Российские истории. Служение. Любовь. Рыцарство

В ответ граф Орлов получает Высочайший рескрипт от 29 января 1769 г

«Будучи совершенно надёжны в вашей к нам верности… охотно соизволяем Мы… поручить и вверить вам приготовление, распоряжение и руководство сего подвига». Для этого Алехану пересылается двести тысяч рублей, а вскоре ещё 1 688 373 руб. 6 копеек.

Екатерина сообщает Орлову, что на нанятом голландском корабле к нему готовится отправка пушек, снарядов, ружей и прочей воинской амуниции. Сообщите, в каком укромном месте это судно пристать возможет.

Вероятнее всего, тогда и приобретут братья бухту, названную позже бухтой Орловых, где и сможет разгрузиться корабль с оружием.

Уже 5 августа 1769 г. венецианские правители обеспокоено напишут русскому послу в Вене Д. М. Голицыну, что Орлов способствует вооружению корсарских кораблей против Порты, ссоры с которой Венеция очень опасалась, и что в Ливорно такие суда уже снаряжаются.

Орлов с нетерпение ждёт прибытия русской эскадры, уверенный, что как только она появится у берегов Мореи, тотчас же весь этот полуостров будет объят пламенем восстания. Но эскадра запаздывает.

При подготовке кораблей в Кронштадте воспользовались опытом плавания фрегата «Надежда Благополучия». Ещё в августе 1764 г. он с грузом железа, полотна и канатов направился отсюда в Средиземное море, прибыл в Ливорно и, простояв там почти шесть месяцев, благополучно вернулся 12 сентября 1765 г. с грузом сандалового дерева, свинца и макарон

Подводная часть фрегата была вся источена червями, поэтому корпуса кораблей для Архипелагской экспедиции обшиваются снаружи вторым рядом дубовых досок с прокладкой из овечьей шерсти, что, конечно, ухудшает их скоростные и мореходные качества.

В июле 1769 г. эскадра в составе 7 линейных кораблей, одного бомбардирского, одного фрегата («Надежда Благополучия»!!! ) и 9 вспомогательных судов, которой командовал адмирал Григорий Андреевич Спиридов, отправилась в свой поход в Архипелаг. Начинается подготовка второй эскадры.

Архипелагом назовут весь обширный район Средиземноморья, охваченный действиями в ходе этой войны.

Султан Османской империи Мустафа III и его министры долго смеялись, когда французский посол предупредил их, что русские корабли могут появиться в Средиземном море. И в самом деле, воспринимать этот поход в серьёз было просто невозможно. Корабли садились на мели и налетали на рифы. На них ломались мачты и открывались течи. Кроме того, в массовом количестве болели и умирали люди.

С невероятным трудом 6 октября эскадра добралась до английского порта Гуль. Большинству кораблей потребовался ремонт. Поэтому из Гуля Спиридов смог вывести всего три судна, на одном из которых вскоре открылась сильная течь, а на другом потребовалось заменить мачты, поэтому они повернули обратно.

17 ноября 1769 г. в Средиземное море из всей русской эскадры вошёл один «Святой Евстафий».

Придя в порт Магон на Балеарских островах, который был заранее назначен сборным пунктом, Спиридов стал ожидать подхода остальных судов. К Рождеству их уже было семь и можно было начать выдвигаться к берегам Греции.

Линейный корабль «Три Иерарха», фрегат «Надежда Благополучия» и пакетбот «Почтальон» направились в Ливорно за Алексеем Орловым, а остальные прибыли в порт Витуло у берегов Мореи.

Появление российского флота вызвало огромный интерес.

Известный авантюрист Джакомо Казанова даже специально приезжает в Ливорно, чтобы предложить свою помощь Алексею Орлову в завоевании Константинополя. Он уверен, что без него тот не сможет проплыть через Дарданеллы. Но пока для Орлова важнее борьба с турками на суше.

C кораблей, прибывших в Витулло высаживается десант, который должен поднять греков (майнотов) на восстание. Первым городом, который будет взят, станет Миситра.

