– Меня с тобой? Ничего странного не вижу. Я так благодарен тебе за тот наш эшелон, за твоё шефство. Если бы не ты – никогда бы я не стал ни хирургом, ни врачом настоящим. И сюда ты меня, честно говоря, соблазнила ехать. Тогда же сюда военврачей с руками и ногами принимали. Предвидели всё вот это вот, что происходит сейчас. Это судьба. А с Сергеем Дмитриевичем я думаю у вас чудовищное недопонимание. Уже хроническое какое-то. Такой деликатный человек и вдруг такое?! Я не понимаю.

– Вася, а может это я сама во всём виновата? Ну, подумаешь – написал? Правда, когда я ему написала, что прошу развода, он же даже и не попытался объясниться со мной. Сразу подписал заявление. А я надеялась. И Георгий Васильевич мне говорил, чтобы я ещё раз попробовала с ним объясниться. Ну, где там! Я уже удила закусила! Георгий Васильевич мне очень помог, конечно. А сам умер. И Фёдор Иванович – тоже умер. Старенький и очень больной был. И я им ещё добавила своими проблемами. Я точно – чёрная генеральская вдова.

– Не придумывай ты ничего про себя. Ты – прекрасная женщина, Кира. Умница и герой. Видел бы твой Серёжка, как ты из автомата тогда стреляла. Ордена Красного знамени просто так не дают, Кира. А их у тебя целых три. Скольких ты тогда спасла? Прорвались же к мосту?

– Прорвались, Васенька. Не могли мы тогда не прорваться. Нам бы сейчас прорваться.

– Прорвёмся, главное момент поймать правильно. Я сколько не читаю, а всего охватить в комплексе не могу пока. Сколько надо добавить? Как кровь анализировать? Какой срок на подготовку уйдёт?

– Это всё очень индивидуально. Будем мониторить непрерывно практически. Если уж у нас донор таким совершенно фантастическим образом появился – бог на нашей стороне.

– Он к Стаси рвётся. Пустить его? Она не хочет его видеть.

– Сегодня поговорю с ней, с моей подружкой по несчастью. Она спит сейчас?

–Спит. У неё палату дезинфицируют.

Через час Кира Михайловна тихо отворила дверь в затемнённую палату, наполненную свежим воздухом, пахнущим морозом.

– Привет, Стасенька.

– Здравствуйте, Кира Михайловна.

– А я к тебе с хорошей новостью, солнышко…

Долго разговаривали две женщины в полутёмной комнате, как две подруги, объединённые общим несчастьем и делом, понимающие друг друга с полуслова.

– И знаешь, Стаси, что я хочу сказать в ответ на твой скепсис, вполне понятный, конечно.

– Что, Кира Михайловна? И у меня не скепсис, а сомнения. Но я готова их разрешить. У меня просто не осталось иного выхода.

–И это правильно, девочка моя. Но знаешь, в чём самое обнадёживающее отличие теории от жизни?

– В чём?

– Я часто встречалась, особенно на войне, с тем, что, казалось бы, совершенно безнадёжный раненый в один прекрасный день вдруг резко начинал восстанавливаться и через несколько недель уже снова возвращался в строй. Иногда повторно попадая к нам. В нашей теории медицины – научном результате чисто материалистического видения и решения проблем видимого нами мира, пока всё стоит незыблемо, на своих пОлках. Но если эти пОлки со всеми их выводами и пониманиями каким-то образом попадают в другие координаты духа, мы наблюдаем совершенно необъяснимые связи причин и следствий, вместо тех, привычных нам и кажущихся незыблемыми. Я много читала работ, но меня больше всего поразили очерки Войно-Ясенецкого по гнойной хирургии Это великий хирург всех времён. И он писал о своих операциях и о чуде выздоровления и выносливости тех людей, которых оп оперировал. Он оперировал всегда и везде, где был нужен, часто не имея даже приличных инструментов в ужасных антисанитарных условиях А люди выздоравливали, от глубокой веры в него, как врача, вопреки всему.

