– Ну, может, и не просто так, – продолжила Лиза, показывая остальным старую тетрадь. – Интересные записи тут оказались, коллеги. Сдается мне, их надо тщательно изучить. Возможно, тут есть ответы на многие наши вопросы.
Якоб подошел к ней и быстро просмотрел несколько страниц.
– Согласен, – кивнул он. – Только делать это мы будем на корабле. Так что заканчиваем осмотр этой комнаты, фиксируем все и возвращаемся.
Когда все собрались в рубке, капитан сказал, что они нашли дневник одного из очевидцев событий, которые произошли вскоре после их отлета.
– Понятно, что сведения там субъективные, но, думаю, общая картина станет намного яснее, – обратился он к своим коллегам. – Предлагаю всем ознакомиться с записями, а потом обсудить. Там не очень много, так что почитаем вслух. Начинай, Лиза, а когда устанешь, я тебя сменю.
История болезни
“…Наконец-то мы нашли наших пропавших детей. Спустя все эти месяцы поисков и страданий. Они живы, все сто семнадцать, но в каком они виде! Кажется, что к ним применяли пытки. У всех, абсолютно у всех на коже шрамы, часто они плачут. Мы стараемся быть как можно мягче с ними.
Вероятно, мы никогда не узнаем, что именно с ними происходило. Этот безумец, что держал их в подземелье, сжег свои записи. Подумать только – когда-то он был врачом, профессором. Мы не знаем, были ли у него сообщники. Когда поисковый отряд вошел в подземелье, мужчина был один. Детей нашли в комнатах дальше. Хорошо, что в том отряде не было никого из родителей, страшно представить, что с ними было бы.
Я и несколько коллег разговаривали с этим безумцем в его камере. Периодически он срывался на смех, который звучал особенно жутко в свете всей этой истории. Потому сложно понять, есть ли хоть слово правды в его рассказе. Он говорит, что не хотел детям зла. Наоборот, искал способ пережить все увеличивающуюся радиацию. Для взрослых его метод бесполезен, а у малышей есть шанс. Шрамы – результаты его воздействия. Он не уверен, что все сработает, как надо, без последующих корректировок. Раньше это никто не проверял, да и невозможно предсказать, каким будет уровень радиации уже через год. Но любые изменения сможет сделать только он, все свои записи он уничтожил. Сам он все помнит, а другие без него не разберутся. И отрицает, что у него были помощники. Ему никто не верит. Я тоже не верю. Все склоняются к мнению, что он просто безумец”.
“…Нам нужно срочно придумать, где поселить детей. Сейчас они в подземном городе, но такая жизнь – не для подрастающего поколения. После появления куполов радиационная угроза отступила – для всех нас. Для них, наоборот, недостаток радиации вреден. У четверых детей наблюдается что-то, похожее на лучевую болезнь. Только не от радиации, а без нее. К такому выводу пришли лучшие наши медики, светила науки. Выходит, безумец был все-таки прав, он хотел, чтобы дети пережили радиацию. К сожалению, он оказался прав и в другом – исправить его эксперименты некому. Его самого буквально растерзали горожане по дороге на суд. Увы, в той толпе было слишком много родителей. Если у безумца и были помощники, они теперь будут молчать о своем участии, чтобы с ними не поступили так же.
А бедные дети не смогут жить вместе с обычными людьми не только из-за радиации. Уже сейчас они заметно крупнее ровесников. А еще у них растут куда более крупные зубы – у каждого по два, настоящие клыки. Ученые не рекомендуют их удалять, поскольку не известно, к чему это приведет, и не закончится ли гибелью. В детском коллективе жить с такой внешностью очень непросто, ведь малыши порой бывают жестоки, хоть и не осознавая этого.
С грустью вынужден отметить, что родители стали реже навещать детей. Может, зря мы уговорили их не забирать малышей сразу домой? Мы боялись, что испытания трагически скажутся на детском здоровье и хотели, чтобы они подольше оставались под наблюдением врачей. А теперь родители уделяют им все меньше времени. Может, они привыкли жить без сыновей и дочерей. А может, их пугают перемены в облике детей. Как бы то ни было, они не станут вмешиваться в нашу работу. Сами дети, похоже, тоже не скучают по родителям. Мне это кажется немного странным. Однако ясно, что жить с близкими они не будут. Выход один – надо срочно строить детям подходящий дом”.
“…Мы не можем быть с детьми дольше десяти часов подряд. Выяснилось это почти трагическим образом. Вчера у детей было новоселье, все они переселились в воздушный город. Антигравий вместе с атомными двигателями делает город недоступным – попасть туда можно только по воздуху, а почти все шлюпки у нас. После появления куполов их использовали для перемещения между городами, но это становится все менее популярным. Уровень радиации в воздушном городе старались сделать таким, чтобы детям ее хватало, а взрослым она не слишком вредила. Мы не боялись лучевой болезни, но вышло не по-нашему.
