– Мне пойти с тобой? – заботливо спросила Ника. Он посмотрел на нее удивленно, как будто только что неожиданно обнаружил ее рядом с собой, и снова довольно улыбнулся.

– Я сам, – и засеменил от нее прочь.

– Такси приедет через 10 минут, – рядом с Никой снова возник Вадим. Он выглядел грустным.

– Извини, что так вышло. Я не знала.

– Да ты-то тут при чем? – улыбнулся он, но при этом глаза его остались грустными.

– Ни при чем. Наверное. Так же, как и ты. Он ведь взрослый человек.

И добавила, немного помолчав: «Ты хороший друг. Тебе не все равно».

– Ты считаешь? – он посмотрел ей в глаза и удивился потрясающему несоответствию детских черт ее лица прямоте и строгости взгляда. – Только сегодня я сплоховал, верно? – и он подмигнул ей, желая хоть немного разрядить обстановку и, самое главное, избавить взгляд Ники от этой выедающей сущность серьезности.

– Это твой вечер. Ты не обязан был проводить его, держа Игоря за ручку, – Ника пыталась успокоить Вадима, хотя сама с трудом гнала от себя тревожное чувство, что произошло нечто страшное. Такое же появлялось в ней при каждой новой ссоре родителей непосредственно перед их разводом. Она очень хотела расспросить Вадима о подробностях того ада, который он упоминал, но ей было неудобно и страшно. Она надеялась, что все обойдется. И шансов было тем больше, чем меньше она знала. Она убеждала себя в этом. Как и тогда. А вдруг сработает в этот раз?

Всю дорогу Игорь проспал у Ники на коленях Когда она уже было расслабилась, узнав в ночной темноте тот самый дом, из которого они с Игорем выехали сегодня днем, обнаружилась новая проблема: человек-скала не хотел просыпаться. Щупленький мальчик-таксист вряд ли смог бы помочь с доставкой, да и не его это работа. 15 минут ушло на то, чтобы разбудить Игоря, выйти из такси и дойти до подъезда. Потом Ника долго искала ключи по карманам его одежды, пока Игорь, лбом прислонившись к входной двери, глупо и довольно улыбался. На 5 этаж – чертовы старые пятиэтажки – пришлось подниматься пешком целую вечность. Игорь постоянно накренялся в разные стороны: то опасно повисая на шатающихся ржавых перилах, то плотно прижимаясь к ободранным стенам подъезда, заодно прижимая к ним и Нику. Порой он поднимал вверх руки и брал голову Ники в свои огромные ладони. Долго смотрел на нее, поглаживая большими пальцами ее щеки, а она уговаривала его идти, идти дальше, потому что осталось совсем чуть-чуть, но вместо членораздельных звуков выходило невнятное бормотание: Игорь настолько сильно сжимал ее лицо, что губы складывались в трубочку.

Попав домой, Игорь тут же направился к туалет и довольно долго освобождался там от домашних котлет и всего остального, что ему удалось попробовать сегодня в ресторане. А Ника сидела с ним рядом, как когда-то, видимо, сидел Вадим, и держала за руку. К счастью, до постели – разложенного, но не застеленного дивана – Игорь дошел сам. Он на ходу скинул всю одежду – Ника даже звука не успела произнести, как уже увидела его член, а затем и задницу. Она хмыкнула, улыбнулась и почувствовала легкость и в то же время дикую усталость. Она присела на диван рядом с рухнувшим телом. Некоторое время она смотрела на его затылок, а когда уже было собралась свернуться клубочком у его ног, Игорь неожиданно ловко извернулся, быстро взял ее ладонь в свою и неестественно членораздельно для своего состояния, хотя и не открывая глаза, произнес: «Ника, как же я тебя люблю!» Она снова улыбнулась, хоть и понимала, что сказано это было под влиянием алкоголя. Тревога внутри нее ослабила хватку. Она наклонилась, чтобы поцеловать его в лоб, а он вплел пальцы свободной руки в ее волосы, еще ближе притянул к себе и все так же членораздельно добавил: «Я никому тебя не отдам. Никому». Ника обмякла и со всей тяжестью навалившейся на нее усталости и почему-то чувства вины, погрузилась в его объятия.

