Глава 7
Время тянулось медленно, словно густая патока. Минуты перетекали в часы, часы в дни, а дни в недели. Я не смотрела на календарь, а иногда и на часы. Какой смысл вести счет времени, если спешить никуда не нужно?
Мы выбирались на охоту с Михаелой и Ричем. Миша, Стас и Берта с каким-то странным энтузиазмом притаскивали для Инги тварей. Не всегда живых, но это ее не смущало.
Все вроде было привычным, но иногда в воздухе усадьбы будто висело едва уловимое напряжение. И иногда по взглядам людей я понимала, что чувствовали они то же, что и я. Почему мы не говорили об этом и почему замалчивали то, что нас беспокоило?
Я больше не пыталась поговорить с Александром, прекрасно понимая всю бесполезность этого дела. А он запирался в своем кабинете и высылал новые задания в Телеге. Там же получал от нас отчеты и не отвечал на наши вопросы. Чем он был так занят – никто не знал.
Новой отдушиной для меня стала лаборатория Нади. Она пригласила меня к себе, напомнив, что я хотела узнать подробнее о составах эликсиров, которые она варила для охотников. Я согласилась, потому что лучше проводить время в компании до боли родных пробирок и колб, чем слоняться по усадьбе без дела.
Надя показала мне реагенты и дистилляты. Это было мерзкое зрелище и меня чуть не вывернуло наизнанку, когда она показала подписанные контейнеры в холодильной камере. В них были внутренности или части тел тех тварей, на которых мы охотились.
От каждой твари для разных эликсиров нужны были только определенные части или ткани. Надя рассказывала мне что и зачем нужно. Например, от утопленника нужна была кожа и слюна. Если соединить их с нужными реагентами, получится компонент для приготовления «Адреналина».
А от падальщиков нужны были языки и лимфа. Для чего конкретно, я не уточняла.
Компонентов в каждом составе были десятки, и Надя не пользовалась ни справочниками, ни какими-то записями. Все рецепты и пропорции она помнила наизусть.
Постепенно я начала помогать Наде готовить эликсиры, смазки и бомбы, и сама не замечала, как быстро бежало время за этим занятием. Оно поглощало меня полностью. Мысли текли ровно и спокойно, ум сосредотачивался только на точности измерений и соблюдении технологии.
Кровь нельзя было перегревать, а с лимфой работать как можно быстрее. Участки кожи и внутренние органы нужно обрабатывать слегка охлажденными: без корок льда, но не нагревая до комнатной температуры.
Надя рассказывала мне про свойства компонентов, пропорции и их способы соединения с другими ингредиентами. Я впитывала новые знания, как губка, и даже не задумывалась, что они не понадобятся мне потом.
Было немного грустно от того, что эту новую жизнь придется оставить. Я призналась себе, что буду скучать по людям, которые сейчас меня окружали.
Пришлось признаться и в том, что никогда еще не я чувствовала себя так комфортно и легко – частью большой семьи, где тебя принимают и понимают, несмотря на тараканов в голове.
Желание остаться сначала было едва ощутимом, но постепенно оно нарастало, все чаще оседая в мыслях. Какой смысл возвращаться туда, где жизнь казалась рутиной и бесконечной чередой мучительных понедельников и радостных пятниц? Какой смысл возвращаться к пустым стенам квартиры, отсутствию друзей и бесполезным выходным, которые прослеживались за просмотром сериалов?
Моя прошлая жизнь все больше начинала казаться какой-то слабой пародией на то, что можно было назвать жизнью. А настоящая текла прямо здесь и сейчас. Она пульсировала в стенах усадьбы, дышала в каждом человеке и оседала на нашей коже, давая стимул ежедневно вставать с кровати, чтобы встретить новый день.
Но с другой стороны я понимала, что бесконечно так продолжаться не может. И эта мысль раскаленным железом прожигала мои мозги, грубо возвращая в реальность из эйфорического сна.
