Поразительное на каждом шагу. Алые сердца. По тонкому льду

– Колючка в сердце? – пробормотал четырнадцатый принц и опустил голову.

После короткой паузы он продолжил:

– Воистину одновременно и любишь, и остаешься бесчувственной. Если ты согласна подождать, то все может стать возможным.

Подождать? Чего? Пока он станет наследным принцем?

– Разве достаточно одного моего желания? – спросила я с горькой усмешкой. – Разве Его Величество позволит мне ждать? Скажу честно: на самом деле я вообще ни за кого не хочу выходить замуж, хочу жить сама по себе! Но разве Его Величество позволит мне?

Четырнадцатый принц долго молчал, прежде чем спросить:

– Ты сможешь забыть восьмого брата?

– Уже забыла, – равнодушно отозвалась я.

– Вот уж действительно, чем делиться друг с другом последним куском, лучше просто разойтись! – с печальным смехом сказал он. – Какой же я идиот! Все, все, все! Сегодня все прояснилось, и у меня с души свалился камень.

Ничего не говоря, я глядела на него, и он, посерьезнев, продолжил:

– Не знаю, как все сложится дальше. Отныне тебе нужно быть очень осторожной и стараться ни во что не впутываться. Любое событие может в одночасье быть замято или же, наоборот, раздуто, так что больше, как сегодня, не совершай ошибок, за которые кто-нибудь ухватится. Загнанные в угол бьют всех без разбора. Если ты окажешься под ударом, может статься, что мы не сумеем тебе помочь.

– Я все поняла, – серьезно кивнула я.

– Иди к себе! – сказал он и, махнув рукой, ушел.

Не отрываясь, я растерянно глядела на его удаляющуюся спину. Когда стану женой четвертого принца, как смогу смотреть им в глаза? Тринадцатый принц пытался прощупать меня, используя девятого принца. А если заменить их на десятого и четырнадцатого, смогу ли так же четко повторить свое мнение о том, кого и как стоит наказать? Вспомнив тринадцатого принца, вспомнила и о том, что ему предстоит провести под стражей десять лет. Хотя и знала, что все закончится хорошо, на душе у меня было тяжело. Через несколько дней наступит Новый год, но все кругом чувствовали себя подавленными.

Другие придворные дамы, охваченные радостным трепетом, отмечали Праздник весны^[6], но я не могла участвовать в общем веселье. Мне не удавалось унять внутреннее беспокойство, зная, что впереди ждут большие волнения. В глубине души мне было страшно, что император Канси выдаст меня замуж. Много раз я просыпалась от кошмаров, в которых в роли новобрачной стояла в зале для поклонения табличкам предков. Иногда видела во сне наследного принца, а порой – какого-то подозрительного типа с размытым лицом. Пробудившись, мне было радостно осознавать, что это лишь сон, но затем мою душу снова охватывали печаль и страх, и я лежала, широко открыв глаза, до самого рассвета. Я была так измучена, что спрашивала лишь: когда это все наконец закончится?

– Что застыла тут, в снегу? – послышался сзади голос неизвестно когда подошедшего четвертого принца.

– Кто застыл? Я просто любуюсь цветущей сливой, – не оборачиваясь, ответила я первое, что пришло в голову.

Он приблизился и встал рядом.

– Цветы сливы уже на земле, и, чтобы любоваться ими, придется опустить голову.

Я улыбнулась и, повернув голову, бросила на него короткий взгляд.

– О чем ты думаешь? – спросил четвертый принц.

– Недостойная думает о том, когда же господин наконец согласится взять ее в жены, – проговорила я жалостливым голоском, состроив страдающее лицо.

– Говоришь подобное и даже не краснеешь, – удивился он. – Вот уж точно, никогда не встречал такую бесстыдницу. Поначалу совсем не хотела выходить замуж, а теперь так торопишься скорее стать женой.

– Раньше я думала, что у меня есть надежда, – ответила я. – А теперь жизнь во дворце с каждым днем становится все невыносимее: того нужно бояться, этого тоже нужно опасаться… Вот я и решила, что стоит поскорее найти себе домик и спрятаться в нем. Разве это не легче и безопаснее, чем оставаться во дворце?

