Делоне с выразительным изумлением на лице принял оружие. Доверяя Анри да и будучи не против мирного завершения глупой ситуации, он поднёс лезвие к ладони:

– Охотно. Что говорить?

Но Мариэль бросилась к нему, схватилась за руку и вскрикнула от прострелившей тело боли, убрала пальцы:

– У нас есть шанс вспомнить!

– «У нас»? – Анри холодно кивнул Арману, а тот вдруг задумался, тень догадки мелькнула по лицу, поднимая выразительные брови и заставляя глаза широко открыться.

– Кхар? Я вспомнил имя… Такое чувство, будто в кабинете был человек с таким именем, – полуудивлённо объяснил Делоне своё замешательство, – дружище, работают твои упражнения!

И провёл лезвием по ладони, на порезе тут же выступила жирная капля крови, готовая упасть на пол.

– Варх. Кхар Варх, – девушка умоляюще повернулась к Анри, и он увидел решительный блеск в глазах, с каким она недавно предлагала устроить засаду для Его высочества.

Но имя-то было знакомое, где-то Анри его слышал. Юноша сделал знак Арману подождать и задрал голову к потолку, машинально потянулся за вспомогательной зубочисткой. Натренированная послушная память из тысячи имён малознакомых людей вытащила на свет:

– Арауканский шпион, метаморф…

Мари сделала торжествующий жест:

– Вот! Наверняка это был тот мужчина-тень, с которым я столкнулась возле кабинета.

Анри покачал головой:

– Это слишком невероятно, – и кивнул Арману, – давай! Повторяй: именем света Владычицы…

Но тот медлил, переведя взгляд на решительную Мариэль:

– Если есть способ вспомнить всё быстрее, каким бы он ни был, я согласен. Шпионы, метаморфы – звучит, как книжный детектив, но, учитывая последние новости, не такое уж и глупое предположение.

– Я против, ещё раз говорю! Никаких сделок с… – Анри поперхнулся, –… мразь…

– Ты ставишь… своё эго… превыше интересов… государства? – вновь глядя в пустоту, произнесла Мари, словно повторяя чьи-то слова.

Арман поднял руку, разрешая крови потечь вниз:

– Давайте покончим с клятвой и перейдём к вашему способу. Именем света Владычицы…

Ленуар остановил его, испытывая дурное предчувствие. Мари снова уставилась на книжный шкаф, побледнела и медленно обратилась к Арману:

– Требуется твоё согласие… на условие…

– Даю согласие! Видели бы вы сейчас ваши лица, – спокойно кивнул юноша, веря, что в присутствии друга ничего дурного не может случиться.

За миг до того, как Мари бросилась к Анри, губы его побелели:

– Откажитесь, пока не …

Девушка обхватила его окаменевшее лицо ладонями и расцеловала, а затем прижалась, содрогаясь от накатившего ужаса перед условием Некроманта:

– Прости, прости меня! Ты был прав! Я не хочу… Не хочу, чтобы ты это видел!

– Мразь, какая же ты мразь!.. Я клянусь тебе, что найду способ загнать тебя в подземелье черепом вниз! – слова Анри, судя по всему, не относились к бросившейся в его объятия девушке, а к кому-то третьему, о чьём существовании Арман не подозревал. Инквизитор обнял Мари и спрятал лицо в её волосы, ниспадающие на шею.

Арман шумно спустил воздух и потёр окровавленной рукой переносицу, спохватился, полез за платком.

– Други мои, вы меня извините, но я мало что понимаю из вашего диалога. Что происходит? Как снять эту шархалову клятву? Или уже не надо?

Он испытывал смущение, будучи вынужденным наблюдать чужие эмоции. А когда Мариэль повернулась к нему, и Анри поднял лицо, предзнаменование неотвратимой скверны, наконец, настигло и его. Делоне наклонил вопросительно голову:

– На что я подписался?

Анри отпустил руку Мари и, играя желваками, подошёл к столу сира Марсия. Взял оттуда песочные часы, поставил на столик рядом с диваном, на котором сидел недавно с Мари и отошёл к шкафу:

– Покончим с этим быстрее!

