Жена не заплакала. Последнее время она не плакала. За последние три месяца она поседела и осунулась. Когда Мишу забрали на фронт, она проплакала все глаза, когда через две недели после этого меня уволили с работы, перестала плакать, а только молчала, молилась перед образами и в свободное время ходила в церковь на службы. Возвращалась домой и снова молилась. От ее одежды шел сильный запах ладана.
– Я за ним приглядывать буду. Мало ли что…
– Господь тебе поможет и мама моя.
– Помогут. Я сегодня с тобой на вечернюю службу схожу.
IX
– Старший лейтенант Никольцев, выйдите из строя.
Я сделал два шага вперед. Майор посмотрел на меня и приказал: “Назначаетесь командиром группы. Возьмете с собой на задание трех ребят, которых подберете сами. Сейчас получите задание, остальные свободны, – обратился он к моему взводу.
– Какое задание? – Голос мой невольно задрожал, я откашлялся, и уже твердым голосом отчеканил, – так точно, товарищ майор!
Три дня назад при наступлении моджахедов Мишин взвод попал в окружение. Деревня, в которой они отдыхали на переформировании оказалась в тылу наступающих. Теперь они держали оборону. Прошли сутки после того, как ребята последний раз выходили на связь, пока у них не сели все аккумуляторы индивидуальной связи. Наши беспилотники регистрировали возле деревни боестолкновения.
Я не успел встретиться с Мишей. Он знал, что я пошел на фронт контрактником, но даже не подозревал куда. Мне хотелось сделать ему сюрприз, но не получилось. Когда стало известно, что собирают группу для вывода ребят из окружения, я сделал все, чтобы в нее попасть.
Майор присел на какое-то бревно и знаком показал мне, чтобы я сел рядом.
– Старлей, знаю из твоего личного дела – ты мужик бывалый, поэтому скажу как есть, – майор рассматривал электронную карту на своем планшете. Увеличил масштаб на какой-то деревеньке. – Вот, – он ткнул в нее пальцем, – здесь в окружении сидят наши ребята, их надо во что бы то ни стало вытащить. Понимаешь?
Майор перешел с официального тона на человеческий.
– Знаю, что вывести из окружения такими силами, как я тебе даю тяжело, но больше у меня нет. Бери только “трехсотых”, “двухсотых” оставь там, иначе не выберетесь. Все одно на свой земле. Пройдете к ним, дашь координаты для коридора, мы там беспилотники пустим, часок поутюжат вокруг, и сразу пойдете обратно с ребятами. Как, справишься?
– Справлюсь, куда же я денусь. Сын у меня там, – я чуть помолчал, затем добавил, – Михаил Никольцев. Вот и весь сказ, майор.
Он немного помолчал, носком берца рисуя на песке какие-то линии, потом взглянул мне в глаза.
– Понимаешь, старлей, не мне объяснять тебе, взрослому мужику, но я все-таки скажу, может поможет: наша вся жизнь устроена с оглядкой на земное притяжение. Так Господь сотворил. Не упасть страшно, в конце-концов всех нас земля к себе тянет, и всякий поскользнуться может, а не подняться, потому что это означает конец. Не бывает, что сил нет подняться, а бывает только, что нет воли встать. Вот гони это от себя, слабость эту куда подальше, поскольку враг человеческий ее нашептывает, Господу нашему Иисусу Христу показать хочет, что слабые у него дети, недостойные Его. Что бы ни случилось, выведи всех ребят оттуда.
Он убрал планшет в рюкзак. Молча предложил мне сигарету, закурил.
– Отдохните, и в 23-00 выступайте. Шум поднимать не будем, туда без огневой поддержки пойдете. Обратно должны вернуться до рассвета. Мужики у тебя во взводе опытные, все воевали, есть из кого выбрать, так что по-тихому пройдете.
– Понятно.
– Удачи вам, – он серьезно посмотрел на меня и добавил, – возвращайся, старлей с сыном, – он хлопнул меня по плечу, встал и пошел к БМП.
Я встал на прощание, проводил взглядом запылившую в сторону Волги БМП. Ко мне подошел полковой батюшка, встал рядом, тоже провожая взглядом майора.
– Философ, однако наш майор, – произнес я как бы в воздух.
