А в одном из коттеджей в одном из особых городов двое, седеющий отец и молоденькая жена его сына, ждали возвращения своего любимого сына и мужа, как некогда ждали своих любимых с фронта.

– Папа, а раньше такое было? Чтобы, вот так? – Стаси сидела вместе с Сергеем Дмитриевичем в столовой за чашкой абрикосового компота, который тетя Таня им сварила, наконец, из купленного отцом урюка.

Сергей Дмитриевич неважно себя чувствовал и попросил соседку поночевать с ними, несколько дней, чтобы не испугать Стаси, «если что», чего доброго. Хоть она и врач, но теперь и дочка ещё, ведь. Кроме заботы о них двоих, тётя Таня ходила по вечерам кормить сына, который почти сутками пропадал, то в поликлинике, то в больнице, и ещё она ходила кормить двух котов дяди Мити, как обычно, когда он уезжал.

Стаси и отец сейчас ждали, когда она вернётся, чтобы всем поужинать. Втроём-то веселее. Вася был сегодня на дежурстве.

– Было. И не один раз. Эти сволочи – не идиоты. Наш взрыв все их сейсмические станции зафиксировали. Поэтому рыскали они по всей стране, я думаю. Пятая колонна – не выдумки. Это реальность. Противоестественная, дикая, предательская реальность. Есть люди, которые здесь родились, росли, учились. Всё, как у всех. Но им хочется большего. Гораздо большего. Спроси вот их: «А на каком, собственно, основании ты претендуешь на то, или на это?» И он начнет собирать в кучу все наши недостатки, промахи, ошибки и несчастья, обвиняя нас в тупости и неспособности. Как же! Он-то это видит, говорит, призывает, громит! А мы – по их мнению – овцы тупые, которых надо хлестать, гнать, а лучше вообще уничтожить и пользоваться всем, что мы сделали и имеем от предков. Сами эти говоруны ничего значительного и полезного никогда сделать не могут, обычно.

Они вечно всем недовольны, считают себя обойденными, самомнение раздуто до болезненного. И не случайно они обычно где-то на очень второстепенных или даже третьестепенных ролях работают. Но уровень претензий ко всем из-за явной собственной ничтожности у них зашкаливает. И они готовы даже за не очень большие деньги продать тут всё! У них нет совести, чести. Ничто, кроме призрачного могущества кучки монет, их не волнует.

Есть, конечно, и идейные, вроде бы, враги. Упертые с виду. А как копнешь поглубже, так опять, – та же жадность к деньгам и к власти. Или безутешная классовая ненависть. Обычные радости жизни их не удовлетворяют. А где власть – там, ведь, и кровь, Стаси. Всегда. Эти две субстанции – неразделимы. Так что кровожадность – это их самая суть. Нелюди.

А вот народ наш? Ох, и не прост! То ли война так всех подтянула? То ли от природы народ такой?

Был у Мити с Максимычем случай однажды, не так и давно. В отпуске они были, и дали им, как поощрение, разрешение на охоту съездить. Охота же пуще неволи! Сопровождающих выделили, как положено. Двое – в одной машине. Ещё пятеро следом едут.

– А зачем столько, па?

– Зачем? Ну, чтобы, если что, их, таких идиотов-охотников, защитить. Или застрелить, если защитить не удастся. Как-то так, наверное. Они оба уже на очень больших должностях к тому времени были. Ну и указания по инстанциям наверное разосланы были, я думаю, рекогносцировку по генералам, так сказать, дали, кому следует.

А они забыли, вот забыли оба начисто, как им ехать-то надо до какого-то там заколдованного особого охотхозяйства. Ездили-то лет шесть тому назад? Всё изменилось с тех пор. Сопровождающие – те вообще от этого далеки. Достали карту, вылезли из машины, «Москвичок» ещё тогда у Максимыча был, он его долго принципиально не менял ни на что другое. Друзей, говорил, – не предают! «Волга» у него в гараже пылилась. Разложились они с картой той на капоте посреди какой-то деревушки под Копейском, под фонариком посмотрели сориентировались, перекусили, дальше поехали. И тут им мужичок вдруг машет: «Подкиньте, мол». А чего не подкинуть? Место есть в машине. Куда ж его тут бросить в темнотище такой? Сопровождающие между собой его и посадили, не тут же ему допрос устраивать. Но напряглись все, откуда вдруг он возник?

