Прыжок в Вечность

Глава 4

Что это было? Те дни долгожданного отпуска, что утекли сквозь пальцы, как ни старалась Камилла наполнить ими ладони и освежить лицо, смыв с него разочарование… Один за другим, перед ней сменялись пейзажи, здания, люди, а внутри все словно застыло, и даже крик не мог прорваться сквозь плотное пространство ожиданий. Она все смотрела на Максима и взглядом просила его: «Впусти!». Но он не желал замечать и лишь в очередной раз проверил надежность замков, охраняющих его внутренних мир от чужаков.

В конце концов, наступил момент, когда Камилла сдалась. Отрываясь от земли, крепко пристегнутая к креслу самолета ремнем безопасности, она отрывалась и от мужа, с удивлением обнаруживая прилив сил к ослабленному борьбой телу, и тотальное спокойствие. Будь, что будет. А сейчас – неоновые облака, в которых так хотелось раствориться навсегда. И никакие ремни не способны были удержать вырвавшуюся на волю душу, улетевшую туда, где рождается новый день.

Максим посмотрел в иллюминатор и залюбовался точеным профилем жены. Ее губы дрогнули в улыбке, и по лицу растекались покой и сияние. Он вспомнил, как впервые любовался ею спящей на втором свидании, когда она уснула на его плече под утро на парковой скамье под тусклым фонарем в густых ветвях тополя. Максим подавил в себе желание прикоснуться к ее мягким волосам и потерять в их блеске накопленную тяжесть прожитых лет семейной жизни. Вспоминая себя в юности, он недовольно поморщился. Возвращаться к тому незрелому состоянию, когда любая мелочь могла выбить из равновесия, он не желал больше никогда. Это означало разрушить мир, который Максим годами выстраивал в себе, наполняя его удобством и укрепляя стены, и вновь очутиться на холодном ветру без одежды, как он ощущал себя в молодые годы. Камилла жаждала этого – он понимал, но все больше воспринимал ее как врага, который покушался на его комфорт. И, несмотря на теплые чувства к ней, продолжал держать дистанцию до тех пор, пока ее попытки не завершатся.

– Папа, а долго нам еще лететь? – спросил Никита. Он обожал самолеты и мечтал о том, чтобы этот полет длился вечно. Ну или хотя бы еще пару часов.

Максим посмотрел на часы и ответил:

– Минут через двадцать начнется посадка. Потерпи немного.

Никита вздохнул и повернулся к сестре. Аня что-то записывала в своем блокноте с кружевом и лентами, о котором знал только Никита. В нем хранились девичьи переживания и первые стихотворные строки, как правило, робко выглядывающие неровным почерком из внутренних уголков дневника. А рядом с ними причудливым узором закручивались чернильные спирали, становясь рамкой для стихотворений, словно бы добавляя защиты от посторонних глаз.

– Что пишешь?

– Ничего, – спина Ани стрункой вытянулась вверх. Она посмотрела на родителей и, поняв, что они не смотрят в ее сторону, добавила: – Хотела записать свои мысли о Германии. Мне понравилось, особенно дворец, а тебе?

Никита обрадовался возможности снова поговорить об их завершающимся путешествии и возбужденно ответил:

– А мне пушки в Конишае… Коних… в крепости, вафли с кедровым мороженым, фонтаны возле того черного здания, еще… эээ… – приятные воспоминания столпились в одну кучу, и стоило немалых усилий, чтобы разложить их по местам.

– Мама только была грустной, – задумчиво сказала Аня. – Ей, наверное, было скучно с нами.

Никита отвлекся от загибания пальчиков и стал серьезным.

– Это папа ее обидел. Я слышал, как он ругал ее за что-то, а потом она плакала.

– Плакала? Мама? – удивилась Аня. В последний раз она видела мамины слезы лет пять назад, когда маленький Никита перевернулся и упал с дивана, сильно ударившись головой о пол.

– Ну да. Она часто плачет. Когда никто не видит. Но я вижу и слышу иногда. По-моему, папа нас не любит.