Под командой капитана Баркова соберётся почти 1200 человек. Они смело атакуют три тысячи турецких солдат, которые сначала укроются в крепости, но после девятидневной блокады, согласятся сложить оружие и сдаться.

На уже безоружных турок тут же набросятся майноты. У русских солдат не было столько сил, чтобы не допустить этой кровавой расправы. Перебив более тысячи человек, майноты бросились грабить и убивать жителей города – мужчин, женщин и детей…

После этого в других крепостях турки защищались, уже не думая о сдаче в плен. Когда же им на помощь стали подходить отряды турецкой армии, то майноты просто побежали с поля боя, «ни разу ни из одного мушкета не выстрелив»…

Для стоянки российского флота решили использовать Наваринскую бухту. После обстрела с кораблей и высадки десанта, была захвачена оборонявшая бухту крепость Наварин. Но вскоре пришли известия о приближении многочисленных турецких отрядов.

Прибывший в Наварин Алексей Орлов дал команду взорвать крепость и всем эвакуироваться на корабли.

К этому времени в Средиземное море придёт вторая российская эскадра под командование контр-адмирал Джона Эльфинстона.

Когда эскадры соединятся, то между Спиридовым и Эльфинстоном сразу же начнётся спор – кто кому должен подчиняться.

Пришедший к эскадрам из Наварина на корабле «Три Иерарха» Орлов не станет вникать в суть пререканий. Он примет руководство флотом на себя и прикажет поднять на «Трёх Иерарах» кайзер-флаг, сигнализирующий остальным кораблям о местонахождении главнокомандующего.

Теперь Орлову предстояло решить, что делать дальше. Сухопутные операции себя не оправдали. А для морских сражений флот, основной задачей которого было обеспечение военных операций на суше «кои непременно главный предмет всего Нашего подвига составлять должны», просто не предназначался.

Даже не будучи моряком, Орлов видел плачевное состояние большинства кораблей. Вернее, что они «не годятся ни к черту!»

И все-таки, он даёт команду о выходе объединённой эскадры на поиски неприятеля.

«Неприятельский флот виден был под парусами в канале о. Сцио. … увидя оное сооружение, ужаснулся я и был в неведении, что мне предпринять должно…» – так будет вспоминать потом Орлов.

Турецкий флот был гораздо сильнее российского.

У русских – 9 линейных кораблей, 3 фрегата, 1 бомбардирскнй корабль, 1 пакетбот, 3 пинка и ещё 13 более мелких судов, около 6500 человек и 818 пушек.

У турок —16 линейных кораблей (причём корабль капитана-паши был стопушечным), 6 фрегатов, 6 шебек, 13 галер и 32 вспомогательных судна, около 15 000 человек и 1430 орудий.

Передовая линия турок состояла из 10 крупнейших кораблей. Вторая линия – из 7 линейных кораблей, 2 каравелл и 2 фрегатов.

«…но храбрость войск Вашего Императорского Величества, рвение всех быть достойными рабами великой Екатерины принудили меня решиться и, несмотря на превосходные силы, отважиться атаковать: пасть или истребить неприятеля».

Гасан-бей, величаемый титулом «Крокодил Турции», увидев русские корабли, был уверен в победе. Ещё отправляясь из Константинополя, он сказал Султану: «флот Вашего Величества многочисленнее Русского флота; чтобы истребить русские корабли, мы должны с ними сцепиться и взлететь на воздух; тогда большая часть Вашего флота останется и возвратится к Вам с победой».

Русские суда выстроились друг за другом в следующем порядке. Спиридов находился на флагмане «Святой Евстафий» и командовал авангардом (3 корабля и 1 фрегат), на его корабле был и Фёдор Орлов. Алексей Орлов находился за ними на корабле «Три иерарха» и командовал кордебаталией (3 корабля и 3 фрегата). Замыкал колонну арьергард (3 корабля и 3 фрегата) под командованием Эльфинстона на «Святославе».

В таком боевом порядке суда должны были как можно ближе подойти к турецким кораблям, а потом рассредоточиться вдоль их линии.