Когда-нибудь мы все уйдем из этой усадьбы. И не важно куда – в мир иной или в свою старую жизнь. Рано или поздно уйдем и больше никогда сюда не вернемся. А если я останусь здесь, то на сколько?
Пять лет или десять, но мое тело начнет уставать и стареть от бесконечной охоты на тварей. А куда податься престарелой, по общим меркам, охотнице? Обучать молодняк или уйти в свободное плавание и свалиться под пропущенным ударом какого-нибудь монстра? Это не то, чего мне хотелось.
Хотелось прожить долгую жизнь. Заниматься любимым делом. Возможно влюбиться и посвятить себя семье. Или наоборот, бросить все и отправиться в путешествие. Столько возможностей, только протяни руку.
Пресловутая стабильность, которая петлей удерживала поколения таких же как я людей, давила на шею, оставляя кровавые следы. А страх потерять все, что так бережно было накоплено годами, вгонял в ужас.
Что выбрать, я так и не определилась. Балансировала на грани двух решений и никак не могла определиться: какую правильную сторону выбрать. Да и была ли она, эта правильная сторона?
***
Последняя охота стала для меня слишком болезненной. Буквально.
Несколько ран от укусов падальщиков жгли левую руку и бедро со страшной силой, когда Рич матерясь укладывал меня на заднее сиденье машины.
Заброшенный скотомогильник неподалеку от маленького села обернулся для нас бойней. Берта говорила про несколько заблудших особей, а на деле оказалось, что мы наткнулись на целое гнездо.
В прохладном, уже по-осеннему сыром воздухе стоял нестерпимый запах гниющего мяса. Мы высадились в километре от могильника и были уверены, что эта охота будет легкой.
Среди полностью и частично сгнивших туш животных копошились падальщики, тихо рыча. Это были твари размером с огромную собаку. Они передвигались на четырех конечностях, их тела были покрыты язвами и наростами, местами кожа отслаивалась от костей. Морды были приплюснутые, без носа и с едва различимыми черными глазами-бусинками.
Когда мы насчитали больше десяти особей, поняли, что дело пахнет жареным. Боеприпасов и эликсиров у нас было не так много, но мы решили рискнуть. Не стали возвращаться, чтобы уже завтра приехать сюда с подмогой. Потому что твари могли разбежаться по полям в поисках нового источника пропитания.
Конечно, потом мы сто раз пожалели, что не свалили вовремя или не позвали подмогу, но пришлось доводить дело до конца. Падальщики не были хищниками, они предпочитали подгнившее мясо, но были достаточно сильны и агрессивны.
Пули, даже смоченные реагентами, тут не помогали. Чтобы прикончить падальщика, ему нужно отрубить голову и сжечь тело. Еще нужно было добыть несколько их зубов и языков для Нади, но с этой охоты мы еле унесли ноги.
Михалела, Рич и я работали слаженно, но в последние дни я плохо спала, поэтому была невнимательной.
Больше недели мне слилась перевертыш. Я смотрела в зеркало и видела там ее. Она хитро улыбалась и вертелась, словно насмехаясь надо мной, а я раз за разом разбивала зеркало руками, разрезая кожу. Наутро мои руки болели, а горло саднило от крика. Но видимых ран ни я, ни Макс, к которому я обратилась за советом, так и не находили.
Про перевертыша я почти не вспоминала все лето. Ее образ начинал стираться из памяти, превращаясь в нечеткий силуэт, словно она была далеким миражом, до которого нужно было идти десятки километров. А потом она ворвалась в мои сны и мысли. Я точно знала, что она уехала далеко, поэтому наша своеобразная связь почти не ощущалась. До недавнего времени.
Одного падальщика я упустила, и он набросился на меня со спины, жадно вгрызаясь острыми зубами в левую руку. Пока я вопила от боли и пыталась освободиться, его собрат накинулся на меня, почти повалив на землю.
Уже стемнело. Мы двигались почти наощупь, только успев зажечь несколько световых шашек. Воздух пах гнилым мясом и сырой землей.
