Сэсэг

– Рассказывала, конечно, но услышать один раз от вас самих, удовольствие намного большее, чем даже десять раз от других, даже если это Таня, – лицо Сэсэг озарилось какой-то новой улыбкой, улыбкой которую Света у нее раньше не видела. Мудрость и любовь были в ней.

– Скажи, ты знаешь, что Сережа умер?

– Знаю. Таня написала, она с ним связь поддерживала. Знаю, что он женился и у него, как и у вас, двое детей. Все, вроде, нормально у него было, жил, работал, а потом инфаркт.

– Встретиться хотела бы?

– Хотела бы, сейчас очень хотела бы встретиться, но уже поздно. – Сэсэг подняла заблестевшие глаза к потолку. Переборов себя, она улыбнулась, проведя рукой по глазам, посмотрела на друзей.

– Надо вам было вместе быть, но, наверное, Бог решил по-другому все устроить. – Света произнесла это куда-то в пол, не глядя на Сэсэг.

– Не Бог решил, это мы ошибки делаем. – Сэсэг с жаром и убежденностью начала объяснять. – Бог наши ошибки нам показывает, да так, что иногда очень больно получается, а потом к верному пути подталкивает, а мы все равно как слепые котята все в сторону норовим уползти. Себе изменять нельзя, Бог в нас живет, он все видит и измены не прощает, – она выдохнула и обвела всех взглядом. Лене как будто стало немного неловко за откровенность свекрови, она слегка покраснела. Но все остальные поняли серьезность произошедшего. Поняли, что Сэсэг сейчас раскрыла нечто сокровенное, пережитое, глубоко личное. – Вот вы живете не предавая, и все у вас хорошо. Рассказывайте сейчас же, как вы этого добились, – уже шутливым тоном, в которым, тем не менее, слышались забарываемые слезы, закончила она.

– После распределения Миша пошел работать в Ленинградское территориально-производственное объединение садово-паркового хозяйства на самую маленькую инженерную должность, – начала Света рассказ. – Там оброс связями, и пошло-поехало. Почти сразу после распределения родился Витя, наш первый, через год – Оля.

– Витю я в плане видела, – улыбнулась Сэсэг. Света тоже улыбнулась и закивала.

– Ну, это ты знаешь. В конце 88 года Миша создал свой кооператив “Озеленитель”, брал подряды на самую тяжелую работу, за которую никто не хотел браться, но платили хорошо. Конечно, приходилось делиться с руководством хозяйства, конечно, они прилично накручивали объемы, вот с этих приписок мы им и платили. Так продолжалось около года. Да, Миша? – Света посмотрела на мужа, ища подтверждения.

– Да, все верно, – кивнул он. – Слушайте, у меня предложение, давайте выпьем. Сережа, наливай девушкам шампанское. Где те две бутылки французского шампанского, которое мы привезли?

– Я одну в морозилку положила, чтобы быстрее остыло, а вторая в холодильнике.

– Боже, Лена! Шампанское никогда нельзя ставить в морозилку! Быстро неси его сюда.

Лена тут же вскочила и побежала на кухню.

– Миша, ты чего так напугал девочку? Подумаешь, шампанское немного полежало в морозильнике, ничего страшного. – Света встала и пошла помогать Лене.

