~ Манипулятор

© Юлия Ковалькова, 2024

ISBN 978-5-4496-3186-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть 1. Не любить тебя

Это все ты виноват! Ты меня контролировал, ты мной манипулировал, ты превратил меня в это! Я была доброй, я была заботливой, а ты… ты… хотя нет, не ты… Я!

«Южный парк»

ГЛАВА 1. Воробей

Роман, почти восемь лет назад.

« – Нет, не могу. Не хочу! Ром, ну не надо. – Рыжая, распахнув обнаженные бедра и еще шире свои зеленовато-серые глаза, глядит на меня так, словно это я должен её пожалеть. Будто я – насильник. Точно это я насиловал ее душу последние три месяца.

– Хочешь еще фильм посмотреть? – Я киваю на видео, мечущееся через плазму по темной комнате, выговаривая фразу так, словно Рыжая – маленький ребенок, который ничего не понимает. – Я же не собираюсь тебя терзать, как этот, тот… – щелкаю пальцами, точно забыл, как его зовут.

– Лёшу? – смеется Рыжая.

– Мм, Лешу твоего, – раскрываю ладонями её бёдра пошире.

– Ромка, не надо! – она прячет вспыхнувшее лицо за искусанной ладонью.

– Ах ты, Господи, ну отдохни. – Присаживаюсь на коленях между ее раскинутых ног и тянусь за сигаретами.

– Ром, ты что, начал курить? – изумляется она.

– Нет, просто пробую.

– Ты же говорил, у тебя мама не курит, – робко напоминает Рыжая, делая попытку сомкнуть колени.

– И правильно делает. Дольше проживет, – притушив сигарету, опускаюсь рядом с ней, фиксируя ее ноги. Вижу, как она смущенно отводит глаза, и свободной рукой перехватываю ее запястья, вдавливая их в спинку дивана. Примерно через минуту Рыжая начинает тихо стонать, и я закрываю губами ее рот. Дотягиваюсь до её языка, и она чуть прихватывает зубами кончик моего, но тут же его отпускает, и её голова начинает метаться по подушке. А потом она складывается пополам под моей движущейся между её ног рукой и всхлипывает мне в левую ладонь:

– Ро-ма.

Вытягиваюсь рядом с ней, поглаживая её. Господи, столько же нежности…

«Идиот ты. Она же твоя», – говорю себе я, рассматривая ее затуманенные глаза и, так и не взяв ее девственность, шепчу:

– Диана…»

ГЛАВА 2. Нечаянная встреча

Всегда интересно проследить траекторию неминуемой встречи двух людей.

Из Интернета.

1.

Диана, наши дни.

«Диана, ди – ди, Диана». Помните, была такая песенка Валерия Леонтьева, звучащая в хит-парадах в дни юности наших мам? Диана, иногда интимно Ди – это и есть мое имя. На песню мне откровенно наплевать (если честно, пошлейшие текст и музыка), но шагать под этот мотив весьма удобно. Вот я и шагаю, выстукивая каблуками по заснеженной, липкой и скользкой от грязи дорожке мимо детского сада, стараясь не думать о том, что здесь, среди цветных домиков, выстроенных наподобие поездов и ракет, крутобокой горки и красной песочницы мог бы расти мой ребенок.

Но ребенка нет, и в целом моя жизнь очень похожа на типичную городскую не-сказку. Школа, математика, финансовый институт. Вечно занятые на работе родители. В институте – первое сумасшедшее и безумное увлечение, когда ты просто теряешь голову. Далее вымученный брак («Ди, так жениться я не хотел»), потом не менее мучительный развод, и тебе уже двадцать семь. Дальнейшее складывается из простейшего уравнения: работа, отпуск, помноженный на интересы друзей, и твои ничего не значащие увлечения. Всё. Просто – и пусто. Впрочем, так живет большинство знакомых тебе людей, но ты – это всего лишь ты. Вот поэтому ты сейчас чешешь в круглосуточный сетевой магазин, раз дома шаром покати, пытаясь выкинуть из головы прошлое и одновременно не поскользнуться. Мало того, что непролазная темень кругом, так здесь еще ездят машины.

– Девушка, тротуар с левой стороны, – вместе с шорохом шин звучит пренебрежительно-спокойное позади меня. Голос негромкий, тон усталый, точно мужчина за рулем откровенно замучился гонять с проезжей части таких, как я.