Разговорились, то да сё. Кто да откуда? Занятный оказался мужичок. Они там все обхохотались. Ну, такой язык не каждому дан, вообще. Он их анекдотами своими до икоты довёл. Они ещё долго его «ёкарного бабая» и его «жену-мозгоклюйку» вспоминали. Он их спрашивает, кто они такие, куда едут, а они у него, как у местного, спрашивают, куда лучше поехать. Трепались, короче, и каждый пытается побольше выведать. В следующей деревушке мужичок попросил остановиться да подождать его, мол, отблагодарить их хочет. А что и нет-то? Дом, соответственно, окружили по углам. Выбегает, руками машет, приглашает в дом. А им торопиться-то некуда, надо точно понять, кто это их тут караулил, и откуда? Сопровождающие, двое, «идут строем», двое в прикрытии. Митя с Максимычем в машине под конвоем сидят. Цирк! Темнота. До зорьки ещё несколько часов. Тут им наши уже машут, чтобы заходили. Зашли. А там их встретили участковые местные, три человека, и Максимычу под козырёк сделали.

Оказывается, в первой деревеньке жители засекли их с фонариками и картой. Сообщили номер машины участковому, в соседней деревне жил. Балаболу-то тому, которого они подвезли. Он их номер сразу отправил с запросом по телефону, и к ним наперерез выбежал. А в следующей-то деревне, через несколько минут уже ответ был получен по номеру машины. Такие вот дела, Стаси. Совсем случайные, далёкие от политики люди. Просто знают, понаслышке знают, что тут у нас есть секретные местечки, вот и просигналили, не поленились, не пропустили мимо. Мало ли кто тут с картой по ночам шарохается?

Больше они на охоту не выпрашивались. Это же сколько людей вокруг танцевало, чтобы они свободно молодость вспомнили? Нерационально как-то, даже для таких людей. Уток настреляли на весь тутошний колхоз, правда. Два дня палеными утками пахло вокруг.

А ещё было дело на Тече. Жители деревни мужика одного приметили, и просто сами взяли и скрутили. Заметили, что он пробы воды забирает. Резидентом оказался. Наивным. Но сколько тут не наивных – один господь Бог знает.

– А почему ты думаешь, что это тут, в нашей области именно, кто-то есть?– Стаси слушала отца, положив голову на руки.

–Книжонка выпущена местным издательством для местного употребления. Конечно, обязательные экземпляры куда-то тоже отправлялись. Но это тоже проверят, разумеется. Ужас, сколько им там предстоит всего перелопатить. Работа такая, доченька. А мы с тобой ждём и молчим. Молчание – это твоя обязательная привычка теперь, Стаси. Тебя могут и проверять, на разговоры провоцировать. Ну, что ж тут поделаешь? Режим особый. Ты – жена, и дочь ещё теперь ответственных работников Да, ведь? И ждём нашего Лео.

– А сколько дней у него была самая длительная командировка, па?

– Точно не помню. Около месяца. Что-то так. Давайте-ка, поедим чуток, Таня вон пришла, и по местам. Завтра вставать рано.

– Почему рано? Воскресенье же?

– А мы с тобой завтра по магазинам отправимся бродить. Есть у меня задумка одна. Ты мне поможешь. Так что позавтракаем – и в путь. Я погулять хочу, размяться немного, а обед Таня обещалась сделать.

Да, кстати, Максимыч-то тебе звонил, чтобы ты насчёт отгулов с Василием договорилась. Ты договорилась?

– Ой, папа, их у меня, хоть в бочке соли! Меня же на всех участках просили заменить кого-нибудь, пока я привыкала тут ко всему, и я пока окончательно с местом так и не определилась же? Институт ещё формируется пока. А врачи то болеют, то в декрете. Договорилась я с Василием Петровичем. Заявление сразу написала. Ты думаешь, что это он из-за Лео звонил?

– Скорее всего. Обычно им тоже отгулы дают после таких командировок, как награду. Если удачно всё.

