Благодаря тщательной, выполненной ещё дома, проработке плана, удалось свести к возможному минимуму импровизации: полный перечень предприятий, чья поддержка была жизненно необходима для осуществления задуманного, составлен заранее, со многими ещё до прилёта лайнера были заключены контракты, внесены необходимые суммы.
– Ну, у вас тут и работа завертелась! – Невольно восхитился Барятинский, озираясь по сторонам, – Только стружка летит!
– Если честно, – скривилась Шакко, – то обещанная вами информационная война против Сухомлинова не впечатляет.
– Мы немного связаны по рукам и ногам, – загадочно улыбнулся офицер, ничуть не обидевшись на колкость, – зато вот кто-то уложил Сухомлинова-старшего в психиатрический госпиталь!
Вокруг прекратилось всякое движение, даже Куко, укоряющий кого-то за срыв графика, отложил телефонную трубку:
– Это как?
– А вот так! – Ещё более загадочно улыбнулся генерал ИСБ, – Об этом уже полчаса, как сообщили самые крупные телеканалы! Да и мы не немощные.
Он прошёлся к выходу, но, перед самым порогом остановился, и вроде как невзначай глядя на Лисичку, обронил:
– Даже не представляю, кто бы это мог быть?! – Картинно закатил он глаза, разведя руками, и исчез за дверью.
Лис со скрипом повернулся к своей женщине и, едва сдерживаясь, выдавил из себя:
– Дорогая, можно тебя на пару слов?
Та изображала величайшую занятость и сосредоточенность, но тут же откликнулась:
– Конечно, дорогой, я вся в твоём распоряжении!
Она кокетливо обняла его за плечи, и оба кицунэ исчезли в коморке, плотно закрыв за собой дверь. Но, наедине им не суждено было побыть и пару секунд.
– Что ты натворила, не расскажешь? – Ворожейкина влетела следом.
Куратор не была ни рассержена, ни расстроена, её просто гложило любопытство: как рыжая девчонка сумела обставить их двоих?
– Я-то? – Шакко присела на заваленный бумагами стол, – Ну, во-первых, когда императрица дала согласие на наш полёт сюда, я уже заподозрила неладное. Что бы наша чтящая закон владычица санкционировала и прикрыла отрывание голов? Фи…
Её самодовольная улыбочка исказилась гримасой омерзения, но потом весёлое настроение снова взяло верх:
– Так что, я с самого начала знала, мой ненаглядный, о твоих планах. Ты отказался от убийства, и я давно встала на ту же точку зрения – смерть этого ублюдка нанесёт нам, эволэкам, несопоставимо больше вреда, чем принесёт пользы. Увы, но это – факт, против которого не попрёшь.
Негромко зазвонил телефон в кармане, но Лисичка не уделила ему внимания:
– Я знала, что вы парой отправитесь к нашему «мистеру Икс», – даже в приватных беседах имя Сухомлинова под табу – мало ли что, – И знала, что у вас на уме. Сработали вы неплохо: ты, мой любимый, оказался внутри, переколошматил всю охрану, причём даже никого не отправив на тот смет, а просто вырубив, а наша Елена тебя сопровождала дистанционно. И охрана и цель получили довольно сложные и умело сделанные иллюзии – теперь вряд ли кто-то из них сумеет понять, где была явь, а где нет.
Снова загудел звонок, но Шакко только бросила в трубку недовольное, перезвоню, и вернулась к рассказу, тем более что слушатели ей попались благодарные:
– Так вот, я решила усилить нажим, и поймала твою, Леночка, нить. Как только наш бедолажка решил, что сдох во сне, а Лис прыгнул с балкона прямо в объятия Лесавесимы, и исчез из вида, я подарила жертве новый незабываемый кошмар.
– Сон внутри сна? – Уточнила куратор.
– Именно, – ответила плутовка и во всех подробностях расписала всю эфирную расчленёнку, обрушенную на голову дельца, – Может я немного перестаралась, но, по-моему, физический выход этого урода из строя, пусть и временный, нам на руку.
– Как ты добралась до места? – Спросил Куко, – На Хакуре?
Прямой потомок Хильи, уже вставший на крыло, прибыл на Землю вместе со своей матерью.
