Хохотуна полюбили все кроме Лесового. Лесовой возненавидел его в первый же день и ненависть эта в нем только разгоралась. Повышенное внимание и хорошее отношение к слабоумному Хохотуну со стороны персонала его сильно коробило. Лесовой негодовал про себя и скрипел зубами. Хохотун страдал низким артериальным давлением с приступами острой слабости, во время которых он неподвижно лежал и смотрел в потолок немигающим взглядом. К нему приходил врач, назначал кофеин. Капельницы ему стали делать через день, они снижали и без того низкое давление. Лесовой глотал таблетки, ходил на массаж, ходил в водолечебницу, но капельницу ему не назначали. Это его злило больше всего, ведь капельница это самое эффективное лечение. Так считал Лесовой и чувствовал себя обделенным. Так считали все старики госпиталя.
– Амебу привечают, а человека достойного игнорируют! – жаловался он совершенно глухому соседу по палате.
То ли от нервов, то ли от смены погоды (за окном разыгралась метель), но кризы у Лесового участились. Случались они у него в самое неудобное время, ранним утром, когда все спят беспробудным сном. Днем он ходил замкнутый, сопел, бубнил что-то себе под нос и поглядывал на своего медлительного соседа. Рано утром коридор взрывался сиреной, к Лесовому бежали со всех ног, мерили давление, скрипела тяжелая дверь сейфа, доставали спасительную таблетку. Всем хотелось спать, врач и медсестра спешили выдать Лесовому положенную дозу и вернуться в еще теплую постель. Спешили и не замечали, как Лесовой украдкой выталкивает маленькую белую таблетку на губу, а потом хватает ее быстрым движением руки и прячет в заранее приготовленный пакетик. После этого Лесовой прятал пакетик с сильнодействующей таблеткой в тумбочку и спокойно засыпал. Так было не раз и у него их накопилось несколько штук.
Катастрофа случилась утром, сразу после завтрака. Хохотун принял свои таблетки, что стояли в прозрачном флаконе на тумбочке, а через двадцать минут рухнул в коридоре, закатил глаза и захрипел. Его повернули на спину, он дышал, пульс на руке еле определялся. Прибежал врач и Хохотуна отволокли в палату интенсивной терапии, сокращенно «ПИТ». Эта палата находилась в конце коридора, там лежали тяжелые больные, потому остальные старались туда поменьше заглядывать. К Хохотуну подключили трубки и аппараты, которые шумели и пищали. Врач долго не оставлял Хохотуна одного, все время оставался в палате. Остальные ходили и вздыхали, всем было жалко безобидного слабоумного старика, хотя все понимали, что умереть в таком возрасте можно в любой момент, и ничего удивительного в этом нет. Если задуматься, им всем уже подошел срок, всем дряхлым и немощным пациентам госпиталя. Через час врач вышел в коридор с невозмутимым лицом и молча ушел к себе. Хохотун не умер, но было велено звонить его дочери и предупредить ее о возможном исходе. Хохотун лежал на спине и тихо незаметно дышал, глядя в потолок. Было непонятно в сознании он или нет.
– Давление у него резко упало! – Объяснял врач дочери и пожимал плечами. – Инфаркта нет …может быть, реакция на медикаменты? – предположил он.
– А сейчас как? – тихо спросила она.
– Все время поднимаем давление. – Врач указал на опрокинутый флакон капельницы и шприц-дозатор, который медленно загонял в вену Хохотуна спасительное лекарство.
– Спасите его! – у дочери на глаза навернулись слезы.
– Мы делаем все, что можем! – сказал врач с невозмутимым лицом.
На утро следующего дня ситуация не изменилась. Хохотун так же лежал с невидящим взглядом. Врач изучал показатели приборов, и недоуменно пожимал плечами. Ближе к вечеру в странной болезни Хохотуна наступил перелом, он повернул голову, вытянул губы трубочкой и замычал. Вечером он совсем отошел и сел в кровати, вытянув ноги. В палату вошла медсестра и опешила. Хохотун увидел ее, обрадовался и сказал: – «Хмы-ы-ы-ы!» Затем расплылся в полной счастья улыбке. Его давление нормализовалось и его перевели в общую палату.