Яркий луч дневного солнца защекотал ее левый глаз – и Ника проснулась. Она резко поднялась и выдохнула «черт». Несколько секунд ушло на то, чтобы осознать, где она и как тут оказалась. Затем она села на краешек дивана, чувствуя, как теплое тело Игоря касается ее спины. Она встала. Осторожно села на стоящий рядом с диваном стул, но он все равно недовольно скрипнул. В свете солнца диван казался еще более потертым, пятна клея на обоях еще более желтыми, а лицо спящего Игоря выглядело помятым, как скомканный лист бумаги. Она видела все очень ясно: четкость линий, скудость цветов, отметины беспощадного времени на ковре, торшере, его теле… Она захотела его так же невыносимо и естественно, как выпить стакан воды при похмелье. В этом желании не было ничего сексуального. По крайней мере обычно не так она чувствовала в себе возбуждение от тел, которыми желала обладать, и даже от слов Игоря, который желал обладать ею. Ей вспомнились вчерашние его признания – и новая волна возбуждения накрыла ее так неожиданно и резко, что сбилось дыхание. Медленно и как можно более бесшумно она сняла с себя одежду, снова присела на край дивана и склонилась над лицом Игоря. Она поцеловала его в губы – никакой реакции. Провела рукой от шеи до паха – ничего. Пристально смотря на его лицо, она стала возбуждать его рукой. Член стал твердым почти сразу же, но на лице по-прежнему не проступало никакой реакции Спустя пару минут дыхание Игоря стало громче. Он перекатился с боку на спину, и уголки его губ его едва заметно, но вполне отчетливо, вздернулись вверх. Ника чуть изменила позу так, чтобы снова приблизить к нему свое лицо. Внезапно он схватил ее голову рукой, притянул нос к носу и, открыв глаза, пристально уставился на Нику. «Почему ты остановилась?» – произнес он так же отчетливо, как и накануне вечером. Вместо ответа Ника продолжила движение рукой. Игорь продолжал не отрываясь смотреть на нее, и в расширяющихся зрачках его глаз, и в раскрывающейся улыбке, и в хватке сжимающей ее череп руки, она чувствовала возрастающую силу его желания. И чем сильнее становилось оно, тем покорнее ощущала себя Ника. Сейчас Игорь мог сделать с ней все, чего бы ему только ни захотелось. Но он не чувствовал этой податливости в ней и, боясь спугнуть момент, лишь смиренно наслаждался примитивными движениями ее рук, взглядом ее темных глаз и теплом ее тела. Игорь даже не понимал до конца, спит ли он еще или галлюцинирует с похмелья.

Внутри нее было тесно. Он боялся двигаться слишком быстро или слишком глубоко, а порой и двигаться вовсе. Он спал и с более миниатюрными девушками, но Ника казалась настолько хрупкой, что он даже взгляд на ее теле боялся задерживать слишком долго, чтобы не стереть ей до крови кожу. Каждый раз когда Ника воздевала вверх руки, он ждал удара в грудь, который бы сверг его с покоренной им вершины. И каждый раз, когда вместо удара она притягивала его тело ближе к себе, внутри него что-то взрывалось и жгло, принося нездоровое мазохистское наслаждение. Ника пила его страсть огромными глотками, жадно и нагло, как обычно поглощала красоту из этого мира. Понимание того, что в этот самый момент она принадлежит ему всецело, а он как будто боится превысить лимит отпущенных ему касаний, боится слишком сильно выдохнуть возбуждение из легких, ввергало ее в наркотическое состояние – тело набухало, расширялось в пространстве и вместе с тем легчало, разум плыл.

«Над чем ты смеешься?» – хриплым, сбивающимся голосом произнес он. Ника сделала пару входов и выдохов в ожидании, когда смысл сказанного Игорем наконец доберется до ее сознания, она повернула к нему голову и улыбнулась еще шире: «Ни над чем. Просто улыбаюсь». «Ну да, конечно», – и не без труда он подавил в себе желание немедленно сжать рукой ее маленькое прекрасное личико.

__________

Он услышал глухой удар в окно. «Наверное, показалось», – пронеслось машинально. Но через пару минут звук повторился. Он поднялся и вышел на балкон. Внизу стояла Ника с очередным снежком в руке. Увидев Дениса, она опустила руку и широко улыбнулась: «Эй, спускайся снеговиков лепить!»