Зайдя на кухню, она увидела, как Лена почти в ужасе пытается достать из морозилки эту несчастную бутылку Вдовы Клико, но что-то там застряло и бутылка никак не хотела вылезать. Света осмотрелась. Небольшая кухня, обставленная кондовой мебелью явно местного производства, впрочем как и все в квартире, тем не менее выглядела уютно. Эта кондовость в виде нелепой претензии на изящность, как если бы румяную деваху под центнер весом нарядили в юбочку, одели пуанты и выпустили на сцену исполнять танец маленьких лебедей, до сих пор очень популярна практически повсеместно в российской провинции. Крупные с некоторыми округлостями детали из массива сосны, покрытые слоем желтого лака и обивкой из синтетического плюша коричнево-желтого цвета с плохо понятным рисунком, составляют обязательную обстановку любой квартиры или дома большинства народонаселения малых, средних, больших городов и поселков, включая областные и краевые центры на всей территории России от Калининграда до Камчатки. Света слишком хорошо знала эту обстановку, у ее мамы и сестры почти вся мебель в квартире была такая же. Мама наотрез отказывалась выбросить эту дурацкую мебель, которую сестра по настоянию и на деньги Светы поменяла только после ее смерти. Крепость, монументальность и дешевизна этой мебели создают ту самую неповторимую эстетику жилищ, которая так мила сердцам простых россиян, руководствующихся в выборе дизайна всего на свете главным правилом: чтобы не хуже, чем у других. Воспетые Рязановым в “Иронии судьбы” типовая мебель в типовой застройке, продолжили свою жизнь и после распада СССР. Этот инкубаторский архетип не был пережит и отрефлексирован, заставляя людей покупать квартиры в типовых домах и обставлять их типовой же мебелью, следуя глубинным ментальным установкам и сложившимся стереотипам об уюте и счастливой жизни. Здесь не было только аляповатых в цветочек обоев. Стены, в старых сибирских традициях, были выбелены известью.

– Лена, не переживай ты так, Михаил Александрович иногда может перегнуть палку, но это часто с мужчинами бывает, не обращай внимания. Давай я тебе помогу, – и Света вынула упиравшуюся бутылку.

– Я сейчас еще омуль порежу, заранее не хотела – жарко, – явно с облегчением сказала Лена. – Вы ели когда-нибудь омуль?

– Когда-то давно, когда твоя свекровь еще была молодой студенткой. Режь скорее и неси на стол. Шампанское сухое, поэтому с омулем – это, должно быть, великолепно пойдет. – Света дружески подмигнула Лене, взяла бутылку и направилась в зал, но остановившись в дверях спросила: – А рыжики соленые есть? Я помню, мы просили Сэсэг и она всегда привозила нам трехлитровую банку соленых рыжиков, а мы их съедали за два вечера. Это божественная еда. В Питере, к сожалению они не растут, ни в городе, – она усмехнулась и пожала плечами, – ни за городом.

– Есть рыжики, я их уже на стол поставила. Омуль только осталось принести. Вы идите, я сейчас. – Лена положила разделочную доску на кухонный стол, достала из холодильника двух омулей и начала быстро и сноровисто разделывать рыбу.

– А вот и шампанское, – Света в высоко поднятой руке занесла Вдову Клико и торжественно отдала бутылку Мише, – на, открывай и больше не ругайся на бедную девушку.

– Не ругался я, это был просто инструктаж, – с достоинством парировал Миша. – Я прошу прощения, Лена, если тебя напугал или обидел! – прокричал он в сторону кухни.

– Все в порядке, Михаил Александрович, теперь я буду знать, что шампанское никогда и не под каким предлогом нельзя засовывать в морозилку, – прокричала из кухни в ответ Лена.

– Мне определенно нравится твоя жена, Сережа. Умная, красивая женщина. – заговорщицки сказал Миша, откупоривая бутылку.

– Вы знаете, Михаил Александрович, она мне тоже, как ни странно, нравится, – заулыбался Сереженька.

– Я открываю, Лена!

– Я уже здесь, – крикнула Лена, почти забегая с тарелкой нарезанного омуля.

Мягко пшикнула пробка и Миша начал разливать шампанское по бокалам. Разлив вино, он поднял бокал и произнес:

– Сэсэг, я хочу выпить за тебя! За тебя такую, какая ты есть. Ты удивительная, все ребята, кто был на встрече нашего выпуска, просили передать тебе, что мы любим тебя, гордимся, а от Тани, Гали и нас со Светой хочу добавить, что ты всегда можешь на нас рассчитывать.