*****

Услышав об условии, Арман пришёл в ярость, не желая продолжать разговор, готов был выскочить из кабинета, но дверь надёжно держала заключивших договор:

– Ты теперь меня понимаешь? – юноша ткнул кулаком в грудь Анри, отводящего взгляд и не отреагировавшего на грубое прикосновение. – Каждый раз это всё повторяется! Ар-р-х! Ненавижу, когда она меня использует!

Он швырнул в стену первый попавшийся под руку предмет.

Мари сидела на диване и, отвернувшись, беззвучно роняла слёзы. Ленуар подошёл к Арману, склонившемуся над столом отца, положил руку на плечо:

– Мне оно тоже не нужно. Да, я сплоховал. Но этот нас отсюда не выпустит, пока мы не покончим с этим. Сейчас не тебя – он меня хочет наказать.

– Кто?! Шархал вас обоих побери!

– Я потом скажу. Он наложил печать невмешательства.

Расстроенный как никогда вид Анри убедил: дело непростое. Арман шумно втянул носом воздух, кивнул на песочные часы:

– Все пять минут?

Анри кивнул, с ненавистью во взгляде пытаясь угадать, где находится Чёрная сволочь. Арман повернулся к Мари, увидел, что она слишком далеко от него, подвинулся ближе и занёс руку, чтобы развернуть девушку к себе, но вспомнил о принципе клятвы:

– Как я это сделаю, если не могу дотронуться?

– Rwy’n canslo fy ngair dros dro*, – донеслось хриплое от шкафа, где стоял Анри, – повтори трижды.

Арман повторил и добавил, вздыхая неопределённо:

– Я готов, – повернул к себе Мариэль.

Начинался ли с ней хоть один поцелуй, когда она не тряслась? Помимо неоднозначных ситуаций это выбешивало не меньше, как и слёзы, за которыми пряталось, шархал знает что. Протянул руку и перевернул часы, ненароком зацепил взгляд Ленуара, кивнул ему. Вздохнул повторно, ожидая, когда Мариэль вытрет мокрое лицо и успокоится.

Перевёрнутые часы замерли, не пропуская через воронку ни одной песчинки.

– Мариэль, – позвал её, – чем быстрее покончим с этим…

Она кивнула, ресниц не подняла – только подставила лицо так, чтобы Арман мог дотянуться до него. Где-то далеко рыкнул знакомый голос, и Мари отпрянула.

– Глупостей в этот раз не будет, обещаю! – разум Армана никак не хотел признавать случайную дурость, по которой он снова влип в непонятную ситуацию. И дал себе слово никогда не соглашаться на условия договора заранее, пока те не озвучены.

Коснулся равнодушно губами других, солёных, помедлил, собираясь с духом, но Мари пришла на помощь. Судя по её вздоху, обречённого мужества у неё было больше.

– Помоги, Белая Владычица… быстрее покончим с этим, – повторила фразу, ставшую заклинанинием для троих.

Он смотрел, стоя с боку и не видя всех подробностей, но они ему и не нужны были. Две пары рук, сначала застенчиво двинулись к чужим плечам, замерли на них. Прошла минута, и пальцы Мариэль погрузились в густые чёрные волосы, а руки партнёра уверенно легли на её спину и затылок, словно знали, как ей нравится.

Анри не выдержал, потёр рукой заледеневший лоб, позволив себе слабость, как ему казалось, на мгновение. В голове сразу ехидно гоготнули: Ленуар остановил падение песчинок, подарив целующимся дополнительное время.

Тогда он придумал отвлекать себя фантазиями о том, как найдёт способ стереть в порошок Некроманта. Стало легче, это отчасти помогло закрыться, и, надевший непрочную, но всё-таки броню разум вспомнил одну из самых неприятных королевских традиций.

При подборе пары для всех царствующих особ, в целях сохранения редкой магии, на проверке слияния присутствовало трое главных инквизиторов. Они фиксировали реакцию сталкивающихся сил, записывая в свиток поведение каждого оттенка в ауре, чтобы позже истрактовать его, как положено.