Рич и Михалела были зажаты в кольцо падальщиками и никак не могли мне помочь. Они размахивали мачете, нанося раны тварям, отрубая им конечности, но до голов добирались медленно и далеко не с первой попытки.
Места укусов горели огнем, разгоняя яд и инфекцию по телу. Эликсиры закончились. Но даже если бы я хотела закинуться еще, был риск передоза.
Брыкаясь и крича, я чудом удерживала равновесие, кренясь под весом двух падальщиков. Мир начал качаться из стороны в сторону, зрение помутилось, дыхание сбилось и превратилось в рваные вдохи и судорожные выдохи.
Кое-как я извернулась и проткнула шею падальщика, который вцепился в мою руку. Зловоние усилилось и мне на лицо брызнула черная кровь. Я вовремя прикрыла глаза и сжала губы, чувствуя рвотные позывы. Падальщик свалился на землю, продолжая тянуть ко мне тонкие лапы с длинными грязными когтями.
Его товарищ цепко держал меня в тисках сильных челюстей. Чтобы не задеть себя я воткнула мачете ему в шею и пинком отбросила хрипящую тушу подальше. Руки дрожали, едва удерживая оружие.
На узкой поляне слышались вопли и рыки. Шашки гасли и снова зажигались.
Я отрубила голову первому падальщику. Воздух со свистом вырывался из моих легких. Второй не терял времени даром и напал на меня со спины. Клацнули зубы, во рту появился привкус крови от прикушенного языка.
Падальщик вцепился в мою шею, и я услышала громкий вопль. Кажется, кричала я или кто-то другой на тонкой границе подсознания. Мысль о нашей странной с перевертышем связи отскочила от стенок черепной коробки и вылетела в зловонную ночь, оставляя место неописуемой боли и жару, который растекался по моему телу с каждым ударом сердца. Мир начал тонуть в темноте.
Вес мерзкого липкого тела на мне ослаб. Кто-то рядом кричал. Легкий укол от иглы и мое утекающее куда-то сознание будто втолкнули обратно.
Я сквозь пелену увидела обеспокоенного Рича. Где-то промелькнула красная шевелюра Михаелы, которая носилась по пятачку земли, где происходила бойня. Она обливала груды плоти и костей реагентом.
Легкая невесомость, тихий шепот. Кто-то отборно матерился. Лица Рича и Михаелы, подсвеченные приборной панелью, больше похожие на мертвецов: грязные, бледные и осунувшиеся, словно постаревшие за одну ночь.
Запах медикаментов и яркий свет ламп, режущий глаза. А потом темнота.
***
Оправившись после ранения и операции, я несколько дней бесцельно бродила по усадьбе, не зная, чем занять себя. Тренироваться было запрещено. Макс настаивал на полном покое, но валяться в лазарете и пялиться в потолок я больше не могла. Поэтому и шаталась по дому без дела.
Тело ослабло от яда и медленно восстанавливалось. Спасибо Максу. Яд от укусов падальщиков уже проник в кровь, быстро и уверенно отравляя меня. Ребята шутили, что мне еще повезло и не пришлось ничего ампутировать.
Рич вел себя обеспокоенно и суетился возле моей кровати, как курица возле птенца. Это было очень мило с его стороны, но начинало раздражать. Поэтому, когда Александр вызывал Михаелу с Ричем к себе в кабинет, я облегченно выдохнула.
Петляя по коридорам и поднимаясь на верхние этажи усадьбы, я вспоминала сон, который мне снился каждую ночь в последнее время. Мое отражение с лицом перевертыша и полное бессилие после этой встречи. Она была где-то поблизости и это обнадеживало.
Я остановилась возле одной из закрытых дверей второго этажа. Приличия ради постучалась, даже не надеясь, что мне кто-то откроет. Но спустя секунду послышалось недовольное ворчание и дверь открыла Берта. Ее каштановые волосы были собраны в небрежный пучок, безразмерная черная футболка висела на худом теле, как на вешалке. Берта поздоровалась и отодвинула чашку беспроводного наушника в сторону от уха.
