Глава 6
Год спустя
«Я вино не буду».
«Почему?»
«Много пить – здоровью вредить».
«О! Ты подобрала рифму».
«Твой язык прекрасен! Мне он очень нравится».
«А мне нравятся твои рисунки и как ты смешно каркаешь, когда открываешь рот».
«Я не каркаю! Я говорю на своем родном языке, чтобы его не забыть».
«Нет! Ты каркаешь, как птица! Даю тебе слово царя».
«Ты – самый вредный царь».
«Нет! Я самый прекрасный, великий и справедливый царь».
«Нет! Ты – самый вредный царь».
Она со мной спорила и препиралась, но в такой шутливой форме, что я не мог сдержать улыбку. Я постоянно подначивал мартышку, а она все время поддавалась на провокации. Как-то раз она спросила у меня, почему я называю ее мартышкой. Дикарка не понимала, что означает это слово, но когда я принес ей пушистого зверька, который тут же устроил хаос и беспорядок в комнате, девушка скрестила руки на груди, зло сощурила глаза, надула губы и сделала вид, что обиделась, отвернувшись от меня. Но когда маленький зверек сделал то же самое, скопировав позу и поведение дикарки, то она моментально сдалась и начала смеяться. А потом развернулась ко мне лицом, и я увидел, что она плачет.
«Значит, вот кто я!»
«Да! Об этом звере я подумал, когда впервые тебя увидел».
«Зачем я тебе?»
«Для учебы».
«Я скучаю по дому».
«Теперь твой дом здесь».
«А мои родные?»
«Забудь про них. Ты принадлежишь мне».
Она беззвучно плакала, шмыгая покрасневшим носом, а ее слезы капали на пол. В тот момент я ощутил странную гамму чувств. Я не хотел, чтобы дикарка плакала. Мне не нравились ее слезы. Я не понимал ее стремления вернуться домой, в свой мрачный мир. Все женщины, которых я знал, наоборот, из кожи вон лезли, чтобы попасть в белый дворец. Увидеть своего царя и, если повезет, возлежать с ним на одном ложе и родить сына. Какие родные? Какой дом? Дикарка не знала своего счастья. Не понимала его. Я злился на столь вопиющую наглость с ее стороны и решил наказать, прекратив с ней на время общаться. В тот момент я не понял, что совершил самую глупую ошибку, упустив девушку из вида.
***
Месяц спустя
«Что с ней?» – Я смотрел, на бледную, взмокшую дикарку, которая металась в бреду.
«О мой великий царь! Не вели гневаться…»
«Хватит! Отвечай, что с ней?»
«Смола анчара. В микроскопических дозах. Кто-то планомерно травил ее, и яд постепенно накапливался в организме».
«Как давно?»
«Год. Может, больше».
«Я тебя на кол посажу! Я пил вместе с ней из одного кувшина, я разделял с ней трапезу. Ты думаешь, я бы не заметил отравы за все это время?»
«Царь, что?»
Наверное, мировоззрение бедного лекаря в тот день перевернулось с ног на голову, и его душевное равновесие больше не подлежало восстановлению. Сам факт того, что царь ел и пил в компании рабыни, ввергло бедного слугу в глубочайший шок. Все думали, что мы каждую ночь предаемся разврату и похоти, ан нет. Дворец шептался: «Ну подумаешь, великий царь решил немного пошалить и оплодотворить дикарку из неизвестного мира. Может, он эксперименты ставит по евгенике и улучшению генофонда страны». Это уже потом я узнала, что столь интимный процесс, как совместная трапеза, в белом дворце могли себе позволить только мать и ее маленький ребенок, а не великий царь и его рабыня.
«Это не еда и не вода. Яд медленно проникал через кожу».
И тут все встало на свои места. Царь понял, зачем его мартышку беспрерывно мыли и натирали маслами. Он, как ошпаренный рванул в ванную и стал откупоривать баночки с маслом. Естественно, самое ароматное масло было отравлено. Вредители все правильно рассчитали. Распознать яд в микроскопических дозах мог только высший, да и то лишь в еде или в воде, когда отрава попадала на язык.
«Дворец закрыть! Умрет рабыня – погибнет весь твой род!»
«Да, мой царь».