– Спасибо, ребята. Спасибо! – Сэсэг чокнулась и отпила шампанского. Ее лицо непроизвольно сморщилось. – Ох, какое оно кислое! Это они такое шампанское называют хорошим? Странные люди французы.

– Что взять с людей, которые едят лягушек? – подтвердил Миша. – Но мне нравится. И лягушки с улитками, кстати тоже.

– А у нас клубника есть. Я сегодня у бабулек на рынке купила, угощайтесь, – Лена, протянула Свете вазочку с крупными ярко-красными ягодами. – Наша-то вся еще в начале июля отошла. Я несколько кустов в позапрошлом году у себя на огороде посадила.

– Спасибо, Лена. – Света положила себе и мужу на тарелки по нескольку ягод.

– Рассказывайте дальше, – попросила Сэсэг.

– Знаешь, – Света посмотрела на Сэсэг, – мы сами-то особо не вспоминаем, просто времени на это нет, кое-что забывается, поэтому ты спрашивай, если я что-то пропущу. – Света отпила вина, положила в рот клубнику и закрыла глаза от удовольствия. – Ууу, вкусная, сладкая.

– Да, для клубники у нас самый климат: много солнца и жара, только не забывай поливать. – подтвердила Сэсэг. – У Лены такая же вкусная вырастает, – похвалила она невестку. – Внуки очень любят и я. Ладно, рассказывайте уже. – Чуть не взмолилась Сэсэг.

– Я Мише все время помогала, хорошо дети уже в сад пошли, да и бабушка, Мишина мама, выручала, с внуками сидела, когда они болели или еще из-за чего-нибудь. Дальше, в середине 90 года стало вообще все плохо, денег много, а купить нечего, все пропало из магазинов, одни талоны. Еды не стало ни в городе, ни в стране. Ну, ты помнишь, конечно. Митинги одни и демонстрации, никто не работает, все только чего-то ждут. Потом распад СССР и вообще полная анархия. За работу перестали платить, не спасало даже то, что высшее руководство садово-паркового было в доле у Миши. Мы жили плохо, людей, которых за это время взяли, пришлось всех распустить. Зато через некоторое время появился “свободный рынок” и исчезла всякая мораль. Можно было в зоопарке слона купить на ужин, если у тебя были деньги и соответствующее желание. Миша начал заниматься озеленением частных участков всяких непонятных людей, у которых были деньги: бандитов, коммерсантов, торгующих компьютерами, лесом, нефтью в обмен на продовольствие.

– Да, в каком-то роде это было замечательное время, этакое броуновское движение, – с ностальгией сказал Миша, рассматривая бокал с остатками шампанского. – В это время я познакомился с серьезными людьми, большинство которых, впрочем, уже в могиле. Но это дало мне состоятельную клиентуру, и я, как тогда говорили, хорошо раскрутился. Объемы росли, и я брал к себе людей. В один “прекрасный” день, случайно на улице встретил Генку, вашего старосту. Он ходил безработный, пропивал последнее в своей однушке в хрущебе на Пискаревке, оставшейся ему от родителей. Я его к себе взял. Геннадий оказался оборотистым парнем, и я сделал его своим замом. Дело росло и расширялось. Появились клиенты из мэрии и из окружения губернатора, появились городские подряды. Ну, с ними, как ты понимаешь, я умел обращаться, с этого, собственно, начинал. Пошли первые хорошие деньги. Зимой в конце 1996 года умерла Тамара Васильевна. Ты же ее помнишь?

– Конечно помню, хорошая женщина. Светлая ей память.

– Прямо на работе умерла от сердечного приступа. – Света тяжело вздохнула. – Представляешь, всю жизнь там проработала, и сестра туда пошла работать, замуж вышла за инженера с их завода.

– Папа твой ведь тоже на этом заводе работал? Ты как-то рассказывала. – Сэсэг со вздохом посмотрела на Свету.

