Хроники любви провинциальной. Том 2. Лики старых фотографий, или Ангельская любовь

Даром, что зять Первого Заместителя Первого. Первого… – но бывшего!

Похороны, конечно, по высшему разряду,… нас там всех так хоронят. Самое почетное место. Там тоже ранжир соблюдается. Прикинь, я примерно вот знаю, где там моё место. Это, как заедешь на главную дорогу, сразу направо аллея такая. Аллея героев. Ну, вот там. Там могилы редко стоят. Чтобы всегда можно было вложить, кого надо между кем-то и кем-то. Такие дела. Но это так будет, если меня на повышение не потянут, что очень даже вероятно. Самых-то первых не трогают – от греха подальше, пусть тут уж блюдут. А вот молодых и перспективных, как я примерно, этих теребят. Теребят! Поживём, увидим, как говорится. А тогда-то я дрогнул, честно сказать,– Самгин замолчал. То ли задремал, то ли вспоминал.

– Ну, и как ты потом? – Ларик видел, что Самгин расклеивается от выпитого и сел, чтобы в случае чего парильщика позвать

– А! Просто! Я же говорю, жена – пропуск! Связи-то у моей оставались! Она с детства там крутилась. Кому Первый секретарь, а кому и дядя Лёня. Ну и всё. Я у неё вроде любимой красивой игрушки был, всё смеялась: «Ты для улучшения породы нашей.» Улучшал, как мог, ждал, пока мне мой случай не подвернулся, с её подачи, само собой. Ну и покатило дальше. Тут главное вовремя на рельсы встать правильно. Дальше само катит.

Сын родился. Вот кто по улучшению пошел! Красавец! У меня на него большие планы, далеко парень пойдёт, молодой ещё, но борзой. Это хорошо.

А вот доченька… – люблю её заразу. Но ноги-то все в мать – сардельки! И нос! Посередине лица – картошка с дырками наружу. И никуда от этого! – Самгина совсем развезло.

– Может, пойдём, в бассейне прополощемся? – предложил Ларик.

– А чо? Пойдём… – Самгин неловко слез, почти свалился, с полка, Ларик вовремя его поддержал.

– Только ты не думай… У неё женихов всяких – хоть лопатой. Да только я их всех насквозь вижу. Рвутся к власти все. Выше! Слаще! Больше! А ху-ху…? Не…? Ты понимаешь, мне бы человека хорошего, чтобы любил её, дуру, … а я бы помог бы. Всё, – Самгин – приставил палец к губам, оглянувшись вокруг, – тут – тихо! Тут мы замолчим и полезем в бассейн… – Самгин неловко плюхнулся, подняв тучу брызг и вынырнул, как бегемот, сначала распластавшись на дне .

– Эй, там блюда нам заменили? Давайте к столу все, хорош сиськи мять, успеете. Я слушать хочу моих новых друзей. И вы слушайте. Илларион… Эй? Ты куда?

– Нам настроиться надо, – Ларик отодвинул руки сильно захмелевшего Самгина. И к тому тотчас подошел незнакомый парень, помог вылезти из бассейна и повел к столу, запахнув на нём простыню.

Когда «казачки» были готовы петь, Ларик обернулся и увидел, как на него совершенно трезвыми насмешливыми глазами смотрит Самгин.

– Что такое он выпил, гад? Только что, же, был в бандуру? Что-то Леон такое говорил когда-то… – но размышлять Ларику было уже некогда, надо было деньги отрабатывать. Пели на своё усмотрение. По заведенной с самого начала привычке, Ларик перед каждой песней давал кратенькую историческую справку, когда и чему была посвящена песня. Эффект от этого всегда был двойной. Сейчас он сомневался, дойдут ли слова его до этих пьяных ушей?

Дошло.

Гости Самгина сидели задумчивые, забыв про тарелки и еду. Девиц куда-то засунули с глаз долой. Наконец, после девятой песни, Самгин не выдержал: «Слышь, мужики, дайте перекуру. Душа рвётся нахрен. Командир, – он глазами нашел Ларика, –иди сюда, садись рядом. А ты, – Самгин ткнул пальцем в плечо своего соседа справа, –брысь, отвали на х*й на другое место. Иди сюда, приятель, утешили вы нас. Тебе деньги ещё не отдали?»

– Так не вечер же ещё?

– Ты уже мне вечер сделал. Я в должниках ходить не люблю. Эй, мажордом, или как тебя? – Деньги давай! – тотчас, парень с бабочкой оказался рядом, принес конверт и сунул его в руку Самгину.

