Ежедневные вечера танцевальной культуры и отдыха в Парке имени железнодорожников

11

Придя в гостиницу, Иван долго разглядывал сиреневую картину.

Здесь было всё, всё вместе! Весь апрельский вечер! Луна, трамваи, дома, арки, окна, ограда с шарами. И парк, и фонари, и Ольга, и Ваня, и Капитонов, и все они, даже отморозки. И всё на картине было так соединено вместе, все так сошлись, что тот единственный день проступил, переливаясь светлой синей тенью. Моментом абсолютного, тревожного апрельского счастья.

То есть, картина была о любви.

– Как она называется?

– «Лунный вечер», – просто сказал художник.

– Можно мне её оставить? – требовательно спросил Иван. – Я сколько угодно заплачу, – добавил он, вспомнив коекакие сведения о художниках, почерпнутые из старинной литературы. – Или подари мне твою картину. Пожалуйста!

– Видишь ли, Ваня, – заметил москвич строго, но не без сожаления. – Мне устроили поездку в ваш город не просто так, а от Союза, и мне нужно чтото им предъявить по приезде… А что, тебе правда нравится?

– Очень.

– Рад. Не огорчайся, может, ещё увидишь её в какомнибудь музее в Москве или на выставке. А что бы ты с ней сделал?

– На стену повесил! – решительно заявил Иван.

– Видишь ли, есть картины, которые пишутся для жизни, а есть – которые для выставок. Это не для жизни картина, Иван… Ну, прощайся и заворачивай, я тебе помогу на лестнице.

Иван, с непонятным комом в горле, смирился и кивнул.

Они завернули картину в обёрточную бумагу и брезент, перевязали бечевой. И только когда Капитонов вышел на лестницу, придерживать свёрток, чтобы он не стукался о ступени, до Вани дошло, что Слава както не так двигается. Похоже было, что, не вцепись москвич в картину, – то рухнул бы на первом шаге от первого сквозняка.

Дальнейшее Иван помнил смутно, долгий и неловкий процесс доставки картины до вокзала не запечатлелся в его голове. Хотя его и выставили из столь любимого им деревянного летнего трамвая, и пришлось нести пешком.

Ваню настолько потрясла собственная беспомощность перед другом, которому нечем помочь, что он ничего не видел и не слышал и совершенно равнодушно вручил картину Стёпе.

Только на обратном пути, между кинотеатром «Пугачёв» и круглыми, ушастыми окнами дома напротив, среди желтеющей зелени, – Иван слегка очухался. Потому что вспомнил, как месяца два назад несли они здесь, под готовыми распуститься липами, стенгазету и смеялись. И где теперь весна? Где Зайнулла? Где теперь будет Капитонов? И где картина? И где лето?

Ване стало очень и очень грустно.

Пока они затягивали на холсте бечёвки, Иван спросил москвича про предложение Тани. Капитонов засмеялся и пояснил, что Таня взяла проводы в свои решительные руки, но ей пришлось согласиться с условиями Капитонова – идти всем вместе на танцплощадку в парк имени Железнодорожников, на очередной, уже прощальный вечер танцевальной культуры, и танцевать до утра, до поезда.

Расстроенный состоянием Славы, Иван не знал теперь, что и думать об этом приглашении, тем более что из деревни возвращались малыши, его племянники. Но то ли по легкомыслию, то ли по доброте Таня подтвердила, что всё в силе. А вернувшись к Ольге, Ваня совсем успокоился. Ольга всегда вызывала в нём более сильные чувства, чем всё остальное, и помогала справляться с любыми жизненными потрясениями.

* * *

Марьям долго отказывалась кудалибо идти, пока Зайнулла не на свободе. Его должны были скоро освободить, но её всё же зазвали. И всё стало хорошо, всё было попрежнему, всё шло весело в зелёных комнатах и на кухне с вышитыми занавесками.

Последняя грусть с Ивана слетела в тот самый миг, когда пришёл виновник торжества, Ростислав. Иван даже засомневался, и не без оснований, – не привиделся ли ему обморок москвича вчера? Даже если не привиделся, сейчас Иван видел ясно, что это был временный приступ слабости, а не агония. Слава двигался и выглядел так же, как в первый день их знакомства. Да что там, намного лучше! Без помятого вида, без обычной своей судорожной живости. Он даже, как выразилась с некоторым преувеличением Таня, «стал такой полный и красивый».