К бортам кораблей были заранее прикреплены шпринги – тросы, соединяющиеся с якорной цепью, с помощью которых можно было выставить, а потом и удерживать корабль в положении для наиболее эффективного использования бортовой артиллерии.

В 11 часов утра 24 июня граф Орлов дал сигнал: атаковать неприятеля.

Турки встретили приближающиеся к ним русские корабли сильнейшей канонадой.

Первыми вступил в бой «Евстафий», который атаковал корабль капитана-паши «Реал-Мустафа». Тот вскоре загорелся и многие из турок в панике бросилась в море, чтобы вплавь добраться до берега.

Русские моряки обрадовались победе. Но тут внезапно наступил полный штиль, корабль стал не управляемым, и сильным течением его понесло прямо на горящего ярким пламенем «Реал-Мустафу».

Бросившиеся на помощь «Евстафию» гребные суда ничего не могли сделать, чтобы удержать его от этого гибельного сближения.

Столкнувшись с «Реал-Мустафой», русские моряки бросились на абордаж, расправляясь с турками, ещё остававшимися на борту пылающего судна.

Командир «Евстафия» капитан Александр Иванович Круз приказал быстрее залить крюйт-камеру, но тут огромная пылающая грот-мачта турецкого корабля рухнула на палубу «Евстафия». Искры и головёшки полетели в разные стороны и попали на бочки с порохом… Раздался страшный взрыв, и вся верхняя часть «Евстафия» взлетела на воздух. Следом взорвался и «Реал-Мустафа».

Круза силой взрыва швырнуло в воздух и бросило в море. Он был изранен и сильно обожжён, но у него хватило сил ухватиться за обрубок мачты. Через несколько секунд рядом с ним вынырнул упавший с того же корабля весь закопчённый артиллерийский офицер и схватился за тот же обломок. Первое, что он сказал, было: «что, Александр Иванович, каково я палил?»

Граф Алексей, увидев в пылу сражения взрыв «Евстафия», посчитал своего брата погибшим. На мгновение его даже покинуло сознание, но, придя в себя, Орлов приказал поднять все паруса и бросился своим кораблём на неприятеля…

Да и на других кораблях у моряков было только одно желание – отомстить за погибших товарищей. А потому «свист ядер летающих, и разные опасности представляющиеся, и самая смерть, смертных ужасающая, не были довольно сильны произвести робости в сердцах сражавшихся с врагом россиян…»

Да, корабли тихоходны, и команды слабо обучены, и среди экипажей много больных. Но русские моряки, как на крыльях, устремлялись к вражеским судам.

Не обращая внимания на огонь их артиллерии, они бросали якоря, вставали на шпринг, и начинали яростно палить, палить и палить в упор по турецким кораблям.

И турки, охваченные ужасом, начали лихорадочно обрубать якоря и изо всех сил нестись под защиту береговой артиллерии Чесменской бухты.

Круз с боевым артиллеристом и все другие уцелевшие – всего 58 человек из 600 – были подобраны шлюпками.

Среди спасшихся с «Евстафия» оказались Фёдор Орлов, Спиридов и Ганнибал.

На состоявшемся военном совете было решено попробовать уничтожить турецкий флот прямо в гавани, используя брандеры – специальные подрывные судна.

Их подготовку и снаряжение поручили цехмейстеру морской артиллерии, бригадиру Ивану Абрамовичу Ганнибалу. Он же отобрал добровольцев для руководства ими. Корабли, с которыми предстояло сцепиться, командирам брандеров показаны были засветло.

В ночь на 26 июня начался обстрел блокированного турецкого флота зажигательными снарядами и четыре брандера устремились к вражеским кораблям.

Правда, успешно выполнить поставленную задачу удалось только лейтенанту Ильину.

Прогремит оглушительный взрыв. Турецкие суда будут усеяны тысячей горящих обломков. И вскоре вся бухта превратится в огромный пылающий факел.

Утром Алексей Орлов приказал подобрать раненых турок и «перевезти на корабль для перевязывания ран и подания возможной помощи». Когда здоровье их поправлялось, «большому числу из них от высочайшего имени её императорского величества дана была свобода».