Так вот, отличие теории и жизни в том, что в жизни случаются чудеса. И чудеса эти рождаются в области духа или ещё чего-то неизвестного. Может быть, люди интуитивно называют это Богом. И из области духовного чудо прорастает и свершается вполне материально и осязаемо здесь, на земле. Мы слишком мало знаем о нашем мире, о клетке даже мало знаем. И до последних лет даже про ДНК ничего не знали. А она нам много сюрпризов принесёт, уверена. Почему у ящерицы вырастает хвост? И почему у человека не отрастает конечность. Ты же слышала о загадках стволовых клеток?

– Ну конечно. И о Войно-Ясенецком в «Хирургии» читала.

– И я читала. И про чудеса этих клеток читала. И я в них верю, Стаси. Потому что одно чудо уже случилось. Ты знаешь, кто будет твоим донором?

– Но такие сведения обычно нельзя разглашать?

– В нашем случае можно.

– Кто? – Стаси выдохнула это едва слышно, понимая, что услышит сейчас имя человека, который может быть даёт ей шанс родиться второй раз. Необыкновенный редчайший шанс.

– Ни за что не догадаешься, – Кира Михайловна счастливо рассмеялась.

– Кто? Мама?

– Нет, Стаси. Мамина кровь не годится уже. По возрасту. Её даже и не проверяли. Бесполезно.

– А кто тогда?

– Лёдик, Стаси. Твой муж. У него удивительное совпадение по антигенам с твоей кровью. Почти восемьдесят процентов. Удивительно! Я ищу эту совместимость на половине Советского Союза, а он тут, рядом с тобой в одном доме живёт. Разве не чудо?!

– Лео?! Как это? Хотя у папы же…Чудо, конечно. Спасибо вам всем. Жить всё-таки хочется.

– Главное, ты поверь в чудо, Стаси.

– Я постараюсь, Кира Михайловна. А Вы можете показать мне мои анализы?

– Зачем?

– Я долго занималась исследованиями по картине крови с приближением к точке невозврата. Я пойму.

Кира Михайловна минуту подумав, достала лист из папки и подала Стаси.

Стаси долго смотрела на цифры, сравнивая что-то и, наконец отдала лист.

– Что скажете, коллега? – Кира Михайловна без малейшей тени усмешки задала этот вопрос

– Ситуация приближается к критической, причём по резко нарастающей. Шансов нет.

– Вы ошиблись, коллега. Позачера он появился, в самый последний момент, можно сказать. И он уже здесь, в палате соседней.

– Лео здесь?

– Здесь, девочка. Его уже начали готовить вчера. Очень хочет проникнуть к тебе на пять минуток хотя бы. Ты как?

Неожиданно для Василия Петровича Стаси, после длинного разговора с Кирой Михайловной, попросила пропустить Лео к ней, когда он сможет. И попросила для себя три листа писчей бумаги и твёрдую папку, чтобы могла писать на этих листах.

– Маме письмо напишешь?

– Да, Василий Петрович. А Лео отнесёт на почту.

Стаси встретила его почти полусидя. И свет в палате был сегодня более ярким.

– Привет, любимая, – он сжал легонько её руку.

– Привет. Как ты? – в этот раз на лице Стаси тоже была надета маска.

– Я?! А что мне сделается, солнышко? Ты вот как? Голова болит?

– Да, немного. Лео у нас десять минут всего. Вот тут я написала заявление, в котором и ты должен расписаться, как мой муж. Как самый близкий мой родственник.

– Что ещё за заявление? – этого Лео совсем не ожидал и быстро развернул листы.

На каждом листе было написано заявление Стаси с требованием провести ей операцию по пересадке костного мозга. Далее следовало медицинское обоснование и доказательство, что эта операция необходима в соответствие с последними опытами в этой области. Стаси даже перечислила имена учёных, которые произвели такие опыты, и некоторые из них были вполне удачными. Здесь же она привела данные её анализов, обосновав необходимость операции, как единственный шанс на спасение её жизни и получение уникальных данных для науки в случае успеха. Стаси снимала юридическую ответственность с врачей, которые могут сделать ей эту операцию, перечислив их поимённо. Стояла дата и её подпись. Незаполненной осталась последняя строка: не хватало в согласии на эту операцию подписи её мужа и донора.