Нереально тянет оглянуться и, как во времена моей лихой юности, показать водителю средний палец. Вместо этого я ускоряю шаг и набрасываю на голову капюшон пальто, делая вид, что это не со мной разговаривают.

– Коза, – слышится беззлобное позади. Тут-то я и выкидываю излюбленный трюк: на ходу поднимаю над головой правую руку, вытягиваю вверх средний палец и указательным и средним левой руки вышагиваю по контуру среднего правой банальнейшим «фак», чувствуя, как за спиной тормозит эта громоздкая машина. Автомобиль (кажется, джип, впрочем, джипы – это сейчас в Москве модно) врывается носом в сугроб, со стороны водителя хлопает дверца, и, судя по снежному хрусту, нога мужчины ступает в сугроб. Невольно замедляю шаг, когда он ровной и неторопливой походкой направляется к воротам детсада, расположенным метрах в пяти у меня за спиной, нажимает на кнопку, после чего звучит зум и невнятное:

– Бу, бу, бу, детсад «Огонек». Кто?

– Добрый вечер. Роман Лебедев. Я за Юлей.

И я замираю. И дело не в том, что я своим «фак» оскорбила какого-то достойнейшего папашу. Штука в том, что имя Роман Лебедев выхватывают из самого темного угла моей памяти очень теплые руки, бледное лицо и холодные голубые глаза парня, который не то жалел меня, не то правда был мной увлечен, и которому мой бывший, Лёша дал обидную и хлесткую кличку «Воробей».

«Так неужели… Он?»

«Нет, не он, не оглядывайся, иди вперед, это лишь совпадение», – боязливо шепчет мне разум. Но я (идиотка я любопытная) все равно оборачиваюсь, точно меня неведомой силой тянет в сторону детского сада. Успеваю заметить, как высокий светловолосый мужчина в темном пальто нараспашку неторопливо проходит в калитку, и меня словно бьет током. Дыхание перехватывает, по спине прокатывается дрожь. Непроизвольно сглатываю и судорожным, даже каким-то защитным движением поправляю съезжающий с головы капюшон пальто. Очень хочется стать невидимкой и раствориться в толпе. Отчаянно хочется верить в то, что это – не Воробей. Но то, чего не должно было случиться, то, чего просто не может быть, все-таки произошло, и передо мной на секунду промелькнул человек, которому я изо всех сил пыталась сделать больно. Но больно было лишь мне.

Но думать об этом просто нельзя. Прошлое – это то, чего нет; прошлое – это то, что прошло. Я отворачиваюсь, все еще трясущейся рукой выдергиваю из кармана телефон, ищу «Бизнес FM». Вставив в уши пуговицы наушников, делаю глубокий вдох-выдох и, пытаясь переключиться на биржевые сводки, продолжаю свой путь в магазин «Перекресток», расположенный за детским садом».

2.

Роман, наши дни.

« – Здесь не курят, – рассеянно напоминает мне охранник детсада, похожий в своей черной мешковатой форме на мешок для мусора. Что-то неуверенное, бессодержательное и никакое, точно он сам не понимает, что он здесь делает.

Краем глаз отмечаю, как от общего стада мамаш отделяется Людмила (не помню её отчества), но она – мать подруги моей Юльки, так что, в общем, бежать мне некуда. Тем временем Людмила подбирается ближе ко мне и молитвенно складывает на груди руки.

– Роман Владимирович, – проникновенно начинает она, – мы на этой неделе отмечаем восьмое марта для девочек группы. Не могли бы вы…

– Деньги я уже сдал, – я оглядываюсь на решетку детсада.

Вот интересно, и почему я смотрю туда? Потому что секунд десять назад мимо меня прошла девица, которая показала мне «фак»? Но дело не в том, куда она послала меня (это я в свои тридцать три как-нибудь переживу), а в том, что в ее жесте было нечто до боли знакомое: заведомо чёткое, доведенное почти до автоматизма движение, которое я видел только у одной девушки.

«Так неужели это… Она? – растерявшись, думаю я, продолжая краем уха вслушиваться в торопливую речь Людмилы. – Неужели, это та, кого я сам лет семь назад послал в Фейсбуке¹, анальнейшим мемом, который я уже не могу ни вспомнить, ни воспроизвести? Но не потому, что я стыжусь того, что я ей тогда наговорил, а потому, что я этот мем просто не помню. Это было невероятно давно, и было в нем что-то такое заумное о том, что «прежде чем предать себя, мы предаем других».