– Да, я притворилась, будто меня свалило снотворное, и полетела следом, полностью воспроизведя ваш маршрут.
– Ты была внутри? – В этом вопросе Лиса уже сквозило беспокойство.
– Да, так мне не пришлось создавать ещё одного фантома – саму себя. И без того хватило напряжения, ведь сразу четырёх человек пришлось помещать в голову этого подонка: двух его выкормышей, плюс два охранника.
Видя уже неподдельную тревогу в глазах любимого, Лисица заверила:
– Не переживай, сон – есть сон. Это просто рассказывать о несказанных зверствах долго, а так всё заняло считанные секунды, и я улетела буквально следом за вами. Только сразу же вернулась в отель, ведь Хакуре, в отличие от наших сестричек не был в Океанесе, и посему полон сил и энергии. Пока вы добирались пешком, я уже успела сладко выспаться.
Куко и Ворожейкина переглянулись и рассмеялись, вполне довольные таким поворотом событий, причём рыжий плут полез к своей возлюбленной с поцелуями:
– Какая мне умная женщина досталась! Я тобой горжусь!
Всё ещё широко улыбаясь, троица вывалилась из комнатушки, заливаясь смехом – перехитрили друг друга, ничего не скажешь, – и снова окунулись с головой работу.
Лис тут же присоединился к своей закадычной подруге, которая по телефону давала инструкции соратницам:
– Да, придумайте лозунги, не броские, но патриотичные: ИБиС – мать наша родная, ОЧК – отец родной! Эээ… наоборот, то есть…
Лидер Клана Воды на пару секунд нахмурилась, явно прислушиваясь к происходящему на том конце провода, а потом просто взорвалась:
– Кто сказал: на фига родня такая, лучше буду сиротой?!?!
Казалось, что от её головы во все стороны полетели молнии, но Мирра уже взяла себя в руки:
– Это ты, Сухова? Ты, да? Ну, всё, ты допрыгалась со своими остротами! Бегом сюда! Я только что придумала тебе задание!
В последней фразе было столько злорадства, что провинившуюся можно было пожалеть заранее…
* * *
Осокин не припоминал, что бы старший сын хозяина приходил в такое бешенство – Антон, обычно выдержанный и спокойный, полная противоположность своему отцу, орал ему в лицо, требуя наказать зарвавшихся эволэков. Орал так, что чуть не дрожало стекло, за прозрачной скорлупкой которого на постели спал старик: глава семейства уже отошёл от шока прошедшей ночи. Что бы ни произошло в эти страшные часы, но руководитель службы безопасности был уверен – сейчас его шефу, отделавшемуся пусть и отнюдь не лёгким, но испугом, без инфаркта и паралича, сейчас ничего не грозит. Захотели бы убить – убили бы.
– Мы не можем применить никаких незаконных способов, – парировал Александр, когда поток ругательств, наконец, иссяк, – эволэков охраняют сейчас лучше, чем Председателя Верховного Совета. В суд идти то же не с чем – мы прочесали вместе с легавыми весь этаж. Ничего. Ни крови, ни волос, ни отпечатков, ни пото-жировых, ничего. А даже если бы и были?
Он горько усмехнулся, пожав с плечами:
– Что мы им припишем? Проникновение и хулиганство? Пару разбитых носов у охранников? Дадут год условно!
– Зачем им тогда это? – Порычал Антон.
– Отвлекающий маневр, – без обиняков ответил Осокин, – Пока мы возились с шефом, они уже добились разрешения на проведение митинга, засыпали весь интернет и газеты призывами лезть на баррикаду.
Он в нескольких предложениях обрисовал план действий врага (помогли полезные связи в градоначалии и полиции), который у старшего наследника империи вызвал лишь недоумение:
– И всё? – Не поверил в такую простоту Антон.
Правильно сделал, что не поверил…
* * *
Скромная площадь в парке, носящем неофициальное название Парк памяти павшим борцам, была заполнена до отказа, не говоря уже о тысячах гражданах, заполонивших тенистые аллеи.