– Да, и папа там работал, вот.., – Света опустила глаза и задумалась. Все молчали, никто не хотел ее словом или действием тревожить, выводить из этого состояния. Очевидно, что ей надо было что-то вспомнить, прокрутить внутри себя, какие-то воспоминания-мысли проносились сейчас у нее в голове. – Извините, – через минуту сказала вернувшаяся к реальности Света, – давно папу не вспоминала. Простите.

– Зачем извиняешься? – Сэсэг мягко улыбнулась, – мы все люди, нам иногда надо побыть одним.

– Мама, – Сереженька, переглянувшись с Леной, посмотрел на Сэсэг, – мы пойдем, поздно уже. Не будем вам мешать.

– Сергей, вы нам совершенно не мешаете, – Миша, начал разливать остатки вина. – Лена, принеси, пожалуйста, вторую бутылку.

Лена принесла и подала ее Мише. Она не села обратно за стол, а, подойдя к Сереженьке и положив ему руку на плечо, сказала:

– Мы пойдем, нам, правда, домой надо. Детей еще хочу помыть. Сережа баню пока подтопит. В общем, мы поехали. Мама, – обратилась она к Сэсэг, – позы стоят уже на решетках, вода в познице налита, надо только плиту включить. Там все готово. Очень приятно было познакомиться, – Лена посмотрела на Михаила и Свету, улыбнувшись хорошей открытой улыбкой. – До свидания. Завтра мы не придем, еды много, а вот в субботу готовьтесь, поедем на Байкал. Ладно?

– А что такое позы, Лена? – Спросил Михаил.

– Ну, это буузы, просто в Улан-Удэ, их так называют. Я привыкла.

– А, понятно. – Михаил поднялся и пожал на прощание руку Сереженьке, а Лену поцеловал в щеку. – Дети, пока! – крикнул он вслед уже убегающим на лестницу внукам Сэсэг, которая выехала в коридор и еще что-то говорила Лене, перекладывая в ее сумку какие-то продукты.

– Счастливо! – Света помахала на прощание им рукой. – Будем, значит, вас ждать послезавтра.

Проводив детей и внуков, Сэсэг подъехала на коляске к своему месту за столом. Миша уже налил ей шампанского из второй бутылки и пододвинул поближе тарелку с клубникой. Света продолжила.

– Похоронили мы маму и дальше в работу… Детей в английскую спецшколу определили, они у нас умницы. Оба сейчас в Штатах живут. Оля замуж вышла за американца, а Витя пока холостой, весь в научной работе. Он у нас биолог. Ладно, дети, слава Богу, устроены и уже самостоятельные, но чего нам это стоило, Сэсэг! Я и Миша, мы же веру в людей, можно сказать, потеряли, и все из-за Генки. Оказался наш староста и по совместительству Мишин зам., и друг семьи, отвратительным мерзавцем и подонком. Года через четыре после того, как мы его взяли на работу, он решил “заказать” Мишу и бизнес его отобрать. В Мишу стреляли, но, слава Богу, промахнулись. Мы его вычислили как заказчика покушения с помощью связей Мишиного папы. Нам дали его досье, которое мы хорошо изучили. Кроме всякой дряни типа доносительства на одногруппников, выяснилось, что это он настучал КГБэшному куратору на нашего декана. Вот так, Сэсэг, понимаешь какая он гадина оказался? На свадьбе нашей гулял, я беременная ходила, а он доносы строчил на Мишу, а потом к нему на работу пошел. Я сама эти бумажки его в деле видела. Нет ему прощения. За бесконечную подлость и лицемерие его. Мы же его другом своим считали… Посадили его, дожали мы это дело до конца.