12

– Куда ты? – Ольга всплеснула руками, котёнок, прыгнув, резво понёсся в кусты.

– Не беспокойся! У меня ещё котята есть! – успокоила Таня.

– Да я за этого котёнка беспокоюсь!

– Что за него беспокоиться, его всё железнодорожное депо знает, он здесь, в парке, не пропадёт!

Иван засмеялся.

Допив на спор двенадцатый стакан воды без сиропа, Стёпа вытер рот, вымыл в пенном фонтане стакан, оглянулся вокруг в мягком свете окошка с надписью «Газированная вода» и спросил окружающих:

– А вы знаете, почему озеро в парке такое круглое?

Иван взглянул на озеро.

Было ли что на свете красивее и лучше парка имени Железнодорожников? Его дорожек, уходящих к далёкому туманному морю? Его золотых фонтанов, бьющих в небо? Его бездонного озера? Его аллей, уводящих в никуда? Его развеваемых ветром крашеных лампочек, путающихся в ветвях? Фонарей, светящихся в темноте, как звёзды? Его осыпающихся колоннад и беседок, что были расписаны изнутри чудесными картинами цветущих южных садов и прекрасных весёлых девушек?

Перед триумфальной аркой, у трамвайной остановки, всегда бурлила толпа. Продавались надутые водородом шарики, ветрячки, калейдоскопы, мыльные пузыри, леденцы, сахарная вата и ароматные шашлыки, и напитки, и квас в больших и малых пивных кружках. А справа и слева, в двух величественных застеклённых арочных окошках, окаймлённых гипсовым лавром, – мороженое: пломбир, сливочное и эскимо, и билеты на аттракционы.

Люди стремились под арку с ажурными физкультурниками в кольцах, подвешенными сверху, заходили внутрь, проходили второй ажурнофизкультурный навес – и под торжественные звоны трамваев вступали в парк имени Железнодорожников.

Все стремились сюда, ведь могло ли быть место притягательнее, чем белая в звёздных лучах мраморного узора танцплощадка, окружённая тесным строем золотых фонарей в зелёных шляпах, с лёгкой, полупрозрачной и сверкающей эстрадой с самой настоящей сценой?

– Как провёл лето? – спросил Иван племянника, уже с мороженым, но ещё без шарика.

– Хорошо, мы на зерне катались. Оно такое тёплое, и в него зарываешься, чтобы тебя проверяющий не увидел, и так тепло в зерне на солнце лежать! Потом едешь за ворота, а там степь, и радуга, и…

– Иван! – ктото потянул его за рукав.

– Так знает ктонибудь, почему озеро в парке круглое, как луна? – терпеливо выпытывал Степан.

Иван посмотрел на озеро.

Белый и чёрный лебеди в дорожке от фонаря сошлись и разлетелись на круглом зеркале, чистом после закрытия на замок лодочной станции и неуклюжих деревянных катамаранов.

Озеро действительно было неестественно круглым, будто чертили циркулем.

– Оно круглое, потому что раньше его не было! – пояснил с довольным видом Степан. – Давнымдавно, ещё до моего рождения, ранним туманным утром солдаты вышли из тех казарм и увидели, что перед ними образовалось за ночь огромное озеро. Пропасть разверзлась перед ними. У нас такое постоянно случается.

– Как это? – растерялась Ольга.

– Так. У нас постоянно земля проваливается, – с удовольствием пояснил Стёпа. – Автобус вот недавно провалился. Ехал и ушёл. Представляете впечатление пассажиров, когда они на полдороге очутились под землёй? А ещё раньше – домик ушёл. Не глубоко, до второго этажа, зато ночью. Люди проснулись – а солнца нет. Они даже не слышали ничего.

– Ты выдумываешь опять! – заулыбалась Ольга.

– Не выдумываю. Это «карст» называется. Всё в любой момент может уйти!

Иван краем глаза взглянул на давно им не виденную, идущую с края белой тенью чернокосую Марьям и удивился – что заставило её пойти? Если только желание в последний раз увидеть художника? Ивану страшно не хватало Зайнуллы с его часами. Он привык, оказывается, проверять, не начались ли танцы, по его часам. А часы Ольги встали.

– Да. Всё в любой момент может уйти, – важно кивнул задумчивый и хмельной Капитонов. – На Неглинной мостовая тоже едет.

– Папа, а пешеход может провалиться? – спросил младший племянник. – Я могу?