– Прочитал? – Стаси полулежала с закрытыми глазами.

– Прочитал. А зачем это?

– Лео, такие операции не входят, и долго ещё не войдут, в реестр разрешённых и рекомендуемых операций. Риск очень велик. Пять на девяносто пять не в мою пользу. Но, судя по анализам, я их сама сегодня видела, терять мне абсолютно нечего. Я безнадёжна. Но только таким эти операции и делались до сих пор. Продлили жизнь очень немногим и ненадолго. Твоя мама сказала тебе об этом?

– Стаси, но говорят, что многие сами даже восстанавливаются? Давай, будем верить, а? И потом… – Лео замолчал, собираясь с мыслями, – я без тебя жить не смогу, так и знай. Ты – единственная женщина на этой Земле, которая даёт мне смысл жизни. Наша крепость ждёт тебя, любимая. Вот увидишь, моя кровь вернёт тебя к счастью. Я подписываю это заявление. И я знаю, что всё будет хорошо. Даже отлично. Не понадобится оно. Но если ты хочешь – изволь, – он размашисто расписался на листах. – И куда их теперь?

– Один отдай Василию Петровичу. Второй пусть передаст Козицкому – он главное лицо. А третий экземпляр положи в мой письменный стол дома.

– Хорошо. Стаси, ты меня услышала?

– Услышала. Теперь с этим вопросом всё.

– Ещё есть вопрос?

– Есть, Лео. Собственно я тебя для этого и позвала сегодня, пока у меня ещё есть силы. Скажи, можно тебе доверить выяснить и решить один очень деликатный вопрос. Только очень тонко надо действовать. Просто очень, не знаю даже, как сказать. Но это только ты можешь сделать. И я буду спокойна. Иначе меня заест чувство вины и несправедливости. Вдруг это – самое последнее доброе дело в моей жизни будет? Нельзя ошибиться.

– Я обещаю сделать для тебя всё. И даже самое деликатное дело выяснить предельно деликатно. Я сумею. Только если и ты сейчас же мне пообещаешь сделать ещё несколько тысяч добрых дел в нашей с тобой жизни. Иначе не пойдёт. Кстати, я принёс в наш каменно-ёлочный садик тот валун, который ты нашла. Он и вправду подходит. Ждёт, чтобы спасибо тебе сказать, – сегодня у Лео не дрожали пальцы, и не было ни капли сомнения и растерянности в его глазах.

Перед Стаси снова был прежний настойчивый, вспыльчивый и упорный Лео. Как же ей стало снова тепло и надёжно, даже голова чуть меньше стала болеть.

– Так в чём твой деликатный вопрос-то, Стаси, девчонка ты моя ненаглядная?

– Вопрос совсем не мой, Лео. И ты не должен меня даже упоминать. Сам найди способ, как к нему правильнее подойти. Тебе лучше знать это.

– Я слушаю тебя, солнышко моё, – Лео взял Стаси за руку.

Глава 17

Сегодня был первый день относительно спокойного выходного за последние два месяца. Ей было приказано отдыхать целых два дня. Дела очень тяжёлые, страшные по своей сути, но ставшие привычными и даже рутинными, как ни жутко это звучало на фоне случившейся трагедии, требовали свежей головы и здорового тела.

Кира Михайловна хорошо выспалась, но накопившаяся усталость сказывалась каким-то отупением и желанием, как ни странно, опять пойти на работу. Там всё время было предельно занято делом и отработанным уже до автоматизма жёстким ритмом.

А тут, дома, всё валилось из рук, обесцененное своей мелкой бытовой зряшностью. Правда, долгий роскошный горячий душ, сняв невидимый налёт многодневного напряжения, её освежил, и уютный голубой махровый халат приятно согревал разнеженное водой тело.