– Прощать надо уметь. Несложно простить, если знаешь кого и за что, всегда можно найти объяснение, почему человек так сделал. И Гену, я думаю, вы простите через некоторое время, хотя, казалось бы, это совершенно невозможно, но вы сами почувствуете необходимость прощения, иначе вы застрянете с “тем Генкой” в конце 90-х, а это тупик. Сложнее, когда кажется, что с вами произошло что-то плохое совершенно случайно, и нет конкретного того, кто специально сделал вам больно. Получается, что некого винить и некого прощать. Сама мысль, что такое с вами произошло случайно, невыносима, поскольку позволить себе роскошь жить в бессмысленном мире могут очень немногие. Тогда вы начинаете искать причину в себе, ведь мы все привыкли к причинно-следственной связи событий и явлений. И самое интересное заключается в том, что мы ее находим, а автором наказания мы назначаем не случай, а кого-то высшего, чей замысел нам не известен и не понятен: Господа Бога или Богов, Высший Разум, кому как нравится. Нет, самое интересное даже не в этом, – Сэсэг помотала головой, – а в том, что если мы хотим, то мы находим, а, найдя и осознав свою ошибку, которая привела к этому “чему-то плохому”, и исправив ее, мы получаем душевное спокойствие и согласие с собой, тем самым подтверждая неслучайность того, что с нами произошло.

– Сэсэг, ты так здорово стала рассуждать… – Света с некоторым удивлением и уважением посмотрела на подругу. – Давайте завтра продолжим, я так устала с этим перелетом, поездкой из Иркутска. Можно, я спать лягу? Уже глаза сами закрываются.

– Не знаю, ребята, насколько хорошо я рассуждаю, но у меня, к счастью или сожалению, была возможность о таких вещах подумать подольше, чем у вас. И возможность эту я заслужила сама. – Она хлопнула ладонями по столу, как бы отрезая тему разговора. – Так, вы ложитесь здесь. Света, возьми в шкафу белье, одеяло вам, я думаю, не понадобится, и расстилай диван, а мы с Мишей уберем со стола. – Миша принялся счищать вилкой в пустую салатницу остатки еды с тарелок и подавать Сэсэг, которая складывала стопочкой их у себя на коленях. Когда у нее набралась высокая стопка грязной посуды, Сэсэг повезла ее на кухню. Спустя час посуда была вся убрана и вымыта, Света, принявшая душ, спала, а Сэсэг с Мишей сидели на кухне. Жара спала, ночная прохлада ветерком сочилась через открытое окно. Ветерок слабо играл занавесками, то затейливо надувая их, то отпуская, и тогда они медленно опадали будто кто-то, только что придававший им форму своей фигурой, мгновенно исчезал. Горела только подсветка на вытяжке, освещая мягким светом плиту и часть столешницы. Когда ветерок стихал на время, за сеткой, несмотря на пятый этаж, становилось отчетливо слышно комариное жужжание.

– Как ты-то здесь? – перед Мишей стоял полупустой бокал с шампанским.

– Хорошо, как видишь. Все что нужно, у меня есть.

– А водка у тебя есть? – неожиданно спросил Миша.

– Наверное, есть. Жаргал когда приезжает, то пьет только водку. Посмотри в верхнем шкафчике возле окна.

Миша встал и начал высматривать в шкафчике водку, передвигая коробки, пакетики. Наконец, найдя полбутылки водки, он сел. Сэсэг взяла хрустальную рюмку с растеленного на столе полотенца, на котором сохла не вошедшая в кухонный шкаф посуда, и протянула ему.

– Жаргал как? – наливая себе водки, спросил Миша. – Тебе налить?

– Нет, я водку не пью, ты же знаешь. Жаргал? Хорошо. Он сейчас хозяин АТП.

– Это автотранспортное предприятие?

– Ага. Он же, когда приватизировали колхоз, всю технику себе забрал. Если бы не он, все растащили бы и пропили, как остальное колхозное имущество пропили. Он умница, да и мама тогда ему здорово помогла технику по бухгалтерии перевести, уже почти перед самой своей смертью. Жаргал теперь у нас местный олигарх, вся техника его. Когда у мамы рак обнаружили, он ее в Иркутск отвез и там деньги большие платил, чтобы ее лечили, но ей рак поставили в последней стадии, да и год был 1994, лекарств не было, ничего не было, он все покупал, но ее спасти не смогли. Она сама уже жить не хотела, не боролась, обижена была очень на жизнь. Ничего сделать не смогли. – Голос ее охрип, она заплакала. – У тебя было когда-нибудь так, что тебе не хватает воздуха, что ты задыхаешься и ничего нельзя сделать?