Четвертый принц так холодно взглянул на меня, что я перепугалась и осторожно спросила:

– Ваша покорная служанка сказала что-то не так?

– Не всем нравится слушать правду, – отозвался он, отведя глаза.

Я ненадолго задумалась, а затем искренне произнесла:

– Все женщины от природы прекрасные актрисы. Ваша покорная служанка умеет и лгать. Если господину угодно, чтобы я притворялась нежной и любящей, я согласна исполнять этот спектакль. Однако мне кажется, что господин скорее предпочтет правду, как бы горька она ни была.

Выслушав меня, четвертый принц улыбнулся, и холод исчез из его взгляда. Мягко посмотрев на меня, он легонько покачал головой, а затем внезапно протянул руку и смахнул с моей головы несколько опавших лепестков сливы. Я неподвижно стояла, ошеломленно наблюдая за этими редкими проявлениями теплоты. Его рука снова скользнула по волосам, после чего медленно опустилась к моей щеке.

– А где же шпилька? – спросил принц, легко касаясь пряди разметавшихся волос у моего виска. Лишь тут я опомнилась и, отвернувшись, чтобы избежать его прикосновения, ответила:

– Храню в своей комнате, чтобы никто не смог увидеть!

– Серьги, что я подарил в этом году, тоже лежат в комнате? Выходит, я зря старался, – посетовал он, убирая руку.

Так и знала, что рано или поздно ты спросишь об этом, и потому подготовилась. Оглянувшись по сторонам, я сунула руку за воротник и вытянула оттуда тонкую цепочку. Покачав кулоном перед его носом, торопливо заправила ожерелье обратно со словами:

– Я ношу это!

Некоторое время четвертый принц разглядывал меня с едва заметной улыбкой, а затем спросил:

– Жоси, знаешь ли ты, что на самом деле творится в твоем сердце? Тебя обуревают страхи и сомнения, ты днями напролет взвешиваешь все за и против, осторожничаешь, колеблешься. Но не помешает ли это тебе понять, чтó ты чувствуешь на самом деле?

Издав удивленный возглас, я оторопело уставилась на него. Какое-то время он молча смотрел на меня в ответ, а потом резко протянул руку и отвесил мне звонкий щелбан. Ойкнув, я поспешно прикрыла лоб и, кинув на принца гневный взгляд, с обидой воскликнула:

– Больно! За что?..

Принц прыснул со смеху и отмахнулся:

– Поскорее иди в дом, и впредь застывай у печки, а не на улице.

С этими словами он развернулся и зашагал прочь. Но, не пройдя и нескольких шагов, обернулся и, увидев, что я по-прежнему не двигаюсь с места, крикнул:

– Что стоишь?

Я торопливо поклонилась ему и побежала в дом.

Вернувшись в свою комнату, я села к печке, обняла подушку и застыла, бездумно глядя в одну точку. Я спрашивала себя: правда ли, что я не понимаю собственных желаний? А в чем заключаются мои желания? Неужели он понимает их? А нужно ли мне знать, что у меня на сердце? Гораздо сильнее я нуждаюсь в знании того, как мне уберечь себя среди интриг императорского дворца.

Я опустила глаза, и взгляд упал на подаренный восьмым принцем браслет у меня на запястье. Сердце отозвалось глухой болью. Мы не виделись уже больше двух месяцев. Утихла ли его скорбь хоть немного? Я долго сидела, словно окаменев, а затем резко отбросила подушку и принялась яростно стягивать с руки браслет. Человеческую душу сложно понять, и, пусть не могу понять свою, я решила, что кое-что все же должна сделать. И то, чтó должна сделать, я понимала со всей ясностью.

Рука болела, но браслет оставался на месте. Мне вдруг вспомнилось, что Юйтань говорила, будто любой браслет можно легко снять, если смазать запястье маслом. Быстро подойдя к столу, я достала лавровое масло. Я маялась битый час, кожа на руке покраснела от трения, и каждое прикосновение причиняло боль. В конце концов браслет удалось снять. Расстаться с чем-либо всегда непросто, и потом бывает очень больно.