Дверной звонок тихонько тренькнул. Кира Михайловна вообще не любила громких звуков. Она даже обрадовалась этому звоночку, разбудившему непривычную для неё в такое время тишину, хоть она и не ждала совсем никого.

– И кто бы это мог быть? – Кира Михайловна, потуже затянув поясом халатик, взглянув в зеркало в прихожей, привычным жестом поправила уложенную косу на голове и открыла дверь.

– Привет, – на пороге, неуверенно прислонившись плечом к косяку двери, стоял Сергей.

– Здравствуй. Что случилось? Стаси? Мама? – быстро вскинула она глаза.

– Да нет. Всё дома в порядке.

– А где не в порядке? – у Киры Михайловны голос звенел от возникшего холодка тревоги, спустившегося, наконец, со спины к ногам.

– Разрешишь мне войти? Не на пороге же разговаривать?

– Разговаривать? О чём?

– Так можно мне пройти? – настойчиво переспросил гость.

– Ну, да. Разумеется. Проходи, если… – Кира Михайловна растерялась от неожиданности.

Сергей отлепился от косяка: «Сейчас, туфли сниму. На этот коврик их ставить?»

– Да. А на этот…а тапочки вот. Только такие, – Кира Михайловна неловко подала ему свои тапочки без задников.

– Ну и ладно. Пальцы же влезли? – Сергей Дмитриевич переступил порог, закрывая за собой дверь. – Ну, здравствуй, Кира.

– Привет. Здоровались уже. Так что случилось, Сергей?

– Слушай, помнишь, что Иван-царевич Бабе-Яге говорил?

– Какой Иван-царевич? – Кира Михайловна всё ещё была немного ошарашена.

– Господи, Кира! Обычный. Просто Иван-царевич. Он ей говорил: «Ты сначала меня напои, накорми, – ещё там что-то попросил, – а потом и спрашивай». Поняла?

– То есть, я – Баба Яга, а ты голодный Иван-царевич? – Кира Михайловна, наконец, расслабилась услышав шутку, сказанную немного суетливо, но спокойным голосом, и усмехнулась.

– Да нет. Я не это совсем хотел сказать. Просто чай у тебя есть?

– Просто чай? Есть.

– А раздеться можно?

– Ну, конечно. Вот тут можно повесить, – Кира Михайловна махнула рукой в сторону вешалки на стене, где висело её шубка.

– Спасибо. Чай горячий? – Сергей, явно затягивая время, неторопливо снимал с себя пальто с серым каракулевым воротником, светло-серую каракулевую папаху, которая как-то смешно у него была сдвинута сегодня на затылок. Обычно она сидела на его голове, как произведение искусства. На вешалку отправилось и кашне светло-серого цвета. Он всегда был щёголем. – Куда прикажешь? – он пригладил волосы, не гладя в зеркало.

– Не знаю. То есть, куда хочешь. Можно в гостиной, можно в кухне.

– Ты хозяйка, тебе и карты в руки, – он мельком оглядел то, что можно было видеть из небольшой прихожей посреди небольшой квартиры.

– Тогда в гостиную. Прошу, – Кира Михайловна уже совсем взяла себя в руки и открыла вторую створку стеклянной двери в гостиную прямо напротив входа. – Тебе какого чаю налить?

– Любого. Но не крепкого. И свежего, если можно.

– Садись. Сейчас принесу, – Кира Михайловна усмехнулась про себя: «Ничерта не меняется, сибарит».

Сергей Дмитриевич оглядел большую и почти пустынную из-за её размеров комнату. Круглый стол в центре, накрытый кремовой бархатной скатертью, четыре стула вокруг стола, диван у стены и рядом с ним торшер со светлым кремовым абажуром с бахромой. Книжный шкаф, плотно заставленный книгами, и единственное украшение комнаты – большая фотография в рамочке над диваном – завершали убранство. Внимательно рассмотрев фотографию, он сел к ней спиной лицом к двери, слыша, как в кухне стучат чашки и ложечки.