– Да, было. Знаешь, то что я расскажу не сопоставимо с болезнью твоей мамы, но в моменте чувство у меня, наверное, было похожее. Как-то, первый и единственный раз в жизни мы взяли детям котенка. Мы взяли его через третьи руки и совсем не знали хозяев, которые продали нам его в полутора месячном возрасте. Котенок был породистый, очень красивый и умный. Какие у него были глаза! Он все понимал и смотрел на нас своими чудесными голубыми глазами. Он нам очень понравился, и мы захотели его обязательно взять. Его хозяева не стали нас отговаривать, хотя котенок только стал отходить от мамы. Это мы после узнали, что у котят в таком возрасте совершенно нет иммунитета, и брать их от кошки можно не раньше трех месяцев от роду, но хозяева сказали, что ничего, берите. И мы купили. За хорошие деньги купили. Хозяевам нужны были деньги, и они с радостью отдали. Домой мы принесли его в понедельник, а уже в следующий понедельник он умер от истощения, и мы его похоронили. Дети очень плакали. – Миша налил себе водки, выпил, аккуратно поставил рюмку и продолжил. – Он жил всего один день. Я имею в виду, что котенок жил, а не страдал, всего один день, все остальное время он мучился и медленно умирал от истощения. У него был понос, его рвало, а мы ничего не могли сделать. Ветеринар, к которому мы его отнесли, сказал, что такого маленького котенка нельзя вылечить, потому что у него нет иммунитета, и нам очень повезет, если он выживет. Мы выхаживали его, кормили из соски, но очень скоро он перестал есть. Просто отказался бороться за себя. Его все время тянуло наверх, он любил забраться на самую верхнюю точку дивана и там лежать, зажмурив свои глазки. Он исхудал настолько, что не мог ходить, но все равно постоянно пытался залезть куда-нибудь на самый верх. Он безуспешно царапался по стенке, царапал слабыми лапами ножку стула, стараясь залезть на него. Когда мы усаживали его на стул, он начинал карабкаться на спинку. Под конец недели, у него не оставалось сил даже вытащить когти, чтобы зацепиться, но он упорно полз наверх. Не знаю, или он с рождения любил высоту, и его тянуло наверх, или он задыхался от слабости и пытался инстинктивно, как бы выплыть на поверхность, но ему это уже не удавалось. Как только он оказывался на одной высоте, он тут же начинал ползти дальше наверх, а когда сил не осталось совсем, просто смотрел на недостижимую для него высоту и слабо мяукал. Не знаю, что он чувствовал, но тоска в его глазах была такая, что мне хотелось выть от безысходности и бессилия, и тоже лезть на стены. Почему так устроено у нас в жизни, что ты не можешь передать часть своей силы другому? Вот ты видишь, что твой котенок умирает, ты держишь его в ладошке, и сил хватит еще на тысячу таких котят, но ты не можешь ничего сделать, остается только смотреть, как он умирает у тебя на раскрытой ладони. Рука, которая может поднять пудовую гирю хоть сто двадцать раз подряд, совершенно бесполезна для этого умирающего маленького котенка весом двести грамм, она ничего не способна добавить или прибавить к его уходящей жизни. И когда говорят, что человек – царь природы – это, наверное, правда. Правда в том, что царь является орудием смерти, одним из многих ее орудий, но он сам совершенно не волен давать жизнь. Царь может оставить жизнь, но не дать. Господь Бог единственный, кто есть и может все.

– Мои ощущения тогда, когда мама лежала на больничной койке, очень похожи на то, что ты сейчас рассказал. Именно чувство, когда ты задыхаешься от бессилия. Мама хотела умереть, и я ничего не могла с этим сделать. Темно было у нее в душе, я видела. Жаргал привез меня в Иркутск в больницу. Я целую ночь сидела возле нее, но все слова, которые я ей говорила, не доходили до ее сознания. Она только смотрела на меня, через какую-то пелену и молчала. Последние несколько дней жизни ей постоянно кололи обезболивающее. – Сэсэг замолчала.