Заснула Стаси сразу. У неё теперь появилась привычка запахнуться в халат Лео и под его запах засыпать.

Ориону, светящему в её окно, она всё подробно рассказывала, как день прошел, и как она скучает, и как отец пытается её отвлечь от грустных мыслей, хотя чувствует он себя не важно, потому что погода меняется на дождливую, похоже. И Стаси добавила ему четвертинку аспирина в день на целую неделю, чтобы легче дышалось. И тётя Таня сварила очень вкусный компот и даже Васе своему отнесла банку, потому что им одним с папой столько не выпить. И про котов дяди Мити рассказала, как они прибегают в их садик потереться о ноги и посидеть у костерка, который они с отцом и Юрием Максимовичем частенько разжигают в мангале, поджаривая на шампурах ломтики колбасы и батона, аппетитно хрустящие печеной корочкой.

А Лео не спалось. Орион нагло светил в окно и совсем не успокаивал, а наоборот, поднимал волосы дыбом. После первого подробного доклада в комитете с ним снова несколько раз разговаривал какой-то майор. Иногда весело и непринужденно шутил, снова переспрашивал, как они это обнаружили, кто при этом был, и когда он, как бы невзначай, в третий раз спросил о Стаси, Лео понял, что его наверняка отстранят от дела и, в лучшем случае, ограничат в передвижении. Картина-то маслом в голове следователя, похоже, складывалась. И в центре этой картины стояла Стаси: «Чтобы просто так какая-то почти девчонка и сразу нашла зацепку? Таких случайностей не бывает. Приехала в город – как раз по срокам. Пропуск – вездеход, хоть куда пожалуйста, кроме самого объекта, служба медицинская – одна из сквозных. Стала женой контрразведчика в мгновение ока. И с дядей Митей уже накоротке. И с отцом», – я бы проверил такие совпадающие факты. Интересно, приёмник они по лампочкам разберут? Или просто прослушку поставят? Я бы поставил. Ну и х*р с ними. Обязаны. Надо завтра в библиотеку попроситься. Должны отпустить. Не одного, конечно, ну и х*й с ними тоже. Да ещё и книги там только на английском. Может не стоит? А чего не стоит-то? Стоит. Где я ещё это всё до кучи соберу? Дня три убью, как пить дать. Но откуда Стаси эти приёмчики знает? Вот ещё Мата Хари! Та тоже мужиков с ума сводила. И как я не задымился? Ещё и с верёвками этими, – Лео заржал в подушку, не выдержав.– Нет, а отец-то каков? Вот сообразительный! Неужели что-то такое подобное и у него было? Мгновенно нашел, что сказать, пока я губенки свои размыкал, мыча-лепеча…»

Лео действительно практически отстранили от дела, но в библиотеку легко отпустили, дав заодно какое-то задание для отвода глаз на несколько дней. Он сидел в читальном зале дотемна, окончательно вымотав наружку, сменявшуюся три раза, пока он добывал сведения по крупице. Нашел он кое-что и про Мата Хари. И «Декамерона» «по диагонали» прочитал.

Из краткой справки в энциклопедии о Фрейде и фрейдизме, порицаемом и преследуемом, понял, что «самое безудержное из всех стремлений человека – сексуальное стремление к «объекту». Ну, это он и так уже знал, без Фрейда.

Ещё Лео понял, почему Фрейд до сих пор недоступен. Его философия расходилась с основной парадигмой молодого неопытного социалистического строя, которую так чётко сформулировал Арон Залкинд. И стал известным. Его брошюрка о «двенадцати половых заповедях революционного пролетариата» была доступна в общем читальном зале любому желающему.

На обратной дороге до служебной гостиницы Лео зашел в парфюмерный отдел магазина на улице Спартака, купил розовое масло. В магазинах этого большого промышленного города всё было достаточно бедно, если быть точным, то смотреть тут было совсем не на что после их магазинов.

Правда, ажурные чугунные решетки, обрамляющие все газоны на центральных улицах, придавали этому городу впечатление постепенно складывающейся основательности и солидности.