На входах в место культурного отдыха всех прибывших встречали эволэки: благодарили за отвагу и поддержку, вручали небольшие пакеты с краткими инструкциями. «Оружие» будущего сражения выдавалось из огромных грузовиков, стоящих по всему периметру зелёных насаждений, так что, все, кто только пожелал принять участие, получили в своё распоряжение по безобидной на вид «гранате», состоящей из весьма увесистой пачки бутафорских денег – не только листовки печатали типографии.
В самом же центре сада располагался монумент «Группе Тридцати», храбрецам, впервые организованно выступившим против Мирового Порядка, навязанного жадными дельцами человечеству в конце XX века. Эти удивительные люди, политики, которым обрыла лож, бизнесмены, уставшие от чудовищных картин повседневности, журналисты, не побоявшиеся сказать всю правду о трясине лжи и лицемерия, в которых погрязли светские и духовные власти. Кого тут только не было! Мужчины и женщины самых разных возрастов и рас, вероисповеданий и взглядов, выходцы из самых богатых и самых бедных слоёв общества. Именно они подняли волну сопротивления, хоть и заплатили очень дорого за свою храбрость: их пугали, калечили, убивали, гноили в тюрьмах по смехотворным обвинениям. Но их жертвы напрасными не были…
В этот не по-весеннему мрачный день, когда небеса провожали в райские сады своих посланников небольшим дождём, прощаясь с храбрецами, у обелисков собралась такая же многоликая рать. Тысячи и тысячи людей, стройные ряды эволэков, склонившие колена у портретов павших друзей и наставников, коллег и защитников, почётный караул гвардейцев императрицы. Сотни журналистов, которым пришлось отвести целую трибуну, с замиранием сердца ловили в прицелы камер скорбную церемонию.
Взвился вверх, и тут же чуть опал вниз стяг с Вечным Цветком, и наступила тишина, когда стрелки отсчитывали последние секунды до рокового мига, чуть не похоронившего ИБиС, а вместе с ним и надежды человечества не сделать шаг назад, к своему постыдному прошлому. В назначенный миг гром прощального салюта трижды разорвал тишину, всколыхнул сердца и души, заставил трепетать траурные ленточки на портретах павших героев.
Ты говоришь, а ветер стонет в деревьях,
И шар земной из-под ног уплывает.
Наверное, пройдет какое-то время
прежде, чем я все осознаю…
Ты говоришь, а я стою как послушный
манекен с продырявленным сердцем…
Мгновение, – и целый город разрушен,
Теперь – мне некуда деться…
Голос Ворожейкиной плыл между деревьев, бередя ещё не зажившие раны, поднимая из пучин тяжёлую память и боль…
За тучами – месяц угрюмый
скользит во мгле
навстречу непоправимому
И кутаясь в старый шарф, я смотрю,
как солнце встает над руинами…
Девчонки держались, как могли, сцепив зубы: никто не увидит никаких рыданий, только светлые слёзы печали, спрятанные в каплях дождя…
Раскинув руки, лежу на битом стекле,
едва надеясь, что ты поймешь и услышишь.
Чем больше слез, тем горизонт – все светлей,
А небо – все ближе…
Немеркнущая красота –
в снежинках,
над искрами ягод рябиновых.
Торжественно
бледнеет звездная даль,
и солнце встает над руинами…
Знамя трепал ветер, всё так же срывался дождь, но люди смело подставляли слезам, что щедро проливали небеса, свои суровые лица…
Взлетают вороны, кружатся над пепелищем.
Какой ценой досталась мне эта мудрость!..
Видимо, чтоб стать светлее и чище
нам нужно пройти по горящим углям…
Упавшие в воду мосты
однажды исполнят неосуществимое…
Под пеплом опять прорастают цветы
И солнце встает над руинами…
Умерла музыка, оставив в сердцах светлую печаль, зажглись десятки огней, и, подхваченные воздушными шарами, устремились ввысь. Каждый улетающий к свинцовым тучам огонёк – чья-то душа, оставившая этот мир. Десятки оборвавшихся судеб, не прожитых жизней, семьи, потерявшие родных, осиротевшие дома, горе и слёзы, и единственная мысль в утешение: только бы не напрасно…
Нет, жертвы не были напрасны. Раз друзья живы, раз дышат соратники, раз сумели преодолеть все тяжести и лишения, значит, всё было не зря.