Кира вошла, уже сменив банный халат на длинное тёмно-синее с оранжево-зелёно-голубыми цветами домашнее платье. Она всегда любила такие подчёркивающие друг друга жизнеутверждающие цвета.

– Ты, как всегда, стильна и величественна. Как все женщины Воротовы, впрочем, – он неловко усмехнулся, поняв, что комплемент получился так себе, не очень.

– Спасибо. Как мама? – Кира Михайловна пододвинула ему маленький мельхиоровый подносик с чайной чашкой на ножке и маленькой сахарницей.

– Мама тоже стильна и величественна. Как всегда. Очень рада, что приехала, наконец. Привыкает к дому. Лео отдал ей свой кабинет на первом этаже, а сам уехал на второй. Там ремонт вот только что закончили. До Стасеньки старались успеть.

– Как она?

– Не знаю.

– То есть?

– А то и есть. Не могу понять я её. Она вся сжата в маленький комочек. Иногда даже в глаза не смотрит, как… – Сергей Дмитриевич подыскивал слово.

– Как виноватая? – спокойно помогла ему Кира Михайловна.

– Да. А ты откуда знаешь? Это что? Общий симптом? – Сергей Дмитриевич внимательно посмотрел на бывшую жену.

– Ну, не общий, допустим. Но в некоторых случаях он бывает.

– И что с этим делать?

– А что Лёдик делает?

– Лео? Иногда он ночью выходит к нашему костерку и сидит там почти до утра.

– Они вместе спят?

– Да нет. Лео просто свой диван в спальне поставил. на нём и спит. А что?

– Ничего. Только Лео сможет её постепенно вернуть к жизни, похожей на прежнюю. Похожей. Но не прежней. Если она выдержит, конечно, – Кира Михайловна, опустив глаза, собирала на скатерти невидимые соринки.

– Что выдержит?!

– Как что? Возвращение в чуждый ей мир.

– Почему это – чуждый? Она у нас – самая наша родная девочка.

– А вы у неё? – Кира Михайловна посмотрела на гостя с некоторым удивлением.

– А что мы? Мы верим…

– А я именно об этом и спрашиваю. Вы «верите». А она? Тоже верит?

– Я не понимаю вопроса, Кира.

– Да понятно мне, что ты не понимаешь. Ты вот только представь, она, ведь, почти умерла. И даже покорилась своей участи, ни на что уже не надеялась. Она же прекрасно ориентируется во всех этих вопросах. Это – не знаю, какое везение нам привалило, что кровь Лёдика ей подошла. Это же чудо! Просто – чудо. Но чудо-то чудом. А что пережила она? И каково ей сейчас чувствовать себя воскресшей буквально. Но совсем другой воскресшей женщиной. Как по-твоему, имеет значение для мужчины то, что его жена никогда…никогда не родит ему ребёнка? А?

– Ну, не знаю. Собственно, это конечно совсем другое дело, нежели фертильная женщина.

– Вот. Правильно. Имеет значение этот нюанс. Ещё какой. И некоторые мужчины даже отказываются от таких жён. Примеров – тьма. Думаешь, она этого не знает? Знает, разумеется. И как ей проще будет теперь выживать? Знать это и делать вид, что всё по-прежнему? Обманывать себя? Или смести это всё веником в прошлое, и начать совсем новую жизнь. Неизвестно, какую, при этом. Совсем новую. Хотя, с её характером и новая её жизнь рано или поздно обязательно станет прекрасной.

– Почему это? – Сергей Дмитриевич никогда не рассматривал ситуацию с этой стороны.

– Почему? Да просто потому, что иногда, однажды умерев в себе, сознательно отказавшись от своего маленького домашнего «я», человек вдруг понимает, на что он способен и к чему готов, если от себя отказаться. Это чувство трудно представить обычному человеку, не пережившему такое. А это совершенно необычное перерождение, когда и силы вдруг появляются ниоткуда, и воспаряет гений общечеловеческий над личным, – Кира Михайловна тяжело вздохнула и резко смела со скатерти невидимые соринки, поставив ворс бархата торчком. Потом разгладила его обратно.

