Маки
Алеют маки, как закат
Моей любви.
Увяли те цветы в руках.
Не сберегли.
Там где делили на двоих
Судьбу и жизнь,
Девятый вал давно утих,
И не держись.
И не держи моей руки
В своих руках.
Пусть будут встречи нелегки,
Увы и ах.
И слез невыплаканных плен,
Моя печаль.
Я знаю: не было измен,
Но вновь начать
Я не готова, не хочу.
Возврата нет.
– Прощай, – я тихо прошепчу.
Верну букет.
Один лишь раз цветут сады.
Так говорят.
Хватило света и воды,
Но маки больше не горят.
Маруся
Он пишет точно кура лапой.
И, часто, слов не разобрать.
А малыши гордятся папой,
И плачет старенькая мать.
Ведь он герой, он бьет фашиста,
Он грудью за свою страну.
Тарелки вылизав до чИста,
Собьются все в кровать одну.
И будут вспоминать отца,
Чьи письма мать в комоде прячет.
Она запарит им овса,
Даст мелким и немного кляче.
Себе оставит на потом.
Согнется над письмом сутуло.
Краюшку разделив с котом,
Ест. А под кожей ходят скулы.
Худа, так это нынче в моде.
Коса чернява да толста.
Сует начальник на заводе
В карман рублей ей аж с полста
Лежат купюры эти в луже.
Еще чуть-чуть, затянет в грязь.
– Всё ждешь? Мои поклоны мужу.
И отойдет, собой гордясь.
– Он пишет. Пишет. Два письма
Пришли на позатой неделе.
– Ну хочешь, пропадай сама.
Но дети то сегодня ели?
– Да ничего. Мы как-нибудь.
От вас нам помощи не надо.
– Маруся, ты прости. Забудь.
Возьми. И помни: я то рядом.
В котомке хлеб, немного сала,
Картоха, килограмм муки.
И так Маруська замечталась,
Что не заметила руки.
Что жадно за грудки схватила,
– Эй, тетка. Ну ка отдавай!
Она толкнула. Вот же сила.
К груди прижала каравай.
Страшны голодные глаза.
Страшней нагана и кинжала.
Булыжник в кулачке зажав,
Она от злости задрожала.
И в горле зарождался рык.
А на губах застыла пена,.
Бандит к отпору не привык.
– Да ты дурная что ль!? Из плена!?
Маруся за полночь вернется.
Его стащила за овин.
То плачет, то взахлеб смеется.
А узелок то весь в крови.
– Сынки! Фашист бывает разный.
И там война и тут война.
Но мы воюем не напрасно.
Придут другие времена.
Пришли другие времена.
А люди то другими стали?
И покупают ордена,
И продаются за медали.
Маяк
Белогривые волны упали на скалы.
И луны жёлто-палевый призрачный свет.
Так кого ты маяк своим глазом искал
Среди вздыбленных волн? Кораблей давно нет.
Паруса не горят белизною невинной,
Не качаются мачты с биением волн,
И не плещутся в бочках старые вина,
Ты надеждой как прежде, до краешка, полн.
Да. Упрям. Ты свой долг – до конца, до излома.
Заготовлено масло, солома и жгут.
Так крепко следишь, не сыра ли солома.
Здесь готовы к гостям, их здесь предано ждут.
И тебе невдомёк: этот путь давно брошен.
По другим ординатам идут корабли.
И стоишь ты, старый маяк, припорошен,
Одинокий солдат, средь суровой земли.
Меч воина
Он был остер и резок,
Его булатный меч.
И разрубал железо,
Испивши крови в сечь.
Сплетен из синей стали
Он на исходе дня.
И в кузне распластали,
Достав сталь из огня.
И опускали в холод,
Чтоб сталь была крепка.
И накрепко вбил молот
Отвагу в суть клинка.
Меч вышел диво ладный.
Хозяину под стать.
До крови и не жадный.
Но жадный защищать.
Прошли вдвоем так много.
Месили снег и грязь.
Туда вела дорога,
Где правит Дмитрий князь.
Одной лихой годиной
Войскам трубили: Сбор,
Орда пришла лавиной.
Ей нужно дать отпор.
Чтоб обрести свободу,
Чтоб дань не собирать,
Пришлось стеной народу
На поле насмерть встать.
И меч покинул ножны:
Димитрий приказал.
И зазвенел тревожно
Металлом о металл.
О сколько в дикой битве
В землицу полегли,
Отвага и молитвы
Победу принесли.
С мечом тот гордый воин
Держались до конца.
Он был баллад достоин
Сын славного отца.
Но выпало на долю
Отдать в уплату жизнь.