По заранее составленному графику из парка стала вытягиваться длинная колонна: впереди, с портретами павших друзей, шествовали эволэки и кураторы ИБиСа, а следом, казалось, бесконечная вереница людей, что откликнулись на призыв, не остались в стороне в этот скорбный день. Никто не говорил никаких пафосных речей, не было безобразных рыданий. Люди просто шли под дождём, не раскрывая зонтов. Чёрные и серые цвета плащей заполонили улицы по маршруту этого безмолвного шествия, заставляя людей на улицах останавливаться, и хотя бы просто постоять, провожая сочувствующим взглядом тех, кто лишился кого-то по-настоящему дорогого. Друга и наставника, отца и сына, мать и сестру. Они очень многих потеряли, но сегодня в нестройных шеренгах шагали плечом к плечом все, и живые, и павшие.
У шпиля здания, настоящего техногенного дворца Сухомлинова, колонна распалось надвое, обтекая основание бетонного колосса, и на миг замерла. Идущие во главе протестующих эволэки, повернулись лицом к эту символу человеческой жадности и порочности. В руках девушек и юношей с хрустом лопнули пакеты, внутри которых были вложены пачки бутафорских денег, и обычные надувные шарики, наполненные красной гуашью. Символическая кровь измазала купюры густым сиропом, и воздух сотряс тысячекратно усиленный динамиками голос Нариолы:
– Сухомлинов! Ты хотел много денег, умытый нашей кровью?! Так получай!!!
Из рядов полетели пачки, разбрызгивая алые капли, с противным хлюпаньем сотни снарядов бились о белоснежную плитку, которой была вымощена площадь перед небоскрёбом, о стены. Кое-кто наиболее сильный и ловкий даже умудрялся попадать в окна первого и даже второго этажей, оставляя на безупречно чистых стёклах кровавые разводы. Дождь тут же подхватил эстафету, и красные ручейки зазмеились под ногами людей, добавляя драматизма разыгравшемуся людскому негодованию.
А поток желающих высказать столь необычным способом свою гражданскую позицию не иссякал – на смену тысячам возмущённых протестантов тут же приходили новые, и очень быстро вокруг оплота беспринципного дельца образовалась настоящая баррикада из пачек окровавленных денег. Всё это фантастическое действо, естественно, снимали сотни и сотни, как любительских, так и профессиональных, камер, и в эфир, на всю планету, летели потрясающие репортажи о борьбе и силе духа, которой оказались переполнены души простых людей…
Заварившие всю эту кашу эволэки скромно провожали демонстрантов у выходов, обозначенных кордонами полиции: стражи порядка разводили митингующих по остановкам транспорта, где уже ожидали сотни двухэтажных автобусов, регулировали спуск большой массы людей в метро. Кицунэ со своими соратницами беспрестанно кланялись совершенно незнакомым людям, благодаря их:
– Спасибо, что поддержали…
– Ваша храбрость очень помогла нам сегодня, спасибо…
– Спасибо, что не прячете головы в песок…
– Спасибо…
И люди отвечали, кто ободряющим словом, кто просто тёплой улыбкой, не шарахаясь даже от двух «лисиц», своим диковинным видом сильно выделяющихся из общей массы людей…
Когда поток людей иссяк, эволэки не без труда распрямились, от постоянных поклонов чуть не разламывалась спина, дождь уже промочил их до нитки, но все были очень довольны: дворец врага был окружён плотным кольцом окровавленных денег. И пусть, и купюры, и кровь были не настоящими, важен был символ, заложенная идея. Алый цвет залил всё: стены, тротуар, дорогу, даже вечнозелёные газоны потеряли свой лоск и ухоженность, кровь была всюду…
– Это не конец войне, – пообещал своим соратницам Куко, когда они уже дружной ватагой, кутаясь в одеяла, не торопясь шли к ожидающим автобусам.
Уставшие и продрогшие, все измазанные гуашью, девчонки всё же нашли в себе силы слушать его.