– Ты чо?! Это ему, а не мне, – Самгин положил руку на плечи Ларику. – Можешь не пересчитывать. Как договорились, тут не ошибаются. Ошибки тут слишком дорого стоят. Понял?

– Понял. Спасибо, – Ларик протянул деньги через стол мужикам.

– А вы их на стол у себя положите, никто не возьмёт. Идите, отдохните, коль устали, там терраса, и девицы там, – после таких слов, мужики дружно двинули в противоположную террасам сторону, вызвав гомерический хохот всех остальных.

– Утешил, утешил ты меня, – Самгин легонько похлопал Ларика по плечам. К их разговору прислушивались. – Эй, а вы чо тут уши развесили? Идите, воздух мне тут сивухой не портите, поговорить с человеком надо, – вокруг них мгновенно образовалась пустота, Ларик ловил на себе ироничные и даже злые взгляды.

– Да пофигу, мне с ними не детей крестить, но это шака-а-а-алы, – услыхал Ларик, занятый тревожной мыслью: «Что ему надо от меня? Или он просто в уматень набрался, всё-таки?»

– Голову, поди, ломаешь, что мне от тебя надо? – как бы услышав Лариковы мысли усмехнулся Самгин. Ларик промолчал, молчаливо согласившись с вопросом.

– А ничего мне от тебя не надо. Наоборот, предложить хочу.

– Что предложить?

– Что? Во-первых дружбу.

– Так Вы же меня не знаете. Какая же может быть дружба?

– Во! Так и знал! Сразу отодвинул на километр, снова на Вы. Молодец, – задумчиво сказал Самгин. – Не ссыкливый ты мужик, гордый. Нормальный, в общем. Как и те, про которых песни вы тут поёте. Про настоящих мужиков песни ваши и для настоящих мужиков, а не для этого… – он обвел глазами компании своих «денщиков», рассосавшихся группами по залу, – … повидла.

– Что уж Вы так? Они тоже слушали…

– Они?! Слушали?! Хочешь на вшивость проверочку проведу, прям при тебе?

– Да не , зачем это…

– А затем. Вот я слушаю вас и понимаю – мужики! И я в душе, такой же, как те, под Иканом. И от голоса твоего дрожь по шкуре! Не мурашки, а волны бегут по телу. Зубами бы любого загрыз, встань кто на дороге в такой момент! И жизнь не жалко за друзей, что об руку с тобой бьются, положить. И трепещет всё во мне! Пусть косточки мои растащат звери по полю. Пусть! Зато дело правое живёт. А вот эти вокруг? Думаешь, друзья? Холопы они жадные, плебеи. Да вот, смотри, любуйся!

Самгин взял со стола тарелку и как будто случайно вывалил её на себя, на голую волосатую грудь, на колени.

– Ой, мать моя женщина! Эй, Саня, – он позвал одного из своих соседей по столу, – подь сюда, глянь, как я обделался. Черт, салат-то дорогущий, икра сплошная с орехами, ну-ка давай, слизни, что можешь. Не пропадать же добру…

Саня был рад услужить шефу, что-то собрал в тарелку, а остальное принялся слизывать с живота и коленей начальника.

Такого дерьма Ларику в жизни не приходилось видеть.

Остальные хохотали, подбадривали Саню и показывали, где ещё много осталось. Возможно, кто-то желал бы на месте Сани оказаться, так как в конце экзекуции Самгин шлёпнул Саню по заднице и, смеясь, сказал: «Вижу. В самой говенной ситуации на тебя можно положиться. Учту непременно. Иди рожу умой, а то блевану сейчас».

Саня ушел, окруженцы, хохоча и юродствуя, тоже разошлись. И только молодой парень, который вытаскивал Самгина из бассейна и чем-то его отпоил, внимательно смотрел на Ларика.

– Видел? А те, под Иканом которые бились, стали бы они пузо своему Серову облизывать? Не стали бы!! То-то! Не стали бы!

– Так и он бы такое не стал делать, – резонно возразил Ларик.

– Правильно. Не стал бы. Он в них уверен был. Жизнь за него отдадут, а лизать не станут. И я в своих уверен. Эти – станут! И при первой же возможности спихнут меня с кресла и затопчут с удовольствием. Ты даже себе представить не можешь, какие ничтожества вами управляют.

– А Вами?