– Нет, ты мелкий. Вот я после дюжины стаканов если попрыгаю – то да, может быть. Но вообщето, – добавил добродушный Стёпа, видя, что ребёнок пугается, – никого мельче лошади ушедшим в грунт я лично не видел.

– Лошади?!

– Нуу… гужевого транспорта.

– А почему всётаки озеро круглое? – недоумевала Ольга.

– Разве непонятно? – удивился Степан. – Так карст же – всегда круглый! Вот и дырка в земле круглая, просто здесь она получилась очень большая и с водой. А я рассказывал вам, что в парке можно встретиться с привидением? С призраком курсанта?

– Папа, расскажи!

– С удовольствием послушаю! – озорно сверкнул на Ваню глазами Капитонов.

Ваня покраснел и вместе с Ольгой свернул с дорожки. Здесь белый Калинин светился посреди круглой, окружённой кустами клумбы. Огромная красная звезда была выложена вокруг бюста геранью. А остальное пространство заполнял душистый, цветущий белыми звёздочками мох, над которым даже ночью сладко гудели насекомые. На дорожке в голубых лучах фонаря перекатывались яркокрасные ранетки с невидимых в темноте яблонь.

– Осень… – Ольга завернулась в голубую кофту. – Ваня, послушай! Помнишь, ты говорил про Испанию? Что хочешь туда поехать, помогать испанским республиканцам? – они вышли вновь на главную аллею, и Ольга замолчала.

Все аллеи в парке имени Железнодорожников вели к танцплощадке. Все гуляющие стремились туда. Вот и хороший человек, старший лейтенант Коля Пономарёв, вдруг возник из темноты, изза плеча Ивана, махнул рукой на Ванин привет, щёлкнул каблуками, поздоровался мягко с Ольгой – и вместе со всеми и своей девушкой пошёл на звуки музыки. Но слышно было, что танцы только еще начинались, хотя музыканты вокзального духового оркестра уже пришли из сквера у театра с кирпичным портиком и из кинотеатра с раскрашенной аркой.

– Сегодня я точно буду танцевать! – шепнул художник, наклоняясь к Ивану.

«Чего это он передо мной отчитывается? Заговорщик нашёлся!» – подумал Ваня, теснее прижав к себе Ольгу.

– Полуночный вальс! – пролаял в жестяной рупор распорядитель с коротким чёрным галстуком на белой летней рубашке.

– Разрешите! – и, к вящему Ваниному восторгу, Ростислав Капитонов подхватил в объятия ту самую мечту целого города – Валечку Кузнецову. И повёл её, легко кружа, по краю мрамора. Следом за ним сорвался старший лейтенант, многие знакомые и сокурсники, и Степан с Таней. Только дети остались завидовать и есть мороженое. Ибо неписаный закон танцплощадки гласил: никого младше шестнадцати на танцплощадку не пускать. Иван медлил, потому что заметил на другом конце площадки едва узнанного им в гражданском Зайнуллу. И с тревогой ждал, подойдёт ли к нему Маруся. Та подошла, перебежав через всю площадку. И Зайнулла с чернокосой тоже, скорее обнимаясь, чем танцуя, соскользнули на белый круг. Здесь были все. Абсолютно все. И все танцевали.

Обыкновенно в это время, на вечерах танцевальной культуры и отдыха, оркестр играл «Память цветов», но сегодня отчегото был «Полуночный вальс». Ивану всегда он казался какимто лязгающим. Он даже снился ему последнее время в кошмарах.

Вот и сейчас – будто зубы лязгали при каждом шаге у Капитонова. А тот смотрел, улыбаясь, в удивлённое и румяное лицо упоительной Валечки.

«А действительно полночь!» – вспомнил Иван, и ему снова стало невыносимо, нестерпимо грустно.

– Пойдём танцевать! – схватил он за руку Ольгу.

– Я не хочу! Я хочу с тобой поговорить! – встрепенулась Ольга, но покорно опустила светлую голову на его плечо. – Помнишь Испанию? – шепнула она.

– Да.

– А помнишь рыбный магазин?

– Да, – сказал Иван, чувствуя, что ему не по себе от звуков лязгающего вальса. И одновременно чувствуя себя и Ольгу под защитой этой жутковатой музыки.

– Я тогда хотела тебе сказать, что хорошо знаю не только итальянский, но и испанский, что тогда была в отчаянии и тоже написала письмо, что хочу в Испанию, на войну.