Анри как младший мастер никогда не присутствовал при этом, но Тирр предупреждал: рано или поздно юноша займёт высокий пост. И Ленуар схватился за спасительную подсказку, дрожащими руками достал футляр, надел очки. Картинка расплылась в мареве играющих аур. По статичной силовой оболочке прыгали всполохи, напоминая бегающих в догонялки зайцев.

Да, смотреть стало легче, но от сердца, ставшего внезапно стеклянным, от каждого удара по нему ползли новые трещины – звук шороха одежды под гуляющими руками каждый раз бил наотмашь. Анри относительно был готов к её голосу, потому что слышал его и знал все слова, которые могли выдохнуть её забывшиеся губы. Но он… С чего этот подыгрывает?

Анри представил, как погружается в куб с водой, приглушая слух, и теперь неосторожно выпущенные ими слова казались смазанными, как шелест листьев, и всё же следовавшие за ними звуки невозможно было ни с чем перепутать. Магия прикосновений действовала, поцелуи участились – и установилась звонкая тишина.

Стеклянное сердце разлетелось на миллиард осколков: два силуэта окутал белый свет, и синхронный стон подтвердил второе слияние. Арман, давший слово не делать глупости, поделился своим даром, закрепив связь… Неужели легенда про Лабасский Ирминсуль приобрела сейчас новое значение?

Анри отвернулся к шкафу, упираясь руками в книги. Странно, что голос Некроманта не прокомментировал очередную слабость. Лучше бы заржал, мразь, тогда Анри быстрее пришёл бы в себя.

Ему не нужно было вести Мари к Ирминсулю для доказательства правильности выбора: он и без дерева знал – это его половина, что бы ни напевали матушкины голоса.

Он готов был принести обет чистоты в зимнем вишневом саду Владычицы, не дожидаясь весны, когда стыдливые кроны укроются ароматной пеной и начнут привлекать к себе парочки для взаимных или односторонних клятв. Он бы выдержал три года, преодолевая страсть и её последствия, и не позволил бы никому коснуться её.

Но оказалось, что она родилась не для него, и теперь надежда ходила по пустой комнате, называвшейся прежде сердцем, собирала осколки.

Он обернулся, провёл пальцами под очками, убирая мокрую пелену, и всмотрелся в часы. Вечность застыла последними песчинками, невозмутимо ожидая, когда он переведёт взгляд на звуки, на которые отсчёт не распространялся. Анри заставил себя смотреть на марево, он и так им подарил непростительно много сверх положенного.

Машинально отметил изменения: тонкие лавандовые ленты в ауре Армана стали ярче за пятиминутную вечность, а у Мариэль к оранжевым сполохам добавились сопутствующие бледно-голубые. «Что же он натворил, вишня моя? – с горечью подумал Анри, – что натворили мы?»

Снял очки, и его сразу повело назад, прижимая к книжным полкам. Он слишком быстро отвык от чёткого контура силуэта: сцепленные в замок пальцы, склонившаяся к девичьей шее короткостриженая голова и локоны, змейками заползшие на чужие плечи. И слова, призывающие не останавливаться…

– Хватит! – хрипло сказал он, зная, что последние песчинки упали три-четыре мгновения назад. – Достаточно!

Силуэт замер, неохотно распадаясь на два, отдаляющихся друг от друга. Арман и Мари приводили своё дыхание к привычному ритму, страшась обернуться на того, кто медленно шагал от книжного шкафа.

– Он говорит, что не надо было его злить, – с трудом выговорила девушка, опираясь на спинку софы и вставая. Тяжело взглянула на Анри. – Прости… Ты был прав.

Анри молчал. Розоватая припухшая кайма вокруг её губ была красноречивей логики и побеждала хладнокровие, которое Анри холил в себе несколько лет по советам профессоров. Девушка, коснувшись его руки, пошла к выходу, вытирая губы. У двери остановилась, не оборачиваясь:

– Некромант тоже наказан. За вмешательство. Если это тебя утешит, – положила веер пальцев на полотно двери, медля её открывать.

– Если ты сейчас мне скажешь, что ничего не вспомнил, я… – Анри навис над лохматящим волосы Арманом.