– И как ты жила после смерти мамы?

– Нормально. Жаргал мне очень много помогал и теперь помогает. Он всем нам помогает. Братья, Амгалан и Цырен у него работают. Правда последние года три все хуже и хуже становится. Горючка дорожает, запчасти дорожают, а мясо, шерсть и молоко не очень. Люди бросают хозяйством заниматься, на пенсии живут. Спрос на технику падает. Знаешь, я ведь по нашим меркам состоятельная женщина, пенсию по инвалидности получаю, квартиру дали. У нас здесь теперь только пенсионеры, и кто на госместах работает, те деньги имеют. Учителя, воспитатели, администрация, налоговая, полицейские, а дальше денег нигде нет. Полицейские и лесничие еще взятки с леса имеют. Леспромхоз растащили, теперь браконьерят заготовкой леса и в Китай продают. Еще в сберкассе зарплату хорошую платят. Все, наверное. – Сэсэг помолчала немного, потом добавила, –  Некоторые по блату в лагерь охранниками идут работать, там, говорят, деньги за передачки с зэков и их родственников берут, а иногда и за большие взятки заменяют одного зэка на какого-нибудь добровольца, который готов сидеть за деньги. Как Фунт, помнишь? Остальные отсюда уезжают или спиваются. Хорошо Жаргал не пьющий, и работящий, а то не знаю, что бы с братьями было. Цырен-то любитель выпить, но Жаргал его в ежовых рукавицах держит, каждый день на виду, не забалуешь. Вообще народ одно время даже хорошо жить начал. Люди кредиты брали, дома строили, ремонтировались, в меру выпивали. Эту странную идею Великой Монголии забросили. Знаешь, в 80-е, начале 90-х сильно популярная у нас здесь идея была. Мама моя все ей чуть не бредила, так и умерла с ней. А потом вроде как даже неуместной идея эта стала. Что толку от Чингиз-хана, если мы теперь совсем другие? Даже если его оживить, что он сделает в эпоху ракет и Интернета? Надоело многим жить с мыслями о великом прошлом, не имея людей и возможности что-то изменить в настоящем. У нас своих ученых по Байкалу по пальцам можно пересчитать. Его состояние все хуже и хуже, все только пытаются сейчас с него выгоду получить, а что дальше будет, их не волнует. Наши говорили, что русские такие плохие, так сами как при власти оказываются, точно также себя вести начинают. Простой народ разочаровался в этих всех идеях о великом прошлом, молодежь сейчас справедливости в исламе ищет. Слышал про бурят мальчишек, которые на Кавказе воюют?

– Да, что-то проходило даже по телевизору, и в Интернете читал.

– Теперь все меняться стало. Молодежь всегда простых и быстрых решений ищет. Они себя, как проигравшийся в пух и прах игрок, вести начинают. Им проще встать и стол перевернуть, да морду набить тем, кто, собственно, даже не их, а их родителей обжулил в карты, а долги теперь на сыновей повесил. Кредиты бесконечные, которые родители по безграмотности в надежде на лучшее набрали, а теперь детей своих обделяют и будущего лишают, вот кабалу эту они хотят скинуть, и выход у них один – затеять драку, казино разнести, обнулить долги и самим правила установить. Самое скверное ведь не долги, с ними сейчас весь мир живет, устроено так, а то, что работу им никто не хочет дать, и даже условий создать не могут. Многие у нас ездят дальше на север нефрит добывать. Нелегально, конечно. Потом китайцам россыпью на вес продают, как и лес. У себя перерабатывающие заводы никто строить не хочет – невыгодно.

