Пентакль. Пять повестей

– Да, но вы не все перечислили.

– Конечно. То, что потрясло мою собеседницу больше всего, я оставил на десерт: девятое – твоя моча, которая вдруг стала синей (и кровь, соответственно); ну и, наконец, десятое – червь-скорт, вызвавший у тебя такое омерзение.

Он склонил голову набок:

– И вот что удивительно, большинство из перечисленных «неправильных» фактов не возникли вчера (во время твоего обморока), а, судя по неопровержимым свидетельствам, существовали гораздо раньше, некоторые – задолго до твоего рождения.

– Да уж…

– Ну а теперь, – Олег Анатольевич прищурил глаза, пряча улыбку в бороду, – давай думать.

– Я уже пыталась. Бесполезно.

– Попытаемся вместе. Суди сама. Если верить твоим ощущениям, такое огромное количество «странных» явлений (а ведь их, наверняка, значительно больше десяти, просто с остальными ты еще не успела столкнуться) говорит об одном: мир, в котором ты жила и реальность, окружающая тебя сейчас – не идентичны.

– Вы хотите сказать, что я попала в другой…

– Ни в коем разе, – перебил доктор. – Конечно, первое впечатление говорит именно об этом, но давай пойдем по наиболее простому пути рассуждения: если единственному человеку (тебе) кажется, что все вокруг не так, ненормально, какой вывод логичнее, правдоподобнее: изменилось все окружение (что практически невозможно), или изменился один человек?

– То есть…

– Да, да, девочка моя. Неужели ты думаешь, что по чьему-то велению, ради одной тебя вселенная встала с ног на голову? Только ты видишь это и больше никто. Так не бывает. Может быть дело в тебе, твоем восприятии? Это единственное трезвое обоснование проблемы.

– То есть я – сумасшедшая?

Доктор слегка крякнул:

– Зачем же так категорично? Возможно стресс (смерть, похороны, может, что-то иное) вызвал некий дисбаланс системы восприятия этого организма, – психиатр кивнул на собеседницу, – стимулировал ложные воспоминания. Отсюда и все «необъяснимые» неприятности, преследующие несчастную девочку. Доверься мне, это излечимо. Повторяю, я не неволю. Ты можешь идти. Но давай договоримся: завтра, – мужчина что-то черканул в ежедневнике, – в 11.00 ты навестишь меня, и мы займемся мягкой безболезненной терапией. Никаких медикаментов, только слова. В данном случае этого достаточно.

– Хорошо. До свидания.

Чем дольше Лена шла по улице, чем внимательнее вглядывалась в окружение, чем больше замечала мелких, но режущих глаз, вопиющих несоответствий, тем тверже понимала: Олег Анатольевич не прав, ее ощущения верны, она не ошибается, дело не в ней.

Чужой город, чужая страна. Холодная безысходность наполняла душу. Что делать? Как быть? Куда прятаться?

Так хотелось, чтобы все это оказалось сном, жутким кошмаром, не более. Вот бы очнуться от этого морока и вдоволь посмеяться над своими ложными страхами. Но нет. Сомнений не было – это реальность, холодная, жестокая, равнодушная.

И тут, словно молотом по черепу – воспоминание, фраза психиатра: «Если верить твоим ощущениям… …мир, в котором ты жила и среда, окружающая тебя сейчас – не идентичны».

«Так и есть!» – девушка остановилась от простой гениальности правды, свалившейся на нее. Тут же, во всех подробностях вспомнилось сновидение о подземном гроте, хранящейся там Инкунабуле реальностей. – «Каждая страница книги – отдельная вселенная. Границы между ними тонки, зыбки. Что-то произошло. Я ПОПАЛА В ИНУЮ РЕАЛЬНОСТЬ, на другую страницу, лишь похожую на прежнюю».

Прорыв, лазейка в соседнее измерение.