– Он через самое страшное прошел. – Батюшка погладил свою окладистую бороду и добавил, – полгода назад под Астраханью сын его погиб. Геройски погиб. Майор с тех пор смерти ищет, в какие только передряги не влезал…Или сын помогает, хочет чтобы отец побольше молодых душ сберег, или у Господа еще какая причина есть.
Я так и не понял знает батюшка про моего Мишу, или к слову пришлось.
– Благослови, отче.
– “И сказал Иисус сотнику: иди, и, как ты веровал, да будет тебе”. Ступай, сын мой, все будет хорошо, Господь с нами. – Он перекрестил меня.
Уже через час я подобрал трех толковых тридцатилетних мужиков из числа бывших ВДВшников. Мы подробно изучили карту и наметили путь. Идти предстояло около одиннадцати километров в одну сторону, это примерно четыре часа хода туда через позиции моджахедов и около пяти с половиной часов, если будут раненые, обратно. Есть ли у них раненые и убитые мы не знали. Я дал команде приказ отдыхать до 21-00. Как ни странно в 15-00 небо по-питерски затянуло тучами, солнце скрылось и пошел мелкий дождь. Наш повар из местных сказал, что для начала осенних дождей еще рано, поэтому это просто мелкий летний дождик. Но дождь и не думал переставать. Нам это на руку: стемнеет раньше, рассветет позже. По туго натянутой крыше палатки шелестящими волнами сеялся мелкий дождик.
В 23-00 мы выступили под прикрытием мокрой темноты. Обойдя авангард моджахедов, заглушая сканеры пространства, в изобилии расставленные ими по периметру своих постов, мы подошли к позициям, тех кто удерживал ребят в окружении. Без единого выстрела группа дошла до деревни, где должен был находиться Миша. Моджахеды, видимо уверенные в том, что никто в деревню и из нее не пройдет незамеченным, постов не выставили, а только натыкали везде сканеры, которые мы легко нейтрализовали. Пройдя метров триста, я увидел выведенную на очки информацию, что впереди находятся два наших бойца. Их чипы, вживленные под кожу, выдавали ответ “свой” на запрос наших сканеров. Основные их физиологические параметры были в норме.
– Внимание, впереди дозор наших, – очень тихо произнес я в микрофон штурмового шлема. – Приготовиться к встрече. Не забывайте, у ребят не работают средства связи и индивидуальные боевые модули. Короче, помните, они нас могут признать за своих только при визуальном контакте.
Мужики также шепотом поочередно ответили: “принято”. Все прошло гладко, без выстрелов и мордобоя. Мы подползли на расстояние 20-30 метров, и негромко назвав себя, отборным матом ответили на вопрос чем докажите, что свои.
Штаб они себе оборудовали в подвале старой школы. Миша после боевого дежурства отдыхал на принесенных из спортзала старых матах. Уставшее лицо его озарилось широченной улыбкой, когда он, продрав глаза, понял кто перед ним стоит. Мы крепко обнялись. Я же был счастлив так, как наверное не был счастлив никогда.
– Пап, ты как здесь оказался? – ошалело спросил Миша. – Вы же с мамой ничего не говорили про то, что тебя отправляют сюда.
– Не хотели тебя обнадеживать. Вероятность, что я попаду к тебе в часть равнялась нескольким процентам, ты же понимаешь.
Я похлопал его по плечу. За время, которое мы не виделись, он сильно изменился. Взгляд стал увереннее и спокойнее что ли. Передо мной стоял мужчина. Главное, я не увидел в его взгляде страха.
– О нас после. Скажи, кто старший, сколько вас осталось, сколько раненых, сколько убитых? У нас очень мало времени, до рассвета мы должны уйти.
– Старший – сержант Воронов. Он сейчас подойдет. Личный состав в численности сорока трех человек, из которых десять “трехсотых”. Двое тяжело ранены. “Двухсотых” восемь.
Подошел сержант.
– Сержант Воронов, – несмотря на усталость, четко отрапортовал он.
Нас окружило человек двадцать ребят, все кто не охраняет сейчас периметр деревни. Измученные, грязные, но теперь счастливые, они стоят и смотрят на нас, как на спасителей. Так оно и есть, мы пришли их спасти, но вот всем ли удасться выйти из окружения я не знаю, да и никто не может знать, кроме настоящего и единственного Спасителя, который наблюдая за нами, все уже знает, но видя как сопротивляются обстоятельствам, как сражаются люди, Он дает им шанс изменить свою судьбу, перебороть обстоятельства, и выжить.