Для Стаси он не нашел ничего, что он захотел бы ей подарить. И только тут вспомнил, что он ей вообще ещё ничего не подарил. Ни цветов, ни украшения, ни, даже, флакончика духов. А она ему уже несколько пар носков заштопала. И сейчас он был в таких, ею заштопанных. Специально такие взял, чтобы приятно было чувствовать её руку. Вспомнил слова отца: «Заштопанные мужские носки внушают доверие к дому, в котором их штопают».

– М-да. Совсем неважный из меня муж получается. Отец купил матери тапочки, когда они уже сто лет вместе-то не жили. Не понимаю я чего-то в их разборках. У нас со Стаси совсем другое дело будет. У нас будет пещера крокодилья. Но как же она передо мной титёшками своими трепыхала, когда массировала! Ну, Стаси, доберусь я до тебя, подожди. Я тоже тебя привяжу. Вот тогда посмотрим, кто кого лучше промассирует. Господи, голова ж ты моя квадратная, и когда эти остолопы всё проверят? Бокаччо я прочитал. Мата Хари? Тут одни вопросы. Есть над чем подумать. М-да. А у нас и нет ничего собственного отечественного. Даже в большой энциклопедии всё вырезано. А почему?! Все люди нормальные и женатые этим занимаются всю жизнь. И каждый носом наугад тычется, и редко кто, что-то путевое об этом сказал. Мужики между собой только матерятся: «всунул», «вдул», «дала-не дала»… Правда и бабы тоже… А на самом деле ни в чём не разбираются толком. Наугад всё. Понаслышке. Кто-то, что-то, где-то подсмотрел, подслушал.

А как же она была красива… дух же захватывало, дышать не мог, как зацепило. И такое совершенство, и такую радость… Что же мы за люди такие, самое святое и только матом умеем называть? Или так раньше нашими предками самое святое только так и называлось, призывая в такие моменты всю силу вселенной? Или это просто от полного и отчаянного неведения? Но есть же те, кто любит свою жену? Есть. И это всем понятно. Того же Музрукова взять. На них же все наглядеться не могли, когда он жену свою под руку так бережно вёл. А тоже вот не пожилось ей. Умерла. Нет. Я наш мир в пещере нашей буду по-другому устраивать, как она тогда сказала: «Чтобы всё гармонично было по-возможности?» Гармонично. Будет, Стаська, у нас всё гармонично. Очень даже гармонично. Скорее бы только они все версии свои проверили. Пока не убедятся в стерильности наших связей – не отпустят. Зря Глебка говорил, что одна версия. Их тысяча, как и весь тираж, может быть. И мы все – в том числе. Нас первыми и проверяют. Это правильно. Скорее бы. И чтобы приёмник не угрохали, когда присоединяться будут. Он ей так нравился! А! Всё-таки, я ей подарил приёмник! Молодец я, чо! Перестраховщики чертовы. Нет, перестраховка в таких делах – это же жизни чьи-то. Надо. Но скорее давайте, «ребяты», а?» – Лео рвался домой, но использовал с максимальной пользой всё свободное время, которого у него неожиданно оказалось гораздо больше, чем он сам того бы желал.

Больше всего «научной» пользы Лео принесла обычная скучная медицинская книга по анатомии и физиологии человека. Хоть что-то ещё понимать начал, кроме того, что он полный лопух в своём «стремлении к объекту».

И совершенно неожиданно, конечно, он получил, по крайней мере, среднее специальное узкое образование по интересующей его теме, прочитав под самый занавес его пребывания в замечательном городе Че, одну замечательную книгу.

«Настольная книга механика по ремонту зерноуборочных машин.» 1938 года издания, над которой он корпел несколько последних вечеров, поставила несколько жирных восклицательных знаков в его душе на всю оставшуюся жизнь.

Спасибо придирчивому майору!