Елена лихорадочно думала. Когда это случилось? Очевидно – в том маленьком храме, во время отпевания усопшей Марии Степановны. Очнувшись от обморока, странница по мирам уже оказалась здесь. Чужая, одинокая, противоречащая окружению самим своим существованием.

Что делать?

Церквушка! Именно там случился прорыв. Ей надо бежать туда. Попытаться найти лазейку. Возможно, это поможет ей совершить обратный прыжок, вернуться домой?

«Ох, мамочки, хоть бы вышло…».

Легкой стремительной птицей с белыми крыльями, надежда возрождалась в душе.

Маленький невзрачный храм по-прежнему располагался у самого входа на кладбище. Казалось, здесь ничего не изменилось, сохранилось, как в прошлой жизни.

Вновь кого-то хоронили. Хотя, чему тут удивляться? Люди не вечны, мрут ежедневно, а первая половина дня – самое подходящее время для таинства.

Пора!

Она сделала шаг, и тут же пошел мелкий летний дождичек. Девушка криво усмехнулась: «может и впрямь – хорошая примета, для меня».

Внутри тот же полумрак, довлеющий, наседающий на крохотные свечные огоньки. Образа, ларец с мощами – все на месте. Только народу на этот раз чуть побольше.

Служба в самом разгаре.

Смиренно склонив голову, вдыхая запах ладана, слушая песнопения, Елена сомкнула веки и попыталась войти в то состояние транса, что и в прошлый раз.

Минута, другая…

Получилось!

Некая сила охватила ее извне, смяла, сокрушила, присматриваясь, оценивая, требуя чего-то. Вновь жаркое раскаяние за совершенное преступление переполнило чашу чувств, хлынуло через край, принося покой, облегчение.

Девушка поднесла пальцы ко лбу, пытаясь осенить себя крестным знамением, но трепещущее сознание отключилось прежде, чем она успела взмолиться о прощении.

Прошлое, то, которого не было.

Лето – лучшее время для ребенка. Она – девятилетняя девчушка, играет на полянке, на краю обширного пшеничного поля. По другую сторону простирается светлый сосновый бор.

Высокий зеленый травяной покров изобилует разнообразными полевыми цветами: золотыми лютиками, голубыми васильками, розовым клевером, высокими пурпурными свечками Иван-чая.

В душе парадоксальная смесь блаженного покоя и легкого восторга от полноты счастливого детского бытия.

Тишина. Только далекая звонкая трель жаворонка в лазурной выси и стрекотание невидимых кузнечиков.

Рядом носятся стрекозы, ярко-изумрудные красавицы с почти незаметными в движении эфирными крылышками.

Девочка плетет венок из ярких желтых одуванчиков. У нее получается. Еще парочка стежков, и «шедевр» готов.

Она надевает незатейливое украшение на голову и бредет в сторону лесочка. Ее будто манит что-то вглубь обширного тенистого царства. Леночка улыбается, с наслаждением вдыхая ни с чем не сравнимый свежайший аромат бора.

Вдалеке чуть слышится легкий шум журчания воды. Она идет в направлении звука, который становится все громче. Подгоняемая любопытством девчушка продирается сквозь заросли лещины и замирает от восторга, всем своим маленьким естеством чувствуя, что столкнулась с небывалым.

Вроде бы – обычный дикий ручей, но от его кристально чистых вод исходят незримые флюиды благой силы, святости, чего-то неземного. Кажется, что эта маленькая речушка спустилась с самого неба.

С опаской разведчица ступает ближе, на самый край пологого, поросшего буйной травой бережка. Что-то отвлекает зоркий взгляд. Она смотрит вниз и содрогается от омерзения: у самой воды, рядом с ней, замерла серая отвратительная, усеянная бородавками жаба. Ее выпуклые гляделки гипнотизируют пришелицу.

Брр…

Внутри поднимается что-то дикое, жестокое, и она, не раздумывая, давит животное ногой. Из-под голубенькой детской босоножки расползаются кровавые ошметки того, что секунду назад дышало.