Вчера наставник Андреас остался с детьми, а я вернулся домой. Утром я прилетел к ним, но Андреаса увидел не сразу. Я удивился, что его нет, но сначала нужно было убедиться, что дети в порядке и без проблем справляются с роботами. За время первого занятия Андреас так и не появился, и я пошел его искать. Он оказался в комнате, которую мы оборудовали, чтобы можно было переночевать без лишнего дискомфорта. Андреас лежал на полу, он был без сознания. Я с помощью роботов перенес его в свою шлюпку и скорее отправился вниз. Его шлюпка осталась в воздушном городе. Надо бы не забыть забрать ее, чтобы ничего не случилось. Впрочем, дети вряд ли с ней разберутся. Кстати, мне пришлось делать новый медальон. Видимо, я потерял его в воздушном городе и даже не заметил, пока не вернулся.
Наши ученые определили, что состояние Андреаса ухудшилось спустя десять часов пребывания в воздушном городе. А через двенадцать он потерял сознание. Сам он помнит только, что внезапно ощутил слабость и хотел ненадолго прилечь. Хорошо, что я прилетел утром и вскоре пошел его искать. Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы он оставался там дольше. Теперь никто из нас не будет оставаться в воздушном городе дольше десяти часов, а лучше – восьми. К сожалению, нас слишком мало, чтобы мы могли рисковать. Радует в этой ситуации лишь то, что Андреас поправится. И что дети справляются с роботами. Машины смогут за ними присмотреть”.
“…Сегодня я стал жрецом. Неожиданно для самого себя. Но ничего лучше я не придумал. Дети гораздо выше меня, а я никогда не считался низкорослым. Их фигурные клыки не имеют ничего общего с клыками людей. И они не стареют. Даже, пожалуй, не взрослеют. Хотя они очень давно живут в воздушном городе, ни один из них не развился больше, чем на восемь лет. Ни физически, ни умственно. Это не значит, что они глупы, просто есть вещи, недоступные детям. Зато они не болеют. Совсем.
Объяснить все эти различия было бы непросто и взрослому, а они остаются детьми. К тому же мы не хотим напоминать им об ужасах похищения. Они ничего не знают об экспериментах, так изменивших их. Правда, мы сами знаем о них ненамного больше. Но отвечать на их вопросы очень сложно. Они смотрели видео о древних мифах, там были боги с головами животных. Дети спрашивали, почему те создания так отличаются от людей и почему отличаются они сами. И спрашивали, не относятся ли они сами к богам. Я не смог придумать ничего лучше, чем согласиться с ними. После этого они перестали спрашивать, почему им нельзя жить с другими людьми. Боги не общаются со смертными. Но мне автоматически пришлось стать жрецом – то есть связующим звеном между ними и обычными горожанами. Как жаль, что я не могу оставаться в воздушном городе дольше восьми часов подряд. А потом еще приходится долго восстанавливаться. И жаль, что посвященных очень мало. Иной раз за неделю дети видят не больше двух человек. Хорошо, что робототехника у нас на должном уровне. Роботы присматривают за детьми круглосуточно. Дети всегда в безопасности. Это утешает”.
“…До сих пор не могу прийти в себя от того ужаса, что мне пришлось пережить. Я ведь даже предположить ничего подобного не мог. Мне представлялась история со счастливым концом. Ведь научились же справляться с последствиями радиации у детей – разрыв малого купола заставил найти решение. Для взрослых эффективного лекарства все еще нет, мне по-прежнему не следует проводить в воздушном городе больше восьми часов. А дети так просили с кем-нибудь поиграть…
Я надеялся, что таким образом удастся подружить малышей, хоть они и очень сильно отличаются друг от друга. В городе была девочка, из-за болезни она могла передвигаться только на костылях. И другие дети с ней не хотели играть, она ведь не могла бегать, как они. Я предложил ее матери – отца у девочки нет – свозить малышку в воздушный город, там много игрушек и она сможет поиграть с другими детьми. Мать согласилась, надела дочери нарядное платье и поручила ее моим заботам. Мы полетели в воздушный город. Сначала все было хорошо. Если она и испугалась детей, то не подала виду. Дети тоже не очень удивились тому, как она выглядит. Я предупредил, чтобы они были аккуратны в играх, потому что гостья не может быстро бегать. Они все вместе строили замок из кубиков. Я сделал несколько кадров, на одних – все вместе, на других – только улыбающаяся девочка. После ужина мне пришлось вернуться. Проклятие восьми часов! Но уж лучше бы я остался. Вдруг бы да выдержал?
Я прилетел утром, чтобы отвезти девочку к ее матери. Но везти было некого. Я даже не представлял, что дети могут быть настолько жестоки! Я забрал ее истерзанное тело и вернулся, не сказав детям ни слова. У меня просто не было никаких слов. Ведь она же тоже была ребенком!