Я взглянула на свое голое запястье, затем на браслет, сиротливо лежащий на столе, и душа снова заныла. В жизни слишком многие вещи безжалостно уносит время. Не утерпев, я яростно вонзила ногти в покрасневшую кожу. Мне было больно, но на моих губах блуждала задумчивая улыбка.

Неважно, насколько тяжело расставаться, насколько мне больно. С этого момента я должна отбросить все до конца, иначе в будущем могу навредить не только себе, но и ему. Хватает и императорского престола, ни к чему усиливать ненависть еще и мне.

Еще до наступления Праздника фонарей^[7] я положила браслет за пазуху и стала носить с собой. Однако праздник давно прошел, и четвертый месяц уже был на носу, а восьмой принц по-прежнему оставался в своем поместье и никого не принимал. Я много размышляла об этом, и мне казалось, что причина не только в тяжелой скорби, плохом моральном и физическом состоянии. Должно быть что-то еще. Во-первых, он не хочет вызвать подозрений. В тот раз, когда наследный принц впервые лишился титула, восьмой принц пострадал. Поэтому сейчас он подумал, что после вторичного лишения наследника титула ему стоит отсидеться дома, тем самым избежав неприятностей. Во-вторых, сыновняя почтительность была основным принципом, с помощью которого управлялась Великая Цин. Своим поступком восьмой принц желал снискать добрую славу и добиться расположения образованных людей.

Если все так, он в ближайшее время точно не придет во дворец. Поразмыслив, я поняла, что буду вынуждена затруднить четырнадцатого принца просьбой. В один из дней, увидев десятого и четырнадцатого принцев, я осторожно убедилась в том, что они одни, и торопливо догнала их, чтобы поприветствовать.

Закончив с приветствиями, я принялась болтать с ними и обмениваться шуточками, одновременно подавая знаки четырнадцатому принцу, чтобы тот отослал десятого. Четырнадцатый только хмурил брови, давая понять, что не собирается помогать и мне придется самой что-то придумать.

Мне оставалось лишь умоляюще взглянуть на десятого принца и с улыбкой произнести:

– Не мог бы ты один покинуть дворец? Мне нужно кое о чем поговорить с четырнадцатым принцем.

– Когда я нужен, ты беседуешь со мной, а когда не нужен, торопишься удалить меня, – сердито произнес десятый. – О чем таком вы собираетесь говорить, что мне нельзя слышать?

И он гневно воззрился на четырнадцатого принца.

– Я здесь ни при чем, – поспешно ответил тот. – Я и сам не знаю, что ей понадобилось мне сказать. Если хочешь пожирать кого-то взглядом, то пожирай ее.

Десятый принц вперил в меня взгляд. Тоже мне, напугал! Уставившись на него в ответ, я сказала:

– Перед Праздником фонарей я издалека увидела вас с десятой госпожой. Не успела я подойти для приветствия, как ты уже удрал, таща ее за собой. Говори, почему прячешься от меня? Уж объясняться – так сразу во всем!

– Не буду я препираться с тобой о всякой ерунде, тебя все равно не переспоришь! – сконфуженно выпалил десятый. – Говорите о чем хотите!

Затем развернулся и быстро зашагал прочь.

Глядя ему вслед, я не удержалась и начала хохотать. Четырнадцатый принц с улыбкой спросил:

– Ты издалека увидела десятую госпожу и не спряталась, а, наоборот, желала подойти и поприветствовать ее?

– Просто хотела припугнуть его, – смеясь, ответила я. – Тогда я действительно стремилась избежать встречи. Не ожидала, что десятый принц тоже меня заметит и, загородив меня от ее взгляда, скроется с ней еще быстрее.

– Не знаю, когда тревоги десятой госпожи наконец рассеются, – улыбаясь, покачал головой четырнадцатый принц. – Мы с тобой уже давно поняли, чтó на сердце у десятого брата, но им самим, похоже, невдомек.

– Со стороны всегда виднее, – вздохнула я. – Но когда придет время, они обязательно поймут.

– Так что же ты хотела мне сказать? – все так же с улыбкой спросил принц.