– Привет, – робко поздоровалась я, толком не понимая, что вообще делала здесь и о чем говорить с Бертой, с которой мы почти не общались.
– Да заходи ты, – она отошла в сторону, махнув рукой. – Так, народ, я отключаюсь, дальше тащите без меня, – она сняла наушники и кинула их на стол.
Окна в комнате Берты были закрыты плотными шторами. Полумрак подсвечивался тремя мониторами на столе. Там же лежала мышка и светящаяся кислотными цветами клавиатура. Вентилятор системного блока мерно гудел и подсвечивался ядрено-зеленым цветом, придавая корпусу зловещий вид.
Возле правой стены стоял шкаф, напротив была точно такая же, как у меня, кровать. Только Берта не удосужилась заправить постельное белье, которое смятой грудой валялось на кровати.
В воздухе витал сладкий аромат, и я заметила его источник: увесистый вейп стоял на столе возле клавиатуры и от него поднималась тонкая струйка пара. «Типичный задрот», подумала я, бросив взгляд на мониторы. Там была заставка какой-то игры.
– С чем пожаловала? – спросила Берта, затянулась вейпом и выпустила густую струю пара.
– Да я так, просто мимо проходила, – ответила я, усаживаясь в компьютерное кресло.
– Слышала, что с тобой стало, – она кивнула на бинты, которые торчали из-под рукава моей футболки. – Сильно потрепали?
– Могло быть и хуже, – я пожала плечами, – Могла вообще не выжить. Но тут я сама в этом виновата. Нефиг было предаваться мыслям в такой неподходящий момент.
– И о чем ты думала? – спросила Берта, откидываясь на подушку.
Она не была той, с кем хотелось болтать о сокровенном. Но что-то подсказывало: Берта не покрутит у виска пальцем, если я расскажу ей что меня беспокоит.
Поэтому я вывалила ей все. Рассказала о снах и о том, что думаю будто схожу с ума. Берта слушала, не перебивая, как грамотный психотерапевт, только покуривала вейп. Потом она встала с кровати и, открыв шкаф, достала бутылку вина и два пыльных стакана. Спокойно протерла их краем футболки.
Ловко открутив крышку, она налила в бокал вино и протянула его мне. Кажется, я начинала привыкать к тому, что все тут прибухивают и не переживают, что это может перерасти в пагубную привычку.
Я сделала первый глоток, даже не почувствовав вкуса. Второй глоток сделала более осознанно, перекатывая на языке терпкую жидкость и ощущая приятное тепло, разливающееся по телу.
– Жесткий у тебя зов, – задумчиво сказала Берта, усаживаясь на кровати. Она скрестила ноги и подалась вперед. – Все мы его иногда чувствуем. Так становится понятно, что перевертыш где-то поблизости. Но никого из нас не мучают кошмары, насколько я знаю, – она посмотрела в свой бокал. – Тогда почему у тебя так рвет крышу?
– Хотела бы я знать, – ответила я, откидываясь на спинку стула. – То есть у тебя такого не было?
– Было, но не так сильно. И уж тем более не снилась всякая дичь. Ты не пробовала поговорить об этом с шефом?
– Ну уж нет, – я фыркнула. – Он снова даст мне от ворот поворот и скажет, что я еще не готова.
– Ну не знаю, – протянула Берта, поправляя сбившийся на бок пучок волос. – Все-таки ситуация странная.
– Я не буду просить у него помощи, – категорично ответила я. – Больше не хочу.
– А мою помощь примешь? – в полумраке комнаты глаза Берты весело блеснули.
– В смысле?
– Ты думаешь я тут только в игрушки играю? – спросила она, встав с кровати.
Подойдя к столу, Берта пробежала пальцами по клавиатуре и вошла в какую-то систему. Синий интерфейс был на английском, в котором я никогда не была сильна. Но Берта уверенно продолжала печатать и уже через пару минут на экране появился с десяток размытых изображений. На них была перевертыш.