– В Питере все то же, Сэсэг. Везде в стране так же. У вас в Китай, у нас в Финляндию кругляк везут, у себя не перерабатывают. Никто производством заниматься не хочет, это уже гораздо сложнее: технологии, кадры под них. Дальше – больше: цеха, коммуникации, логистика, планирование, надежные поставщики, процентная ставка по кредиту и много чего еще. Это можно поднять, если есть уверенность в будущем, а ее, как раз, и нет.

– Молодые как-то все жить разучились, с надрывом свой земной путь тянут, как будто торопятся скорее «туда». Здесь никак жизнь нормальную наладить не получается, поэтому быстрее себя водкой да наркотиками сжигают. Такое неявное, растянутое во времени и постоянном тумане сознания самоубийство.

– Не только молодежь от безработицы спивается и снаркоманивается, но и наше поколение тоже. Сколько наших в 90-е сгинуло… – Миша, немного помолчал, потом налил себе водки и сразу выпил.

– Ага, вот у Гали, Коля спился же. Ужас как обидно, такой парень был, так Галя его любила и на тебе… С двумя детьми осталась, молодец, обоих подняла, в люди вывела. Ты-то не злоупотребляешь? – Сэсэг посмотрела на пятую по счету Мишину рюмку.

– Я? – Миша опрокинул в себя водку и задумался. – Знаешь, я после Генки все никак отойти не мог. Очень мне его предательство мировоззрение перевернуло. Сначала очень плохо было. Пил много, перестал людям доверять, всех друзей растерял. Жизнь бесцельная какая-то стала. Дело уже было даже не в Генке, видимо просто время пришло, а он как раз спусковой крючок процесса нажал. – Миша усмехнулся. – Понимаешь, смысл жизни потерял, все вроде бы есть, в достатке живем, ни в чем не нуждаемся, а радости и удовлетворения нет, и главное: ради чего дальше жить? Материально дети обеспечены, мы со Светой тоже. Сына вырастил, дом построил, деревьев несметное количество посадил, план выполнен досрочно, только вот по душам поговорить не с кем. Потом, когда мне совсем плохо стало, отец меня к себе позвал, перед собой усадил и спрашивает: “Сынок, что с тобой?” Редко мы с ним по душам разговаривали, возможно, даже, что и никогда не разговаривали, во всяком случае, я не помню. Рассказал я все как чувствовал тогда, и отец мне великую вещь сказал: “Есть у евреев хороший обычай: если ты при жизни человека не смог или не захотел у него прощения попросить, а теперь хочешь попросить у умершего, то надо взять с собой на его могилу еще десять человек, которые будут вместе с тобой прощение просить”. Есть, спрашивает, у тебя десять человек столь близких и искренне желающих тебе добра? Можешь не отвечать, знаю, что нет. Твоя проблема в том, что ты только о себе думаешь, задави свой эгоизм, и придут с тобой люди. Понимаю, что не просто, может и вся жизнь оставшаяся уйдет, но это того стоит.

– Хороший обычай, – Сэсэг покивала головой.

– Давай чаю выпьем, – предложил Миша после продолжительного молчания. Он встал, налил в электрический чайник воды из под крана и поставил кипятиться. Сэсэг, повернувшись к столешнице, взяла две чистые чашки. Немного помолчав, Миша сказал:

– Теперь вот знаю, ради чего жить надо.

– А сам придешь, если позову? – Сэсэг смотрела на Мишу, а он, не донеся чашку до рта, замер, на секунду задумавшись, потом коротко кивнул головой.

XIII

Было начало белых ночей, и все романтически настроенные влюбленные парочки гуляли по паркам и набережным Петрограда. Юноша в белой рубашке с нашивкой партии «Свободного Северо-Запада», держа под руку свою хорошенькую спутницу, смешно и артистично рассказывал что-то, не обращая внимания на свой постоянно пищащий коммуникатор. Она же, осознавая свою молодость, красоту и легкость, звонко приятно смеялась, чуть закинув назад голову, и смотрела на него восхищенными чуть раскосыми глазами. Цветущая сирень наполняла город запахом любви…