Я немного постояла, не говоря ни слова, а затем извлекла из-за пазухи завернутый браслет и протянула ему. Взяв его, четырнадцатый принц тут же принялся ощупывать сверток.

– Похоже на браслет. Что это должно означать? – спросил он.

– Пожалуйста, передай это ему, – попросила я. – Но не спеши, дождись, когда он будет в хорошем расположении духа, и только тогда отдай.

Разумеется, четырнадцатый принц знал, кого я имела в виду, и понимал, почему я возвращаю ему браслет. Его улыбка поблекла. Некоторое время он стоял, глядя в никуда, после чего произнес:

– И зачем заставлять меня выполнять такое неблагодарное поручение? Верни сама.

С этими словами он протянул сверток мне обратно. Резво сделав пару шагов назад, я сказала умоляющим тоном:

– С тех пор как его матушка почила с миром в прошлом году, он болеет и не выходит из дома. Ну куда я могу пойти, чтобы вернуть браслет? Кроме того, тебе не придется ничего говорить: стоит ему увидеть браслет, как он тут же сам все поймет.

На лице четырнадцатого принца отразилась нерешительность. Какое-то время он задумчиво молчал, а затем вдруг расцвел улыбкой и прошептал, глядя мне за спину:

– Сюда идут четвертый и тринадцатый братья.

Хотел обманом заставить взять браслет обратно, но обхитрить меня было не так-то просто.

– Брось эти шуточки, – сердито проговорила я. – Такие приемы на меня не действуют.

Четырнадцатый принц спрятал браслет и, поклонившись, приветственно произнес:

– Всех благ четвертому брату, всех благ тринадцатому брату!

Только тогда я почувствовала неладное и, обернувшись, торопливо поприветствовала подошедших принцев. Тринадцатый принц, приподняв брови, смотрел на нас с четырнадцатым полушутливо-полусерьезно.

– Поднимитесь, – сказал четвертый принц.

Мы с четырнадцатым принцем выпрямились. Я чувствовала себя не в своей тарелке, а потому продолжила молча стоять с опущенной головой. Улыбаясь, четырнадцатый принц спросил у четвертого:

– Покидаете дворец?

– Позже, – ответил тот. – Еще нужно навестить матушку.

– В таком случае я откланиваюсь.

С этими словами он церемонно попрощался с четвертым и тринадцатым принцами, а затем, проходя мимо меня, понизил голос и произнес:

– Не принять дар было бы непочтительностью с моей стороны. Премного благодарен!

Я печально вздохнула про себя. Эх, четырнадцатый, уходишь – и иди себе, зачем создавать недоразумение этим притворством?

Как только он удалился, повисло неловкое молчание. Тринадцатый принц прекратил улыбаться и, развернувшись, отошел. Я топталась в замешательстве, не зная, какое объяснение стоит дать четвертому принцу. На его лице, как всегда, было самое равнодушное выражение, а взгляд устремлен куда-то вдаль.

Я вновь опустила голову, размышляя о том, что же сказать ему. Пока я колебалась, он спросил:

– Не можешь объяснить?

Помедлив, я решительно проговорила:

– Если господин поверит мне – хорошо, не поверит – и ладно. Недостойная скажет лишь одно: это совсем не то, о чем господин мог подумать.

– Еще даже не начал допытываться, а ты уже так прямо призналась, – насмешливо произнес четвертый принц. – Получается, у вас с четырнадцатым братом действительно что-то есть.

Я испуганно ахнула, а он продолжил:

– Я подумал, раз вы с десятым и четырнадцатым братьями всегда хорошо ладили, тогда нет ничего удивительного в том, что вы дарите друг другу подарки. Ты, однако, решительно опровергла мои догадки. Редко можно увидеть подобную откровенность и живость ума!

Смеясь и раздражаясь одновременно, я сердито проговорила:

– И почему ты вечно дразнишь меня? Только четырнадцатый принц сказал мне, что вы идете, а я ему не поверила, думая: он обманывает меня. Это все из-за тебя.