«Так неужели я действительно видел её?» – снова спрашиваю у себя я, и сердце устремляется вскачь, а потом дает резкий сбой. Но так было всегда, когда я видел Рыжую, слышал о ней или же вспоминал ее. Неимоверное, абсолютно нерациональное чувство – она давно тебе никто и нигде, а ты хочешь её просто увидеть.

Внезапно накатывает тоска.

– Роман Владимирович, – между тем уговаривает меня Людмила, – мы… я… – женщина проникновенно заглядывает мне в глаза, – я все же надеюсь, что вы придете на утренник.

– Зачем? – вздыхаю я, даже не заметив, как мы с Людмилой переместились в вестибюль детского сада. Беру в руки лежащую на столе охранника аляповатую программку с надписью «Утренник 8 марта», точно надеюсь увидеть в ней нечто особенное. Интересно вот только, что? Что моя бывшая жена, которая последние три года пребывает в Штатах, наконец, вышла замуж? Или что она очень скучает по дочери? Или что я буду в очередной раз врать своей дочери, объясняя той, почему я «бросил» её маму?

«Потому что я, Юль, очень любил твою маму!»

О, да! Только я – не любил, как, впрочем, не любил и любых других женщин, которые время от времени появлялись в моей жизни. Знакомство, секс. Иногда – сближение. Потом робкие предложения «попробовать пожить вместе», чуть позже достающие тебя до нутра требования непредвзято взглянуть на свою жизнь, на друзей, на ребенка. Споры, безосновательные выводы, нелепые придирки, упреки. В итоге скандал и разрыв. Но к одной меня всё же тянуло. Впрочем, была ли это любовь, я так и не смог разобраться тогда. Просто тянуло, как в омут – и всё…

«А если там, у ворот детсада все же была она?»

– Как зачем? – разгоняя по углам мои мысли, широко улыбается мне Людмила. – Вы же понимаете, что ваша дочь надеется, что ради неё вы будете присутствовать на утреннике? Или что снимете её выступление, например. Или что будете ей аплодировать.

– Мой ребенок ни на что уже не надеется, – вздыхаю я и откладываю программку на стол.

– Почему?

– Потому что моя пятилетняя дочь в таких случаях говорит, что «папа снова исполнил», – резюмирую я, мысленно добавляя, что я тоже давно не жду чудес от таких, как Людмила.

– Ну давайте я все растолкую Юле, а вы только постойте рядом и всё. Юля вас так любит!

«Ну да. Представляю себе, как я постою рядом. А еще я прекрасно знаю, что будет после. Ты, разъяснив „это всё“ моей не в меру сообразительной дочери, проводишь нас до машины, напросишься на приглашение подвезти тебя до автобусной остановки, а еще лучше, до дома. Усадишь свою дочь на заднем сидении рядом с моей, сама устроишься на переднем и будешь трепать языком всю дорогу о том, как прекрасно, что наши девочки дружат, умильно поглядывая на меня и болтающих о своем девчонок. Потом, когда я довезу тебя с твоим ребенком до дома, ты обязательно предложишь мне подняться и выпить чай. Или кофе. Или вина – это если дети к тому моменту окончательно вымотаются и заснут на пороге твоей квартиры. А потом я чокнусь, но не бокалом вина с тобой, а со своей головой, не зная, как мне соскакивать от тебя… Хотя в целом она ничего», – думаю я, машинально разглядывая Людмилу. Хорошее лицо, неплохая фигура, высокая грудь, вьющиеся каштановые волосы (что привлекает), вот только ее руки портят все дело. Почему-то ненавижу короткие женские пальцы с длинными накладными ногтями. Ощущение, что вцепится – и привет.

«Бр-р-р».