К ее матери пошел мой коллега. Он сказал, что ее дочь пока не хочет возвращаться домой, потому что там ей есть с кем играть и много интересных вещей. Мои кадры очень пригодились. Коллега сделал копии для несчастной женщины, которая еще не знает о своем горе. Я бы не смог все это сказать после того, как видел ее дочь мертвой. Что с ней сделали! Это ужасно. Мы похоронили бедняжку рядом с подземным городом. Здесь ее могила не привлечет внимания.
Не знаю, как мы скажем о случившемся ее матери. Не думал, что доживу до такого ужаса. Не думал даже, что он возможен. Хорошо, что я старик, и мне осталось недолго. Но проживи я хоть тысячу лет, не смог бы забыть бедную девочку. Как сначала она ехала в гости в нарядном платье и что потом с ней сделали. Это я виноват в ее смерти!”
“…Сегодня я был у детей в последний раз. Я прилетал вместе с жрецом Николасом, чтобы познакомить его с ними. Он – сын одного из наших коллег, юноша очень любит отца и поклялся хранить нашу тайну. Надеюсь, отец не ошибся в нем. Сам я слишком стар, чтобы и дальше быть жрецом. Да и что скрывать, эта трагичная история подкосила меня. Мать бедной девочки тоже погибла, это был несчастный случай. Я навестил ее в больнице, она была очень плоха, но узнала меня. Женщина просила меня позаботиться о ее дочери, потому что у малышки больше никого нет. Я обещал ей. В тот же день она умерла. Теперь мне не придется сообщать ей о гибели девочки. Но мне пришлось дать обещание, которое я заведомо не мог выполнить. Причем человеку, которому уже не смогу ничего объяснить.
С тех пор прошло больше недели, а я все еще не могу прийти в себя. Ночами вижу девочку – живую и невредимую, как она в нарядном платье строит замок из кубиков и улыбается. Все это время я не был в воздушном городе. И поймал себя на мысли, что не переживаю из-за этого, не испытываю потребности знать, что происходит у детей. Как только я осознал это, то решил сложить полномочия. Хорошо, что перед этим один из коллег привел к нам своего сына. Он меня и заменит.
Сегодня возил нового жреца к детям, это был мой первый визит к ним после той трагедии. Заодно попрощался с ними. Как мне показалось, они совсем не огорчились из-за нашей разлуки. Возможно, и не поняли, что это наша последняя встреча. Мне от этого стало грустно. Я ведь с самого начала беспокоился о них, пытался создать им комфортную жизнь. А они, наверное, уже завтра обо мне забудут и больше никогда не вспомнят. С другой стороны, может быть, зная, что мне не придется уже их видеть, я смогу прожить оставшиеся дни чуть спокойнее. Хотя бы без ночных кошмаров.
Свои записи я оставлю в подземном городе, туда давно никто не ходит. Я начал их вести, надеясь, что это хоть как-то поможет исправить то, что случилось с детьми. Старался записывать все более-менее важное. Но из затеи ничего не вышло. Я не узнал ничего особенного, да и гениальных идей, от которых детям стало бы лучше, у меня не появилось. Не знаю, почему вообще хочу оставить все это, а не сжечь. Мне почему-то кажется, что так будет правильно, хотя в моей жизни и было очень много неправильного.
Бывший учитель, бывший жрец, а ныне – просто житель купола, Плавус Вицерос”.
Приговор
Якоб пришел в магистрат, когда там были только двое людей в фиолетовых мантиях, которых экипаж считал жрецами. У входа остались Лиза и Питер, все трое были в скафандрах высшей защиты и с оружием, а рядом дежурил робот-разведчик. Остальные члены команды остались на корабле и оттуда вели наблюдение, готовые в случае непредвиденных обстоятельств прийти на помощь.
– Здравствуйте, господа, – начал капитан, на время разговора он не активировал шлем, но в случае угрозы тот бы опустился за доли секунды. – Настало время обсудить то, что происходит в вашем воздушном исследовательском центре. Вы ведь так его называете?
– Вас это не касается, – неприветливо ответил один из мужчин в мантиях.
– С тех пор, как вы отвозили туда одну из моих коллег, касается, – возразил Якоб. – Особенно после того, как мы обнаружили подземный город, и то, что вы там скрываете. Мы знаем, что там происходило. Пришло время принять меры.
– Вы не понимаете, просто не можете понять, – вмешался второй мужчина. – Там ведь дети, и они страшно одиноки.
– И поэтому они играют в страшные игры с теми, кого вы к ним привозите? – холодно спросил Якоб.
– Мы все можем объяснить, произошла досадная ошибка, – продолжал один из жрецов. – Пусть приходит ваша коллега, мы все ей объясним. Мы готовы компенсировать причиненные неудобства.
– Нет, – спокойно возразил капитан. – В ваших интересах говорить со мной, а не с ней. Она ведь может выразить вам свое неудовольствие весьма ощутимым способом.
– Вы не понимаете, детям очень одиноко, они всего лишь хотели с ней поиграть, они бежали за ней…