– Хоть ты и смелый, но не борзе-е-ей! Мне так вот вылизать никто не предложит. Потому что знают…

– А что же вы этих не замените?

– Легко сказать. Это извечная проблема. А где лучше-то найти? Вроде нормальный приходит, в глаза смотрит честно. А потом … ать! И на воровстве или обмане пойман. Думаешь, почему они все лизать готовы? Да потому, что я их подноготную знаю, все их делишки. Боятся! У меня на каждого из них два тома делишек их пакостных. На страхе держаться. Только своим родным и можно доверять. Слушай! – вдруг как бы невзначай встрепенулся Самгин, – а ты, ведь, не женат. Так, может, породнимся? Ну, не красавица она у меня, но с лица не воду пить, как говорится, а темной ночкой все кошки серы. И нос мне твой нравится. Забить бы эту картошку в генах этих на х*й. Надоело. Ну, как тебе?

– Вы же меня совсем не знаете, а дочь любимую готовы отдать уже…

–А мне и не надо знать ничего про тебя, я и так всё вижу. Мужики уважают. Перед должностью не гнешься, руководишь взглядом одним. Насчёт любви – хе*ня это всё полная, сказочки, басенки для девиц. Дети родятся – перестанешь и на нос её смотреть, а всё остальное у неё, как и у всех – вдоль. Не поперек. А прочее? Да чушь собачья всё прочее, – Самгин увлекся.

– Да не, не могу я, – Ларик лихорадочно соображал, как отвлечь неминучего тестеньку от темы. Случайно он встретился со смеющимися глазами того парня, на конце стола. Парень выразительно, щелкнул пальцами по бутылке.

– Может выпьем, Илья Сидорович.

– А чо это ты? То – не пил, то – давай выпьем? Давай! Я никогда против не был. Тут закалка необходима. Эй, малый, налей-ка нам. Тебе водки?

– Да водки, – Ларик снова посмотрел на парня, тот, поняв игру, зажал руками горло, как будто оно у него болит и потом сел, раскинувшись, как умирающий, на кресле, и весело по-свойски улыбнулся.

– Ну, давай, за твоё здоровье, – Самгин слегка чокнулся с Лариком тонко звенящими хрустальными рюмками.

– Да, вот этого мне не помешало бы, здоровья-то, отклонение у меня, – невнятно промямлил Ларик, так ничего и не успев придумать с горлом, и опрокинул рюмку залпом, закусив солёной красной рыбой.

– Не боись, как говорится. Какое отклонение? Тут у нас всё схвачено. Парильщик же сказал, что ты двужильный и здоровый. Остальное – чепуха. Главное аппарат у тебя заиб*ние сплошное, вон как все оглядываются, чо ты прикрываешься? Да не смущайся ты, хрен е*учий. Пусть те смущаются. У кого нет ничего. Как ни крути, а и х*ями мы тут меряемся. И по этой статье мы с тобой их всех тут забиваем на*уй. И «королей» бы забили, если бы они не такие впечатлительные были, – Самгин довольно заржал. – Представляешь, сразу квартирку в центре, машину. А там родит – и как по маслу. Что ни говори, а к родной пи*де привыкаешь, как к шапке ушанке – это кто-то из великих сказал. Баб тоже сможешь иметь. Только чтобы я не узнал. Не дай бог! Зашибу нах*й и тебя, и её, чтоб неповадно было мужиков чужих соблазнять.

– Да нет, не могу я, я же говорю, – Ларика посетила удачная, как ему показалось, мысль.

– Да чо ты не можешь-то?

– У меня в родне урочные, через одного, мужики были.

– Какие ещё урочные?

– Шизофреники. С виду нормальные, а по ночам иногда кузнечиков в кровати ловили вместо бабы. И проявляется, главное, это дело, когда уже женятся.

– Самгин ошарашенно вылупился на Ларика: «Ты чо несёшь? Какие кузнечики? Ты же женат не был? Откуда знаешь?»

– Так в том и дело, что не был. А что бы ты мне потом сказал, когда это вскроется? А? И сейчас вон голова трещит, а вроде и не пил много.

– Вот видишь, честный ты. Я сразу это в людях вижу, – в голосе Самгина явно слышалась издевка. Иди к этой б*яди, ждёт, ведь, без моего приказа спать не уйдёт. Она такое умеет! Закачаешься. С женой такого не попробуешь. Сразу от кузнечиков своих вылечишься.

– Да не. Башка трещит чо-то на самом деле, – Ларик блефовал, из последних сил стараясь быть убедительным.