Ледяное дуновение. В голове мутится, и девочка вдруг слышит наполненную светлой мощью чужую мысль:

«ЛЮБОЕ СУЩЕСТВО, ПРЕКРАСНОЕ И ОТВРАТИТЕЛЬНОЕ, ЮНОЕ И ПРЕСТАРЕЛОЕ, ИМЕЕТ РАВНОЕ ПРАВО НА ЖИЗНЬ».

В тот же миг маленькая нога поскальзывается на влажной траве, и она падает в воду.

Тело мгновенно коченеет от ледяной влаги. Поток, бывший ранее спокойным, вдруг становится бурным, кипящим, он стремительно несет пленницу куда-то, все ниже, дальше от родных мест. Окружение постепенно меняется, становится страшным: небо затягивает пугающей беспросветной мглой, голые склизкие берега утыканы высохшими колючими остовами мертвых белесых деревьев, чистая вода превращается в струю густой серой грязи, которая влечет несчастную все дальше…

Впереди слышится шум, все ближе, громче.

Последний изгиб слякотной стремнины, и она с содроганием видит перед собой водопад, точнее – грязепад. Он уже рядом. Спасения нет. Еще секунда, и бедняга летит в темную бездну, которой не видно конца.

3

Жива.

Вновь холодный пол храма.

Голоса:

– Иш-ш, сморило. Х-хилая де-ева.

– С-смотри, вроде окле-емалась.

Она открывает глаза, и сердце обреченно бухает в груди.

Не получилось.

Одного взгляда достаточно, чтобы понять: это не ее родина.

Различия налицо. Купол храма превратился в четырехгранную пирамиду, людские голоса имеют странный непривычный говорок со своеобразным еканьем и заметным акцентом на шипящих звуках.

Над ней склонились несколько человек. Беженка видит лицо ближайшей пожилой женщины и заходится в панике, замешанной на безысходности. Глаза старушки глубоко посажены, челюсти заметно выдаются вперед (как у шимпанзе), маленькие уши покрыты пушком, на верхней губе, там, где мужчины носят усы, омерзительно извиваются крохотные розовые щупальца.

Из груди вырывается вопль, полный ужаса и, резво вскочив на ноги, она бросается вон их храма, чуть не споткнувшись на крутой деревянной лестнице.

– Господи! Что же это?

Видя, во что превратился прежний мир, Елена окончательно убеждается, что ее план возвращения домой провалился. Более того, она заметно удалилась от исходной точки.

Казалось, странница попала в реальность XVIII века, но гротескную, изломанную, калечную. Унылый одноэтажный город бревенчатых лачуг с окошками, затянутыми слюдой (правда, изредка попадаются крашеные терема местной знати), узкие улицы, по раскисшим дорогам которых медленно ползут скрипучие повозки, запряженные какими-то приземистыми мохнатыми животными, напоминающими земных овцебыков.

Она зябко съежилась, обхватив тощее тело руками. Холодно. Градусов десять, не больше.

Кругом, куда ни глянь – грязь. От тяжелого туманного смога першит горло, кружится голова.

Население ненормально апатично, словно живет во сне. Хмурые, сутулые люди (а люди ли это?), больше похожие на питекантропов, одетые в рваные грязные хламиды. Существа со звериными лицами идут рядом, их взгляды унылы, депрессивны, где-то там, в глубине зрачков, затаилась скрытая угроза.

Мир серого равнодушия и неприязни.

Какой-то рослый мужчина вдруг, без всякой видимой причины, повергает на землю молодую женщину, и начинает избивать беднягу ногами, не обращая внимания на крики стоящего рядом ребенка.

«Боже!» – девушка ускорила шаг. – «Куда я попала?!».

Ей хочется кричать, колотить кулаками в низкое мглистое небо, умолять, требовать, чтобы ее выпустили из этой изломанной пародии на реальность.