Аня закусила губу, чтобы самой не расплакаться. И сделала вид, что рисует узоры в блокноте, чтобы не продолжать эту тему. Но ей хотелось поскорее отвлечься от грустных мыслей, и поэтому она спросила:

– Как думаешь, кем мы станем, когда станем взрослыми? Я вот, например, хочу быть танцовщицей и выступать на сцене. Но мне уже поздно учиться… А ты?

– А я буду строить самолеты, – мечтательно ответил Никита. – А потом полечу на них в космос.

Аня хихикнула:

– Для космоса ракеты нужны. А зачем тебе в космос? Там скучно.

– Скучно?! Это здесь скучно. А там… – он посмотрел в иллюминатор и забыл, что хотел еще сказать. Он уже улетел в те же края, где наполнялась кристальным светом звезд его мама.

Ступив вновь на землю, Камилла прислушивалась к себе и все больше чувствовала разницу между тем, какой она улетала, и тем, какой вернулась. Похоже, в набитом чемодане в грузовом отсеке авиалайнера нашлось место для уверенности в себе и чему-то еще, чего пока она не понимала. Что-то, похожее на ключ, который подходил ко всем замкам всех миров, отныне лежало в потайном кармане, согревая ее приятным теплом. И даже холодный сырой ветер, что пронизывал всех зевающих пассажиров, не вызывал в ней дрожи. Камилла по очереди смотрела на каждого члена ее небольшой семьи и таинственно улыбалась каждому. И лишь Никита улыбнулся ей в ответ, да так широко, что все те, кто стоял рядом, не удержались от удовольствия растянуть сжатые губы в такой же широкой и заразительной улыбке, как у этого очаровательного мальчугана.

Глава 5

Возвращение к рабочим будням оказалось более легким, чем ожидала Камилла. Она с радостью нырнула в привычный круговорот дел и возобновила подготовку к новому учебному году. После того, как ее, кандидата философских наук, назначили заместителем декана университета, обязанности стали угрожать ей дефицитом времени на погружение в любимую науку, похожую на лазурную бесконечность океана, обнимающего нашу планету. Бесконечность, в которую впадают все науки, события, эмоции… все существующее на земле. И плыть в которой Камилле являлось величайшим удовольствием. Но теперь все больше внимания требовали безликие бумаги, сквозящие пустотой. И лишь предвкушение лекций и семинаров с отдохнувшими за лето студентами помогало ей сохранять бодрость и вдохновение.

В один из тех дней, после которых единственное, чего хочется, это всего лишь порция здорового сна, Камилла получила долгожданную посылку. Расправившись с полиэтиленом, который буквально вцепился в деревянную коробочку, Камилла ахнула от восторга. Внутри, среди декоративной соломы, хранился ее кулон, а рядом маленькая свернутая записка, которой она обрадовалась даже больше, чем возвращенному украшению. В ней аккуратным почерком было выведено: «Надеюсь, помог. Артур». Затем она присмотрелась к изделию: внутри аквамаринового сердца сияло маленькое сердечко из платины или белого золота. Артур вырезал из кристалла половинки фигуры, символизирующей любовь, и аккуратно залил драгоценным металлом получившуюся емкость, соединив кулон вновь в одно целое. Затем он поместил голубое аквамариновое облако в серебристую оправу из того же металла, закрепив его в нем изящно и надежно. Камилла была поражена мастерству, с которым Артур справился с задачей. Она нашла на почтовом пакете его адрес и телефон и быстро набрала цифры на запотевшем экране мобильного телефона. Но нажать на кнопку вызова оказалось непросто. Дыхание сбилось, горло сжалось, а по животу пустили разряды электричества. Камилла отложила телефон и нахмурилась. Посидев минуту без движения и восстановив дыхание, она решительно позвонила Артуру. Но когда в трубке послышался до головокружения знакомый голос, решительность, откланявшись, быстро спряталась за кулисы.

– Здравствуйте! Могу я услышать Артура?

Ей не хотелось признаваться ему в том, что она запомнила его голос. Глупо? Да, пожалуй. Но об этом она подумает потом.