– Мы оставим здесь, на Земле, арьергард, так сказать. Эти люди будут следить за каждым ходом Сухомлинова, будут публично позорить бизнесменов, осмелившихся даже после такой акции заключить с ним, или его ручными шакалами, сделки. Мы сделаем всё, что бы его империя, и без того дышащая на ладан, развалилась окончательно!
Шакко подхватила:
– Никто не собирался убивать его, но мы же обещали, что эта мразь получит сполна! Вот и получил!
* * *
Последний вечер на Земле. Остались позади приёмы в самых высоких сферах, бесчисленные экскурсии, в том числе и в самые отдалённые уголки родины человечества, потрясающая в своей красочности церемония награждения, что устроил Совет Федерации в честь тысяч людей, чей самоотверженный труд позволил проложить новую дорогу в дальний Космос. Пусть, впереди всех ждал ещё более тяжёлый труд, но фундамент будущего успеха уже был заложен.
Прощальный вечер во Дворце Съездов. Тысячи гостей и радушных хозяев, встречи старых знакомых и печаль расставания с новыми друзьями. Ещё один вечер, и собравшиеся разлетятся по всему галактическому рукаву, в свои дома, ковать новую победу Человечества.
Ибисовцы, как одни из главных героев торжества, всё время находились в центре внимания, опекаемые своей обожаемой Императрицей и её свитой. Девчонки и мальчишки, и их наставники веселились от души, махнув на оставшиеся за спиной тяготы и заботы, выкинув из головы предстоящие трудовые будни.
Лис и Лисичка, попав в водоворот весёлого праздника, то кружили вальсы, забывая обо всём на свете, то теряли друг друга из виду, уделяя драгоценное внимание товарищам. Им хотелось побыть вдвоём, но большая дружная семья, столько давшая им обоим, требовала определённых жертв, и пара влюблённых шла на эти жертвы, не колеблясь, даря соратникам тепло и заботу. Шакко вроде как непринуждённо окуналась с головой в светские беседы, ведь девушке из высшего общества не привыкать к высоким раундам, и даже её огненное платье с разрезным низом, прекрасно маскирующим уж через чур неуместный на вполне человеческой фигуре хвост, постоянно терялось из виду. Куко так же пропадал в компаниях, шутил, смеялся, но при этом постоянно искал свою возлюбленную взглядом в яркой толпе. Он явно нервничал, готовясь к важному шагу, но спешить было нельзя: тут безумно важен подходящий момент, особая атмосфера. Женщины обожают подобное!
Ещё больше раздражала необходимость довести до конца важнейшее дело – убить в людях страх перед новым, что неизбежно приходит на смену старым временам и порядкам. Кицунэ прекрасно сознавал: их появление, именно как новой рассы разумных существ, может натолкнуться на непреодолимое препятствие – боязнь перемен. Хоть и старались они с Лисичкой, но до конца погасить огонёк недоверия не получалось. Нет-нет, а приходилось ловить на себе взгляды людей, в которых не было привычного коктейля удивления, оторопи, тут же сменяемой восхищением, и много чего ещё, что трудно описать довольно неуклюжим человеческим языком, но можно выразить простым словом – приятие. Именно так, единственным словом, очень дорогим и важным, ибо оно вмещает в себя многие грани: ты желанный гость в этом мире, в тебе не видят врага, тебя не бояться. Это чувствовалось не во всех, с кем двух «лисиц-оборотней» столкнула судьба, и очень важно было сломать этот барьер, и лучшего средства, чем выступить перед всей планетой, и придумать было сложно.
На концертной площадке уже выступила группа «Лиандер», сорвав шквал аплодисментов, и у Куко душа в пятки провалилась от одной мысли, что вот именно сейчас, придётся сделать шаг на сцену, под прицел телекамер, и выложить на блюдечке всё самое потаённое, всю свою душу…
Зал замер, когда в такт первым аккордам, скрытый мерцанием голограмм, вмиг сотворившим пейзаж хвойного леса, навстречу зрителям и судьбе шагнуло странное создание, показав практически неприкрытую наготу уже далеко не человеческого тела. Ничего срамного, или запретного не было ни в его одежде, живописными лохмотьями скрывшими вроде то, что надо, но, откровенно, оставляющей мало места для фантазии. Печально опустившийся на виртуальный снег рыжий хвост, надломленная поза, тоска и боль в огромных глазах…
Что ты сделал, охотник? Что же ты натворил?