Сергей Дмитриевич бережно держал руку Стаси на сгибе своей руки. Встречные на улице оборачивались на эту необычную пару. Седеющий стройный, поджарый мужчина и совсем молоденькая девушка оживлённо о чём-то говорили, девушка то и дело прыскала от смеха в ладошку, а он был явно доволен её весельем и охотно его поддерживал. В первом же отделе главного магазина Города, куда они зашли, он, сняв красное бархатное с никелированным крючком на конце ограждение, молча усадил её в уютное, блестевшее лаком деревянное примерочное кресло обувного отдела и, подозвав продавщицу, спросил: «Барышня, а могу я вам доверить мою дочь, чтобы вы ей подобрали несколько пар обуви на все случаи жизни? Только самое лучшее из того, что у вас тут есть?» – «Самое-самое лучшее прямо?» – барышня с сомнением смотрела на Стаси в её видавшем виды габардиновом плаще с маминого плеча.

– Точно так. Самое лучшее. Цена не имеет значения. Вы меня правильно поняли? – отец умел говорить так, тихо и почти без выражения в голосе, но все мгновенно понимали, что переспрашивать его ещё раз не стоит

– Папа! Ну зачем ты? Я же говорила тебе…

– Стаси, я знаю, что я делаю, девочка, и ты меня не расстраивай, а то опять давление… Давайте, барышня, приступайте. Я ненадолго отойду в другой отдел, – и он отошел в отдел готового женского платья, провожаемый страдальческим взглядом Стаси и завистливым взглядом барышни.

Несколько пар обуви Сергей Дмитриевич забраковал сходу, как чересчур обыденные, заменил их более нарядными, и разного цвета. Стаси безмолвствовала.

– Эти же лучше, да? – он, как маленький, радовался куче коробок, которую продавщица складывала и связывала бечевкой.

– Пап, как я на вызова-то на каблуках ходить буду? И зачем их столько?

– На вызова? Это я не подумал. Так. Барышня, подождите упаковывать, давайте-ка ещё нам несколько пар на примерку, на маленьком каблучке и совсем без каблучка. Но красивые! Сейчас, дочь, подберём, то, что нужно, – к увязанной стопке добавилась ещё несколько коробок. Лицо Стаси пылало от смущения.

– Папа, тут на нас все смотрят. Мне неудобно.

– Ну, а что ты хотела? У Воротова дочка объявилась! И он от радости готов ей все игрушки тут купить. Пусть смотрят. И потом, Стаси, у тебя же работа-то «ходячая», твои туфельки давно на ладан дышат. Нам с тобой теперь вон туда надо. Девушки, а вы всё нам упакуйте и свяжите, пожалуйста покрепче, – и он увлёк её в отдел готового женского платья.

На вешале для выбранного платья висело с десяток плечиков с одеждой.

– Я тут присмотрел, давай, примеривай. Надо же нам Лео удивить и обрадовать?

– Ты думаешь, что он обрадуется этому всему?

– Да нет, конечно. Я думаю, что он даже не сразу и заметит эти тряпочки и тапочки на тебе. Но все остальные заметят и порадуются вместе со мной, что у меня такая красавица-дочь. Потом и он оценит. Обязательно оценит. Давай, Стаси, выбирай, что тут тебе подойдёт? Барышни самое лучшее принесли, говорят. Посмотрим давай. Я – не спец, конечно, но, авось, разберёмся, – Стаси усмехнулась, глядя на своего щеголеватого свёкра с изящным заломом велюровой шляпы, сдвинутой набок. У него, как и у Лео, было умение носить вещи, почти небрежно, но очень изысканно.

К великому сожалению Сергея Дмитриевича Стаси хорошо подошли только белый, прямого покроя из плотного белого шелка пыльник с единственной красивой пуговицей, огромными карманами и широкими отворотами на рукавах, который стоил целое состояние по мнению Стаси. Ещё ей хорошо подошел красивый из серого шевиота осенний плащ в талию с широкой юбкой и шикарным воротником. И отлично подошла серая каракулевая шубка в комплекте с беретом из каракуля же. В этом наряде Стаси выглядела молодой и уточенной дамой. Ни одно платье тоненькой и невысокой Стаси не подошло. Тем более не подошли костюмы, которые надо было укорачивать, ушивать, и вообще они были ей не по вкусу.

– С пальто и шубкой решили более-менее. Зимняя обувь осталась только. Это проще уже. И что же мы будем теперь делать? В ателье идём? Тогда надо ткани посмотреть. Пошли, Стаси. Мы сегодня должны все твои проблемы с гардеробом решить. Через два месяца и осень наступит.