– Ты нервничаешь? Я не вовремя? – чутко уловив некоторое раздражение бывшей жены, спросил Сергей Дмитриевич.

– Да нет. У меня теперь всё вовремя. А сегодня и спешить некуда. И вообще спешить некуда. Просто, когда о Стаси думаю, я ощущаю свою беспомощность перед возникшими у неё проблемами.

– Перед какими именно проблемами?

– Понимаешь, Сергей, после таких личных трагедий начинает формироваться совершенно другой личный способ контактирования с миром. И весь упор делается на творчество, на работу. Как ты делаешь своё дело – так и мир к тебе относится, это никакая не новость. Тут важно лишь то, насколько честно и ответственно ты это делаешь. У Стаси это уже получилось, в общем-то, в спокойной и дружелюбной обстановке. А, умерев в себе однажды, другого способа найти себя – вообще нет. Вот и вопрос: что выберет Стаси? Она потому и сжалась сейчас, что выбирает. Почва привычная, понятная из-под ног у неё уплыла. Она найдёт решение обязательно. Лишь бы Лео не упал духом раньше времени, если хочет остаться рядом с ней. Трудно это – жить рядом с человеком возвысившегося духа. А у неё нет другого пути с её характером и принципами, – Кира Михайловна замолчала.

– Но, в общем и целом, это же преодолимо и совместимо с обычной жизнью, Кира? И потом, почему ты так безоговорочно уверена, что Стаси именно так относится ко всему сейчас? – Сергей Дмитриевич впервые увидел совершенно неожиданный для него поворот событий. И удивился, насколько резко его бывшая, довольно избалованная жизнью жена поставила диагноз.

– Да потому, что уверена. Знакомое состояние. Но в целом – преодолимо. Разумеется. Я поговорю с психологом. Надо поработать. Но чуть позже. Пусть привыкнет хотя бы с месяц. Тебе выделили домработницу? – она явно уводила разговор с тяжёлой для неё темы

– Да. Только приходящую пока. На несколько часов в день.

– А может так и лучше. Есть время для семейного интима. Чужой человек тоже требует внимания и стесняет собой. Я тоже наняла женщину, чтобы пол мыла и бельё отвозила стирать. Не успеваю.

– Много работаешь дома?

– Нет. Дома я падаю в постель и сплю, когда удаётся сюда попасть. Так чем я обязана твоему визиту?

– Ничем ты не обязана. Никому. А лимон у тебя есть? Извини, привык, – Кира Михайловна внимательно взглянула, – может быть, ещё что-то нужно?

– Нет. Только лимон, и нож конечно. Если не трудно.

– Не трудно, – она легко встала и вышла, а Сергей Дмитриевич жёстко и нервно потёр подбородок.

– Так что тебя привело, Серёжа. Да ещё в таком виде? – спросила Кира Михайловна, подавая ему десертный нож.

– В каком, таком? – он удивлённо посмотрел на неё.

– Да почти точно, как Иванушка-царевич-дурачок. Шапка на затылке. Последний раз я таким тебя видела около роддома, когда Лёдик родился. Что случилось?

– Станешь тут, … не только Иванушкой… – Сергей отрезал попку у лимона, явно затягивая время, потом ювелирно отрезал тончайшее прозрачное кольцо лимона и опустил его в чай. Кира Михайловна молча смотрела на его руки. – Тебе отрезать?

– Спасибо. Не надо, – Кира Михайловна, помешивала ложечкой в своей чашечке,– так что, всё-таки, случилось, Серёжа?

– Что случилось? Я и сам не знаю. Поэтому и пришёл. Может быть, ты мне объяснишь, что случилось?

Конец второй книги.

Продолжение следует.

Рисунки и обложка автора. Для оформлении обложки книги использованы общедоступные шаблоны фона и шрифтов сайта https://www.canva.com/design/DAEBXw8jC34/hYF1v3IjdONqXKhCHWYSLg/edit?category=tACZChfZug8

Конкретные исторические события и факты взяты из открытых источников в интернете.