Вот как напишет об этой победе Алексей брату: «со флотом за неприятелем пошли, до него дошли, к нему подошли, схватились, сразились, разбили, победили, поломали, потопили и в пепел обратили».

И, как похоже на это письмо, будет донесение адмирала Спиридова: «неприятельский военный флот… атаковали, разбили, разломали, сожгли, на небо пустили, потопили и в пепел обратили, а сами стали быть во всем Архипелаге… господствующими».

И господство это продолжалось вплоть до заключения Кучук-Кайнарджийского мира 10 июля 1774 г.

«Блистая в свете не мнимым блеском, – писала Екатерина морякам, – флот наш нанёс сей раз чувствительный удар Оттоманской гордости. Лаврами покрыты вы, лаврами покрыта и вся эскадра».

Командующие будут отмечены высокими наградами. Матросов наградят годовым жалованьем и сверх того за сожжение турецкого флота ещё 187 475 рублей! Всех участников Чесменской битвы наградят медалью с изображением погибающего флота султана и отчеканенным всего лишь одним словом: «БЫЛ».

Алексей Орлов приехавший в Петербург 1 марта 1771 г. будет торжественно принят Императрицей. В его честь будет выбита золотая медаль диаметром 92 мм, на которой вокруг портрета графа шла надпись: «Гр. А. Г. Орлов, победитель и истребитель турецкого флота», а на оборотной стороне изображена карта боевых действий и надпись: И БЫСТЬ РОССИИ РАДОСТЬ И ВЕСЕЛИЕ.

Алексей Орлов получит орден святого Георгия I степени, право именоваться Орловым-Чесменским и украшенную драгоценными камнями шпагу. В указе Екатерины II будет особо отмечено, «чтоб кайзер-флаг, который вы столь разумно умели употребить, при вас остался на всю жизнь вашу, с позволением подымать оный на кораблях наших; сверх того, дозволяем вам сей флаг поставить в гербе вашем».

Благодаря Орлову, вечное счастье Екатерины, «этого бича мусульман», приводившего турок прямо в суеверный страх, не изменило ей и на этот раз.

«Для порядочного флота весьма трудно провести даже одну зиму в Архипелаге. Между тем… неприятель три года сряду, зимой и летом шатался по этим опасным водам без малейшего вреда, и даже нашёл средства запереть Дарданеллы своей (дрянной) эскадрой, так что ни один наш корабль не мог выйти из пролива. Все это одна из тех редкостей, которые у историков называются великим событием, потому что они выходят из порядку натуры судьбы и в три столетия раз случаются». (Ресми-эфенди, турецкий министр).

Когда Екатерина II закажет знаменитому маринисту Якобу Филиппу Хаккерту несколько картин с изображением Чесменского сражения, то чтобы художник смог яснее представить себе весь страх и величие этой битвы, Орлов взорвёт близ Ливорно старое военное судно.

Теперь своей резиденцией он сделает один из великолепных дворцов в Пизе.

Известие о Чесменской победе, которой, как считал Орлов, «совершеннее быть не может» произвело громадное впечатление не только в Турции, но и во всей Европе.

Брат Владимир сообщит Алексею, что в английских газетах пишут, что «едва ли возможно тебя между людьми считать» и что «нет, ни одного, который бы так близко к совершенству подходил».

Вольтер в письме к Екатерине сравнит Орлова с Фемистоклом, который, как сказано у Фукидида, «отличаясь выдающейся остротой ума, был величайшим мастером быстро разбираться и принимать решения в непредвиденных обстоятельствах текущего момента и, кроме того, обладал исключительной способностью предвидеть события даже отдалённого будущего. За что бы он ни брался, всегда у него находились подходящие слова и выражения, чтобы объяснить другим свои действия, и даже в той области, с которой он непосредственно не соприкасался, умел тотчас найти здравое суждение… это был человек, которому его гений и быстрота соображения сразу же подсказывали наилучший образ действий».