Ты зачем лисьей кровью склон оврага умыл?
Много ль радости в силе, что творит это зло?
Есть ли смысл жить дальше сотворившим его?
Призрачный пейзаж приобрёл невиданную точность, даже алые пятна на белом снегу, казалось, касаются вытянутых рук, убитого горем создания…
Мы с тобою похожи, у тебя тоже дом,
Тихий, милый и светлый, напоённый добром.
И подземные норы, где нет страха и зла,
Я копал под корнями для семьи, для себя.
Мы с тобою похожи, и ночною порой
Ставим жизнь нашу на кон, уходя той тропой.
Той тропой, что ведёт нас к триумфу побед,
Что позволит нам выжить, хотя… может нет?
Я ведь путал капканы, уходил от волков,
А ты дрался с медведем, избегая клыков.
Помню, шёл ты по долу, весь израненный вепрем,
Да и я, так бывало, пил из чаши со смертью.
Я с восторгом к норе приносил подаяния,
Видел радость детей, шерсти рыжей сияние.
Ты ведь тоже с трофеем ступал на крыльцо,
И светился весь счастьем, утирая лицо.
Сюжеты, повествующие о непростой жизни двух таких непохожих созданий, сменяли друг друга, сплетаясь и пересекаясь в сложную вязь с печальной музыкой, рисующей единую картину, имя которой Жизнь…
Мы с тобой и не злые – так устроен наш мир,
Что бы жить, нам судьба выбиваться из сил,
Что бы жить, мы прольём чью-то алую кровь,
Что бы быть, нам придётся прогневать богов.
Я так жил и ты тоже, я любил, и, похоже,
Что тебя не минула та же светлая длань.
Видел я, и не раз, за кустом притаился,
И супругу твою, и детёнышей лица.
На всю сцену вспыхивали красочные изображения счастливого мужчины и его семейства. Лица, полные радости, от осознания значимости твоего бытия, теплые объятия, трогательные поцелуи…
И меня у оврага с нетерпением ждали
Те, кто вверил мужчине судьбу, и печали.
Кто делился тем светом, что давала весна,
Кто так радостно пел, оглашая леса.
Кто любил, кто терпел холода и заботы,
Кто утешил всю боль неудачной охоты,
Те, кем вся моя жизнь преисполнилась смыслом,
За кого насмерть бился с врагом ненавистным.
Теперь уже сцены жизни лисьего семейства сменяли друг друга быстрой, но неторопливой чередой, дополняя радость и грусть, что лилась в души вместе с волшебной музыкой и неземным голосом убитого горем Лиса…
Мы не часто встречались на извилистых тропах,
Не стерёг я тебя в тех коварных осоках.
Не чинил я разбой, твоих птиц не душил,
Так за что же, охотник, ты мне отомстил?
Полные горя глаза Куко устремились к небесам, щедро сыплющим снег…
Как же так получилось – мне жить не охота?
Ты оставил тоску, кровь детей и псов рвоту.
Запаха пороха, смерти, и отчаяния крик:
Защити нас, любимый, сбереги всех троих!
Страшная, оскаленная пасть огромной собаки, словно бросается на зрителя…
Что ты сделал, охотник? Что же ты натворил?
Я ведь в дом не врывался и жену не губил,
С окровавленной мордой над дитём не стоял,
Сыновей твоих родных клыками не рвал…
Лишь подруга-Луна в небе стылом, далёком,
Мне откроет дорогу серебряным оком,
Белым снегом богиня дом укроет остывший,
Только Мара тоскливый мой вой и услышит…
Музыка замирала, и вместе со снегопадом холодели от жуткой песни сердца, словно настоящая лютая русская зима ворвалась во дворец…
Исполнителям аплодировали необычно долго, по достоинству оценив и бесподобную в своей красоте музыку, берущую за душу, и великолепно подобранную видео дорожку, прекрасно дополнившую смысл до краёв наполненной тоской и безысходностью песню. Многие дамы никак не могли взять себя в руки, и утирали платками слёзы. А Куко, беспрестанно кланяясь чуть ли не на все четыре стороны, искренне надеялся, что их с Леной и Иланиэль выстраданное произведение поставит точку в непростой борьбе нового начала, что заложили на далёкой планете странные существа, Элан и Афалия. Эти два храбреца отдали себя целиком, без остатка, начав непростой жизненный путь нового разума. Ему были безразличны гонорары и сборы, что, без сомнения последуют за прекрасным выступлением, не интересовала его слава, и карьера певца: на Новой России творчество в поэзии и музыке было необходимой добавкой к более важному творчеству – созидательному труду.