Как только я подумал так, в этот самый момент, когда мы стояли в подвале, мне, словно вспышкой сигнальной ракеты выхваченное из мрака, предстало наше самое близкое будущее. Озарение длилось миг, но за эти доли секунды я увидел несколько оборвавшихся судеб. Несколько человек смотрело прямо, с профессиональной готовностью к драке, но не их оборванные судьбы привиделись мне, а вот среди лиц излучающих радость в данную минуту, три показалось мне как будто мертвыми. Почудилось, что они, так ждавшие спасения, и дождавшиеся нас, уже завершили свой путь. Тоже я почувствовал и про себя: безмерное облегчение и окончание пути. Мне стало легко и просто, я уже знаю, что совсем через короткое время вверю жизнь своего сына кому-то очень мудрому и надежному, тому, в ком уверен гораздо больше чем в себе. До этого я не думал о смерти, все мои мысли были направлены только на то, чтобы найти сына. Я просто не имел права умереть до сегодняшнего дня. Тем удивительнее и парадоксальнее было то, что я переживал сейчас.
– Сержант, доложите о составе бойцов, потерях, наличной технике и вооружении.
Сержант немного помедлил, посмотрел на своих ребят, как бы прикидывая.
– Я вам докладывал, товарищ старший лейтенант, – видя, что Воронов замешкался, ответил Миша, – сорок три человека, из них десять ранено, двое тяжело, восемь “двухсотых”. – На последнем слове Миша немного запнулся.
– Не “двухсотых”, а убитых, – поправил я. – Для вас, рядовой, это боевые товарищи, а не статистика потерь.
– Исправной самоходной техники нет, есть два крупнокалиберных миномета, но нести их на руках невозможно, сами знаете. – Доложил Воронов.
– Нет, сержант, кроме раненых брать больше ничего не будем. Как тебя зовут?
– Алексей.
– Леша, собери всех людей здесь через двадцать минут. Убитых похоронили?
– Нет, лежат в соседнем помещении, думали забрать с собой.
– Не сможем эвакуировать. Тела надо срочно похоронить. У вас двадцать минут на все-про-все. Я дам сигнал нашим о начале бомбардировки коридора, которым мы сюда прошли. Сделаю это только после сбора всех бойцов здесь. На расчистку коридора потребуется около получаса. За это время всем провести осмотр оружия и подготовиться к двенадцати километровому марш-броску. Идем двумя группами: авангард и основная группа. В авангарде четверо бойцов: старший – сержант Семенов из моей группы и Иванов. Воронов туда же. С четвертым определитесь сами. Замыкающий в основной группе я. Всем все понятно? Вопросы есть?
– Разрешите обратиться, товарищ старший лейтенант, – чуть подняв руку, на меня смотрел здоровый парень.
– Обращайся, но только по форме.
– Рядовой Александр Смирнов. Товарищ старший лейтенант, я могу нести одного раненого на себе. Так будет быстрее.
– Хорошо, Саша. Возьмешь неходячего легко раненного. Еще вопросы есть?
– Все, тогда через двадцать минут все здесь.
Слишком быстро моджахеды очухались. Определив участок, по которому велась бомбардировка, и сопоставив с координатами окруженного подразделения, они вычислили путь, по которому мы будем уходить. Здесь майор дал маху. Так как наши обеспечили хорошее радиоэлектронное прикрытие, то моджахеды, не мудря особо, вдарили по нам из минометов с ближайших боеспособных точек. Таких оказалось две. Одна, правда уже била по сектору, пройденному нами десять минут назад, а вот вторая накрыла хвост основной группы, в которой шел Миша, его друзья Санек, Славян и я. Как оказалось, это Славяна, раненного в ногу вызвался нести Санек. При первых же разрывах, мы бросились в ближайшую еще дымящуюся воронку. Я закрыл Мишу собой. Мины с мерзким шелестом летели со стороны Волги, с тупым звуком врезались в землю и через доли секунды взрывались. Одна тяжело ухнула совсем рядом. Почти одновременно с ударной волной мне обожгло левое плечо. Кровь я почувствовал, когда она чуть остыв, тонкой струйкой стекала по спине. Похоже крови было мало. Боль появилась чуть позже. Если бы я не закрыл Мишу, осколок угодил бы ему прямо в голову. Мины рвались плотно ложась вокруг нас, но минут через пять моджахеды перенесли огонь дальше, вслед ушедшей основной группы. Поочередно просматривая состояние идущих ребят, я удостоверился, что все они благополучно прорвались.