– Камеры видеонаблюдения, – ответила на мой невысказанный вопрос Берта. – Она ведь свалила из города?
– Видимо, снова вернулась, – ответила я.
Вот девушка с моим лицом высаживается из такси. На ней красное вечернее платье с глубоким декольте, волосы уложены в аккуратную прическу. На другом фото она заходит в популярное сетевое кафе.
– Она ведь страничку активно ведет, ты в курсе? – спросила Берта, выдергивая меня из мыслей.
– Я видела, – ответила я, не отрывая взгляд от монитора. – Но я разбила телефон и теперь не могу следить за ней.
– Да тебе просто повезло, подруга, – лицо Берты, подсвеченное экраном, казалось мертвенно-бледным. – Либо она тупая, как пробка, либо нереально сильная, если так грубо забивает на конспирацию. Да ты посмотри! – она сунула мне телефон под нос. – Она даже местоположение везде ставит. Нет, тебе просто нереально повезло и отследить ее вообще, как два пальца обоссать!
Восторг Берты был мне непонятен, поэтому я спросила:
– А ваши что, прячутся где-то?
– Да ты шутишь? – она снова вальяжно завалилась на кровать. – Можно потратить годы, чтобы отследить перевертыша. Мишин вообще свалил куда-то в Индию несколько лет назад и пустил концы в воду. Сколько бы мы ни пытались, найти его не получается. А твоя вот тут, сидит под боком и словно ждет, когда ты придешь по ее душу.
– И нагло живет моей жизнью. Как будто дразнит.
– Это все равно уже не твоя жизнь, – сказала Берта. – Она все изменила, перевернула с ног на голову. Когда ты ее завалишь, все равно не сможешь жить так же, как она.
– Мне и не нужно жить, как она. Мне нужно жить так, как жила раньше я. – я решила перевести тему. – А что с твоим перевертышем?
– Да вот она. – Берта указала на один из мониторов.
Там было фото миловидной девушки с розовыми волосами и блестками на лице. Перевертыш выглядела свежее и безмятежнее, по сравнению с Бертой.
– Она продолжила вести мой канал на Ютубе, – сказала Берта, подливая нам вина. – Очень мило с ее стороны. Она даже заключила несколько выгодных рекламных контрактов и теперь стримит не за просто так, в отличие от меня. Но постоянно перемещается по стране и за ее пределы. Поэтому отследить ее сложно.
На экране девушка с розовыми волосами мило улыбалась, поправляя наушники с микрофоном. Они казались слишком большими для ее маленькой головы.
– Ты заметила, что они словно становятся более улучшенной версией нас? – спросила Берта, смотря куда-то в сторону. – Они делают то, на что мы никогда не решались. Делают и получают то, о чем мы и мечтать не могли. Мы боялись менять свои жизни, а они не переживают из-за этого. Им терять все равно нечего.
– Хочешь сказать, что нам так же нужно делать? – спросила я, отпивая еще вина.
– Может быть нам нужно поучиться у них, – Берта перевела затуманенный взгляд на меня. – Мы так крепко держимся за свою стабильность, что не видим всех возможностей, которые появляются на нашем пути. Да, нам есть что терять, но пока сердце качает кровь, а легкие воздух, имеет смысл идти к своей мечте. Как считаешь?
Я вышла от Берты запьяневшая. Не думать ни о чем было приятно.
Глава 8
Она вертится перед зеркалом. Гримасничает и улыбается. Поправляет прическу и платье. Придирчиво вглядывается в свой макияж. Она не замечает меня, смотрящую на нее с другой стороны зеркала. Я же хочу вопить от злости. Хочу разбить это чертово зеркало, которое разделяет нас, словно невидимая граница. Очень тонкая, но непроходимая.
Перевертыш замирает, словно заметив что-то в зеркале. Она подходит ближе и вглядывается в отражение. Ее взгляд мечется из стороны в сторону. А я смотрю на нее. Кладу ладони на прохладную поверхность зеркала, мысленно желаю, чтобы они прошли насквозь.