– Ты чо? Перепил что ли? От такой сучёшки отказываешься – самое мясо!

– Блевать тянет чего-то, – Ларик помотал головой, его и вправду слегка поташнивало.

– Ну иди, продышись. Наблюешь ещё тут. А х*р у тебя загляденье просто. Жаль, что шизик. Я лекаря к тебе пришлю. И ты мне кончай тут,… голова у него болит. Не баба, ведь. Деньги заплачены, отработай.

– Да ты не беспокойся, насчёт работы всё тип-топ будет, я на автопилоте. Я доведу их до конца, допоём. Не беспокойся, – Ларик был рад-не-рад, что отвязался, похоже, от непрошенного родства.

Зря он радовался, лучше бы понаблюдал, как Самгин с него прищуренных глаз не спускает, как кот, увидевший мышку в траве и не собирающийся с ней расстаться.

Отдохнувшие мужики спели ещё несколько песен, и Ларик даже слезу в глазах Самгина заметил, прикрытых рукой. Стало немного жалко его, по сути одинокого и, в общем, неглупого мужика. Ну, наглого, ну фанфаронистого. А кто без греха? И дочь тут ещё с ногами сосиской и с поросячьим пятаком…

– Ну что, пойдём на второй заход париться. Выдержит твоя голова, или кровь пустить, как в старину делали? Эй, Витёк, – окликнул Самгин весёлого парня с конца стола, – смеряй-ка ему давление, а то, может, его в кроватку уложить к девочке какой, давление снизить в банане?

– Не-не, нормальное у меня давление. Пошли в парилку.

– Да нет уж, померяем давай, а то тревожно мне за тебя что-то стало, – Самгин с большим сочувствием и издёвкой смотрел на Ларика

Витёк с непроницаемым выражением лица накинул манжету Ларику на руку и смерил давление, Самгин развернул аппарат к себе, следя за ртутным столбиком.

– Космонавт! Пошли, хлызда. Сейчас тебе все кости попереломают, я лично прикажу.

– Ничо я не хлызда, правда голова болела, – мямлил Ларик, оправдываясь и испытывая чувство стыда.

И снова его парили веником. Растирали и разминали Ларику мышцы, потом парильщик снова нежно гладил Самгина, наотрез отказываясь его сильно парить.

А потом банщик взялся за Ларика, как свирепый борец, он на нем почти прыгал, проминая каждую косточку позвоночника. Он загибал ему руки за спину так, что казалось кожа лопнет, потом он загибал ему ноги доставая пяткой почти до затылка, и руки в этот раз у парня были совсем не нежные и не ласковые, а жесткие и ухватистые, как клещи, а потом он так крутил ему шею и поднимал за согнутые в локтях руки, растягивая его, что Ларику уже небо с овчинку казалось.

– Ну всё, растянул малость, заниматься надо начинать собой, постареть всегда успеешь, жаль такой генофонд губить, – весело приговаривал парильщик напоследок массируя тело, красное и горячее, унимая боль растянутых мышц и сухожилий. – Сейчас, как новорождённый себя почувствуешь, – ласково гладя его, массируя нежно кожу с пахучим маслом, почти шептал банщик.

– Всё, хватит его нежить, давай меня побалуй, только не сильно ноги задирай, старею уже, – Самгин был чем-то сердит.

После продолжительного отдыха снова «казачки» пели, снова гости подняли рюмки и произнесли несколько здравиц в честь именинника.

Ларика «сивуч» от себя не отпускал.

– Врёшь ты всё, как сивый мерин. Ни одному твоему слову не верю, хвалю, что пробуешь меня объегорить, но меня на мякине не проведёшь. Знаю я, каких кузнечиков и у кого в кровати ты ловишь. Она же старуха, да не красней, не красней, дело житейское. Зачем она тебе?

– Вы о ком? – бестолково и слабо возразил Ларик, понимая, что просто так ему такую шнягу «лепить» не будут.