Надо было перекинуть прочный мост между новым и старым миром, стереть грань между прошлым, за которое ещё цеплялось человечество, и будущим, наполненным неизбежным перерождением части людей в существа совершенно иного плана. Надо было убить страх и сомнения, и Лис очень надеялся, что всё получилось как надо…
Уже одетый в привычный костюм, Куко приблизился к своим друзьям как-то настороженно, словно его могли пожурить за плохой вокал, или скверную актёрскую игру:
– Мы не переборщили? – В глазах то ли вопрос, от ли ожидание похвалы.
– Отнюдь! – Мирра отсалютовала бокалом, – Аж слёзы навернулись!
– По-настоящему здорово! – Поддержала Ханнеле, крепче обняв шею Хильи.
Хельга подхватила:
– Потрясающее сочетание музыки, стихов и видео.
– Хотя мой папа и в своём обычном репертуаре, – с едва промелькнувшим в голосе укором, заметила Лесавесима, – то есть, довольно тонко манипулирует чувствами людей, толкая их на нужную дорожку.
Папаня ничуть не обиделся на замечание:
– Это только ради мира на земле!
– Да, я знаю, – на сей раз, слова летуньи пронизаны теплом и пониманием, и отец с дочерью трогательно обнялись.
Но тут уже вмешалась Шакко:
– По крайней мере, теперь ясно, чем мой благоверный занимался по вечерам и ночам с Еленой Павловной.
Лисичка позволила себя поцеловать, показывая тем самым, что не сердиться на возлюбленного, который всё последнее время проводил со своим куратором и музыкальным коллективом ИБиСа: банда Иланиэль работала над музыкой, а Хельга над голограммой, сводя и песню, и видео сопровождение в одно гармоничное целое.
– Ещё раз добрый вечер, молодые люди, – подошедшая Императрица два последних слова сказала с едва слышным надломом, рассматривая слипшихся кицунэ.
Пара «лисиц» так увлеклась, что даже появление монаршей семьи почти прошло мимо сознания, но Анна Сергеевна не просто так зашла на огонёк:
– Я, признаюсь, долго колебалась, но решила всё же больше не откладывать в долгий ящик одно дело.
С этими словами Марина Серебрякова подала ей два выполненных на старинный манер свитка:
– Хилья, Лесавесима! – Голос стал торжественный, – Учитывая ваши несомненные заслуги, хотелось бы вручить скромный подарок. С сегодняшнего дня вы обе – полноправные граждане системы Аврора-2. Принимаете ли вы ответственность за судьбу Державы и Народа?
Оба крылатых создания синхронно поднялись, красиво изогнув грациозные шеи:
– Да, Ваше Величество!
Свитки перешли из рук в руки (или из рук в лапы?), и в туже секунду обе летуньи оказались просто похоронены под грудой тел – эволэки на радостях чуть не задушили своих крылатых спасительниц, не счесть сколько раз выручивших девчонок в опасные минуты. Куко расчувствовался, даже слёзы побежали по щекам, но неугомонный коллектив группы «Лиандер» почти сразу, как только буря эмоций пошла на спад, поднял всех на ноги.
Надо честно признаться, Лис от порыва чувств к дочери, чуть не завалил тщательно спланированный сценарий: когда прозвучала заветная фраза (дамы приглашают кавалеров) он стоял к своей пламневласой суженой спиной, и, если бы не решительность Шакко, не желающей упускать возможность снова окунуться в волшебную атмосферу романтического танца, то могло всё пойти прахом. Но, девушка потащила за его за руку с такой силой, что бедный плут от неожиданности чуть не упал, но смущаться таким не очень удачным началом было некогда: уже зазвенела гитара Ворожейкиной, и он, отбросив все заботы, с головой погрузился в теплый океан…
Как осторожно вошла в моё сердце твоя золотая стрела,
Звенят бубенчики, колокольчики, колокола.
