Крылов

 
Гуторя слуги вздор плетутся вслед шажком;
Учитель с барышней шушукают тишком;
Сам барин, позабыв, как он к порядку нужен,
Ушел с служанкой в бор искать грибов на ужин…
 

Иногда у него – красивый и поэтический пейзаж: с вершины кавказских гор видел орел излучистые реки, цветущие луга и рощи, —

 
А там сердитое Каспийско море,
Как ворона крыло, чернелося вдали.
Иногда он скажет с изящным остроумием:
Насытил злость комар; льва жалует он миром:
Из Ахиллеса вдруг становится Омиром
И сам
Летит трубить свою победу по лесам.
 

И какое счастье, что его басни облечены именно в эту живую форму! Что, если бы их мораль, старинная и почтенная, звучала без иронии, без улыбки, без шутливости, – тяжелая, как фигура самого Крылова? Но нет, в проказливой меткости своего стильного языка, в оболочке своей фабулы и лукавой характеристики, они легки, игривы, задорны, и они живут – искристые, свежие, звонкие, – как живет сама жизнь, сама житейская мудрость.