Тот поднялся, отодвинув Анри рукой:

– К сожалению, я вспомнил всё. Нам нужно ехать к де Трасси. Мариэль! – Арман окликнул неподвижную девушку, но она не повернула головы. – Прости и ты меня. Возможно, ты спасла Люмерию.

Девичьи дрожащие пальцы толкнули дверь, и Мари вышла, не прощаясь.

*Я временно отменяю своё слово.

Глава 32. Подарки

Как совершаются дела милосердия в этом городе? В безмолвии, как у нас, в Тибете, или о них говорят громко?

Редьярд Киплинг, «Ким»

Оливер расставил на спальном этаже антипортальные заглушки, как и в замке Делоне. Арман написал вечером коротко новости: сфера, на которую был записан разговор Лоуренса и арауканского посредника, нашлась невредимой и была передана Ленуару.

От инквизитора записки не возвращались. Мари сама устала думать о случившемся, поэтому после третьего неответа решила больше не писать, дать Анри прийти в себя.

О причине своего расстроенного вида по возвращении от Делоне не поведала даже Жанетте, зная её способность остро реагировать на подобные вещи и неспособность справляться с отражающимися на лице эмоциями. Потому что если матушка от дочери не узнает, то догадается по поведению её компаньонки.

Одно нестерпимо хотелось выяснить – что имел в виду Анри, когда спрашивал про видения во время слияния. Перед сном зашла к бабушке. Нана уже приготовила ту ко сну и удалилась помогать Иларии.

–… Это важно? – завершила Мари свой вопрос.

Тринилия, отложившая книгу при появлении внучки, притянула её руку к себе, ободряюще похлопала и погладила пальцами тыльную сторону ладони девушки:

– Конечно, важно. С помощью видений мы познаём суть, скрытую от нас.

– Но ты меня спрашивала об этом, а не объяснила. Почему?

Тринилия ответила вопросом на вопрос, улыбнувшись:

– Инквизитор твой, догадываюсь, интересовался? Раз задалась вопросом, теперь будешь думать. Нет секрета в этом. Камин и огонь – страсть, которую может тебе предложить твой знакомый. Человек он прожжённый в этом вопросе, но, да простит меня Владычица, верю ему – не испортит тебя.

– А липа? – нетерпеливо спросила Мари. Ленуар, и правда, пока казался открытой книгой, и бабушкина трактовка его мастерства поцелуя не удивила. – Я её представила, потому что у них родовое дерево такое было?

Почему имя не выговорилось, сама не знала. Бабушка широко улыбалась, раздумывала перед ответом. Мариэль вздохнула, прилегла рядом, потеснив заворчавшего абитата. Придвинула голову рядом с бабушкиной, рассеянно глядя в потолок, на который светильники и камин отбрасывали рваные движущиеся тени. Бабушкина рука обняла её, погладила по голове:

– Деревья, они ведь за землю держатся, общаются корнями между собой. Так и вы с Арманом выросли вместе, как два дерева в одном саду. Цветение – знак его невинности, любить только учится, страсти не поддавался, женщину не познал толком, другого я и не ждала от твоего видения.

– А если … если бы цветов не было, а вместо них липкины серёжки, зелёные? То, значит, уже влюбился?

– Сама порассуждай. Дерево отцвело, дало семена – готовится дать плоды, какими бы они ни были.

Девушка вздохнула глубоко. Расскажи бабушке всю правду – отругает, наверняка. И достанется тогда не только Мари, обязательно поедет и расскажет родителям Армана.

Как хорошо было под той липой! Видение получилось правдоподобное: Мари в первый раз показалось, будто она даже аромат чувствует, плывущий от мелких желтоватых соцветий. Так прекрасно было дерево, что она не удержалась – коснулась лицом цветочной гущи, пачкаясь в пыльце. Увидела себя со стороны и рассмеялась. А дерево потянулось к ней мягкой зеленью, нежно поглаживая, именно тогда Мари опомнилась. Коснулась ствола обеими ладошками и передала силу ментального дара дереву. Листья трогательно зашелестели, и тонкая ветка перед лицом немного выросла, сбрасывая соцветия.

– Кто придумал эти поцелуи, проверку магий на совместимость? – пробормотала она, вздыхая. – Почему нельзя это делать, когда уже можно жениться? Как жить три года, до полного совершеннолетия, если в голове постоянно свербят и свербят эти воспоминания?