– Добрый вечер, Камилла! Это я. Вы получили изделие?

– Да… И хотела поблагодарить. Это восхитительная работа! Как Вам удалось?

Камилла почувствовала, как Артур улыбнулся. А потом прошел несколько шагов до окна и посмотрел на пунцовый закат. И сама сделала то же самое.

– Я старался, – только и ответил он. Обсуждать профессиональные тонкости ему не хотелось. – Так что там у вас сегодня в меню в столовой?

Камилла усмехнулась и перечислила блюда, которые были в обед.

– Отлично! Выезжаю, – услышала она в трубке за секунды до коротких гудков. Телефон снова запотел, а ноги стали чугунными.

На том работа и остановилась. Документы с разработками учебной программы остались пребывать в хаотичном порядке, вперемешку с канцелярскими предметами. А ветерок, с которым Камилла умчалась после короткого сообщения, разбросал их еще сильнее.

Спускаясь по лестнице, она увидела, как из стеклянных дверей в холл университета вошел Артур. Он с ностальгией огляделся вокруг и, заметив Камиллу, быстро подошел к ней, улыбаясь озорной мальчишеской улыбкой.

– Еще раз здрасьте! Ничего, что я так нагло напросился?

Камилла смотрела на него, избегая прямого взгляда в глаза, чтобы не выдать своего волнения. Она была уверена, что ее лицо отражало все, что творилось внутри, и впервые за всю жизнь пожелала оказаться в парандже.

– После того, что Вы сделали? Да я готова всю жизнь приглашать Вас в столовую и кормить с ложки, рассказывая сказки.

Ну вот, еще одна глупость полетела снарядом в его впечатление об ее интеллекте. «Молчание – золото», – повторяла себе Камилла. Но молчать не хотелось.

– Мне хотелось бы поблагодарить Вас не только на словах, но и материально. Примите, пожалуйста, – сказала она, когда они сели за дальний белый столик у окна, и протянула конверт. Но Артур отказался, молча покачав головой. Тогда она продолжила:

– Мне неловко. Чем я могу порадовать Вас в ответ?

Артур пристально посмотрел ей в глаза и ответил серьезнее, чем хотел:

– Своей улыбкой. Вам очень идет быть счастливой.

Она больше не отводила взгляд. Она больше не боялась. Она говорила ему глазами все, что чувствовала. И слышала его мысли. Они не успевали становиться словами – в этом и не было смысла. Камилла понимала. Они вспомнили все… и вновь забыли. Но энергии, проникшие сквозь границу времен, остались витать между ними искорками света, по очереди озаряя их сердца и вызывая мурашки.

Когда Артур уехал, Камилла поняла, что по-прежнему практически ничего не знает о нем. Или знает? Разговоры лились рекой, но в них было мало стандартных вопросов. Лишь пара фраз о деятельности, составлявшей их будни. Подходя к кабинету, она встретилась с ректором.

– Камилла Викторовна, я Вас искал. Будьте добры, зайдите ко мне, как освободитесь, есть разговор.

– Хорошо, сейчас подойду, – ответила она, немного напрягшись. Камилла зашла за ежедневником и сумочкой. Выходя из кабинета, она снова достала украшение и прикоснулась к нему пальцами. Зачем – она не знала. Но так было нужно.

– Присаживайтесь, пожалуйста, – сказал Степан Васильевич, когда вошла Камилла. – Дело вот в чем. Сегодня я узнал о том, что Лариса Львовна увольняется. Она попросила отпустить ее как можно раньше в связи с какими-то личными обстоятельствами. И получается, что у нас теперь нет преподавателя психологии. А скоро сентябрь! Нужно как-то решить проблему.

Камилла вспомнила разговор с Артуром: «…И сейчас я снова в свободном плавании. Закончу ремонт и попробую вернуться в МСПИ».

– Минутку…

Она набрала верхний номер в списке вызовов:

– Артур, Вы еще не далеко уехали? Можно попросить Вас вернуться?