Почти нежно поверхность зеркала становится упругой, и я надавливаю на нее сильнее. Она податливо прогибается под моими ладонями и рвется, как мыльный пузырь с едва слышимым хлопком.
Я хватаю ее за шею, просунув руки сквозь мембранную поверхность почти до плеч. Чувствую прохладную кожу перевертыша, ее резко подскочивший пульс, нервное дыхание и попытки вырваться из моей хватки.
Перевертыш дергается и брыкается, царапает мои руки и пытается укусить. Ее (или мое?) лицо перекосило от боли. Слезы текут из глаз, размазывая безупречный макияж. Она что-то кричит, но с моей стороны не слышно ни звука. Да мне это уже и не важно. Я продолжаю сжимать ее шею, и с маниакальным удовольствием наблюдаю как перевертыш пытается вырваться. Весь мир сузился до единственной точки в пространстве и уже ничего не имело для меня значения.
На секунду прозрачная поверхность стала зеркальной и в ней отразилось мое лицо. Я чуть не отшатнулась: звериный оскал, лютая злоба. Я была не похожа на себя, как никогда в жизни.
Зеркало снова стало прозрачным. Глаза перевертыша выкатывались из орбит, дыхание было рваным, а я продолжала ощущать его в своих ладонях и упивалась странным и новым чувством всесильности. Нужно было еще немного подержать ее так, сжать покрепче тонкую шею и все закончится. Мой персональный ад рассылается на осколки вместе со звуком падающего на пол мертвого тела. Все придет в норму. Вернется на круги своя.
Перевертыш продолжала брыкаться, впиваясь ногтями в мои руки. Рваные раны начали гореть, тонкие струйки крови стекали на пол с той стороны зеркала. Наша борьба длилась секунды, но мне показалось, что она длилась вечность.
Лицо перевертыша пошло рябью. Как брошенный камень в спокойную воду вызывает круги на воде, так и ее лицо начало расплываться, теряя очертания. Под верхним слоем – моим лицом, проступило лицо мужчины средних лет. Его тоже перекосило. Карие глаза смотрели на меня затравленно.
Под этим лицом проступило лицо юноши, совсем еще подростка с длинными светлыми ресницами и зелеными глазами. За ним было лицо молодой женщины с пухлыми губами и испуганным взглядом серых глаз.
Лица, словно обезумевшее слайд-шоу, сменяли друг друга все быстрее и быстрее. На меня смотрели десятки покрасневших испуганных глаз, и это было настолько жутко, что я ослабила хватку. Перевертыш, почувствовав слабину, отскочила в сторону. Согнулась пополам, жадно вдыхая воздух и размазывая слезы.
Мои руки начали гореть там, где касались зеркала. Выдернув их, я потерла кожу. Она была горячая в этих местах, словно обожженная.
Зеркало снова превратилось в непроходимую стену. Я стучала по нему кулаками, прикасалась ладонями, шарила по поверхности в поисках бреши. Но все было тщетно. Зеркальная гладь оставалась непоколебимой, а перевертыш с той стороны уселась на пол и восстанавливала дыхание.
Она терла шею, на которой уже проступили яркие синяки, и затравленно смотрела в зеркало. Только она не видела меня. Ее взгляд испуганно метался из стороны в сторону. Она отползла подальше, уперлась спиной в кровать и обхватила колени руками.
Я билась в зеркало. Оно словно превратилось в каменную стену, не позволяя ни разбить, ни продавить его. Мои руки болели, кожа на костяшках пальцев горела, но я билась о поверхность зеркала, крича и выплевывая проклятия.
Пустив в ход ноги, я попробовала пробить зеркало с разбега. Вкладывала в каждый удар всю силу и вес. Но только отскакивала в сторону, как отфутболенный мяч. Все это казалось жестокой шуткой, когда всем вокруг смешно, а тебе до слез, до горечи в горле обидно.