Уголки губ четвертого принца едва заметно приподнялись, и он сказал:

– Я никак не могу повлиять на четырнадцатого брата, да и не хочу. Водите с ним дружбу сколько угодно, дарите друг другу подарки, болтайте и смейтесь, но я больше не желаю видеть сцены гнева и рыданий, подобные прошлой.

Достаточно разумное требование.

– Я поняла, – ответила я, надув губы.

Мы немного помолчали. Затем я отвесила ему почтительный поклон и спросила:

– Будут ли какие-либо распоряжения? Если нет, я пойду.

– Ступай, – махнул принц рукой.

Отойдя подальше, я шумно вздохнула: выходит, четвертый принц оказался гораздо более великодушным, чем я себе представляла. Не говорит «не делай того, не делай этого». Вновь подумав о четырнадцатом брате, я невольно разозлилась. Что же такое он творит?!

Глава 2
Дойду до конца – разгляжу очертания далеких клубящихся туч

Расследование по делу о Тохэци, собравшем за столом единомышленников, велось с десятого месяца прошлого года. Все это время все с нетерпением ждали результатов, и вот после долгих шести месяцев дознания они наконец были получены. Все оказалось ровно так, как и утверждал Цзин Си, князь Оберегающий престол: на том пиру действительно шла речь о заговоре. В особенности Ци Шиу и сам Тохэци – те своими речами всячески подстрекали присутствующих поддержать наследного принца и помочь ему вступить на престол. Император Канси в гневе воскликнул: «Пусть собираются за столом, едят и пьют вино – кто препятствует им? Совершенное ими слишком незначительно и не стоит нашего внимания». Казалось бы, в высказывании Его Величества не содержалось ничего особенного, но все сразу поняли его скрытый смысл: императора привело в бешенство то, что все эти сановники собрались вместе на пирушке, чтобы объединиться для поддержки наследного принца, ставя тем самым под угрозу безопасность императора, сидящего на троне.

Во время расследования дела о заговоре на пиру всплыло также дело письмоводителя палаты финансов Шэнь Тяньшэна, который с другими причастными взял под контроль ситуацию в Хутане, что к северу от Хуанхэ, в уезде Тогто, и вымогал серебро. Ци Шиу, Тохэци, Гэн Э и другие оказались причастными к этому делу, так как тоже получали неимоверное количество взяток.

Все замешанные сановники один за другим оказались за решеткой: император Канси всегда славился своим милосердием по отношению к подданным. Князя Обоя он всего лишь заключил под стражу и Сонготу, замыслившего измену, тоже не приговорил к смертной казни. Однако на этот раз Его Величество решил наказать виновных неожиданно сурово. Ци Шиу был приговорен к жесточайшей казни: его прибили гвоздями к стене. Несколько дней он оглашал окрестности своими криками, прежде чем наконец скончался. Напуганные действиями императора, сторонники наследного принца жили как на вулкане и, являясь ко двору, боялись всего и вся. Господин наследный принц постепенно остался один. Целыми днями он терзался опасениями и пребывал в страшной тревоге, становясь все более жестоким и раздражительным, и то и дело бил палками своих слуг. Слухи о подобном поведении наследного принца доходили до императора Канси, вызывая у того все большее отвращение к сыну.

Придворные не осмеливались часто обращаться к наследному принцу. Целыми днями они тайком обсуждали казнь Ци Шиу. Разумеется, ни один из них своими глазами ее не видел, однако рассказывали они о ней так, будто сами там присутствовали, живо и ярко описывая, как именно забивали гвозди, как кричал Ци Шиу и как лилась кровь. Слушателям даже не приходило в голову усомниться в подлинности истории, и в восторге и вне себя от радости они вторили хохоту рассказчика. Лишь когда Ван Си велел высечь нескольких евнухов, дворцовая челядь наконец утихомирилась и казнь обсуждать перестали.

Пару раз я краем уха слышала подобные разговоры и всегда быстро уходила. Сумасшедшие, все они сумасшедшие! Казнь стала для них развлечением, темой для веселой беседы. Хотя, если уж на то пошло, это вполне нормально и было бы странно, если бы искалеченные люди с нездоровой психикой, задавленные жизнью, не превращались в моральных уродов. Мне и так было не до смеха, а когда я думала о том, что вынуждена жить бок о бок с толпой болванов, мое лицо и вовсе становилось каменным, и на нем не появлялось даже тени улыбки.