– Ну, хорошо, – в итоге примирительно говорю я. Просияв, Людмила стремительно убегает, а я приваливаюсь спиной к стене. Прикрываю глаза и думаю ни о чем и обо всем сразу. Например, о том, что я вымотался, жутко устал за эту неделю. А завтра снова рано вставать и к восьми утра пилить через всю Москву в «Останкино», где я и работаю в почетной, но сжирающей кучу времени должности финансового управляющего одного коммерческого канала. О том, что моя матушка Вера Сергеевна на старости лет вдарилась в рукоблудие (в смысле, в рукоделие) и сегодня ночует у одной из своих многочисленных подруг. О том, что в холодильнике снова шаром покати (то есть для дочери и для меня есть все – каша, творог, котлеты), но я бы предпочел, что попроще – например, бутерброды. О том, что мне еще надо обязательно почитать на ночь Юльке, потому что у неё проблемы со чтением, но сказки она любит и в отличие от меня прекрасно их запоминает. Еще о том, что завтра на работе стопроцентно будет аврал – презентация очередного телепроекта, и во сколько я приеду домой – это вообще загадка…

– А вот и мы, – обрывает мои мысли радостное щебетание Людмилы, появившейся с моей Юлькой и дочерью Светой.

– Папа, здравствуй, – важно произносит Юлька, выкручивает ладошку из цепкой хватки женщины, бежит ко мне и обхватывает меня за талию. Брючина моментально сминается, но мне наплевать. Это всего лишь костюм.

– Привет, как дела? – улыбаясь, присаживаюсь на корточки, чтобы лучше видеть глаза моей дочери. Светло-голубые, как и у меня. Волосы у Юльки, правда, от матери, но черты лица тоже мои, что меня откровенно радует. Не хочется смотреть на своего ребенка и каждый раз вспоминать свою удивительно-прекрасную стерву-жену. Хотя будь Юля даже полной копией своей матери, моей экс-супружницы Елизаветы, я бы любил дочь не меньше.

– Хорошо поживаю. Па-ап? – вопросительно тянет Юлька и заглядывает мне в глаза, пытаясь донести до меня какую-то мысль. Хмурю брови, показывая, что я не понимаю. Юлька аккуратно стреляет глазами в сторону Людмилы, видимо, намекая, что та пытается увязаться с нами.

«Что будем делать?» – перевожу я мимику дочери.

– Как ты хочешь? – отвечаю одними губами.

С секунду подумав, Юлька быстро качает головой, что означает, что со сладкой тетей Людой ей сегодня не по дороге. У Юльки на уме несколько иной расклад, нежели тот, что успела нарисовать себе Людмила.

– Подожди, я сейчас соберусь. И поедем быстро, а то в городе пробки, – громко, строго для окружающих говорит Юлька и топает к вешалке, аккуратно одергивая на себе свитер, и эта привычка у нее тоже от меня.

– Юленька, а как же наш уговор? – встревоженно встревает Людмила, пока ее дочь Света, насупившись, вырывает у нее руку и бежит вслед за Юлькой.

– Какой уговор, теть Люд? – с невинным видом оборачивается Юлька.

– Ну, я думала… Мы же со Светой хотели сегодня вас с папой в гости к нам пригласить. Мы два года знакомы, а вы с папой у нас так никогда и не были.

Света, набычившись, смотрит на мать.

– Мам, не приставай! – неожиданно выстреливает она, и Людмила идет красными пятнами.

– Боже, что ты такое говоришь, – женщина ловит мой взгляд и смущенно смеётся.

– А во сколько утренник? – спасая ситуацию, осведомляюсь я, пока Юлька и Света, обнявшись, идут к раздевалке.

– В восемь тридцать. Седьмого марта, – лепечет Людмила, пытаясь собраться с мыслями.

– А, хорошо. Я, наверное, все-таки буду, – киваю я, думая о том, что седьмого я просто-напросто пришлю на утренник вместо себя свою мать, которая обожает подобные мероприятия. Правда, есть риск, что Людмила своим напором сведет мою мать с ума. Впрочем, моя матушка себе на уме и, к счастью, не страдает желанием, чтобы я привел в дом потенциальную мачеху для ребенка. Вот побочные связи не дома и на глазах у ребенка – это пожалуйста. Это можно.

– Пап, я готова, – за спиной Людмилы возникает Юлька, успевшая надеть розовые резиновые сапоги, расклешенное к низу пальто и шапку с чудовищных размеров помпоном, сделанным из мехового кота. Мысленно закатываю глаза, но молчу: во-первых, шапка для Юльки святое; во-вторых, шапка связана руками Юльки под руководством бабушки.

Протягиваю дочери руку.