Говоря о графе Алексее Орлове, иностранные дипломаты признавали в нем все качества государственного мужа: «Большое спокойствие, ясность и широта взгляда, упорство в достижении цели: только полная уверенность в успехе может побудить его предпринять что-либо рискованное». Ведь, «в этом гиганте соединились ум, удивительная проницательность, безумная храбрость, неслыханная уверенность в себе, дерзость, отсутствие всяких проявлений совести, расточительность, презрение к общественному мнению и природная доброта твёрдого человека…»

Оноре-Огюст Сабатье де Кабр (французский поверенный в делах) в своём сообщении напишет: «Граф Алексей Орлов – самое важное лицо в России… Он своим появлением затмевает всех… Екатерина его почитает, любит и боится… В нем можно видеть властителя России».

Женщина, подобная греческой богине, обладающая «прославленными восточными чарами, которые древние приписывали Клеопатре, увидит в Алехане античного героя с «богатырским сложением и геркулесовской силой», и откроет ему свои объятья.

Это будет несравненная Корилла Олимпика, ставшая олицетворением прекрасной Италии, поэтесса, увенчанная в 1771 г. в Капитолии лавровым венком, подобно Петрарке и Тассо.

Но тут в жизнь Орлова ворвётся ещё одна женщина, которую потом назовут княжной Таракановой.

С 1770 по 1773 в странах Европы, то тут, то там появлялась загадочная незнакомка. Её видели в Берлине, Лондоне, Париже и Венеции, и везде она называла себя по-разному – девица Франк, госпожа де Тремуйль, принцесса Али Эмете, княжна Волдомир, графиня Пиннеберг.

Когда началось восстание Пугачёва, она выдаст себя за Русскую принцессу, дочь императрицы Елизаветы Петровны и заявит, что Пугачёв ей брат и воюет за её права.

Пугачёв, провозгласивший себя Петром III, будет уже восьмым по счёту воскресшим императором.

После воцарения Екатерины II, в стране было не спокойно.

Новое бабье правление не всем пришлось по нраву, тем более, что было непонятно, почему трон достался какой-то немке, а не потомкам Петра I – Иоанну Антоновичу или малолетнему Павлу. (Правда, Иоанн уже летом 1764 г. будет убит при попытке его освобождения подпоручиком В. Я. Мировичем.).

И, вообще, появилось мнение, что «как наша государыня села на царство, так и погоды не стало».

Появляются слухи о воскресшем Петре III, который после вольности дворянам собирался дать вольность крестьянам. А потом появляются и сами самозванцы. В Черногории – Степан Малый, а в самой России за 9 лет появилось целых семь Лжепетров III. И вот теперь – Пугачёв.

Во Франции, Англии, Неаполе спорят о том, кто победит: Екатерина или мужицкий царь? Пугачёвский бунт особенно радует французского короля, который писал своему посланнику в Петербурге, что «единственная цель моей политики в отношении России состоит в том, чтобы удалить ее как можно дальше от европейских дел… Все, что может погрузить её в хаос и прежнюю тьму, мне выгодно».

Вольтер в письме Екатерине II предположил, что «фарсу эту поставил кавалер Тотг». (Барон Тотт служил при французском посольстве в Стамбуле). Сама Екатерина в письмах к Вольтеру называла «другом маркиза де Пугачёва» шведского короля.

А в это время самозваная Елизавета II, для того, чтобы свергнуть Екатерину, заводит связи с польскими конфедератами, пишет письма турецкому султану, и даже пытается установить связь с Ватиканом.

В сентябре 1774 г. Алексей Орлов получает письмо, под которым стоит очень удивившая его подпись – «Елизавета Вторая, Божьей милостью принцесса всероссийская». К письму приложены «Завещание, составленное покойной императрицей Елизаветой в пользу своей дочери» и «Манифест к российским морякам», в котором говорилось, что «мы, Елизавета II… объявляем всем верным нашим подданным, что они могут высказаться только или за нас, или против нас…».