Глава 6

Наблюдая за танцем мохнатого шмеля вокруг засыпающих головок георгинов, Камилла сидела, прижимая кружку с ромашковым чаем к губам. Рядом с ней стоял прозрачный кувшин с родниковой водой, украшенный тысячами пузырьков, в которых отражались перламутровые переливы солнца, плывущего по небу в сторону горизонта. Здесь, на небольшом отрезке дачного поселка, все напоминало о маме. На протяжении многих лет Камилла бережно сохраняла ту атмосферу, что напоминала ей о счастье тех дней, когда мама была жива. И стремилась стать такой же, какой ее помнила, находя в этом дополнительную ниточку, что продолжала связывать их, несмотря на кажущуюся пропасть между ними.

Камилла относила себя к категории тех женщин, которые с некоторой долей гордости считали себя «идеальными жёнами». Ей доставляло удовольствие движение по протоптанной дорожке, по которой шли все те, кто когда-то также выбрал путь идеала. С ранних лет она отыскивала на книжных полках магазинов и бабушкиных стеллажей большие, толстые энциклопедии, чтобы узнать, что же означает быть женщиной и чего от неё ждут другие. Она жадно впитывала в себя главы о том, как вести хозяйство, как отстирывать сложные пятна, как правильно общаться с мужем, чтобы вдохновлять его на ежедневные подвиги и способствовать его развитию. Разделы с кулинарными рецептами были затерты едва ли не до дыр, сочетаясь местами с частицами муки и свекольным пятном, за что она потом в течение многих лет испытывала стыд. Ещё будучи девочкой, Камилла все свое свободное время тратила на мечты о том, какой прекрасной хозяйкой, женой и матерью она станет, когда вырастет, а образ того, как она нежно покачивает на руках своего первенца, напевая ему тихую песню, в простом, голубом домашнем платье, вызывал в ней столь же трепетные чувства, что и молитва, с которой она начинала каждое утро. Чуть только первый луч солнца касался её прозрачных окон, она открывала глаза, быстро вставала, умывалась холодной водой и принималась за молитву. Быстро проговорив все необходимые слова, она поднималась с колен и шла готовить завтрак для своей семьи. Её главным огоньком в глазах служил образы довольного папы и удивлённой сестрёнки, которая обычно вставала ближе к полудню.

Отец же, казалось, никогда и ничему не удивлялся. Долгое время Камилла старалась обратить его внимание на себя, пробуя для этого все, что только приходило на ум: рисовала странные и непривычно яркие картины, громко пела песни и танцевала, устраивая с сестрой, порой, целые представления для семьи. Но он погас после потери супруги. Будто внутри него что-то ушло вместе с ней, а осталась лишь оболочка, продолжающая движение по инерции, по привычному кругу, в котором не было больше никакого смысла, кроме поддержки детей. Безразличие его сквозило во всем и больно ранило девочек. Как-то раз, к папиному дню рождения, Камилла освоила искусство вязания и связала ему целый свитер, строго по схемам из журнала, но за те месяцы, которые она потратила на работу, отец поправился, и мягкий, серо-голубой свитер, который плотно обтянул папин живот, тут же отправился на самую высокую полку «до лучших времен». Получив в ответ краткое «спасибо» и проводив взглядом результат своих стараний в шкаф, Камилла лишь тихо вздохнула и выскользнула на улицу.

В тот вечер она приняла непростое для себя решение, которое заключалось в обещании себе оставить попытки понравиться папе и заслужить его внимание. Потеряв маму, она отчаянно нуждалась в любви, которая помогла бы ей справиться с потерей. Она и не подозревала, что главный источник находился внутри нее и искала его долгие годы в близких, которые все больше отдалялись от ее беззвучного крика о помощи.

Разочарование вползло через её открытое сердце, свернулось клубком и наполовину заслонило его от лучей света. Камилла нехотя, но уверенно повесила на себя ярлык недостойной любви девочки и судорожно выдохнула. С тех пор она старалась реже попадаться отцу на глаза, все чаще предпочитая тишину и одиночество. Её тонкие, нежные руки опустились, как и плечи, в которые она втянула голову, словно желая стать меньше.