– Щас. – Юлька оборачивается к Свете. – До завтра. Только смотри не забудь! – строго предупреждает она, и Света быстро-быстро кивает.

– До свидания, дядя Рома, – вежливо прощается Света.

– Пока, малыш, – усмехаюсь я, и Света робко, но счастливо улыбается. Юлька горделиво расправляет плечи.

– Теть Люд, до свидания, – прощается сама Юлька, и Людмила в каком-то экстатическом порыве присаживается перед ней на корточки и начинает поправлять ей шапку и воротник пальто, поглядывая на меня влажными глазами.

– Мам, – одергивает зарвавшуюся мать Света и отворачивается, возясь со шнурками-завязками на жилетке платья, – лучше мне помоги.

– Да, да, иду, – щебечет Людмила, оставляет Юльку в покое и улыбается мне: – Ну что, до завтра, Роман Владимирович?

А вот насчет завтра я ей ничего обещать не могу.

– До свидания, – говорю я, и Юлька тянет меня на улицу.

Выходим с ней на крыльцо.

– Юль, а о чем вы со Светой шептались? – Я достаю ключи от машины.

– А, так. Не обращай внимания. Просто мы с ней выступление к утреннику готовим. Па-ап, – Юлька с задумчивым видом принимается колупать носком сапога снег, лежащий на кирпичной дорожке, – а мы сейчас к бабушке или домой?

– Бабушка у подружек своих, так что домой. А что?

– А давай тогда мы не будем ее котлеты есть. Давай лучше сосиски купим, – Юлька мечтательно зажмуривается.

– Давай, – охотно соглашаюсь я. – Только тогда нам придется в магазин заскочить. – Подвожу ребенка к машине, помогаю запрыгнуть внутрь.

– А тут «Перекресток» есть, – Юлька, устроившись на детском сидении, указывает подбородком на магазин, расположенный за детским садом, и кот на ее шапке забавно подпрыгивает.

Минут пять спустя, зарулив на темную, как ночной лес, стоянку «Перекрестка» (роль деревьев здесь, правда, исполняют не вековые дубы, а кое-как припаркованные машины), открываю заднюю дверцу джипа, стараясь не оцарапать неловко пристроенную кем-то справа «Киа». Принимаю в объятия Юльку, которая собирается спрыгнуть прямо в грязную лужу, заставляю ее аккуратно её обойти, и втягиваю дочь под козырек с подсвеченной сине-бело-зеленым вывеской.

– Курить будем? – забежав на крыльцо «Перекрестка», деловито осведомляется Юлька.

– Не будем, я бросил, – напоминаю я, и при этом воровато прячу в карманы пальто свои насквозь прокуренные пальцы.

– Да? – Юлька хмыкает. – А, ну-ну.

– Что значит это «ну-ну»? – сухо осведомляюсь я, но Юлька уже устремляется в магазин. В вестибюле у рамок охраны она встает на цыпочки и пытается вытянуть из горки поставленных друг на друга корзинок зеленую сумку на роликах. От ее движения корзинки начинают покачиваться, грозясь завалиться и погрести мою дочь под собой. Отстранив Юльку, снимаю корзину сверху, беру ее в одну руку, другую протягиваю дочери, и мы переходим за рамки охраны, смешавшись с толпой. Раздвигаю плечами мечущихся у кассы людей, чтобы Юльку не раздавили.

– Водка «Мороша» из чистых вод Карелии. Водка «Мороша», – мечтательным голосом мужика, грезящего, как бы сегодня надраться, из динамиков, подвешенных над нашими головами, навязчиво напоминает реклама.

«А может, правда, водки купить? – думаю я. – Почитать Юльке на ночь, потом, когда она уснет, вместо того, чтобы звонить, как я обещал, Веронике и выяснять у нее, когда ее муж снова отбудет в командировку, тихо напиться и хотя бы на пару часов отключить телефон и сознание, которое последние пять лет каждый день мне твердит, что моя жизнь, в общем, не удалась, хотя я всё и всегда старался делать лишь правильно».

– Пап, сосиски там, – не подозревая о том, какие мысли гуляют в моей голове, Юлька тянет меня направо.

– Откуда знаешь? – удивляюсь я с учетом того, что тексты на указателях моя дочь не читает. То есть зрением Юлька выхватывает отдельные буквы, но составить фразу целиком в голове у нее пока что не получается.