«Вот и ещё одна захотела попасть на трон с моей помощью… Да-а!.. Интересно, что скажет на это Екатерина. Война с Турцией, Пугачёвский бунт, а теперь ещё и эта напасть.

Он отсылает императрице все документы. «Почитай письмо внимательно, матушка, помнится, что и от Пугачёва воровские письма очень сходствовали сему письму. Есть ли такая в свете или нет – этого не знаю, а буде есть и хочет не принадлежащего себе, то б я навязал камень ей на шею да в воду».

Вместо того, чтобы согласиться утопить самозванку, Екатерина пишет Орлову: что если та находится в Рагузе, то «послать туда корабль или несколько, с требованием о выдаче сей твари… и в случае непослушания… то бомб несколько метать в город можно; а буде без шума способ достать есть, то я и на сие соглашаюсь».

Самозваная Елизавета II, находившаяся уже в Риме, получает от Орлова письмо с приглашением приехать к нему в Пизу, и она принимает это предложение.

Перед отъездом, прощаясь с аббатом Роккатани, она подарит ему золотую шкатулку, в которой будет лежать небольшой белый камень в золотой оправе с несколькими рубинами. На камне будет выгравирован ворон.

Арестованный осенью 1774 года Пугачёв скажет: «Я не ворон, я воронёнок, а ворон-то ещё летает».

15 февраля самозванка, прибывшая в Пизу под именем графини Силинской, будет встречена с царскими почестями.

Для того, чтобы арестовать её и вывезти в Россию, Орлову понадобится всего неделя. Будет разыгран спектакль, в котором Таракановой позволят сыграть роль будущей Императрицы. В её честь проведут манёвры российского флота, за которыми она будет наблюдать с адмиральского корабля. Стоявший рядом с ней Алехан, которого, после возведения на трон, она обещала осчастливить и сделать своим мужем, вскоре незаметно удалится.

И этот адмиральский корабль повезёт в Россию не будущую императрицу, а узницу Петропавловской крепости. Туда же будут доставлены её вещи, среди которых в чемодане окажутся семь пар пистолетов, в том числе одни маленькие.

От пленницы, в обмен на освобождение, потребуют «прямой подлинной истории» и данных о том, кто и когда сочинял подложные завещания. Допрос последует за допросом, но если Пугачёв признался, что он казак, а не Пётр III, то Тараканова не признается ни в чем!

Взамен этого она напишет Екатерине очень доброжелательное письмо: «кончим дело дружелюбно, и вы, наверное, найдёте во мне человека, который употребит остатки жизни своей для изъявления вам благодарности. Мне нет нужды в законах, ибо я ничего не имею в России, меня не знают, и я никого не знаю… Елизавета II».

«Экая каналья!» – в гневе назовёт Екатерина эту женщину, которую она считала обычной польской побродяжкой, и которая уже не выйдет из крепости. Здесь она умрёт и здесь «глубоко в землю» будет похоронена.

А дальше возникнет легенда об её смерти, запечатлённая на полотне Константина Флавицкого, и легенда об её жизни, рассказанная в повестях и романах – о жизни Княжны Таракановой, хотя она сама никогда не называла себя этим именем…

Алехан же, после ареста Таракановой, поспешит покинуть Италию. То ли его предупредили, то ли он сам почувствовал опасность и не захотел быть «от сообщников сей злодейки застрелену или окормлену ядом».

В России он будет скучать по Корилле и даже позовёт её приехать в Россию. Сама Екатерина будет активно этому содействовать, считая его возлюбленную «экстраординарным поэтическим созданием». Но приезд не состоится.

Пройдёт несколько десятков лет и Корилла посетит Россию. Её образ послужит прототипом романа Жермены де Сталь «Коринна или Италия». Роман будет восторженно читаться по всей Европе. Множество почитателей будет у него и в России. Доходило даже до того, что многие московские Екатерины перекрестили себя в Коринны, прослышав, будто оба эти имени происходят от одного греческого корня.