В четвертом месяце солнце было особенно чарующим и прогревало воздух не сильно и не слабо, а в самый раз. Под его лучами мы с Юйтань просушивали заготовленные еще в прошлом году цветы и листья, а также сирень, собранную в этом году.

Ван Си, проходящий мимо, подошел и поприветствовал меня. Затем он приблизился к бамбуковой корзине и, поворошив сушеные лепестки хризантем, заискивающе улыбнулся:

– Я слышал, что если ими набить подушку, это поможет улучшить зрение и погасить огонь гнева. Прошу сестрицу позвать кого-нибудь, чтобы сделали мне такую.

Не поднимая головы, я провела метелкой по табурету и небрежно поинтересовалась:

– И откуда в тебе столько гнева, что приходится его гасить? Неужели того, что ты каждый день пьешь чай с лепестками хризантем, уже недостаточно?

– Разве сестрице не известно, как два дня назад меня разгневали эти негодяи? – вздохнул Ван Си. – Я приказал сечь их изо всех сил, без всякой жалости.

– Они это заслужили, – рассеянно отозвалась я. – Хотя на самом деле это полная чушь. В любом случае, раз их уже высекли, на что ты все еще злишься?

Ван Си захихикал.

– Сестрице все равно – и я сделаю вид, что и мне все равно, а то, если разразится скандал, мне несдобровать. О тебе, сестрица, все говорят как о весьма добродетельной девушке, а обо мне… ходит лишь дурная слава.

Ты полагаешь, я хотела заработать репутацию добродетельной девушки? Неужели же мне по нраву жить, день за днем чувствуя себя подавленной? Едва подумав об этом, я разозлилась и тут же, бранясь, легонько хлестнула его пару раз метелкой:

– Не спешишь возвращаться к своей работе, обсуждаешь тут со мной пороки и добродетели, как будто тебе от меня может быть какая-то выгода! Скажу все твоему наставнику, пусть он задаст тебе пару вопросов – тогда и посмотрим, будет ли тебе все равно.

Ван Си резво отпрыгнул, уклоняясь, и засмеялся:

– Добрая сестрица, я был неправ. Дело лишь в том, что меня ругали за моей спиной, и я пришел к сестрице пожаловаться.

– Учись у Ли-анда! – продолжала я сердито. – Хорошему не учишься, зато где-то выучился трепать языком! Остерегайся: обо всем расскажу твоему наставнику.

С этими словами я напустила на себя грозный вид, сделала пару шагов по направлению к нему, будто собиралась погнаться, и замахала рукой с зажатой в ней метелкой.

Ван Си умудрялся одновременно кланяться и быстро семенить прочь, согнувшись в три погибели. Вдруг на его лице появился испуг. Его ноги застыли на месте, а тело продолжало двигаться, и евнух, сделав несколько спотыкающихся шагов, брякнулся на землю вверх тормашками. Я не успела даже улыбнуться, как он тут же поднялся и, даже не пытаясь отряхнуть одежду, поприветствовал кого-то, кто находился за нашими спинами. Мы с Юйтань поспешили обернуться и присоединились к Ван Си, приветствуя стоящих под козырьком крыльца четвертого, тринадцатого и четырнадцатого принцев.

Четвертый принц с безжизненным лицом поднял руку, позволяя нам выпрямиться. Тринадцатый и четырнадцатый принцы стояли у него за спиной и широко улыбались.

Едва закончив приветствие, Ван Си тут же попросил позволения удалиться. Лишь когда он скрылся вдали, тринадцатый и четырнадцатый принцы наконец разразились хохотом.

– Смейтесь-смейтесь, а то еще задохнетесь, – сказала я.

Поняв, что они оба смотрят на метелку в моей руке, я торопливо бросила ее на циновку, лежащую поблизости. Они расхохотались еще громче. Некоторое время я смотрела на них, сжимая губы, а затем не утерпела и рассмеялась вместе с ними.