После того, как минометный огонь переместился, мы начали двигаться. Миша пошевелился пытаясь выбраться из под меня. Я попробовал перевернуться на правый бок. Сильная боль парализовала тело. Невольно вырвался стон.
– Пап, что с тобой? – Миша поднял голову и сильно скосясь посмотрел на меня через плечо. – Тебя ранило?
– Да, задело немного.
В шоковом состоянии Миша начал бестолково шарить по своим карманам в поисках чего-то. Внезапно обстрел закончился и издалека послышались голоса. Разговаривали на каком-то из тюркских языков. Мне сразу стало понятно, что это группа зачистки. Я схватил его за руку и крепко сжал, чтобы успокоить.
– Миша, ты сейчас возьмешь ребят, и вы быстро, очень быстро пойдете, нет, побежите вслед за основной группой, – как можно спокойнее и увереннее тихо проговорил я. – Со мной вы не уйдете. Я закопаюсь, замаскируюсь и буду ждать помощи. Нет, слушай меня, – оборвал я грозным шепотом начавшего было возражать Мишу. – Ты очень нужен матери. Она одна, я не смог ей помочь… сейчас, а ты должен. Я все что мог тебе дать – дал. Если со мной что-нибудь случиться, то ты один, без меня справишься. Запомни: ты теперь сам со всем справишься. Все. Бегите, – я начал хлопать сына по плечу отталкивая.
От боли в глазах темнело, но мне надо было его прогнать от себя. Пытаясь улыбнуться, я смотрел на сына. Мне стало нестерпимо жалко себя, и я стиснул зубы, чтобы не заплакать. Я совершенно точно знал, что вижу Мишу в последний раз, что больше никогда не увижу жену, родной город, солнце, своих внуков. И может если бы не было напротив Миши, я наверное заплакал бы, но я не хотел, чтобы мой сын жил с воспоминанием того, что его отец плакал в такой момент. А больше всего я не хотел показывать ему слабость, которая порождает страх. Страх убил бы его, если не сейчас, так через месяц. Но то чувство в подвале школы, подсказавшее мне, что с моим сыном будет все в порядке, дало мне силы спокойно отстранить его от себя.
– Идите, Миша. Вы за мной вернетесь. Четверых они обязательно заметят, поэтому я останусь.
– Санька убило, – коротко констатировал Славян.
Миша переполз к Саньку и стал его осматривать.
– Блин, точно. Осколок перебил шею, – подтвердил он.
– Так, – скомандовал я, – оставьте мне сан.пакет. Миша, ты бери Славяна и тащи его. Я их задержу. И теперь точно без разговоров. Хватай его и тащи. У вас минут пятнадцать-двадцать – успеете.
– Пап…
– Все без “пап”.
– Славян, ты на одной ноге можешь скакать?
– Могу.
– Короче, я тебя поведу.
– Нет, не так, Миша. Сейчас подсаживай его на себя, и пока есть силы беги, иди к нашим.
Я смотрел как Миша, сгибаясь под тяжестью Славяна вылезает из воронки и бежит в сторону наших. Через секунду они растворились в чернильной темноте августовской ночи. Рядом лежал еще теплый труп Санька. Я про себя прочитал молитву за упокой его души, и меня немного отпустило. Я не стал перебинтовываться, потому что мне оставалось жить минут десять-двадцать. Судя по голосам, преследователи были уже где-то рядом, а данные геолокации показывали, что Миша со Славяном ушли недалеко. Я вколол себе обезболивающее, подождал тридцать секунд, и завалился на левый бок, правой рукой проверил автомат, разложил на площадочке, вырытой в теплой жирной земле дополнительные боекомплекты, две гранаты. После минометного обстрела ночь снова вступила в свои права. Постепенно стали слышны птицы, кузнечики, тихий шелест листвы и отрывистые фразы моджахедов. В голову пришла странная, по-своему дебильная, и высокопарная мысль, что эта диковатая смесь райских звуков со звуками предвестников смерти не вызывает тоску, а наоборот как бы смягчает и настраивает на славный боевой конец моей в общем-то недолгой жизни. Какие-то миллисекунды блуждала эта мысль по извилинам мозга, а затем все мысли испарились и пришло спокойствие, которое говорило о наступлении времени исполнения моего предназначения.