– Пап? Да нет у меня никаких проблем, пап. У меня вот голова уже кружится. Я мерить устала. Папа, это же такую кучу деньжищ стоит? Давай в следующий раз, а?

– Эх, дочь! Не дороже радости всё это стоит. Носи, радуйся, и нас с Лео радуй. А деньги? Ими же не согреешься, не наешься? Они для того и даются, чтобы кроме удовлетворения от работы ещё и другими удовольствиями себя можно было немного побаловать. А вот остальное пойдёшь покупать с Лео. С меня, пожалуй, хватит твоих испуганных глазёнок.

– Какое ещё остальное, па? По-моему, в магазине все перестали покупать, только на нас и смотрят,– зашептала Стаси сердито, мельком оглядываясь и ловя на себе взгляды и ухмылки.

– А ты привыкай, доча. Ты же Воротова теперь. Была одна Воротова – законодательница мод тут. Всегда все оглядывались. Теперь вторая вот появилась. Ещё краше, пожалуй. Так что нам с тобой марку никак терять нельзя, положение обязывает, дочь. Пошли за тканями.

– Пап?

–Что? Слушаю?

– Папа, я терпеть не могу, когда меня обшивают и иголками колются.

– Ну, почему сразу и колются? Поговорим, потребуем, всё нормально будет, Стасенька.

– Пап? Давай лучше машинку мне потом купим с моей зарплаты, и я сама себе буду шить? Книга с выкройками, учебник такой, у меня есть. Я ещё лучше себе сошью.

– Ты шить умеешь?!

– Конечно. Это все женщины умеют, па, – Сергей Дмитриевич с улыбкой смотрел на Стаси. Эта девочка даже не осознавала, как она непосредственна и пленительно-наивна, и как хороша.

– Ну, что ж? Уговорила. Тут мы всё равно ничего приличного готового не найдём, похоже. Пошли за тканями и машинкой.

– Папа! Я не пойду. Тебя за коробками обувными будет не видно. И меня за этими пакетами – тоже. Поехали домой. Хватит на сегодня. Я тут со стыда сгорю скоро. Явилась – не запылилась! Что обо мне люди-то скажут, па?!

– А то и скажут, что Лео очень повезло с женой, красавицей и умницей. А мне с дочуркой. Сейчас всё сгружаем в машину и едем в другой магазин, раз тебе тут не нравится.

– Пап! Нет уж. Я никуда больше не поеду.

– Вот и хорошо, правильно! Тут самый широкий выбор тканей, как в Москве. Не хуже. Это же наш центральный магазин. Пошли-пошли. Мне одному сложно будет выбрать. Но помочь – помогу.

В отделе тканей барышни, потерявшие дар речи от количества коробок, которые вынес к шикарной машине седой пожилой мужчина, так галантно распахивающий дверь перед его молодой спутницей, наперебой выкладывали перед ними штуки тканей. Одна из них вышла из-за прилавка и ловко накидывала край очередного отреза на плечи Стаси, сутулившейся от смущения в сыроватом от дождя стареньком габардиновом пальто, поворачивая к ней зеркало, в которое Стаси избегала смотреть. И без зеркала она видела, что нравится отцу, а что не нравится, и уже не сопротивлялась, охватившему его азарту. А Сергей Дмитриевич, казалось, испытывал настоящий восторг, представляя свою красавицу-дочь в каждом из возможных новых платьев.

– Стаси, вот это непременно надо сшить к приезду Лео. Сколько метров на такое вот платье надо? – отец показывал понравившееся ему платье в лежавшем тут же журнальчике мод.

– На такое? Метров шесть. Не меньше. Тут же юбка по косой выкроена, – охотно подсказала одна из барышень.

– Если по прямой скроить, можно сэкономить, и три хватит, – сердито возразила Стаси.

– Что значит – «сэкономить», Стаси? Именно такое надо сшить! А я и не понял сначала, что в нём такое замечательное. Конечно! Обязательно надо по косой. Как хочешь, солнышко, а ты теперь обязана. Иначе он спросит, что же я-то сделал, чтобы ты тут не скучала, а мне и сказать будет нечего. Барышни, вы нам это всё упакуйте, что дочь отобрала, но, пожалуйста, по шести метров только. А мы пока в хозяйственный с дочкой завернём.