В начале XIX века имя Коринны стало в России нарицательным для одарённой женщины с возвышенной душой. Так прозвание «Северной Коринны» укрепилось за Зинаидой Волконской – «царицей муз и красоты»…

Екатерина очень хотела, что бы Алехан и её новый фаворит – Григорий Потёмкин стали добрыми друзьями. Но ни у того, ни у другого такого желания не оказалось.

А потому Алексей Григорьевич в возрасте 40 лет просит, из-за расстройства здоровья, отставить его от всех должностей и освободить от государственной службы.

Указом от 12 Марта 1776 г. Екатерина повелела Кабинету «определённый гр. А. Орлову секретный пенсион по 25 т. руб. на год, да, сверх оного, полное со 2 Декабря прошлого 1775 г. по генерал-аншефскому окладу жалованье, т. е. по 4682 р. 27 1/2 коп., а обоего по 29.682 руб. 17 1/2 коп., производить ежегодно и впредь ему, гр. А. Орлову-Чесменскому, по смерть его».

Причём этот пенсион в 25 тысяч рублей был назначен ещё в далёком 1766 г.

Орлов уедет в Москву уже в роли опального вельможи.

В письмах к друзьям он очень приветствовал семейную жизнь. «Не надобен клад, когда у жены с мужем лад; а гораздо хуже аду, когда нет ладу». Правда при этом отмечал, что «они нам худо верят; что нам часто очень дорого стоит вольность свою терять».

В 1782 году он все-таки и сам решил покончить с холостою жизнью.

Предварительно Алексей обратился за согласием на брак к императрице и получил от нее письмо: «и не осталось мне кроме того, что желать вам всякого счастия и благополучия в принятом вами намерении…»

Своё бракосочетание с девицею Евдокиею Николаевною Лопухиной граф Алексей Орлов праздновал в селе Острове и почти вся Москва была свидетельницей торжества, продолжавшегося несколько дней.

Через три года жена родит ему дочь – Анну, а ещё через год она скончается.

Попечения и заботы о дочери сделаются главной целью его жизни. Алексей Григорьевич, хотя порой и в несколько грубоватой форме, проявит необыкновенную нежностью и страстную привязанность к своей «ненаглядной» дочери.

Одним из близких его друзей станет Василий Владимирович Шереметев. Орлов часто посещал его дом, где его всегда приветливо принимала жена Шереметева – красавица Анна Семёновна. Иногда он встречал там её младшую сестру – Марию, о которой Шереметев говорил, что она: «к сожалению, означает природу, которую разум не в состоянии победить.» В чем, вскоре убедился и сам Орлов.

В 1785 году, выйдя замуж за Петра Алексеевича Бахметева и узнав характер и поведение мужа, Мария Семёновна долго терпеть не стала и убежала от него под защиту графа Алексея Орлова. 20-летняя девушка поселилась в его доме на правах дочери…

В конце июня 1787 г., возвращающаяся из Крыма Екатерина окажется в Москве и навестит Алехана в его имении. «Долго ли тебе жить в таком доме?» – спросила она, находя, что дом его недостаточно пышен. «Изволишь знать, матушка, русскую пословицу: не красна изба углами, а красна пирогами; у меня же их много по твоей милости». И в самом деле, доходы Орлова определялись в миллион рублей, а число крестьян превышало 30 тысяч душ.

Когда началась вторая Турецкая война, Императрица предложила Алексею принять начальство над флотом, готовящемся для новой экспедиции в Средиземноморье. Орлов приедет в Петербург, где будет хорошо принят Екатериной, побывает в Кронштадте и даст Государыне некоторые указания по поводу предстоящей кампании. Но сам участвовать в ней откажется, сославшись на своё болезненное состояние. Быть под началом у Потёмкина он не захочет и вернётся в Москву.

Екатерина продолжала быть к нему благосклонна и до последних дней своей жизни регулярно обменивалась с Алеханом письмами, подарками и любезностями.

В начале 1795 г. она поблагодарит за присланный ковёр, вытканный руками умелиц из дворовых графа. А через полгода пошлёт Орлову табакерку с изображением ростральной колонны в Царском Селе в честь победы при Чесме и напишет при этом: «Вся цена её состоит в изображении того памятника, который славу вашу и знаменитые отечеству заслуги ваши свидетельствует».