Скиталица вспоминает вдруг ту таинственную книгу, Инкунабулу, которую видела в одном из снов, и понимает, что на этот раз она, судя по всему, миновала сразу несколько страниц-миров. Слишком уж контрастны и пугающи перемены.

Что делать?

Сознание, утомленное, истерзанное шокирующими событиями, отступает, сползает в прострацию.

Время идет.

Лена вдруг приходит в себя, осознав, что отключилась на какое-то время. Она по-прежнему бесцельно бредет по улице, всматривается в окружение и видит, что, несмотря на всю несхожесть этого мира с ее родным, планировка города осталась прежней. Если взглянуть на поселение сверху, с высоты птичьего полета, не увидишь большой разницы. Те же улицы, перекрестки, проспекты, кварталы, площади, «только дома пониже и асфальт пожиже».

«А вдруг…» – приободренная, она, ускоряя шаг, следует к до боли знакомому месту.

«Однако!» – путница не верит глазам. Ее родной дом (тот, квартиру в котором она получила в наследство от Марии Степановны) совершенно не изменился. Та же пятиэтажка из белого кирпича. Казалось, это единственное строение, не подверженное трансформации.

Вот и подъезд.

Она вдруг резко оборачивается на неожиданный шорох.

В полумраке притаился грязный местный мужчина. Увидев вошедшую, он делает шаг в ее направлении и хрипит:

– Де-евка. Хоч-чу…

Мешковатые штаны в области паха оттопыривает спонтанная эрекция, тяжелая лапа тянется навстречу.

Отчаянно взвизгнув от смеси ужаса и омерзения, она пулей взлетает по лестнице, с трудом попадает дрожащей рукой с ключом в прорезь замка своего жилища и проскальзывает внутрь, тут же запирая дверь на обе задвижки.

– Ох-х, – беглянка подхватила метнувшуюся навстречу кошку, – Баська, милая… как я соскучилась.

Отдышавшись, немного успокоившись, накормив животное, Лена устало упала в кресло. Она бесконечно шарила глазами по квартире, но, к радости своей, не находила здесь каких-либо перемен. Это место оказалось единственным оплотом незыблемой надежности.

Да, все познается в сравнении. Попав в чуждую пугающую вселенную, она уже смотрела на предыдущую реальность, как на родную (а ведь всего пару часов назад бежала оттуда).

Что дальше? Какие еще злые сюрпризы ждут прόклятую роком странницу по мирам?

Не было сил думать об этом. Утомленный, шокированный мозг требовал передышки. Хотелось одного – закрыть глаза, забыться, уснуть навеки и не возвращаться назад.

Жалкое, загнанное существо расслабленно полулежит в старом кресле, тонкая рука вяло гладит розовую кошку, свернувшуюся клубочком на коленях. Веки наливаются свинцом, смыкаются, и истерзанное сознание тонет в бездне забытья.

Она под землей, в каком-то рукотворном каменном лабиринте. Узкий, прямоугольного сечения лаз длится, ветвится сетью ходов-отнорков, ведущих в косные холодные недра.

Гнетущую тьму разгоняют маленькие факела-светильники, торчащие из сырых стен узилища.

Тесно, зябко, страшно.

Она ползет вперед, все дальше и дальше, все ближе к цели. Какой-то внутренний импульс подсказывает правильное направление, не дает заплутать.

Вдруг рука погружается в жидкую грязь. Что это? Неожиданная преграда. Лаз резко уходит вниз. Вода. Она смотрит на темную, ртутно-тяжелую поверхность, вдыхая мерзкий запах прения и тлена. Что ж, придется плыть. Иного пути нет.

Отбросив сомнения, она ныряет в податливую стылую среду и движется в ней легко, проворно, словно русалка. Страха нет, только уверенность, что дойдет до конца, достигнет желаемого.