– Да кончай ты со мной-то комедию ломать. Я сразу всё понял, когда она мне тебя с твоим хором сватать начала. Молодец. Двух зайчиков прихлопнуть захотела. Тебя ублажить и передо мной очков набрать. А что? Служака из неё не плохой. К цепи привычная. Я её возьму, пожалуй. А ты про неё забудь. Я тебе гора-а-аздо лучшее предлагаю. У нас с тобой есть взаимный интерес. Ты, благодаря нашему родству, сразу – весь в шоколаде, а у меня надежный человек появится, ну,… предположим, в культуре. Да ты и идеологию потянешь, послушал я тебя сегодня, как ты говоришь. Умеешь зажечь. Я в силе сейчас. Определяться на будущее – самая пора. Жанку выдам за тебя, сына женю на промышленности,… нет, лучше на КГБ, там через год невеста будет готова, и всё! Никакие бури нам будут не страшны. А бури-то будут. Лёня уже не молод, пришамкивает, но пока силён. Силён! Лет десять продюжит ещё. Обрасти вам надо успеть, делами, заслугами и всем прочим тоже. А там… А черт его знает, что там будет, куда понесёт? Эти же все друг за другом почётно свалят с горизонта, прям под кремлёвскую стенку. Там только Андрон моложе их. Ну от этого … Этот всех в кулак зажмёт и выжмет сок в свой стакан. Успеть надо, говорю. Последние годы в этом теплом болоте греемся. Да оно, может, и к лучшему. В мутной-то воде знающим сподручнее рыбу ловить. Всё, иди, отдохни перед дорогой, светает уже. Эй! Метрдотель, нагрузите им коробок в автобус, чтоб бабам ихним угодить, на каждого загрузите.

Уезжали под утро, уже солнце где-то там приготовилось выкатиться и осветить помятые бессонной ночью физиономии «казаков». Столько петь им ещё не приходилось. Такой «Сивуч» и платить мог, и спрашивать работу тоже мог. Он один, из всех «кресложопых» крепко держался на ногах, вышел проводить «курганец» с певцами, но в основном его интересовал Ларик, которого он до последнего момента приобнимал по-отечески за спину и что-то вполголоса говорил ему.

– Слышь, парень, я слов на ветер не бросаю. Сказано – сделано. На днях позвоню или машину за тобой пришлю, повод есть. Познакомлю тебя с семьёй, – Ларик дернулся, было, но рука Самгина держала его железной хваткой. – Ты не дергайся, не дергайся. Силой тебя женить я не собираюсь. Но почему тебе не использовать некоторый и довольно редкий, я тебе скажу, шанс. Понимаешь? Шанс! И для меня это тоже – шанс. Мы взаимно выгодны друг другу. Просто не горячись и осознай перспективы. Любые! Понимаешь? Любы-ы-ые! Хочешь хор – пожалуйста. Хочешь оркестр – пожалуйста. Не хочешь? Ладно. Театр хочешь? Устроим, правда не сразу, но устроим. Но сдаётся мне, что всё это мелковато будет для тебя. Мелковато! У тебя отец – кто?

– Строитель. Начальник стройки.

– Где?

– В Казахстане. На целине.

– Ну вот! Видишь? Героический у тебя отец. Гены у тебя нормальные. Ему тоже должность правильную соорудим. А мать?

– Музыкант. Концертмейстер.

– Ну, вот же! Вот ей всякая музыка-хумузыка подойдёт. Самое то для женщины. Организуем. А ты птица другого полёта. Я тебя вижу. Короче, до скорой встречи, сынок, – «сынок» прозвучало уж совсем издевательски. – Ладно, пару часов расслабиться надо. Зря ты с этой су*кой не отдохнул, чувствовал бы себя, как огурец сейчас. Кстати, захватите с собой до города Витька моего. Чо машину зря гонять? Пацан у него приболел чо-то. Потом обратно приедет, когда проснусь.

В «курганец» зашел тот весёлый парень, с которым Ларик переглядывался за столом, подсел сразу к Ларику. Домой «курганец» ехал быстро, устало тарахтя стареньким мотором.

– Ты чего мне на горло показывал? – тихо и по-свойски спросил парня Ларик.

– Я тебе на аллергию намекал, что приступ удушья, мол, выйти на воздух надо, мол. Это на взгляд не определяется, пока совсем не посинеешь.

– А-а. Не слышал о таком.

– Вот и хорошо, что не слышал. Что? Сватал, небось?

– Как догадался?

– Так больно уж он сливочный с тобой. Непривычно. Только в оба гляди тут. Дочка его, ой, непростая штучка.

– А ты почему мне об этом говоришь? Впервые видишь – и говоришь такое.