На Куликовом поле
Он в ковыле лежит.
Несутся мимо тучи.
Идут дожди, снега.
Все те же здесь излучины,
Оки два берега.
Но время ровно мерит
Дни, месяцы, века.
Есть те, кто и не верит
В историю клинка.
Он сам себе сказитель,
Расскажут не тая,
О, благодарный зритель,
Неровные края,
Зазубрины на стали,
Истертая та вязь.
Как предки воевали:
И воины и князь.
Каких родит героев
Земля всея Руси?
На Куликовом поле
В музее расспроси.
Здесь меч тот сохранили,
Кольчугу сберегли.
Что б мы же не забыли.
Чтоб дрогнули враги.
Теперь задача наша
Свободу, мир сберечь,
Чтоб стала земля краше.
Так завещал нам меч.
Мы с тобой одной крови
Бывает так. Люди скажут: – Характер, мол, сложный.
Да с ним тяжело, да с ним вообще невозможно.
А ты человека читаешь в запой, как книгу.
По строчкам до точки. И до полнейшего сдвига.
И снова новые грани знакомого текста.
А он тебе: да мы ж с тобой из одного теста.
Одни в поле ягоды. Вдвоем в поле воины.
Друг другу жизнь и квартиру, нефть и биткоины.
Друг другу сестры и братья, друзья и все разом.
Говорите разом те же заумные фразы,
Но разные. По отдельности даже цельные.
А сердца друг на друга, как ружья, нацелены.
Одной колоды карты и даже одной масти.
Просто одной вселенной две глупенькие части.
На чердаке
На чердаке закрылись двери,
И мне никак не поддаются.
И сразу сотни суеверий,
Как осы, надо мною вьются.
И страх за горло держит рьяно.
А я бы рада не бояться,
Но сердце, что меха баяна,
Уже готово разорваться.
От страха и дыханье сипло.
Зависла в толстой паутине.
О сколько на душу налипло
Здесь в одиночном карантине.
И лезут мысли – тараканы
О запертых и здесь забытых…
Пылятся мутные стаканы
У окон, что давно разбиты.
С зеркал слетела амальгама,
И шелухой осела на пол,
Свистит рассохшаяся рама,
Дождь с нею в унисон закапал.
Ненужное и отжитое
Храним на чердаке средь пыли.
Так память ворошить не стоит,
О тех, что нам сердца разбили.
Надежда умирает последней
Вот и всё. Сжигаю внутри
Нелепые списки
Каких-то дел и звонков,
Сметы, графики, планы.
Мой радар на «Опасно!»
Верещит с дурным писком.
Сердце с горки бегом,
Прыгаем с аэропланом.
Словно капля росы
Дрожит хрупкая вера,
И стигматы ее
Непонятные знаки.
И на вздохе последнем
жизнью тертые нервы
Ну а вдруг повезет:
я киношный собакен Лаки.
Постепенно смиряюсь.
Отойдут на второе
Все заботы и темы.
И вгоняет шприцы – клинки
В мое сердце хирург
Киношным супергероем,
И останется небо,
Окно, палата, стихи.
И вот ты ждешь приговор,
И со смертью в чет/нечет,
Или в карты, но ей
Предназначен козырный туз.
А врачи, они что…
Как умеют, так вот и лечат.
И у них своя ноша.
И свой непосильный груз.
Я молчу и не плачу.
Сильные не сдаются,
Даже если внутри
Беспроглядно, страшно, темно.
Планы на жизнь? Просто жить.
А медсестры смеются.
В их понимании, да,
Это, наверно, смешно.
Нахалёнок
Сейчас на хайпе новый аватар,
С большими и чуть влажными глазами.
Быть блогером – мне дан великий дар,
И я теперь ночами часто занят.
Я напишу, что ненавижу мясо.
Перечеркну на фото сочный стейк,
Но если мне заплатят за колбасы,
То будет мне пиаром этот фэйк.
Браню политику, рекламу, СМИ.
Мне все равно. Пусть только больше платят.
За правду лягу хоть всеми костьми.
Браните! Да! Пока еще не хватит!
Эй! Что вам, лайка что ли жалко, люди?
Ведь это просто. Пальчиком тык, тык.
Ну и пускай меня никто не любит.
Законы выживания просты:
Свобода, совесть, сила не у дел.
Их ждет судьба анархронизма.
На этой теме я собаку съел.
Писал статью о пользе эгоизма.
Да это грязь. Но я в грязи с пеленок,
И в этом деле уже в доску свой.
Все будет супер. Я же нахалёнок.
Сижу в «Дыре» с немытой головой.