– «Барышни… заверните» … если бы не знать, что она ему сноха, так можно было бы подумать, что жена, прям, – тихо проворчала про себя одна из барышень. А вторая рассмеялась: «Завидуешь, что ли? Так иди. Завоюй. Всем известно, что он не женат. Ишь, как деньгами сорит».

– Ага, не женат. Он со своей «дочки» глаз восторженных не сводит. Завоюешь такого, как же. Околдовала мужиков всех эта врачиха. Только о ней все и говорят. Даже мой не преминул восторгнуться! И чо в ней такого, уж? Ну, симпатичная. Стройненькая. Но ничо особенного. Обычная.

– Значит, точно что-то есть. Дыма без огня не бывает, – уверенно возразила вторая, завязывая бантиком упаковочную верёвку на стопке завернутых отрезов по шесть метров каждый.

– Нет, Стаси, это так специально нам повезло! – восторгался Сергей Дмитриевич. –Я таких и не видел ещё. Думал ножную, тяжеленную придётся тащить, грузчиков просить. А тут – чемоданчик такой замечательный. Подумать только, электрическая швейная машинка уже есть!

– Папа, главное, что она край же обрабатывает! Вот что главное!

– Вот и славно. А ты идти не хотела, эх ты! Чуть всё не пропустила. Вот Лео удивится, когда увидит тебя в новом платье! Она же, как сумасшедшая шьёт! Иди, забирай свои отрезы. Поехали обедать. Вот тётя Таня-то ахнет!

Покупка швейной машинки вдохновила Стаси, как некогда вдохновляли её новые красивые необычные игрушки. И она в свободное время, которое за приятными делами теперь протекало почти незаметно, напевая себе под нос, кроила, мерила, сшивала и, наконец, через четыре дня предстала перед судом строгого жюри: тёти Тани и отца.

Прелестное платье из ткани в крупную яркую бело-черно-бордовую клетку с пышной юбкой в складку, скроенной, как и задумано было модельером по косой, с тонким чёрным пояском, рукавом до локтя и открытым воротом стоечкой придавали Стаси одновременно и строгий, и нарядный вид.

– Стаси, а туфли-то к этому платью? Черные на каблучке? Давай, рази нас наповал! И перчатки! Перчатки ещё не забудь, черные, кружевные! И сумочку не забудь, Стаси! – кричал вдогонку убежавшей Стаси Сергей Дмитриевич, и не было на свете более счастливого и гордого отца в этот момент, чем он.

Как старый опытный Пигмалион он, снимая некоторые шероховатости, аккуратно вытачивал из прекрасно скроенного куска безупречного мрамора великолепную женщину, жену своему любимому сыну, которой будут восхищаться все, а больше всех он сам будет восхищаться своей дочерью.

– И как же ей шляпки эти идут! Королевна. Смотри, не избалуй девку-то.– не преминула вставить свои пять копеек тетя Таня.

– Ты серьёзно думаешь, что такую можно избаловать, Таня? Не видишь, что ли, как она даже демонстрировать стесняется? Я специально заставляю её всё это поносить, а то будет ещё ходить, голову долу опустив. Знала бы ты, что мне в магазине с ней пришлось вытерпеть. Ничего не хотела покупать и мерить. Сжалась вся в комочек закомплексованный. Самому пришлось почти всё выбирать. Но вроде и хорошо я всё выбрал? Главное – машинку купили, которая её вдохновила.

В тот день обрадованный замечательной и неожиданной покупкой электрической швейной машинки Сергей Дмитриевич даже уговорил Стаси зайти в галантерейный магазин, откуда они вышли тоже загруженные свёртками и коробочками, с трудом поместившимися в большую авоську. Праздник одевания и одарения удался. У Стаси в её ящиках шкафа появилось множество шарфиков и косыночек, перчаток и шляпок. Не хватало только тёплых зимних шляпок, шарфов и перчаток и варежек и обуви. Не сезон был.