Я кричала, билась о стекло, пока сил совсем не осталось. Села на пол, опершись в прохладную поверхность спиной. Сердце так громко стучало в груди, что я даже удивлялась, как от этого грохота не рушатся стены вокруг. Дыхание со свистом вырывалось из груди, пот щипал глаза.
Откинувшись головой на зеркало, я почувствовала спиной легкое тепло. Перевертыш села с той стороны, почти скопировав мою позу.
***
Я проснулась от ноющей боли в руках. Сквозь не занавешенные шторами окна пробивался лиловый рассвет. Как набухающий синяк он медленно менял цвета от фиолетового до желтоватого.
Отголоски сна застряли где-то в пересохшем горле. Тело болело и казалось почти безвольным. Что это было?
Я с усилием поднялась с кровати и посмотрев на себя в зеркало, увидела всклоченную девушку с коротко стриженными волосами. Мое лицо было таким уставшим, что хотелось пожалеть себя, дать поесть и уложить обратно спать. Лет на пять, не меньше.
Только на жалость времени не было. Я небрежно вколола эликсир себе в шею. Даже если бы я прислушалась к голосу разума и осталась в усадьбе, сегодняшний сон точно свел бы меня с ума.
Мне никто не давал разрешения выйти на охоту. Но почему мне нужно было спрашивать? Почему я должна была потакать желаниям Александра, который сам решал кто и когда готов убить своего перевертыша?
Схватившись за эту мысль покрепче, я с усилием затащила себя в холодный душ и решила окончательно – сегодня я покину усадьбу и больше сюда не вернусь.
***
Захотелось позвонить родителям. Остро, до зуда под кожей. Захотелось услышать голос мамы и папы. Сказать, что я люблю их. А еще сказать, что та, которую они считают своей дочерью, совсем чужой человек. Интересно, родители почувствовали что-то? Смогли ощутить на уровне подсознания, что перед ними не их дочь? Да и вообще, виделась ли перевертыш с ними хоть раз?
Александр говорил, что родные не увидят подмену, но мне хотелось верить, что их так просто не провести.
Все жители усадьбы еще мирно сопели в своих кроватях, не подозревая, что я крадучись пробиралась на кухню, складывая в сумку продукты. Словно вор перемещалась по коридорам и комнатам, захватывая с собой все мало-мальски необходимое: продукты, медикаменты, деньги. Я мысленно просила прощения у Александра, Рича, Михаелы, Миши, Нади, Макса и Стаса. Просила прощения у всех за то, что так воровато покидаю место, которое за последнее время стало мне домом. Обитатели этого дома стали мне семьей. Странной и разной, но все-таки семьей.
Лаборатория Нади была открыта. Я включила свет в кабинете и прошлась взглядом по полкам. Взяла самое необходимое: несколько эликсиров и смазок для оружия. Не было смысла набирать с собой много, потому что у меня только одна попытка убить перевертыша. А закидываться эликсирами под завязку совсем не хотелось.
Я выключила свет в лаборатории и тихо прикрыла за собой дверь. За мной шлейфом тянулся запах сигарет и парфюма Нади, как легкий укор и попытка отговорить от задуманного. Пришлось стиснуть зубы и идти дальше.
Остановившись перед дверью в оружейную, я вздохнула и ввела код на боковой панели. Если сделаю шаг вперед, назад дороги не будет. Я же все решила, так почему внутренний голос продолжал вопить о том, что это неправильно?
Пересилив себя, я зашла в оружейную, словно нырнула в ледяную воду с головой – быстро и резко, так чтобы не успеть передумать.
В сумку полетели два пистолета и магазины с пулями, смазанные заранее реагентами. Не факт, что они помогут, но хотя бы затормозят перевертыша. За ними несколько кинжалов и пропитка для них.
Винтовку я повесила на плечо и закинула на другое связку патронов к ней. Еще раз сверилась с содержимым сумки и карманов. Глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Оставалось взять машину с парковки и уйти в рассвет.