– А так в любом магазине. Сначала фрукты, потом молоко, потом колбаса и хлеб, – невозмутимо поясняет мне дочь.

– А-а, – говорю я, чтобы хоть что-то сказать.

Как всегда в таких случаях до кучи возникает еще и острое чувство вины, что у Юльки проблемы со чтением, причина которых – это как мне врач пояснил – кроется в том, что последние три года в нашей семье царил неправильный эмоциональный фон, и у Юльки произошел элементарный сбой. Правда, природа, словно опомнившись, словно в награду подарила моей дочери прекрасную память и наблюдательность, но даже это оправдание, пробивающееся в щели моей вечно клокочущей совести, давно меня не спасает.

– Пап, не медитируй, – заглянув мне в лицо, одергивает меня Юлька и, лихо сдвинув шапку на затылок, продирается, а вернее, пытается таранить мной толпу у рекламного стенда. Стенд представляет собой поставленный на растяжку плакат с надписью «Сырок «Островок». У плаката с ноги на ногу переминается унылая девушка и еще более унылым голосом предлагает всем желающим продегустировать сыр странного серого цвета. С учетом того, что молочный продукт нарублен до размеров приманки грызунов в мышеловку и утыкан острыми зубочистками, выглядит эта композиция, мягко говоря, неаппетитно.

Юлька смотрит на сыр, потом жалобно на меня. Сыр она очень любит.

– Еще чего, – моментально иду в жесткий отказ я, – у тебя руки грязные.

«И кто трогал этот сыр до тебя, я тоже не знаю».

– Зануда ты, папа, – печально вздыхает Юлька.

– Ага, я такой. – Я даже спорить не стал, хотя в моем возрасте некрасивое слово «занудный» принято заменять на красивое «принципиальный».

– Тогда готовую нарезку с сыром возьми. – Выдав это пожелание, Юлька синицей подныривает мне под локоть, и через пару секунд ее помпон начинает мелькать уже метрах в пяти от меня.

– Куда без меня? – злюсь я.

– А я тебя у колбасного подожду!

«Ага, подождет она…» Впрочем, она действительно меня подождет и никуда не уйдет. Будет стоять и упрямо ждать, пока я за ней не приду.

Тем не менее, в погоне за дочерью делаю шаг влево и непроизвольно врубаюсь локтем в спину пожилой, но, судя по боевому раскрасу, отчаянно молодящейся женщины с вавилоном на голове. Женщина, чуть не подавившись сыром на палочке, сглатывает и отчаянно лязгает зубами.

– Молодой человек! – отдышавшись, на повышенных тонах начинает она.

– Прошу проще… – извиняюсь я – и замираю, не договорив, когда мои глаза выхватывают за ее спиной контуры другой женской фигуры. Той, что отчаянно знакома мне. Той, что была у детсада.

«Она…»

Она – это выше среднего роста молодая шатенка с выкрашенными в золотистый цвет длинными волосами, одетая в прямое серое пальто с капюшоном и с поясом, туго затянутым на узкой талии. Она стоит ко мне в профиль, и, отводя рукой от лица прядь волос, рассматривает полки с пирожными.

«Диана. Рыжая…» – Да, так я ее называл. Моментально холодеют кончики пальцев. В то, что это Диана, я верю и не верю.

– Молодой человек, – между тем продолжает читать мне нотации женщина, – я из-за вас чуть не подавилась. Я…

– Извините, – внезапно севшим голосом повторяю я, и женщина, возмущенно поморгав на меня, перехватывает направление моего взгляда. Сообразив, куда, а вернее, на кого я сейчас уставился, она хмыкает и отходит в сторону, оставив меня в покое. Я, как загипнотизированный, делаю шаг вперед, но, спохватившись, кошусь на витрину, где, рассматривая упаковки с сосисками, пританцовывает моя Юлька. «Только не уходи никуда без меня», – мысленно умоляю я дочь и снова возвращаюсь глазами к Диане. Рыжая, не замечая меня, наклонившись, тянет с полки прозрачную, запечатанную в полиэтилен, коробку с покрытыми глазурью пирожными. «Берлинские печенья. Она всегда их любила… А вкусы у нее не меняются», – думаю я, продолжая двигаться к ней. Точно почувствовав мой взгляд, Рыжая поднимает голову, попадает взглядом в мои глаза и, судя по выражению ее лица, выпадает в осадок.

