее не узнал – худая, нервная, дерганая. Все время чего-то боялась. Окна закрывала шторами, говорила шепотом. Заклеила скотчем решетки вентиляции – думала, что нас кто-то подслушивает.