– Сбегаете, даже не попрощавшись? – я подпрыгнула от неожиданности словно пойманный вор.
Александр стоял рядом со входом в оружейную, небрежно прислонившись к стене. На нем была чуть помятая сорочка. Волосы растрепаны, взгляд казался стеклянным. Спал ли он вообще сегодня? И как узнал о моем побеге?
– А нужно было? – спросила я, чуть прикусив щеку.
– Я бы хотел этого, – ответил Александр.
Он шел ко мне медленно, словно каждое движение давалось ему с трудом.
– Не вижу в этом смысла, – ответила я, подхватывая сумку. – Я все уже решила и плевать, что вы считаете, будто я не готова.
– О, ты готова, – Александр подошел ко мне вплотную, и я почувствовала запах сандалового дерева и алкоголя. – Ты готова больше, чем все мы вместе взятые.
Он тягуче медленно протянул ладонь и положил ее на мою щеку. Его рука была теплой, и я невольно прильнула к ней, желая найти в этом прикосновении успокоение. Это тепло было заботливым, как прикосновение отца. Александра смотрел на меня вдумчиво и не осуждающе. И за это я ему была благодарна.
– Отпустите? – спросила я, прикрыв глаза, запоминая его прикосновение.
– Зов сильнее разума, но я надеялся, что он придет к тебе гораздо позже, – почти шепотом ответил Александр. – Прощай, Мия, – он прикоснулся губами к моему лбу.
Я развернулась и пошла в сторону парковки, едва сдерживая слезы. Утопая в чувстве вины, но переставляя ноги вперед. Шаг, еще шаг. Левой, правой, левой.
– Мия? – тихо позвал Александр, и я все-таки обернулась.
Он стоял посреди оружейной и смотрел мне вслед.
– Не возвращайся никогда.
Эти слова наотмашь ударили меня, сбив дыхание. Я молча кивнула и резко открыла дверь парковки, уже чувствуя подступающие горячие слезы. Да, я знала о правилах: победивший перевертыша, больше не возвращается в усадьбу. Только никто так и не успел мне рассказать почему. Да и какая уже была разница? Дверь оружейной закрылась за мной, как и обратный путь.
С щелчками включались лампы на парковке, освещая аккуратно припаркованные машины. Воздух пах пылью.
Я прошла вдоль рядов автомобилей и мотоциклов, задумавшись, какую машину взять. Мой взгляд остановился на неприметном седане серого цвета. Такие тысячами заполняют городские улицы. В меру маневренные и быстрые, не занимающие много места и особо не маркие. То, что надо, чтобы слиться с общим потоком.
Закинув сумку в багажник, я забралась в салон. Он был стерильно чистым, без всяких аксессуаров и посторонних предметов. О владельце такого автомобиля ничего нельзя было сказать – какого он пола, какой имел заработок или привычки. Безликое и бездушное транспортное средство. Как раз то, что нужно.
Ключи нашлись в бардачке. Я завела мотор, и машина издала тихое рычание.
Не дав себе времени на раздумья, я выехала с подземной парковки. Солнце уже светило ярко, щедро целуя своими лучами мир вокруг. Утренний туман мягко стелился по земле, погружая в молочную дрему усадьбу и дорогу.
Медленнее, чем нужно, я ехала мимо места, которое стало мне домом и убежищем. Входная дверь открылась и из нее выбежал Рич в одних спортивных штанах. За ним выбежала Михаела. Рич что-то кричал, его лицо исказилось болезненной гримасой.
Мои друзья стояли на крыльце усадьбы и сиротливо ежились от утреннего холода. Я вдавила педаль газа в пол, машина громко взревела и рванула вперед, поднимая за собой клубы дорожной пыли. В ней скрылся мой дом, мои друзья и последние надежды на возвращение.
Впереди стелилась дорога, ровно гудел двигатель. Я ехала вперед, смаргивая горячие слезы и просила прощения у всех, кого оставила позади.