С каждой секундой тухлая хищная влага высасывает силы, отнимает энергию жизни, каплю за каплей. Но ничто не вечно, и эта преграда заканчивается.

Путница выныривает на поверхность, жадно наполняя легкие свежей порцией воздуха. Девушка в идеально круглом озерце в центре просторного грота, стены которого образованы поразительной красоты друзами горного хрусталя, переливающимися в зыбком освещении многочисленных факелов.

Очарованная, она выбирается на сушу и подходит к огромному черному покатому валуну.

«Это алтарь», – шепчет кто-то.

Касается монолита ладонью. На ощупь теплый, будто живой. На его зеркальной антрацитовой поверхности лежит уже знакомая по прошлому сну-откровению Инкунабула реальностей.

Шаг вперед, и тут же сверху слышится металлический скрежет, на нее падает лезвие колоссального тесака. В последнее мгновение движение прекращается, и сверкающий смертельной угрозой клинок замирает в пяди над головой. Тяжелый инструмент смерти висит на одном тонком волоске (как меч Дамокла), вот-вот сорвется.

Нет уж, не зря она проделала такой путь. Волю странницы не сломить.

Что дальше?

Любопытство не позволяет уйти.

Девушка переворачивает хрусткие листы и видит, что каждый следующий слой реальности чуть отличается от ее родной, причем, чем дальше листает, тем больше находит различий. Тонкие пальцы порхают по шуршащему пергаменту, взгляд жадно изучает новые открывающиеся миры. Они все необычнее, непригляднее. Когда она уже проходит бόльшую часть книги, брови ползут вверх от гадливости: каждый следующий вариант бытия все страшнее, агрессивнее. Дальше, дальше… Вот уже близок конец тома… Девушка содрогается от того кошмара, что открывается ее взору на каждом новом листе: невообразимое сочетание инфернальной злобы, жестокости, перманентного, непрекращающегося ужаса и полной безнадеги. Боже, разве такое может существовать в действительности?!

Сердце в груди трепыхается испуганной пташкой.

Остается последняя страница. Что там?

Палец тянется, хочет коснуться, перевернуть…

И тут слышится тонкий звон порвавшегося волоса.

Взметнувшийся вверх панический взгляд встречает блистающую хищную грань тяжелого лезвия, падающего на череп пришелицы.

В тот же миг она умирает во сне.

– А-а-а!!! – Лена проснулась от собственного крика. Сердце бешено колотится у самого горла, словно хочет выскочить, руки дрожат, тело плавает в холодном липком поту…

«Ну и приснится же…».

Хотелось отшутиться, забыть. Не вышло.

Она не желала признавать, но все было предельно ясно: оба сновидения, касающихся книги реальностей – это не просто грезы, это нечто большее. Девушка ни капли не сомневалась в том, что увиденное в этих откровениях отражает истинную суть построения мироздания, более того, эти видения напрямую связаны и с ее судьбой.

Что уж тут спорить, события последних дней явно подтверждали это. Она покинула свой родной мир и, перевернув несколько страниц – граней бытия, движется в неизвестность.

Вопрос: вернется ли заплутавшая домой?

Она знает ответ. Нечто инородное, бесплотное, проникает в сознание и шепчет правду. Увы. Внутри зреет неколебимая железобетонная уверенность: пути назад нет. Точка. Она обречена скитаться по злым кошмарным вселенным.

– За что?! – рвется из горла.

Пустой вопрос. В памяти всплывает синее лицо умирающей старой женщины, убитой ею.

«Боженьки! Что я наделала? А ведь, по большому счету, она не сделала мне ничего плохого».

Пытаясь бороться с подступающей истерикой, Елена идет в ванную комнату и долго стоит у раковины, подставив разгоряченное лицо под струю холодной воды.

– Уф-ф.

Вытираясь полотенцем, бросает взгляд в зеркало.