Смеясь, четырнадцатый принц проговорил:

– Что это с тобой сегодня? Так неосторожно показала свой истинный облик и теперь уже не сможешь больше притворяться мягкой и добродетельной.

– Ты когда-нибудь слышал выражение: «Дойдя до крайности, все неизбежно превращается в свою противоположность»? – холодно ответила я, мгновенно спрятав улыбку.

Они с тринадцатым принцем слегка оторопели, но тут же вновь расцвели улыбками, ничего не говоря. Четвертый принц, все это время тихо стоявший рядом и глядящий на нас, произнес: «Пойдем» – и двинулся вперед. Тринадцатый и четырнадцатый принцы отправились следом за ним, и все трое зашагали по направлению ко дворцу супруги Дэ.

Повернувшись, я поворошила цветы сирени и распорядилась, обращаясь к Юйтань:

– Помоги Ван Си набить подушку, если тебе не трудно.

– Не трудно, – с улыбкой ответила Юйтань. – Наволочка уже есть, осталось только набить да сшить – и готово.

Придя домой под вечер, я достала веревку, чтобы попрыгать через нее, но та постоянно цеплялась за ноги. Не в силах сосредоточиться, с досадой отбросила веревку и вернулась в комнату, где упала на кровать и лежала, бездумно глядя в потолок, пока не услышала стук в дверь. Вскочив, я вышла и распахнула ворота. Во двор проскользнул Сяо Шуньцзы и, поприветствовав меня, вручил письмо. Как только я забрала конверт, он тут же в спешке скрылся с глаз.

Несколько мгновений я, сжимая письмо в руке, стояла во дворике, после чего снова вернулась в комнату, села к лампе и погрузилась в чтение.

 
Я часто дохожу до той стремнины,
Где в вышине рождается река.
Присяду и смотрю, как из долины
Волнистые восходят облака^[8].
 

Неужели эти красивые, аккуратные, четкие иероглифы написаны его рукой? Думала, это четырнадцатый принц превосходно владеет каллиграфией, и не ожидала, что его иероглифы окажутся ничуть не хуже.

Я разглядывала твердые черты иероглифов, и содержащиеся в них спокойствие и невозмутимость, присущие их творцу, незаметно передались и мне. Волнение и тоска, царившие в моей душе, потихоньку рассеялись. Мои губы сложились в легкую улыбку, и, тихонько вздохнув, я достала бумагу, растерла чернила и принялась упражняться в каллиграфии.

Взглянула на свои иероглифы, затем на те, что написал он, и пришла к выводу, что его почерк гораздо красивее. Не удержавшись, стараясь подражать ему, раз за разом выписывала: «Я часто дохожу до той стремнины…» Незаметно для себя я полностью погрузилась в процесс и писала черной тушью по белой бумаге, забыв обо всем на свете.

Когда я, ощутив ломоту в шее, подняла голову, уже совсем стемнело. Торопливо убрав тушь и кисти, я побежала умываться, а затем легла в кровать и почти сразу провалилась в сон. Хороший, крепкий сон, о котором мечтала уже очень давно.

Положение наследного принца стало совсем безнадежным. Все ждали только окончательного решения императора Канси. Теперь взгляд, которым он смотрел на наследника престола, был холоднее льда, и я лишь тяжко вздыхала, вспоминая, как еще три или четыре года назад он мог, как любящий отец, ронять слезы, печалясь о своем сыне. Императорский трон, этот холодный, неуютный стул в конечном счете уничтожил отношения отца и сына, оставив лишь отвращение.

Восьмой принц, вследствие сильнейшей скорби занемогший после смерти супруги Лян и проведший больше полугода в стенах своего имения, снова появился в Запретном городе. Хотя он был очень бледен, на его губах порой блуждала едва заметная улыбка – вот только взгляд стал еще более равнодушным и безжизненным.

Сегодня четвертый и тринадцатый принцы пришли поприветствовать Его Величество. Едва они сели за столы, как вошли восьмой, девятый и четырнадцатый принцы, также желающие поприветствовать императора. Тот, правда, прилег передохнуть и пока не проснулся, поэтому Ван Си спросил принцев об их намерениях, и те ответили, что подождут. Хотя их собралось довольно много, в зале стояла полная тишина. Войдя с подносом в руках, я принялась по очереди подавать всем принцам чай.