Когда он спустился, Ника лежала на снегу, ловила ртом снежинки и активно двигала руками и ногами, пытаясь сотворить снежного ангела.

– Я думал, мы будем снеговиков лепить, – он склонился над ней и, уже в который раз забыв про треклятую щербинку, улыбнулся.

– Позже. Ложись! – Ника схватила его за рукав парки и потянула. Денис упал на спину с ней рядом – снежный покров оказался мягким, как перина. Она повернула к нему голову и стала смотреть, как осторожно и медленно снежинки прекращают свой витиеватый танец на его меховом капюшоне. Понаблюдав за снежинками, Ника придавила рукой капюшон Дениса к земле, чтобы увидеть его лицо. В очередной раз она любовалась им и думала о том, как много красивых лиц сгинуло в небытие, не будучи увековеченными на пленках, полотнах, в камне… Как бы ей хотелось уметь делать хоть что-то из того, что помогло бы ей запечатлеть это удивительное сочетание черт, посреди всей этой ежедневной обыденности каждый раз приводящее ее в трансцендентное состояние, вырывающее из реальности в пространство не способной быть осмысленной, а потому как будто бы бессмертной, бесконечности вселенной, частью которой Ника станет после своей смерти. Но она не умела. Она не могла ни обессмертить красоту, ни обладать ею. Денис был первым, к кому Нике удалось подойти так близко, – обычно она наблюдала за красотой людей издалека. Это было элементарным вопросом безопасности – инстинктивно Ника чувствовала, что не сможет сопротивляться манипулированию со стороны даже самого посредственного, но красивого человека. Но лакомясь красотой Дениса, она не чувствовала этой угрозы. С того самого дня, когда они познакомились, Ника не переставала удивляться тому спокойствию, которое испытывала рядом с ним. О своей красоте он, безусловно, знал – это Ника поняла еще после того злополучного разговора, когда она даже толком не смогла выразить ему своего восхищения, – но взаимоотношения с ней у него явно были болезненные. Тогда же Ника поняла, что в дальнейшем о своих пристрастиях лучше помалкивать. Денис повернулся к ней.

– Что случилось?

– Просто хорошее настроение. Захотелось с тобой поделиться.

Он не смог сдержать улыбки. Ника улыбнулась в ответ, свернулась в позе зародыша и прижалась к нему. Он достал из-под нее свою правую руку и обнял.

– Я бы хотела сохранить этот момент в эпоксидной смоле, – ему бы тоже хотелось этого, но вместо радостного «неужели и ты тоже?» Ника считала с его лица недоумение. – Ну, это такой материал, в котором…

– Я знаю, что такое эпоксидная смола. Почему именно здесь и сейчас? – хотя хотел он произнести «почему именно здесь и со мной?»

– Я бы хотела сохранить в себе это состояние. Мне уже очень давно не было так хорошо и спокойно. Знаешь, этот год начался чертовски паршиво! – он встрепенулся, он готов был услышать ее признание и признаться ей в ответ. Снегопад усиливался, а небо, казалось, еще ниже спустилось к земле, сделав их мир невыносимо интимным. Он ждал. Ника молчала. Она наслаждалась близостью тел, отпускала душевную боль, даже не испытывая потребности в проговаривании событий, причинивших ее. Более идеальный момент сложно было себе вообразить. Он почти уже было раскрыл рот – но внезапно любые слова и даже самые откровенные признания оказались неуместными и банальными. Таким комфортным и всеобъемлющим было их взаимное молчание, почти как в тот раз, осенью, когда они впервые курили вместе на улице, и сладкое воодушевление впервые за долгие годы заполнило его. Снежное покрывало становилось все толще. И без того мрачное небо стремительно темнело. Зажегшиеся фонари уперли в него свой тусклый рассеянный свет.