Небо искрится, полыхают костры,
В сердце томится ослепительный взрыв.
Они уже не могли вспомнить момент, когда впервые сердца от вида друг друга неровно ударились раз, другой, словно робкие ростки потянулись сквозь прочную корку недоверия навстречу солнцу…
Бьётся и рвётся наружу сиянье, размеры его велики,
Лучше бы не смотреть и не думать, спрятать лицо в лепестки.
Не удержать, не погасить, не разрушить,
Кажется, я нашла всё, что мне нужно.
С этими словами губы Шакко тронула тёплая улыбка – неужели нашла?..
Целый мир на мгновенье перестанет вращаться,
И смотреть – не насмотреться, и дышать – не надышаться.
Не нарушим молчания,
Излучая сияние.
Они, казалось, просто излучают счастье, и стоит только протянуть руку, и ладонь ощутит эти волны тепла…
Может быть, это лишь новый мираж, эфемерный и сладкий обман,
Но пустыня внезапно закончилась, передо мной океан.
Волны и чайки, пьяный ветер надежд,
Но я боюсь прикоснуться к воде.
Слишком долго они оба боялись сделать шаг навстречу друг другу, но сегодня жаждали только одного – остаться вместе навсегда…
Целый мир на мгновенье перестанет вращаться,
И смотреть – не насмотреться, и дышать – не надышаться.
Не нарушим молчания,
Излучая сияние.
Пьянящий запах вёл их по волнам блаженства, глаза тонули в огне глаз. В такие мгновения действительно останавливается время, только танец, рука, лёгшая на твёрдое плечо, и другая рука, обнявшая стройную талию – вот и все твои путеводители во вселенной…
Соединятся ладони, и время для них остановит свой бег,
И волшебству не исчезнуть, и тайнам не иссякнуть вовек.
Чистый нектар солнечных грёз и желаний,
Две разноцветные трубочки в тонком стакане.
Они, одурманенные волшебством голоса певицы, даже не заметили, как, словно по команде, освободился круг в центре зала, не ощущали мегаватного заряда нетерпения, что буквально наэлектризовал атмосферу. Эволэки и кураторы, конечно же, догадавшиеся, что это не просто танец, с замиранием сердца ждали…
Задержись на мгновенье, я хочу здесь остаться,
И смотреть – не насмотреться, и дышать – не надышаться.
Не нарушим молчания,
Излучая сияние.
Песня шла к концу, но в такие сладостные минуты в голове так светло, безмятежно и пусто. Это ни кончиться никогда, ведь есть душа и сердце, а они не забудут…
К счастью ли, к горю ли, каждому сердцу – своя золотая стрела,
Закаты, рассветы и лучики в уголках сияющих глаз.
Взгляды встречаются, замыкается круг,
Тихо парит пёрышко на ветру.
Их круг замкнулся, и ни Куко, ни Шакко, уже не хотели его разрывать. Даже когда стих волшебный голос Елены, умерли последние аккорды гитары, они не разжали объятий, не отпускали взгляд друг друга. Лис, с замершим в испуге сердцем, опустился на колено, и разжал правую ладонь. В свете убывающего дня блеснуло золото обручальных колец, и напряжение среди друзей и соратниц достигло апогея. Да, или нет? Ведь оба оставили за спиной слишком многое, оба не смогут всё забыть, да и захотят ли?..
Куко на секунду прикрыл глаза, тяжело дыша, прощаясь со своим прошлым, со всеми дорогими женщинами, что любили несмотря ни на что, а его, словно расписанная огнём солнца, возлюбленная, так же, не произнося ненужных и пустых речей, сделала последний шаг на непростом пути, позволившем замириться со своим прошлым…
Они даже не услышали той бури восторга, которую сопровождал традиционный обмен кольцами и жаркий поцелуй, не видели слёз радости на лицах подруг. Лис подхватил свою долгожданную судьбу на руки, и закружил в воздухе.