– А я сразу в людях разбираюсь. Психиатр по образованию, – парень ухмыльнулся. – Чтобы тут работать, надо всё и вовремя просекать. Предвидеть, одним словом. А ты, пока не научишься, или если надо удочки по-быстрому смотать, – пеняй на аллергию. Никто про это пока не знает точно ничего, любой симптом пройдёт, как по маслу. От неуёмного чиханья или насморка, до полной потери памяти, – парень рассмеялся. – Ну, бывай, казак! Здорово вы поёте, никогда такого не слыхал. Вот, возьми на всякий пожарный, визитка. Телефон домашний. Проконсультирую, если припрёт какая болячка.

–Да никакой я не казак, так, примазываюсь, – улыбнулся Ларик Витьку, попросившему остановить автобус у обочины. Визитку Ларик впервые видел и держал в руках.

Она пригодилась ему очень скоро.

Глава 14. Принцесса

Через неделю Леон вызвал Ларика с репетиции оркестра и кивнул на снятую телефонную трубку: «Тебя. Самгин.»

– Привет, казак.

– Здравствуйте, Илья Сидорыч.

– Узнал? Ну и славно. У меня тут вечерок приватный намечается в «Уральских пельменях». Знаешь это кафе? Недавно открыли, злачное местечко. Пельмени с медвежатиной ел?

– Нет. С медвежатиной не ел.

– Вот и попробуешь. Отказа не принимаю, у дочки моей день рождения, понимаешь. Хочется девчонку порадовать. Я тебя с хором приглашаю, ну, это,… без бассейнов в этот раз. Чинно и благородно…

– Это не я один решаю….

– Так понятно, я всё понял, что у тебя там железная демократия. Разумеется, посоветуйся. Только учти, что я поименные приглашения вам всем выслал, у начальника твоего лежат. Фамилия у него какая-то… каменная…

– Воротов?

– Во-во, он самый. Возьми, раздай кому выслал и, прошу тебя, утешь меня, старика. Оплата достойная. По сто на нос. И только до одиннадцати. Пойдёт?

– Я спрошу, но вообще-то деньки горячие. Некоторых и совсем тут нет, на полевых станах уже.

– На «нет» и суда нет. Меня и пять человек устроят. Завтра отзвонись. Телефон у начальника возьми. До встречи, Илларион Николаевич, – трубка загудела.

– И что? Опять в бассейн? – Леон ухмыльнулся.

– Чего ты ухмыляешься?

– Да я ничего. Моё дело было позвать.

– И кто про этот бассейн растрепался? – Ларик был на взводе.

– Да никто, собственно. Так шепотом между собой высокие власти обсуждают. Вслух боятся. Да и жен боятся. Те их совсем никуда пускать не будут, и останутся у тебя только пацаны, холостые да неженатые. Где басы и баритоны брать будешь? – Леон добродушно улыбался.

– Не твоя забота, Леон Сергеевич, за молодежь переживать. Ты бы себе в друзья и подруги кого постарше бы нашел.

– Так у меня в клубе разные возраста обитают. Каждому по потребностям. Не запретишь.

– Ну-ну. И хватит молодежи подарки дарить. Книги твои уже в комнате не помещаются, хожу, спотыкаюсь.

– Ладно, – задумчиво сказал Леон, – исправимся.

Деньги могут не всё, но многое.

Хоть и в ограниченном количестве, но в «Уральские пельмени» хор поехал. Молодёжь в основном. Строгин, Лавров и Мятлев дома остались. Жены и на деньги не клюнули. Другие сами не захотели. Наметился очевидный разброд в рядах. Видно, тема с бассейном откуда-то просочилась-таки.

И про баньку ту, и про события в ней тоже, разговоры смутно бродили в народе. Даже неугомонная бабушка Марфа с какой-то подначкой спросила у Ларика: «Я, чай, баню-то там жарко топют, раз столько народа в ней зараз успевают попариться?» – Ларик предпочел тему эту замять для ясности, тем более, что и Настя тут сидела и смотрела на него своими глазищами, задумчиво теребя выбившуюся из косы прядку.

В этот раз было бы всё действительно чинно и благородно, если бы не сама именинница. Она сидела справа от отца. А справа от неё сидела её мать.

– Всё-таки порознь их надо было посадить. Растушевать в толпе породу, – подумал про себя Ларик, которого усадили как раз напротив них. Всё, что рассказывал Самгин про

свою семью, было правдой. И сын красавчик, весь в отца, окруженный девушками, и жена, и дочь. Ничего особенного, собственно. Такие лица сплошь и рядом в мультиках рисуют, подчеркивая сугубо «русскость» и хамоватую народность отрицательного персонажа.