Алексей Григорьевич, спросит мнение государыни, каких лошадей для ее внуков, великих князей, она предпочитает приобрести. И узнав её пожелания, «головоломных прошу не присылать, дабы не подать случай к неприятным происшествиям», посылает таких, о каких Екатерина скажет: «они прекрасные и за оных благодарю именем Моим и внуков Моих.»

Весной 1796 г. он представил Екатерине свою 11-летнюю дочь Анну.

Перед смертью Екатерина писала старому Алехану: «Разве можно забыт 24, 26 и 28 июня?» (Понедельник, среда и – день переворота – пятница. «Пора вам вставать; все готово для того, чтобы вас провозгласить…)

Что связывало этих двух людей? Хотя порой бывают такие воспоминания, которыми озаряются все последующие годы. Молодые, красивые и бесшабашные авантюристы. Им сопутствовала удача! И их соединила такая связь, которая была выше и дружбы, и любви!..

Осенью 1796 г. Алексий Григорьевич приедет в Петербург, собираясь отсюда отправиться за границу, но задержится по случаю болезни брата Фёдора.

И тут неожиданно умирает Императрица, и начинается жизнь при новом императоре – Павле I.

Но Орлов все-таки сможет уехать.

21 мая 1797 г. он напишет из Лейпцига графу С. Р. Воронцову – российскому послу в Англии.

«О себе же теперича не знаю что сказать, какая я птица: орёл или синица. Из России выехал я по просьбе моей к водам, а сколько со мною странностей происходило, и теперича сообразиться не могу…»

А странностей и в самом деле произошло немало.

Смерть Екатерины II случилась около 11 часов вечера. Этой же ночью Павел посылает к Орлову двух своих приближенных, чтобы он был приведён к присяге.

Поднятый с постели Алексей Григорьевич, узнав о причине приезда, велел подать себе туфли и надел тулуп. Сняв со стены образ и держа в руке зажжённую свечу, он прочитал твёрдым голосом присягу новому императору и, по окончании, приложил к ней руку…

Орлов будет несколько раз приглашён к обеду в Зимнем дворце. Все видели, что он ходит, все более и более прихрамывая. Возможно, давала себя знать чудовищная нагрузка, воспринятая им много лет назад. Тогда, едучи по катальной горке с Екатериной, он стоял за её спиной. Вдруг Алехан с ужасом увидел, что колесо тележки на повороте выскочило из колеи. Ещё чуть-чуть и тележка бы вылетела с горки и рухнула вниз. Но он успел опустить ногу на опору и сильным рывком за поручни вернуть тележку в колею и тем «Минерву удержал в паденье».

В декабре 1796 г. Павел I решает провести вторичные похороны Петра III. В траурной процессии от Александро-Невской лавры до Зимнего дворца Орлов должен нести перед гробом свергнутого им Государя императорскую корону.

Орлов был спокоен и когда Павел I несколько раз заговорил с ним в Лавре, и когда нёс корону, и когда, уже во время церемонии совместного погребения Екатерины II и Петра III был дежурным при гробах.

7-го декабря он представлен и жалован к руке в числе других лиц и обедает за высочайшим столом.

После этого Орлов, с разрешения Павла I, уезжает за границу.

Павел отпустил его, возможно понимая, что Орлов – один из главных деятелей переворота, возведшего на престол Екатерину, – спас и её и самого Павла от пожизненного заключения в Шлиссельбурге. Правда «секретный пенсион по 25 т. руб. на год» Орлову выплачивать перестали.

Он уезжает вместе с семьёй. Через некоторое время к ним присоединяется и Мария Бахметьева. Домашние графа относились к ней с большой дружбой: его дочь, графиня Анна Алексеевна, называла её сестричкой; невеста, а потом жена его внебрачного сына Александра Чесменского, – маменькой.

Все вместе они приезжают в любезный сердцу Орлова Карлсбад, где в городском «привилегированном Стрелковом Обществе» его просто боготворят.