Тринилия весело рассмеялась, прижав внучкину голову к себе и поцеловав в макушку:

– На то и расчёт – чтобы чувства прошли проверку временем.

– И как их проверить?

– Приносят обет чистоты, – Тринилия поглаживала внучку по спине. – С этого дня пара обязуется хранить друг другу верность и беречь друг друга. Мужчина заботится о чистоте своей возлюбленной, она – о его.

Девушка поднялась на локте и заглянула в добродушное лицо, обрамлённое гладкими чёрными с проседью локонами:

– Это значит, что они больше не будут целоваться?

– Лучше не делать этого: от поцелуев страсть только разгорается, а потушить сложно, останутся один на один с этим испытанием, потому что никто из посторонних не имеет права вмешиваться.

– А если только один приносит клятву – так бывает? Что тогда делает второй? – Тринилия молчала, задумавшись, и Мари снова опустила голову на подушку, устраиваясь поудобнее и закрывая глаза. Уснёт – подумаешь, бабушка не выгонит.

«От поцелуев страсть только разгорается», – верно бабушка сказала, точнее бы Мари и не описала то, что было сегодня. Стыдно было поначалу, а потом мысли все улетучились, осталась одна, сосредоточенная на прикосновениях.

Во второй раз Арман был немного другой – внутреннее пламя полыхнуло, кажется, моментально, от прикосновения к коже возле уха, даже во рту всё пересохло и кожа на губах натянулась, как земля в пустыне, готовая дать трещину. Язык облизывал губы, но те высыхали снова и снова. Пока он не заметил это. Перед глазами возникшая липа сбрасывала цветы, и ветер разбрасывал её медонос, оставляя на ветках растущие семена…

– Твой дедушка, когда влюбился в меня, принёс клятву. Он был старше меня на три года, уже закончил первую ступень, а тут я, вертихвостка-новобранец, – Тринилия засмеялась, – знай, и я покуролесила немало. Досталось твоему деду…

Сонное состояние Мариэль исчезло, она рот открыла, изумлённо выслушивая признания бабушки, на людях всегда сдержанной и ратующей за нравственную чистоту.

– Нет, ты не думай, – спохватилась она. – Понравился он мне сразу. На тренировках махал мечом, как Белый Воин, – заглядение! Лучше его на факультете, кажется, и не было… А я, после того как мы почувствовали полное слияние, шутила над ним, делала вид, что другие тоже нравятся. Тогда-то он и принял обет чистоты, отваживал всех моих ухажёров, не подозревая, что только так я могу чувствовать его рядом – через заботу…

Голос Тринилии дрогнул, глаза её заблестели.

– Почему он… ушёл? – едва не вылетело «бросил». Мари вовремя поправилась, чтобы не ранить чувства бабушки. – Вы разлюбили друг друга спустя двадцать лет? Матушка говорила, что он, возможно, погиб в рудниках Южной Сурьи. А ты всегда о нём говоришь, как о живом. Почему? Если он живой, то, значит, бросил тебя. А это разве не смерть?

Тринилия вытерла слёзы и сердито проговорила:

– Живой он, я чувствую, как если бы рядом был. А ты иди к себе, улеглась в платье, умничает…

Мари улыбнулась, чмокнула бабушку в щёку и слезла с кровати, по пути потрепав развалившегося сира Мату.

– Благостной ночи, бабушка, – пожелала, останавливаясь перед дверью. – Конечно, он жив, обязательно должен быть жив.

*****

Ночь прошла спокойно, делегаты Лоуренса если и были в замке, то никого не побеспокоили.

На следующий, шестой в последнем октагоне, день Илария запланировала благотворительность. После завтрака уселись в одни сани: Илария, Мариэль, Антуан и сир Рафэль за возницу. Вторые были завалены мешками с продуктами, горшочками с маслом и сиропом, сдоба тётушки Гато, запахом свёдшей с ума всех обитателей замка, отрезы ткани и прочая мелочь для детишек.