Хор справлялся со своей работой, вперемежку с солисткой кафе для вечерней программы, поддерживаемый оркестром этого заведения. Ларик в этот раз был намеренно дистанцирован от своих, и из-за этого чувствовал себя крайне паршиво. И особенную паршивость добавляла присутствующая здесь в качестве гостьи Ольга Павловна. Она, напротив, была рада их встрече, приветливо поздоровалась и не отводила глаза, но и не искала его взгляда. Но даже Ларику, далёкому в общем-то от подковёрных интриг и схваток, достало ума почувствовать, что за этим ласково искрящимся взглядом обиженной им женщины, торчит, как минимум, острый стилет. Тонкий и опасный. Чувства чувствами, но что она могла противопоставить Самгину? Это Ларик тоже уже понял, кто здесь «в доме» хозяин, и кто в руке держит хлыст, если что. «К цепи привычная», – эти слова полупьяного «сивуча» всё и сразу расставляли по своим местам.

– И зачем он её-то пригласил, раз знает подноготную? Меня что ли проверить? Ладно. Проверимся.

Как всегда за столом произносились тосты за здоровье именинницы, родителей, при этом тостующие вытаскивали, кто откуда, коробки, красивые свёртки с бантами и одаривали ими Жанну, Жанночку, как ласково называл её отец. Мать называла её Жаннетой.

Стол был обильным, и вкусным тут было всё. Только было очень жаль медведей, из которых обещали сделать пельмени, это портило Ларику аппетит значительно: «Настюха вообще бы отказалась это есть, скорее всего. Она и над курицами готова была рыдать, когда я им головы рубил», – Ларик усмехнулся, вспомнив, как Настя в первый раз, когда сварили лапшу из свежезарубленного молодого петуха отодвинула от себя тарелку. Потом привыкла. В доме обычно одно главное блюдо готовили.

– Чем, интересно, она сегодня занимается? Леон нас обогнал, когда нас сюда везли, так что она точно дома, не в библиотеке его. Что-то часто он в город ездить стал? Нет, правильно я его обрезал, хватит Настюшку подарками и бутербродами завлекать. Просто так не может, – так этак подъезжает, козёл старый! – Ларик почти рассвирепел. И сам себя остановил, подумав, что слишком часто он на Настю сердится, аж желваки опять заболели.

– Можно Вас пригласить на Белый танец, Илларион Николаевич? – перед ним стояла Ольга Павловна в почти прозрачной нейлоновой кофточке дымчатого цвета с бантом изящно-небрежно завязанным и перекинутым через плечо.

– На белый?

– Ну да, объявили Белый танец. Вы что не слышали?

– Да нет… что-то задумался… – Ларик понял, что ему сейчас не отвертеться, как на той неделе, когда он просто трусливо спрятался в кустах, увидев, как к зданию клуба подъехала её машина. И довольно долго он шкерился там на скамеечке для доминошников, укромно запрятанной от глаз жен и матерей. Там же иногда мужики собирались, чтобы шкалик «раздавить».

Ольга Павловна вышла тогда из клуба сердитой, и одна, видимо искала его, а потом вдруг резко оживилась и пошла, вслед за вышедшей из школы Настюхой, направлявшейся в магазин. Пришлось и это переждать. Ларик не считал себя должным ей. Он же и по факту ничего не помнил. А вот она его честь задела. Первым этажом храма. Ну, ничего, тоже наука впредь. Леон, обидно поржав, выдал ему книжку всего на неделю. Там не было храма Кхаджурахо. Там было больше. Но откуда он такой бестселлер, гадство, выкопал? За такую книжонку Ларик бы многое отдал бы. Но не переписывать же? Пришлось заучивать, просто логически развивать тему, но проходить эту тему с Ольгой Павловной он не был согласен. Ни за какие «преференции», как она говорила.

Потом Ольга Павловна вышла из магазина с Настей и, тепло с ней попрощавшись, уехала, со свёртком в руках.

А между тем жительница села, Анька из бухгалтерии, ехавшая в тот день вслед за машиной Ольги Павловны Чернобуркиной, – как её обзывали в селе с самого начала её появления здесь, в клубе, – в коляске мужниного мотоцикла с удивлением увидела, как из машины впереди высунулась женская рука и швырнула какой-то свёрток на обочину в траву. После этого машина прибавила ходу и скрылась в клубах пыли.