К слову: в те годы все модницы обязательно носили перчатки даже летом, если одевались нарядно. Шляпки были не так обязательны, но для завершения образа желательны. Этот ГОРОД, как роскошный и щедрый мужчина, уже мог позволить своим замечательным и отважным женщинам быть очень и очень красивыми и нарядными в торжественные моменты жизни.

– Стаси! Просто великолепно! Ничего лишнего, и всё на месте. Ты красивее сшила это платье, чем изображено в твоём журнале. Завтра все упадут от удивления и восторга, увидев тебя. И пыльник тут будет в самый аккурат, доченька. Ну-ка, надень, мы посмотрим? – уже увлекшись игрой, Стаси с удовольствием продемонстрировала и пыльник, который с ярким контрастным платьем смотрелся великолепно.

– Прямо докторица настоящая! – восхитилась тётя Таня.

–Так она и есть самая настоящая. По всем параметрам. Ну вот, Стаси, как я понимаю, осталось не так уж и многое купить. Лео, я думаю, сможет теперь и сам разобраться, увидев, в каком направлении надо думать. И перестань смущаться. Ну кто бы я был, если бы позволил своей дочери и дальше иметь всего два платья и стирать их без продыху? А теперь я спокоен. И ты замечательно умеешь шить, оказывается. Не ожидал. Дерзай дальше, только пальцы больше не подставляй под иглу, – все рассмеялись, Стаси с непривычки не успела убрать палец от быстро едущей под руками ткани, и игла больно ударила по ногтю, оставив синяк.

За работой и желанием приятно удивить Лео, Стаси просидела несколько вечеров за машинкой, и к его приезду у неё в шкафу висело ещё три платья, при виде которых она смущенно и радостно вздыхала, забывая, сколько ей пришлось перетерпеть в этом магазине.

Поход с отцом Лео в магазин для неё оказался шоком.

В магазины промтоваров она сама здесь пока не заходила, нужды особой не было. Заходила только в продуктовый, который всегда радовал её запахом свежего хлеба, копченой селёдки и пряников, а в остальных магазинах она не знала пока, как и двери здесь открываются.

Листочек с первоочередными покупками у неё висел на внутренней дверце общежитского шкафчика. И за первые месяцы она ещё ничего не сумела накопить, жадно накинувшись на полки в книжном магазине и взяв читательский билет в новую библиотеку города. Впереди маячило тёплое беззаботное время, для лета ей вещей хватало, а вот потребность в новых знаниях постоянно о себе напоминала. Только институтских учебников и конспектов – давно не хватало.

Если вдуматься, то странное это дело – стремление к профессиональному росту. У некоторых это заложено, как обязательная программа личного развития. У других отсутствует начисто. В принципе отсутствует. Почему? А тут всего два ответа. Или, или. Первый ответ – человек получил не то образование, занимается не своим делом, просто механически ходит на работу, действует по инструкции, стараясь не выходить за её рамки, уберегаясь тем самым от малейшей личной ответственности. Получает зарплату На всё есть разработанные технологические карты. У медиков тоже есть стандарты лечения того или иного заболевания. Таким врачам ни к чему личный энтузиазм, он ему только мешает жить спокойно. И никто врача не упрекнёт в том, что лечил неправильно. И только патологоанатом впоследствии выяснит, правильно ли, и от того ли, лечили неудачливого пациента. Основная причина всего этого безынициативного бдения на рабочем месте – крайняя жестокая профессиональная деформация такого врача, до абсолютного бездушия и человеческой примитивности. Обычно такие врачи мечтают о неосуществившейся возможности стать кем-то другим, очень часто таких тянет на сцену. А некоторые актерами и становятся, слава богу. Всё-таки, находят своё истинное призвание – быть музыкантами, певцами, актерами. Просто часть своей жизни они занимали не своё место, работали по инструкции. И хорошо, что ушли. Плохо, что таких много.

Второй причиной отсутствия стремления к профессиональному росту может стать раздутое эго способного, в принципе, спеца в чём-то. Осознание себя Истиной в последней инстанции. Рано или поздно это плохо кончается. И раздутое эго с треском лопается под катком постоянно движущейся массы новых знаний, открытий, опытов любопытных незашоренных исследователей.