Из слуг хотели взять с собой расторопную Жанетту для помощи в достань-подай, но той срочно понадобилось ехать в Лабасс, чтобы забрать вещи, переданные братом для починки. Мариэль отвергла предложение Антуана взять другую девушку:

– Сами справимся!

И они таскали подарки, умиляя лумеров семейным единством. В одном из домов ждали лекаря: мальчишка лет двенадцати захворал, травы не помогали. Антуан шепнул, заметив, что сестра собирается подойти к больному: «Не ходи, он похож на заразного». «Сам ты заразный», – огрызнулась сестра и присела на край кровати. Взяла мальчишку за руку, скрестив пальцы его со своими и плотно прижимая ладони, свою, горячую, – к его, ледяной, как вода из Волчьего Логова. Вторую руку положила на худую костистую грудь.

Свет незамедлительно хлынул от сердца в ладони, согревая, а когда Мариэль закончила – мальчишечья ладонь потеплела, её хозяин вздохнул, не просыпаясь.

– Ты его лечила менталкой? – поинтересовался скептически Антуан, когда окончательно распрощались с хозяевами. – Приказала выздороветь?

– Как угадал? – Мариэль подмигнула.

Оставшиеся полдня посвятила лошадям. Джером учил надевать упряжь, в качестве экзамена Мари самостоятельно седлала Мечту, почти идеально затянув подпруги – сил чуть-чуть не хватило. После Джером составил компанию на прогулке. Доехали до Ирминсуля, здесь Мари спешилась, сняла седло и упряжь с кобылки, отпустила ту кувыркаться в снегу. Затем снова без помощи конюха, но под его бдительным контролем седлала Мечту. Когда в начинающихся сумерках вернулись домой, Мари завела матушкину драгоценность в стойло, закрепила урок, а после ещё и вытерла золотистую красавицу, расчесала ей волосы и дала корма.

– Ну вот, профессию конюха я почти освоила, – откидывая выбившийся локон со лба тыльной стороной руки, остро пахнущей лошадью, пошутила Мари. – Осталось научиться убирать навоз.

– Не знаю, зачем вам это нужно, сирра Мариэль, но я восхищён вашим упорством, – впервые за две недели внешне суровый мужчина поклонился уважительно.

Тело ныло от усталости, девушка поднималась по лестнице, мечтая о лохани с горячей водой и мылом. Из-за угла вылетел Антуан, принюхался:

– День удался? – посмеялся, боясь приблизиться к испачканной сестре, наставившей на него растопыренные руки. – Не опаздывай к ужину. После него, это по секрету, будут сюрпризы. Бабушка приготовила дедушкин подарок. Понимаеш-ш-шь, о чём я?

Сир Рэймонд, муж Тринилии, незадолго до своего исчезновения оставил несколько вещей супруге, в том числе небольшой ящик-шкатулку, предназначенный для внука на его совершеннолетие. Что находилось в том ящике, никто не знал: тот был запечатан магией, и должен был быть открыт только наследником – внуком. День настал, и радость Антуана была понятна.

Мариэль ускорила шаг, действительно, ради этого события нужно было поторапливаться. Вошла в свою спальню, на ходу снимая верхнюю одежду для верховой езды, и резко остановилась, заметив на кровати разбросанные предметы, знакомые из московской жизни. Тетрадь, ручка, три конфеты, самые Машины любимые, – апельсины в шоколаде, и три нано-мандарина.

Вестник передавал привет от мамы. Либо Некромант пытался выпросить прощение.

*****

Несмотря на все усилия, ящик с секретным подарком не открылся, и Антуан впал в убийственное расстройство. На грубую попытку «случайно» взломать потайной замок последовал разряд, отбивший желание состязаться с сохранившейся дедушкиной магией.

– Милый, должно быть, не настало время, – погладила его Илария по спине и привела несколько случаев, похожих на сегодняшний.

Рафэль вместо слов утешений подарил сыну оружие – арнаахальский нгерис, кинжал с ассиметричным клинком, и это подсластило осадок.

Мариэль досталось украшение супруги Старшего Основателя, от которого пошёл род де Венеттов. Девушка изобразила на лице радость и вернула коробку с просьбой хранить драгоценный дар предков в семейном сейфе. Даже не догадалась покрасоваться перед зеркалом, пока Илария не подсказала. Тринилия недоумевала: что с внуками не так? Один открыть ящик не может, вторая равнодушна к украшениям.