Подойдя к столу восьмого принца и тихо поставив на него чашку, я почувствовала, что он не сводит взора с моего запястья. Стараясь сохранять невозмутимый вид, я вскинула на него глаза и встретилась с его взглядом, в котором холод вековых ледников смешивался с изумлением и болью.

В тот же миг мое сердце стремительно ухнуло куда-то вниз и по всему телу пробежал холодок. Отойдя на несколько шагов от его стола, я подошла к сидящему рядом тринадцатому принцу, чтобы поднести чай и ему. Когда я затаив дыхание обернулась к следовавшему за мной евнуху и взяла с подноса чашку, мои пальцы слегка дрожали. Тринадцатый принц равнодушно скользнул по мне глазами и, протянув руку, забрал у меня чашку. Делая вид, что очень хочет пить, он торопливо пригубил чай, а затем как ни в чем не бывало поставил чашку на стол. Все это он проделал, не спуская с сидящих напротив него четвертого и девятого принцев смеющегося взгляда.

Спрятав руки в рукавах, я прошествовала к столу четырнадцатого принца и, сделав глубокий вдох, уверенно сняла чашку с подноса, одновременно глазами задавая принцу вопрос. Видя, как я, поднося чай, указываю мизинцем на его запястье, он замер, а потом, притворяясь, будто дегустирует поданный ему напиток, едва заметно покачал головой. Оказывается, он еще не вернул браслет. Тогда нет ничего удивительного в том, как восьмой принц смотрел на меня!

Рассеянно взяв поднос, я повернулась, чтобы отойти, и вдруг врезалась в кого-то, кто только что бешено ворвался в зал. Не устояв, я опрокинулась на спину, слыша, как он громко и яростно бранится:

– Вот тупица! У тебя что, глаз нет, раз не видишь, куда идешь?

И он занес ногу. Несколько человек закричали, чтобы он остановился, но он уже успел пнуть меня в бок. Хотя, к счастью, инерция от падения помогла немало ослабить силу удара, я все равно ощутила острую боль.

Не обращая на эту боль внимания, я быстро села на колени и принялась отбивать земные поклоны, прося снисхождения. Подняв глаза, я поняла, что меня ударил десятый принц. Он явно не ожидал, что тем человеком, которого он пнул, окажусь я. Охваченный гневом и беспокойством, он закрыл половину лица рукавом и подошел с намерением помочь мне встать. Я поспешно уклонилась от его протянутой руки, сама поднялась на ноги и, сдерживая боль, негромко проговорила:

– Это был лишь легкий толчок, вовсе не настоящий пинок.

Затем я склонилась в почтительном поклоне:

– Недостойная благодарна десятому принцу за то, что он не наказал ее.

Он на миг остолбенел, а затем собирался что-то сказать, но я улыбнулась ему и едва заметно покачала головой. С огорченным выражением лица десятый принц опустился на стоящий поблизости стул, по-прежнему закрывая половину лица рукавом. Восьмой принц, потемнев лицом, закричал на него:

– Ворвался сюда сломя голову и даже не выказал нам уважения! Что у тебя за такое срочное дело?

Бросив взгляд на четвертого принца, десятый кое-как поприветствовал его и девятого. Тринадцатый и четырнадцатый принцы тоже торопливо поклонились ему, и лишь после того, как затихли любезности, все сели обратно на свои места.

Я быстро скользнула за занавеску и там, опираясь о стену, согнулась и осторожно ощупала место, в которое меня пнули. Мне было так больно, что я сжала зубы и дышала, втягивая сквозь них воздух.

– Скажите Юйтань, чтобы заварила чай для десятого принца, – велела я стоящему рядом евнуху, а сама повернула голову и выглянула из-за занавеси. Кто же так сильно разозлил десятого принца, что я попала под горячую руку?

Обведя взглядом всех присутствующих, десятый принц громко поинтересовался:

– А где царственный отец?