Как часто неведомы отцам чаяния в трепетных сердцах дочерей! Если бы они только знали, что в их словах, жестах, взглядах, поступках таится острое перо, которым они высекают узоры в будущем юных принцесс… Осознанный мужчина пропускал бы каждое движение сквозь призму тепла и любви, не сковывая и не навязывая свое видение родному чаду. Он видел бы в своём отцовском предназначении особенную важность в том, чтобы познакомить маленькую женщину с природой мужского мышления, особенностями мужской энергии в самых чистых проявлениях. Он понимал бы роль внимания, ненавязчивого и одобряющего, которым иной раз можно решить даже самую, казалось бы, неразрешимую проблему, просто сев рядом и выслушав.

Девичьему сердцу ведь многого и не надобно: промочив воротник папиной рубашки горячими слезами и почувствовав его широкую ладонь на хрупкой спине, мы наполняемся могучей силой и уверенностью. Наши корни крепчают, а по ветвям, словно горные ручейки, протекает любовь, оживляя и вдохновляя все на своём пути, растворяя страхи, создавая настоящее волшебство, о котором втайне мечтает каждый из нас.

Но едва ли не в каждой семье истинная роль отца забыта и потеряна где-то на страницах истории Земли. Встревоженное войнами, переворотами, необходимостью выживать мастерство воспитания блекло и вскоре растворилось в густом воздухе, в котором больше не было места лёгкости, к которой стремится каждая душа. В плотной реальности, туманом окутавшей те времена, мрачным рельефом возвышались проблемы настоящего и страхи будущего. Человек, позволивший загнать себя в угол, позабыл, каково это – ощущать свое дыхание, прислушиваться к телу и слышать истинные желания, минуя навязанные обществом установки, каким тебе следует быть, чтобы тебя приняли и не осудили. И, конечно же, воспитывая своего ребенка, на его чистом белом листе сознания он, прежде всего, рисовал то, к чему привык сам, таким образом, передавая из поколения в поколения одни и те же убеждения, часто ошибочные или настолько индивидуальные, что только они одни способны были обрубить множество корней нашей связи с миром.

Иногда, в редкие минуты внутренней тишины, Виктор Михайлович отворачивался лицом к окну и делал вид, что читает книгу. Он и в действительности начинал читать первые строки, но вскоре буквы начинали выстраиваться в другие слова, формируя совершенно иные образы, нежели было задумано автором лежавшего на коленях произведения. В последнее время он все чаще вспоминал Аленьку – свою покойную жену. Виктор Михайлович ни разу не проронил ни слезы – ведь его с детства учили быть сильным и не показывать своих чувств окружающим. И в области согнувшейся груди образовался комок, состоящий из несказанных фраз и невыраженных чувств цвета всепоглощающей тоски. Никто не знал о том, что за этим комком скрывалось кладбище из похороненных желаний. Еще будучи мальчиком, Виктор научился быть тем, кем его хотели видеть: старшим ребенком и единственным мужчиной в семье, которому некогда возиться со своей душой и разбираться в чувствах. Физический труд, за который он получал копейки, забирал все силы, а вместе с ним и желание творить свою жизнь по собственному проекту, где есть место мечтам. Так и остался один лишь каркас: выживание. После знакомства с Альбиной и, в особенности, после рождения дочерей, его чувствительность начала пробуждаться в нем, но проявлялась так неуклюже, что, казалось, больше отпугивала от него близких, чем его кажущаяся отстраненность. Делая попытки сближения с девочками, Виктор Михайлович прекрасно осознавал количество километров между ними и, приближаясь к проблеме, испуганно пятился назад, боясь сделать только хуже. Но втайне от них, он наблюдал за тем, как они прекращаются в прекрасных женщин, и в его спрятанное от всего мира сердце наполнялось щемящей нежностью и восхищением.