В завершении вечера Антуан подхватил ящик, который ему разрешили забрать к себе, чтобы проверять каждый день, и по дороге ненароком тряс его, пытаясь по звукам определить содержимое загадочного подарочного футляра.

Насыщенный событиями день, в конечном итоге, закончился. По дороге в комнату Жанетта развлекала рассеянную хозяйку историями, случившимися в прошлые октагоны, правда, не такими яркими и сумасшедшими.

– Смотри, энджел! – переступая порог, Мари сразу услышала тихое постукивание о стекло. – О, бедолага!

Замёрзшая в ожидании птица позволила взять себя в руки, не в силах влететь в приоткрывшееся окно. К лапке была привязана лаконичная записка: «Оно готово. Жду». Зелье из измельчённых листьев Ирминсуля ждало Мари, только был ли теперь от него прок, раз Арман всё вспомнил?

– Всё равно поеду, предупреди Джерома, выеду затемно, чтобы успеть до завтрака, – поколебавшись немного, решила Мариэль. – И надо приготовить что-нибудь для Изель, выпроси у тётушки Гато вкусное.

Птица отогрелась, вопросительно подождала, не привяжут ли к ней ответ, и тревожно забилась у окна – её выпустили. Обсудив побочные вопросы, вернулись к главной теме – отъезду в Лапеш.

– Как представлю вас без этой красоты, сердце моё заходится, госпожа, – Жанетта расчёсывала волосы Мариэль, с искренним сожалением перебирая струящиеся по пальцам локоны.

– Сегодня останься, пожалуйста, со мной, – Мариэль задумчиво осушила кубок с водой, прислушиваясь к ощущениям неубиваемой жажды. – Поможешь кое-что проверить.

Предыдущую ночь она кое-как уснула в личине арауканского шпиона, чтобы проверить, не слазит ли она во время сна. Утром в зеркале отображалось то же серое лицо с незапоминаемыми чертами лица, но хотелось уверенности.

Очередное поручение поначалу позабавило Жанетту, в краску вогнало много позже. После купальни Мари надела мужские подштанники и тонкую нижнюю рубаху, купленные субреткой в Лабассе вместе с другими вещами.

– В Люмерии срочно надо изобрести резинку и трусы-плавки, – возмущалась Мари, завязывая тканевую верёвку, протянутую в поясе штанов. – И что, мужчины в этом спят?

– Мой брат точно. Что такое «резинка» и … как?..

Начиная медленную трансформацию с укорачивания волос, она рассеянно пообещала:

– Я тебе как будущей белошвейке столько идей подарю…

Добавлять мужской личине возраста не стала: по меньшей мере странно, когда совершеннолетний мужик не умеет орудовать мечом, а юному лумеру с внезапно проснувшимся даром это было бы простительно. Хотелось загорелой кожи, но, опять же, чтобы снизить риск разоблачения в момент форс-мажора, а так же для поддержания легенды парня, жившего в Нортоне, пришлось оставить родной белый цвет, как у всех северян.

Удлинила лицо, обозначив скулы и подбородок. Добавила лёгкого пушка над губой и на подбородке, какой видела у Антуана. Нос удлинила и сделала более широким, бессознательно рисуя Армановскую лёгкую горбинку. Поправила причёску, обратив на неё внимание Жанетты: «Потом сострижёшь мне волосы точно так же, хорошо?» – и взялась за глаза и рот.

Подгустевшие брови опустила, утяжеляя верхнее веко, густые ресницы оставила. Рот получился несколько чувственным для юноши, но Жанетта одобрила:

– Вы такая… такой красавчик! Юный и милый, – восхитилась результатом, подняла руки, чтобы обнять, и опустила, – и вы меня пугаете…

– Хочешь обнять? – меняя свой голос на баритон, Мари повернула голову и задорно рассмеялась, увидев смущение на лице субретки. – Шучу. Если суждено провести в мужском теле много времени, то я хотя бы не должна вздрагивать каждый раз, когда придётся смотреться в зеркало.