– Нет! – она шарахается в сторону, не отрывая взгляда от поверхности стекла. Из зазеркалья на нее смотрит двойник с глубоко посаженными глазами и отвратительной, пребывающей в постоянном движении, розовой растительностью на верхней губе.

Шок.

На то, чтобы успокоиться, собрать волю в кулак, потребовалось не менее получаса.

«В предыдущем мире – голубая моча, здесь – внешность монстра. Выходит, каждая реальность воздействует на меня, превращает в одного из своих обитателей. О, мать моя, кем же я стану в конце этих чертовых странствий? Монстром?».

Как быть? А вдруг… Остается толика надежды.

Стоит попробовать.

Девушка закрывает глаза, встает на колени и погружается в некое подобие транса. Она не молилась ни разу в жизни (да и что греха таить – не верила в божественные силы), не знала, как это делается, но, каким-то внутренним чутьем понимала: для подобного не нужны специальные символы, фразы, мантры, ритуалы, надо лишь всей душой возжелать, чтобы тебя услышали.

Она попыталась полностью открыть себя, стать прозрачной, доступной взору высшего существа:

– Господи, родненький, прости меня, умоляю. Клянусь, я раскаялась, осознала. Взгляни на несчастную, смилуйся, верни мою жизнь. Я все сделаю, чтобы искупить вину.

Она шептала и шептала, чувствуя яркий экстатический подъем, взывая, моля, заклиная.

И вдруг, в какой-то момент послышался отклик.

Она услышала, но не того, чьего прощения жаждала.

В мозгу рождалась чужая речь, наведенная извне. Нечто равнодушное, голос судьбы, или карающего ангела, возгласил четко, медленно, что единственный путь искупления, спасения – пройти эту стезю до конца, всю Инкунабулу, переворачивая лист за листом, реальность за реальностью, какими бы ужасными, чудовищными они не были, миновать все, до последней страницы.

Ошеломленная, она плюхнулась на пятую точку:

«Как? Почему?! Что может быть хуже?».

Грешница вскинула лицо вверх и прошептала чуть слышно:

– Я молила, я повинилась. Почему Ты так беспощаден?

Нет ответа.

Выкрикнув что-то нечленораздельное, девушка стала крушить все вокруг. Трюмо, телевизор, посуда – разбиты вдребезги.

– Нет!!! – ощетинившись, как звереныш, она зашипела, обращаясь к невидимому собеседнику. – Так нечестно! Это слишком жестоко! Она же была старая, больная, ей все равно помирать!

И тут… Какой-то проблеск в сознании, вспоминается эпизод из сна-видения, где девочка Лена раздавила противную жабу, и голос в ее голове: «ЛЮБОЕ СУЩЕСТВО, ПРЕКРАСНОЕ И ОТВРАТИТЕЛЬНОЕ, ЮНОЕ И ПРЕСТАРЕЛОЕ, ИМЕЕТ РАВНОЕ ПРАВО НА ЖИЗНЬ».

– Жизнь, – слезы градом брызнули из глаз, – каждый ее достоин в равной степени.

Так и есть. Теперь она понимала это. Как хотелось вернуться назад во времени, исправить все, не допустить злодеяния, но что-то подсказывало: этого не дано, каждый отвечает за то, что совершил. Так устроено великое мироздание.

Она сама выбрала свой путь.

Приговор вынесен, но как же страшно…

Изнутри вырвался жалкий протест, как у ребенка, отказывающегося есть манную кашу: «Не пойду! Останусь здесь. Плевать!».

Тут же пришло понимание: она может жить в одной вселенной тысячелетиями (вечность терпелива), пока однообразие существования не начнет сводить с ума. Все равно, рано или поздно, придется перевернуть очередную страницу.