Камилла… Белоснежная голубка, несущая мир и покой своим кротким нравом и способностью глубоко любить все живое. Постоянное стремление к идеалу, чистота мыслей, смирение и покорность – с этими качествами любой мужчина с радостью взял бы ее в жены. Максиму очень повезло, но, очевидно, что он сам не понимает или не хочет понимать ее. Виктор Михайлович хмурился, наблюдая за заметной отстраненностью Максима, но не вмешивался в их отношения. Возможно, Максим просто не проявляет своих чувств, как и он сам, но это не отрицало их существование. Виктор Михайлович любовался и гордился Камиллой, но никогда не показывал этого внешне, боясь «перехвалить». Он замечал все попытки Камиллы привлечь его внимание и намеренно оставался неприступной скалой, чтобы развить ее изобретательность и целеустремленность. Забывая о том, что без проявлений отцовской любви второе крыло не развивается, и впоследствии женщина отчаянно ищет любви извне, чтобы познать радость полета.

К младшей дочери, Яне, Виктор Михайлович питал совершенно другие чувства. Она с пеленок напоминала маленькую бандитку, которой нравилось переворачивать вверх дном все, к чему она прикасалась. Ее бунтарская природа напоминала ему о собственной, которую он с болью заглушал в себе все эти годы, подстраиваясь под обстоятельства, и потому вызывала в нем раздражение. Яна мастерски раскапывала и поднимала в нем на поверхность все неприглядные стороны его характера, а также с ярким фонарем пыталась раскопать его детские мечты, чем досаждала и отдаляла его от себя и семьи. Уязвленный после стычек с дочерью, Виктор Михайлович, недовольно рыча, возвращался в свою привычную среду обитания, закрывался книгой, как дверью, и уносился в воспоминания…

Погруженная в свои мысли, Камилла услышала голоса из летнего домика, которые становились все громче. Яна снова спорила с отцом, а Марго, трехцветная кошка со смешным черным пятном под носом, которая летом жила на даче, убежала оттуда и прыгнула на колени к Камилле, щекоча ее дергающимся хвостом. «Что они снова не поделили?» – устало спросила у нее Камилла. Вскоре крики стали утихать, и жаворонок на яблоневой ветке вновь продолжил свою песню, посвященную уходящему лету. Камилла облегченно вздохнула и продолжила вышивать мыслями картину произошедших событий на белом полотне сознания.

Вдруг она почувствовала теплое прикосновение руки к своему плечу. И через секунду на свободное ротанговое кресло, опустилась Яна, с присущей ей грацией и легкостью.

– Что там у вас случилось? – сказала Камилла, с ленивым прищуром любуясь каждым движением сестры. В ответ та лишь улыбнулась. Затем, сладко потянувшись, она запустила пальцы в волосы и ловко принялась заплетать их в длинные косы.

– Ну ты же знаешь папу…

Камилла подняла правую бровь и ответила:

– Знаю. Как и тебя. Поверь, иногда лучше промолчать.

Яна сделала вид, что не услышала, и постаралась отвлечь внимание с себя на что-то другое.

– Как ваш отпуск? Дрезден прекрасен, правда?

Настроение Камиллы стремительно приблизилось к нулю, когда она сопоставила свои ожидания и итоги.

– Да… Но сам отпуск… Знаешь, там кое-что случилось.

Желание поделиться бушующими чувствами одержало победу над обещанием, данным себе, не думать о том, о ком думать было нельзя. И Камилла рассказала о встрече, которая положила начало изменениям, в которых пока еще трудно было разобраться.

– И теперь мы работаем вместе. Пока мы редко пересекаемся, но с понедельника начнутся занятия, и все это может… усилиться… Понимаешь?

– Понимаю, – восторженно ответила Яна. Она не знала, почему, но рассказ сестры произвел на нее яркое впечатление. Похоже, что новый знакомый, о котором она говорила с плохо скрываемым трепетом, не просто знакомый. А поскольку Яна недолюбливала Максима, то ее фантазия уже вовсю завершала картину счастливого финала, который ей представлялся единственно возможным. – Я очень за тебя рада.