– Диана, привет, – подойдя к ней, здороваюсь я. – Сто лет тебя не видел.

Рыжая, приоткрыв рот, начинает пятиться, натыкается спиной на острый угол полки и сдавленно издает: «Ой!»

– Куда? – выбросив руку вперед, я смеюсь, хватаю ее за локоть и тяну к себе.

– С ума сошел? – придя в себя, шипит Рыжая и пытается выдернуть руку. – Руки от меня убери!

«Ничего себе она меня встретила!» Я даже растерялся. Тем не менее в какую-то часть моего сознания вонзается мысль о том, что если там, у детсада я видел ее и узнал ее, то и она меня видела и узнала. А вот столкновение в магазине со мной для нее – это случайность полная. И неприятная, судя по тому, как она на меня смотрит.

– Руки, – напоминает Диана, не сводя с меня злых и растерянных глаз.

А дальше… А дальше у нас, собственно говоря, ничего не происходит, потому что на меня накатывает почти забытое ощущение, что сейчас на этой земле остались только она и я, и я стремительно проваливаюсь в мятную волну нахлынувших воспоминаний…

«Я очень молод, мне двадцать шесть, и я аспирант Плехановского. На мне черная футболка с рыжим логотипом спортивной фирмы «Sparrow» – «Воробей» (утром дома, торопясь и боясь опоздать, я облил кофе рубашку), черный пиджак, джинсы в тон и новые ботинки, причем левый отчаянно жмет. Опираясь на спинку стула, я стою в светлой, выстроенной полукругом аудитории. Из расположенного справа окна мне прямо в глаза бьет солнце, хотя за окном давно не май, а больной московский сентябрь. Я жутко нервничаю: мне впервые доверили замещать профессора по финправу. Стоя у кафедры, увиливая от солнца, я скашиваю глаза в отпечатанный на принтере список студентов третьего курса и готовлюсь начать перекличку. Учащихся человек тридцать, всем лет по двадцать на вид, и эти здоровенные лбы сидят на некотором возвышении от меня, окружая меня полукругом парт (рассадка идет сверху вниз).

– Аксенов, – собравшись с мыслями, выдыхаю я первую по списку фамилию.

– Я, – хрипло звучит откуда-то сверху.

Поднимаю глаза и нащупываю взглядом парня со спитым лицом.

«Ужас».

– Имя?

– Роман.

«Тезка. Та-ак, хорошенькое начало», – мрачно думаю я.

Словно подтверждая мои опасения, с первого ряда отчетливо хмыкает русоволосый парень, у которого, в отличие от Аксенова, лицо довольно-таки слащавое. «А тебе только Арамиса в кино играть, – глядя на его заправленные за уши волосы, в свой черед хмыкаю я. – Хотя девчонкам такие в принципе нравятся».

И эту мою мысль подтверждает наличие рядом с ним девушки. Сидя вплотную к нему, одетая в нечто ярко-зеленое, она, занавесив лицо ниспадающими прядями длинных волос, увлеченно роется в сумке, с легким стуком попеременно выкладывая на стол пуговицы наушников, ноутпэд, здоровенный блокнот и пенал, в котором щетинятся кончики ручек и остро отточенных карандашей. Стараясь не обращать внимания на этих двоих, прохожу список учащихся до середины. Парень, не прекращая болтать с девчонкой в зеленом, расслабленно вытягивает из-под парты ноги, облаченные в тертые джинсы и белые кеды не по сезону. В тот момент, когда я уже добираюсь до буквы «п», девушка оставляет сумку в покое, усаживается в пол-оборота ко мне, ставит локоть на стол и, загораживая рукой пол-лица, начинает быстро-быстро вращать в пальцах карандаш.

– Панков, – стараясь не замечать мельтешащий передо мной канцелярский предмет, окликаю я.

– Я, – «Арамис» рассеянно поворачивается ко мне.

– Имя? – сухо напоминаю я.

– Алексей. Но можно Леша, – манерно растягивая слова, снисходительно сообщает парень, и я к своему удовольствию отмечаю, что голос у него слишком высокий. Даже визгливый. Но девушка в ответ на его выступление одобрительно фыркает, и я ловлю себя на том, что начинаю медленно закипать. Ставлю в списке галочку напротив фамилии Панков и продолжаю перекличку:

– Пасечников.