– Кем?..

– Переводчицей. Я должна ехать завтра. То есть уже сегодня.

– С Капитоновым? Ты с ним? В его поезде?

– Нет. Не с ним. Но тем же поездом. В Москву… В другом вагоне. В таком, знаешь, который цепляют отдельно. С бархатными диванами и цветами в вазочках. А дальше – туда. Прости. Я очень этого хотела, потому что была в отчаянии, не знала, что делать. Я больше этого не хочу. Но отказаться ехать в Испанию нехорошо. Ты понимаешь?

– Понимаю, – сказал Иван. Он действительно её понимал, потому что сам бы уехал, если бы его направили, но…

– Прости. Мне казалось тогда, что я нашла выход. Уехать туда, откуда можно и не вернуться. Но теперь мне так не кажется, а скоро надо уезжать. И всётаки это хорошо, что я сейчас уеду от тебя и ты меня завтра не увидишь, – говорила Ольга, сверкая слезами.

«Ах ты партизанка! – думал Иван. – Обвела меня вокруг пальца. Что делать? Или Ольга права, что уезжает? – Неет! Врёшь! Не сдамся!»

«Полуночный вальс» кончился. Остановившийся рядом Капитонов медленно, с грустным сожалением выпустил из рук пальчики Валечки Кузнецовой, задержавшись на ней пожирающим взглядом, и отвернулся к Ивану и Ольге.

– Ладно. Прощайте! Прощайте, я ухожу!

– Куда?

– Совсем. На вокзал. Я устал.

Промокнув лоб платком, художник двинулся по танцплощадке к тёмной Вокзальной аллее. И пошёл по ней напрямик в белом своём костюме.

Отвернувшись задумчиво, Иван сошёл с белого мраморного круга и стал под фонарём спиной к Ольге.

– Вань, не надо! – тихо попросила она. Ей вдруг показалось, что страшнее всего будет то, что будет сейчас. Страшнее даже, чем оставаться в городе с Иваном вместе и положиться на судьбу.

– Полькамазурка! – объявил распорядитель.

Старший Стёпин отпрыск схватил со скамейки брошенный им зелёный, блестящий вмятинами рупор и смотался в кусты.

Иван поднял голову и напряжённо прислушался.

Жизнь! Это жизнь!

Только жизнь и больше ничего!

Жизнь! Просто жизнь!

Просто жизнь и больше ничего!

На Вокзальной аллее пронзительно закричала вдруг какаято девушка. Оркестр, загороженный прозрачной волнистой эстрадой, не переставал играть полькумазурку. Но чтото произошло, и все побежали туда.

Иван решился. Он схватил за руку Ольгу и побежал с ней туда, где их никто не найдёт, в тёмные глубины. В самое сердце парка имени Железнодорожников. В самую полночь.

Всю дорогу он чувствовал, как говорят их руки, и её жар гнал его вперёд.

– Нас никто не разлучит! – сказал Иван, оборачиваясь и целуя её.

И сразу же в ужасе понял, что это не она, не Ольга, а какаято совсем другая, незнакомая темноволосая девушка. Видимо, второпях он перепутал руки.

Иван стоял, не понимая, как он мог так ошибиться.

Даже сквозь мрак было видно, что девушка смотрит на него, испуганно дрожа. Стоя в двух метрах от нее, Иван чувствовал жар её волнения.

– Вы правда хотите быть со мной всегда? – спросила девушка, всхлипывая. И Ване ничего не оставалось делать, как обнимать её, и успокаивать, и вести всё дальше по аллее парка имени Железнодорожников, в ужасе чувствуя, что всё больше и больше теряет себя, что Ивана больше нет. Что он остался там, в парке, около танцплощадки. Они уходили вглубь. Всё дальше и дальше от полькимазурки.

«Я так и не придумал слов на припев, – подумал Иван. – Ладно, пусть остаётся просто тамтамтитам – так ведь тоже делают в песнях».

Иван шёл, поминутно оглядываясь и всматриваясь в ночь, туда, где затерялась в необъятных просторах парка имени Железнодорожников Ольга. И не знал уже ничего. Кроме летнего вечера, и звёзд, и ветра, шуршащего листвой.

(В оформлении обложки использован рисунок автора книги «Ежедневные вечера танцевальной культуры и отдыха в парке имени Железнодорожников» Устюговой Ю.Ю.)