А за стеной трубит соседский бас,
А бак в сортире общем вечно сломан.
В душ попаду от силы в месяц раз.
Да я в Дыре, но я пока не сломлен.
А мама снова безнадежно плачет.
И тумаков достанет нынче всем.
И ноутбук в диван я быстро прячу.
Вон папенька идет во всей красе.
Фингал под глазом и расквашен нос.
Отец опять сегодня с кулаками,
Молчи, сучонок, вякать не дорос.
Вот заработай и сори деньгами.
Но ничего. Себя я не жалею.
Назавтра захреначу новый пост.
Когда больней, пишу я лучше, злее.
Родился в боли я и с болью рос.
А вы читайте. «Выкормыш волков»
Я новый ник себе в Инсте назначу.
Звеню в кармане связкою брелков.
Папахен бесится, мол деньги прячу.
Нелюбимая
Простите меня те, кто любит лето,
Но мне милее осень с ее дождями.
Дни, полные рассеянного света,
И небо, с улетевшими журавлями.
Дрожат ветки -тени в проёме окна,
Как пряди в прическе невидимой девы.
Она Солнцу нелюбимая жена.
Ну где вы ходите, рыцарь, ну где вы?
Её платок повис на красных клёнах.
Она качается с осиной на ветру.
Ей достается морось дней калёных,
И хмарь, и лед туманов стылых поутру.
Зима сурова, словно неизбежность.
Без ропота склонится осень перед ней.
Но нежность. Боже, есть святая нежность
В прозрачной хрупкости осенних этих дней.
Она же ждёт. Открыты её двери.
Теперь же Солнце у неё не частый гость.
Влюблённой женщине так тяжело поверить,
Что были вместе, а теперь вот вроде врозь.
Так стоит ли особо удивляться,
Что осень – это время горестных разлук.
Как не расстаться? Жить. Любить. Смеяться.
С любимыми не размыкая рук.
Нити судьбы
Я знаю: есть за гранью мира
Хрустальный храм вне всех времен.
Там песней нежной плачет лира,
Там Бог был Мойрами пленён.
Он мир создал в любви, и Счастье
Было даровано одно,
Но Мойры, разорвав на части,
Вплели его в веретено.
С тех пор серебряные нити
Сверкают в ткани бытия,
Прошу: узор соедините,
Чтоб встретилась с тобою я.
Молчат. А нитки, точно струны.
В слепых глазах седой туман.
Не те нам выпадают руны,
Не там идет наш караван.
Не разобраться в этой вязи,
Пока с тобою не вдвоём.
Кусочки счастья среди грязи
Ещё не скоро соберём.
Грызем сухие караваи,
Жмут из железа сапоги,
Да только б нить не оборвали
Твою болезнь или враги.
Все блага, что судьба послала
Несу жестоким Мойрам в храм,
Чтоб наша нить единой стала.
Но снова рвут напополам.
Оборотень
Сегодня ночь темна необычайно.
От старых елей наползает тень.
Я с незнакомцем встретился случайно,
И после заблудился в темноте.
Мне полная луна оскал звериный
Покажет в прорези густых ветвей.
Я совесть, как ненужное, отрину.
Шуршит трава под лапами: – Убей!
Желаю крови и живой добычи.
И лапы приведут в знакомый дом.
И пусть пока я не сменил обличье,
Но говорить приходится с трудом.
Войду тихонько, сяду у окошка.
– Любимая, не зажигай огня.
Не ластится ко мне сегодня кошка.
Как холодно, скорей укрой меня.
Ну вот и ночь, как зябко на кровати.
Приляг со мной. О! Как ты горяча!
Ты знаешь, что невинный прежде платит.
Не отводи руки моей с плеча.
Пусть не пугает зелень глаз и голос,
Как у простуженного, с хрипотцой.
Да. Серым стал, коротким, жестким волос.
А ты в моих глазах – овца овцой.
Посмотришь зло и будто бы с прищуром.
А что ты в нос мне тычешь дробовик?
А хорошо, что взял себе не дуру.
Кровать жаль перепачкаешь в крови.
Осеннее настроение
Простудой дышит сумрак ноября.
Туманный змей вползает в наши сны.
Вновь звезды нам о вечном говорят,
И снова ночи, словно смерть длинны.
И небеса устав от «почему»,
Как Монтесума, гордо промолчат,
Но туч раздвинут черную сурьму,
Плеснут на землю солнечных зайчат.
Так может хватит нам себя жалеть.
Ценить бы тень и свет любого дня.
А душу можно лишь душой согреть.
Достаточно ведь подойти, обнять.