Камилла опешила. Не успев подобрать слова, которые бы опровергли ложное впечатление, которое, очевидно, произвели ее слова, она услышала то, что потом не раз всплывало в памяти:

– В любви нет греха. И в ней не может быть ошибки. Да, наверное, рано я об этом говорю, но к тому все идет. А поскольку ты у нас честная и любишь быть правильной, то эти слова тебе пригодятся еще не раз, чтобы не сгореть от чувства вины. В общем, я с тобой и поддержу в любом случае.

Боясь даже думать об этой ветке развития событий, Камилла решила отвлечь Яну, пока та не добавила дров в и без того разгорающееся пламя. Но выбрала наиболее неподходящий способ – вынула из сумочки кулон и положила на ажурную скатерть, прикрывающую старый ольховый стол.

– Боже, какая красота! Это он сделал? – воскликнула Яна. – Чудесно получилось!

Она играла украшением, купая его в солнечных лучах.

– Ага. А трещина была вот тут, ровно по центру, – ответила Камилла, снова прикасаясь к аквамарину с особым наслаждением.

– Трещина, положившая основу для любви, – задумчиво произнесла Яна, хитро улыбаясь. – Ладно, все, молчу. Скажешь, как будешь готова поболтать об этом, – добавила она, заметив тревожные морщинки на лбу Камиллы. – Пойду принесу еще лимонад. Не грусти!

Оставшись наедине с собой, Камилла ощутила, как ненужные мысли буквально атаковали ее, заставляя думать о том, о чем думать не хотелось. Она взяла телефон и позвонила мужу. Но он не отвечал. Вероятно, сейчас он везет детей сюда, и скоро дом наполнится разговорами, суетой и ароматами запеченных блинов. И снова станет уютно… и совсем не страшно.

– Я сегодня не стала надевать линзы. И, должно быть, насобирала кучу морщин, щурясь, как разбуженный зимой медведь. Еще пара таких экспериментов, и придется брать твой утюг. Зря я тебя послушала… – в шутку сердясь, промолвила Яна, вернувшись с двумя стаканами грушевого лимонада.

– Знаешь, в чем, возможно, проблема? – после небольшого раздумья, ответила Камилла, – Мне иногда кажется, ты просто не хочешь увидеть реальный мир – в этом главная причина проблем со зрением. Понаблюдай за собой, ведь ты щуришься даже когда смотришь на то, что находится вблизи. Ты боишься яркого света и ветра, но это то, что на поверхности. А если взглянуть глубже, то там я вижу страх боли от разочарования. На тебе нет кожи и защиты от внешнего мира, и это здорово… По-своему… Это дар – находиться в таком чувствительном теле. Но ты еще не готова принять его, потому что не понимаешь, как этим управлять. А управлять можно и нужно, – она провела рукой по щеке сестры, вытирая тайную слезинку. – Я знаю, тебе трудно. То, что большинство даже не замечает, проносится по твоей душе бульдозером. Но когда-нибудь ты посмотришь на это совершенно другими глазами и поймешь, насколько ты богата. Тебе будет доступно то, до чего другие не смогут даже дотронуться.

– Ну вот, – криво улыбаясь, сказала Яна, – Ты, как обычно, в точку. И как тебе это удается?.. Пока тебя не было, я снова начала рисовать. И что-то странное выходит, но рисую будто не я, а рука сама… В общем, я не знаю, как это объяснить, проще показать.

– Я понимаю, о чем ты, – ответила Камилла, все больше ощущая укрепляющуюся связь между ними. Ей даже показалось, что на некоторое мгновение она стала Яной. Всего на несколько секунд. Или нет? – Я говорила и говорю снова: ты очень талантлива. Но это не повод взращивать в себе гордыню. Твоя задача аккуратно перенести то, что ты видишь и чувствуешь, на землю, в том виде, в котором тебе больше всего нравится, чтобы это увидели другие – те, кто готов увидеть… И сами захотели дотронуться до этих сфер, чтобы тоже вдохновить кого-то еще, понимаешь? И так, один за другим, люди отправляются в путешествия за звездами, усеивая ими планету, заполняя сердца ее жителей красотой… Откройся и доверься. Вокруг тебя нет врагов, есть только друзья, которые помогают тебе развиваться. Просто… разреши себе видеть.