__________

Ему хотелось приковать ее к батарее. Так сделал с понравившейся ему девушкой герой какого-то недавно просмотренного им фильма, и с тех пор эта картинка – Ника в наручниках у гармошки радиатора вся в его власти – не выходила у него из головы. Поначалу он еще как-то пытался оправдать эти свои фантазии нерастраченным сексуальным напряжением, которое скопилось в нем за долгие месяцы общения с Никой, но потом все же нашел в себе смелость признать, что этот нездоровый образ в его голове заякорила ревность. Он ревновал ее к учебе, к одногруппникам, к уличным прохожим, бросавшим на нее дежурный скользящий взгляд, к официантам ресторанов, наклонявшимся к ней, чтобы получше расслышать ее заказ, – ко всему сразу и ни к кому конкретно. Чем больше времени Ника проводила в его постели, тем большим количеством деталей обогащался в его воображении этот садистский образ: на запястьях проступали фиолетово-красные гематомы, одежда становилась все изодраннее – то левая, то правая грудь и вовсе оставалась обнаженной, – лицо становилось изможденнее, а его выражение все покорнее, глаза превращались в две огромные черные дыры…

Игорь частенько забирал ее к себе прямо из университета. Он всегда приезжал раньше назначенного ею времени и наблюдал за тем, как внимательно она выслушивает то, что говорят ей преподаватели, как стреляет сигареты у высокого шатена в парке с капюшоном из рыжего меха, с каким удовольствием рассматривает его лицо, пока рядом трещит что-то без умолку девчонка, одетая модно, но не по погоде, с каким виновато-напряженным выражением лица она общается по телефону с матерью, в очередной раз сообщая ей, что не будет сегодня ночевать дома. Сотни раз он хотел предложить, чтобы она познакомила его наконец со своей матерью, но страх услышать отказ останавливал его. Ее «нет» окончательно и бесповоротно превратило бы его подозрения в реальность: Ника стыдилась его и этих отношений. Поэтому она каждый раз врала матери про ночевки у московских подружек, просила забирать ее сильно раньше до окончания занятий или на 15-20 минут после, когда ни одного ее одногруппника во дворе уже не оставалось, а почти все совместное время они проводили у него дома, а не в публичных местах. В редкие моменты он понимал, что сам накрутил себя. Признание этого факта избавило бы его от страха оказаться садистом-психопатом и превратило бы в обыкновенного мужика с заниженной самооценкой. И он понятия не имел, что из этого хуже.

– Дэн, привет! Как лекция? Угостишь сигареткой? А где Ника? – застрочила Лера вопросы.

– Она минут 10 назад уехала с отцом. Держи. Так себе лекция, – выдал он ей в обратном порядке ответы. Лера протянула руку к раскрытой им пачке.

– Не поняла. Уехала с отцом? Не знала, что он в городе.

– А что, обычно он перед тобой отчитывается? – ухмыльнулся Дэн.

– Обычно мне мама сообщает, когда дядя Сергей к нам в гости собирается. Он всегда навещает родителей, когда приезжает в город.

– Приезжает из командировок?

– Приезжает из Москвы, – произнесла Лера чуть ли не по слогам, как будто для туго соображающих. А потом, посмотрев на чуть приподнятую бровь и полное недоумения лицо Дэна, добавила: – Родители Ники в разводе. Уже год как, – внезапно она задумалась, позагибала пальцы. – Даже уже больше. Дядя Сергей теперь живет в Москве. В новой хате и с новой женой, как оказалось. Поначалу ездил еще чуть ли не каждый месяц, потом Ника сама стала к нему заезжать. У нас он в последний раз был перед новым годом, жаловался, что Ника не отвечает на его звонки. Пффф, а на что он, главное, рассчитывал-то?

Внутри Дениса, словно застигнутый врасплох дикий зверек, шевельнулось неприятное предчувствие. Вспомнился их с Никой разговор у молочных полок в супермаркете. И он уже знал ответы на все вопросы, которые собирался задать Лере, но за все эти годы слишком привык не доверять себе, поэтому продолжил.

– Знаешь, он ведь довольно часто за ней заезжает в последнее время. Может, просто к вам перестал заходить? – произнес он и так сильно затянулся сигаретой, что неприятно обожгло горло.

– Да не может такого быть! Когда он в городе, он всегда звонит, даже чтобы сообщить, что, мол, заехать не успевает.

– А машина у него какая? Мерседес? – и на этот раз затянулся так глубоко, что обжег легкие.

– БМВ. А что? – у Леры пазл не складывался, и вот уже не Денис, а она глядела на него с недоумением, часто хлопая глазами.

Добежавший до самого фильтра огонек сигареты обжег пальцы – он бросил бычок на землю, хотя обычно всегда доносил до мусорки. Достал из кармана телефон, набрал номер Ники.