– Это вы правы. Но если вас не смутит внимание к вам девушек, то…

– Не смутит. Я принесу обет чистоты и нарисую себе руну на весь лоб, чтобы никто не смел приближаться. Кроме тебя, сестричка, – Мариэль засмеялась, приобнимая Жанетту, та машинально ударила кулачком по плечу лже-юношу и ахнула: «Простите, госпожа!» – но вызвала очередной взрыв смеха, оборванный внезапно. Мужской голос за её дверью мог подслушать кто угодно.

Накинула шатёр безмолвия, предварительно отправив Жанетту посмотреть, нет ли кого в коридоре с удивлённым лицом и длинными ушами. Всё было благополучно, ибо за день устали все, кроме Тринилии, но и та рано ложилась спать, припозднившись сегодня из-за семейного торжества.

Усмирив бессознательное желание шутить, Мари вылила в кубок остатки воды из кувшина, второго за сегодня. Грешила на острую подливку тётушки Гато, поданную к мясному пирогу в обед, но, задумавшись, вспомнила, что ещё с утра будто пустыня во рту образовалась. На прогулке с Джеромом, пока Мечта кувыркалась в сугробах, смахнула верхний слой снега, добравшись до чистого, и лизнула с ладони, млея от талого привкуса.

Жанетта взяла пустой кувшин и пообещала скоро вернуться. Не дожидаясь её, Мари тем временем самостоятельно надела верхнюю одежду, желая познакомиться с окончательным образом. Организм, вымотанный поездками, упражнениями на конюшне и тратой резерва на заболевшего мальчишку, требовал здорового и длительного сна. Зевнула и потёрла глаза. Последний раз покрутилась перед зеркалом и медленно начала расстёгивать пуговицы на короткой, доходящей до бёдер, шерстяной котте*, меняя попеременно цвет глаз.

Пальцы задумавшейся Мариэль замерли на четвёртой пуговице. Многоликая – так называют лумеры Белую Владычицу. Среди прочитанных Канонов был упоминающий испытание одного из Старших основателей.

Говорилось в нём так: «Владычица пришла к нему в образе юной девы…» Метаморфность, не зависящая от основного резерва, от настроения, похоже, была естественным состоянием Владычицы. И она, возможно, приняла для древних лумерян привлекательный образ по той же причине, что и сейчас Мариэль создавала своего милого голема. А ведь Владычица могла бы быть и мужского пола, только об этом никто не знал…

Юноша в зеркале прикрыл глаза, глубоко вздохнул, расслабляя тело, разум и отпуская свет Владычицы на свободу. Стоял неподвижно, пока не почувствовал: изменения завершились. Открыл глаза – и отпрянул невольно. Тёмные волосы и брови побелели до цвета свежевыпавшего снега, а светло-серая с лёгким зеленоватым отливом радужка глаз теперь напоминала ледяные глыбы, окаймляющие чашу Волчьего логова. Так ведь и Хранитель королевского Ирминсуля, вспомнилось, тоже был беловолосым, с бесцветными глазами, словно выгоревшими от света Ирминсуля, невидимого обывателю.

Звон у двери принудил вздрогнуть и испуганно обернуться на звук. На полу валялся кувшин с вытекающей водой, а над ним возвышалась Жанетта, прижимая ладони к груди.

– Разрешите представиться, – юноша с улыбкой поклонился, – Мар… ой…

Шлёпнул ладонью по лбу:

– Рене! Мне надо привыкнуть к новому имени.

– Ма-рой Ре-не, – ошеломлённо прошептала Жанетта, – госпожа, вы похожи на птиц Владычицы. Такая же, то есть, такой же беленький и нежный.

– На энджелов? – юноша обернулся к отражению. – Да будет так. Пусть напоминание Владычицы пребудет со мной как тот свет, которым она наградила меня. Я должна оправдать её доверие.

Новоявленный Рене Марой зевнул. Сил на то, чтобы утешать Жанетту, испытывающую целую гамму чувств, ни капли не осталось. И в последний раз присмотрелся к отражению. Белые ресницы, брови и волосы потемнели, убирая столь пугающий эффект альбиноса и окрашиваясь в более естественный вид.