– Ну и хорошо, не увидит хоть. Чо это такое там? – Анька, тормознув мужа, бодро выскочила из коляски и подобрала свёрток. В нём лежал новёхонький халатик, такие только на той неделе в магазин привезли. Все женщины ходили, смотрели да облизывались. До получки ещё неделя, а тут одиннадцать рублей выложить надо. Привалила Аньке удача. Никто не видел. И назавтра Анька на работу в новом халатике пришла. Первая купила!

И вот теперь Ольга Павловна стояла перед Лариком, ослепительная в такой модной кофточке, и ласково смотрела на него, как на нашкодившего мальчишку.

– Пойдём, пойдём. Даме нельзя отказывать. Это пошлый моветон.

– Что-что?

– Ничего. Пойдём танцевать, невозможно столько неподвижно сидеть за столом. Я вижу, ты тут ко двору пришелся?

– Да я просто…

– Тут просто ничего не бывает. Ты с Жанночкой-то познакомился?

– Ну, … да… здоровался. Цветы подарил.

– Цветы? Какие цветы?

– Так в огороде у нас много всяких..

– Нет, ты положительно неподражаем! Цветы из огорода для дочери первого зама! А может ты ещё что-нибудь в середину букета положил? А?

– А что туда можно положить? Выпадет же?

– Нет. Ты прелесть! Но может быть именно это ей и понравится. Она у нас девушка оригинальная! Только что волосы в зелёный цвет не красит.

– Волосы в зелёный?!

– Ну да. Это для хиппи нормально.

– Она – хиппи? – Ларик знал, кто такие хиппи. Иногда он слушал там, на юге, пластинки из рентгеновских снимков с музыкой этих хиппи. Кое-что было интересным.

– Тем не менее, она неплохая девочка. Только травку курит.

– Какую травку?

– Какую? Ты и правда, не знаешь? Все хиппи курят травку. Марихуану или опиум, или… героин.

– А это что такое?

– Героин? Раньше это было лекарством от кашля, детям давали, чтобы кашель унять. А потом обнаружили, что это сильнейший галлюциноген. Смертельный собственно, – Ольга Павловна умолчала, что такими сведениями про героин её обогатил в своё время Лёнчик.

– И что? Она курит эту травку-героин?

– Это уже не курят. Это в вену себе вкачивают и так потихоньку себя убивают, находясь в грёзах.

– Но это же – глупость?

– Первая доза – обычно глупость, интерес. А потом это превращается в жесткую зависимость.

– Ну… можно же лечиться?

– Это не лечится, если человек сам не захочет избавиться от такого ига.

– А ты откуда это всё знаешь? Такими вещами обычно не делятся.

– Разумеется. Не делятся. Но если бы я этого всего не знала, я давно бы работала какой-нибудь. секретуткой, в каком-нибудь Мухосранске. А я скоро буду работать в Обкоме партии, переводят.

– Поздравляю.

– Мм. Поздравляешь. А что же ты мне не позвонишь, как старому другу? Забыл всё?

– Ольга Павловна…

– Мы на «ты», просто – Оля. – Синицына жестко вцепилась ему в плечи.

– Хорошо. Оля, всё кончено.

– Кончено? Вот, оказывается, как… Ты случайно не влюблён?

– Случайно… да, влюблён.

– Мм. В эту твою падчерицу, или как она там называется?

– Просто квартирантка.

– Ясно. Ну, слава богу, кончилась эта идиотская музыка, – Ольга Павловна с раздражением прошипела: «До моего места меня проводи. Не показывай тут всем, что ты валенок неотёсанный!» – Ларик, идя сзади, слегка поддерживал улыбающуюся Ольгу Павловну под локоть. И только яркие красные пятна на её шее выдавали истинный результат их общения. Самгин довольно усмехнулся: «Выдержал экзамен «сынок», распотрошил козу драную».

Ларик сел на своё место и, не зная чем заняться, потянулся к тарелке с какими-то гадами морскими, креветки среди них он точно углядел. А когда ставил блюдо на место, неожиданно встретился глазами с глазами Жанны, иронично скривившей губы и смеющейся. Он тоже неловко улыбнулся в ответ, именинница, всё-таки, неудобно не ответить. Невольно перевел глаза на «Сивуча», тот откровенно сморщился в издевательской ухмылке, но вдруг неожиданно подмигнул ему, чуть заметно качнув головой в сторону дочери. Ларик не понял: «Чего он тут раскивался?» И вдруг Самгин повертел пальцем над головой дочери и кивнул на тацпол : «Приглашай, мол, чего тянешь?»