«Но ведь с каждым шагом будет все хуже и хуже!» – она задохнулась, вспомнив, какие ужасы ожидают преступницу в последних реальностях Книги бытия. Если бы только это… Но мысль, метнувшись испуганной пташкой, вдруг затрепетала в ментальной агонии запредельного страха – последняя страница, которую ей не позволили увидеть. Что там? Казалось, все предыдущие миры-кошмары – лишь легкая неприятность, по сравнению с тем, что ждет странницу в конце пути.

Горячая паника захлестнула саму суть несчастной: «Только не это! Нет! НЕТ!!! Ни за что!».

Разрастаясь, словно атомный гриб, отчаяние переполнило естество слабой перепуганной девочки, окончательно уничтожив увядающие ростки надежды, и вдруг излилось безумной идеей ослепившей сознание: «уж лучше…».

– Да, – голос обреченной на муки хрипел, как при ларингите, – это выход.

В душе была пустота, вакуум, ни каких чувств, эмоций. Все ушло за мгновение, словно выключили свет.

Зайдя в комнату, облицованную кафелем, она открыла кран на полный напор и стала шарить в настенных шкафчиках.

Поиски оказались удачными.

«Ого! Вот так находка», – Лена держала в руках старую опасную бритву. Раритет. Судя по гравировке – произведена еще в 1929 году в Голландии. – «Откуда у старушки такое?».

Ванна наполнилась уже наполовину.

Самоубийца осторожно погрузилась в теплую воду, затравленно посмотрела перед собой и, не медля, сделала три глубоких поперечных надреза на левом запястье, затем, столько же – на правом.

Густая горячая бурая кровь хлынула из свежих ран, но тут началось невероятное: словно в обратной киносъемке, сок жизни остановил свой ток и снова стал впитываться в плоть, порезы затягивались на глазах. Минута и все. Ни рубцов, ни синяков, ни малейшего следа произошедшего, только девственно чистая нетронутая кожа.

«Ах, вот как?! Что ж, попробуем по-другому».

Как была, босиком, в домашнем халатике, Леночка выскочила на площадку и помчалась вверх, перепрыгивая через три ступеньки. Пятый, последний этаж. Вот и ржавая металлическая лестница на чердак. Как по заказу, на дверной заслонке нет замка. Она лезет выше, открывает внешний люк и оказывается на плоской крыше здания.

Уже поздний вечер. Фиолетовое небо очистилось от облаков. Ни одной звезды. Только крохотное красно-коричневое солнце на горизонте и две ущербных желтых луны, словно буквы «СС».

Вот он, ограничивающий бортик. Девушка встает на него, смотрит вниз, на идущих мимо полулюдей. Свежий ветер развевает короткие волосы, в сухих глазах бешеная решимость.

Пора!

Прыжок и… ее тело, словно пушинка одуванчика, медленно парит, мягко опускаясь на тротуар.

Невредима.

За окнами темнело.

Сколько Елена просидела так, в ступоре, словно мышка, пытаясь спрятаться от страшной реальности?

Суицид не помог. Что-то подсказывало, что она будет жить (точнее – существовать), что бы ни пыталась сделать с собой. Это не выход.

Словно горная река, ее подхватила жестокая неумолимая струя рока и, как не пытайся, против такого течения не выгребешь.

Тихо вздохнув, осужденная Небесами поднялась. Изнутри, сквозь паническую дрожь, пытался вырваться наружу крик маленькой девочки:

«Мамочка! Не-ет! Не хочу-у-у!!!».

И тут же чей-то мысленный глас, идущий сверху:

– ЭТО ТВОЯ КАРА. ПРОЙДИ ЕЕ И ПОМНИ: КОГДА-ТО ВСЕ КОНЧИТСЯ.

 
Тихо всхлипнув, она вопросила:
– Это и есть Ад?
Молчание.
В душе медленно зарождалось новое, доселе неведомое ей чувство – смирение.
Сломленное, раскаявшееся, растерянное существо распахнуло дверь и направилось к роковой церквушке.
Впереди был долгий тяжкий путь.