– Я, – мычит сбоку парень, лица которого я не могу вспомнить.

– Имя?

Пасечников называет себя, но его имя я тоже уже не помню. Девица, не прекращая трепаться с Панковым, со стуком роняет карандаш на пол.

– Петраков, – злюсь я.

– Я. Олег, – бодро отзывается парень с третьего ряда.

Девчонка в зеленом ныряет под стол в попытке угнаться за катящимся по линолеуму карандашом. Панков наклоняется к ней и что-то игриво ей шепчет. «Воробей сейчас взбесится», – доносится до меня, и из-под парты звучит тихий жизнерадостный смех. Скрипнув зубами, одергиваю пиджак, прикрываю эмблему и продолжаю:

– Ремизова.

– Я. Лиза, – пищит с заднего ряда шатенка в очках с оправой на пол-лица. Эдакая типичная серая мышь, погруженная только в учебу и исполнительная просто до тошноты (забегая вперед, надо сказать, что я тогда оказался прав).

– И – Ремизова Лиза, – дружелюбно добавляет привлекательная брюнетка слева. Эта из тех, что всегда следит за собой. Одета не ярко, но стильно. Волосы сколоты в аккуратный пучок, уместный в аудитории. При этом у нее темные миндалевидного разреза глаза и пухлые губы. Но в целом выглядит она не столько сексуально, сколько просто красиво.

– У вас что, две Ремизовых и обе Елизаветы? – перевожу взгляд с одной на другую, пытаясь сообразить, а не устроили ли мне подставу?

Аудитория замирает в предчувствии не то надвигающегося скандала, не то шутки, не то взрыва с моей стороны.

– Да, у нас две Ремизовых и обе Лизы, – мягко улыбается мне Лиза-брюнетка.

– И обе, увы, с приветом, – театрально-горестным шепотом, но так, чтобы его шепот докатился до задних рядов, заключает Панков, и аудитория начинает киснуть от смеха. Шатенка невозмутимо поправляет очки. Брюнетка обидчиво отворачивается. Из-под парты звонко фыркает девчонка в зелёном, и аудитория погружается в хохот.

И в целом, расклад мне ясен.

«Этот, значит, у них король, а та, что под партой – его королева… Ну-ну… Ну, я вам устрою!» – думаю я и тут же даю себе слово при случае завалить этих двоих.

– Рибякина.

– Я. Катя.

– Романова.

– Я. Света.

– Ры… РЫжикова, – неуверенно произношу я, поскольку фамилия в списке напечатана неразборчиво.

– Не РЫжикова, а РыжакОва. – Девчонка, наконец, выныривает из-под стола, сжимая в руках карандаш. – Там ошибка. Кстати, Диана.

«Нет, Рыжая!» – мстительно думаю я, успев оценить насыщенный цвет ее длинных волос.

– Кстати, я вас запомню, – без улыбок и шуток обещаю я ей.

– А-ха, – с насмешливым придыханием сообщает она, – а я – вас.

И аудитория начинает откровенно ржать. Поднимаю от списка глаза. Золотистые волосы. Золотистая кожа. Макияж очень легкий, скорей, чтобы подчеркнуть матовый цвет лица и сделать акцент на ярких зеленовато-серых глазах. Задорная женственность и уверенность в себе – таких и делают королевами школьного бала. При этом абсолютно правильные черты лица, родинка на щеке – и улыбка, с которой, кажется, всё тогда началось…

– Ну что, приступим? – дойдя до фамилии Яковлева, которая Яна, откладываю список в сторону, опускаюсь на стул и с облегчением вытягиваю ноги. «Господи, какое счастье, когда ботинки не жмут!» Смотрю на Рыжую. Та с интересом глядит на меня.

– Ну, что приступим? – Я усмехаюсь. – К доске, Рыжакова!..»

– Ну как живешь, Рыжая? – стоя у полки с пирожными, убираю руки в карманы пальто, пытаюсь придать разговору непритязательный и дружелюбный тон. Отмечаю, что у Дианы все тот же легкий мейкап и аромат духов, которые я когда-то давно подарил ей под Новый год. А может, все это фикция и обман, потому что у нее совершенно другой парфюм и совсем другой взгляд – глубокий, погасший, ушедший в себя. Так смотрят давно уже не наивные женщины.