***
Что было дальше во дворце, я благополучно пропустила. Повелитель лично нашел заказчиков моего отравления и его исполнителей. Оказывается, в белом дворце это была обычная практика. Так фаворитки царя, которые мнили себя великими племенными свиноматками, избавлялись от новых конкуренток, чтобы те не могли забеременеть. Яд в малых дозах постепенно стерилизовал жертву, и она больше не могла подарить своему повелителю ребенка. Естественно, через какое-то время ничего не понимающая пустышка благополучно выбраковывалась из-за профнепригодности. Ей ставили позорное клеймо «бесплодна» и насильно заставляли сделать полуоборот, превращая человеческие ноги в змеиный хвост. Затем неудачницу отправляли прислуживать тем, кто все-таки сумел разродиться. Идеально! Не нужно никого убивать и идти на прямой конфликт. Ну а со мной получился неприятный казус. Несколько враждующих между собой фавориток, не сговариваясь, оплатили мою стерилизацию, а их слуги послушно выполнили заказ. Я оказалась не готова к такому количеству яда и, как результат, чуть не отправилась к праотцам, «спалив» тем самым подпольную сеть заговорщиков.
– Жарко! – Я горела, как факел, и еле-еле ворочала языком.
«Я тебя не понимаю», – завибрировала нить повелителя.
«Мне жарко».
Когда я открыла глаза, то увидела черный свод огромной пещеры. Я парила в воздухе, и мне было уже не так мучительно душно. Это было прекрасное ощущение. Только спустя несколько минут мой мозг осознал, что я лежу на поверхности воды, а царь поддерживает меня, чтобы я не утонула.
«Как хорошо!»
«Тебе не холодно?»
«Нет».
«А я замерз».
Царю и в голову не приходило, что климат его страны для меня был, мягко говоря, очень жарким.
«Что это за место?»
«Последнее озеро. Мы сейчас находимся под белым дворцом. Здесь я собираю всю пресную воду, до которой могу добраться».
«Очень интересно, но я, кажется, умираю».
«Я не позволю. Ты моя каркающая мартышка, а я твой вредный царь. Я запрещаю тебе умирать и приказываю жить».
«О! Великий царь. Свет моих очей. Луна моей левой пятки. Цветок моего носа. Лепесток моей кривой души…»
«Глупая мартышка. Отдыхай!»
Глава 7
Когда я очнулась после купания в прохладных водах, на моих запястьях появились золотые узоры, такие же, как у повелителя, только мои были шириной в несколько сантиметров, а у царя заканчивались на плечах. Мне было не совсем понятно, зачем царь надел рабыне дорогие украшения, но снимать я их не стала, хотя чувствовала, что могла это сделать в любой момент. Если у царя узоры были как татуировки и выполняли функцию средства связи с троном, то мои походили на обычные браслеты. Я знала, что через свои узоры повелитель пропускал все нити рабов, которые намертво были привязаны к трону. Царь мог ходить где угодно и всегда быть в курсе происходящего в своем дворце и в стране в целом. Дистанционно отдавать приказы и слушать отчеты по требованию.
«Сколько я болела?» – глядя на себя в небольшое настольное зеркало, я немного испугалась. Щеки впали, а под глазами залегли черные синяки. Через мою и без того зеленую кожу стали просвечивать синюшные вены.
«Тридцать лун».
«Как я сумела выжить?» – проведя рукой по голове, я собрала в кулаке немалый клок выпавших волос.
«Сила помогла. На твоих руках узоры моего рода. Благодаря им ты до сих пор жива и не отправилась в последний путь». – Царь прикрепил золотую нить к моим украшениям, в надежде на то, что я, как любая женщина, обрадуюсь блестящей цацке и не стану ее снимать, а потому всегда буду под колпаком. Повелитель решил взять под личный контроль мое здоровье. С помощью украшений он мог дистанционно, в режиме реального времени, постоянно отслеживать мою температуру, кровяное давление и другие показатели здоровья.
«Спасибо!»
Помимо полной интоксикации всего организма, я получила интересный бонус в виде неадекватного поведения и такого же мышления.
«Обещай, что больше не будешь плакать. И думать о доме и о своей семье. Мне это не нравится».
«Плакать – это в порядке вещей. Эмоции – это нормально», – я дергала нить с такой ненавистью, что вибрацию можно было причислить к громкому, визгливому крику. У меня сорвало всю резьбу, и тут Остапа понесло.
«Я каркающая мартышка. Мне можно все!» – в ход пошел козырь про то, что я царский шут и мне многое дозволено.
«Слезы – это слабость! Эмоции тоже! – спокойно ответил зеленоглазый гад. – Я запрещаю!»
«Царь, так нельзя! Я живое существо. У меня есть душа, и она болит!» – слезы, слезы, слезы. Наверное, целое ведро соленых капель скатилось по моим щекам. Меня прорвало, как дамбу.
«Выпей вина. Тебе станет легче». – А царь все-таки был молодцом. Не велся на бабскую истерику и продолжал гнуть свою линию.
«Это не решение проблемы».
«Я – твой царь, а дворец – твой дом. Тебе придется смириться».
«Дворец – моя тюрьма. Я пленница. Я хочу свободы».
«Ты забываешься. Я был слишком добр к тебе. Ты будешь наказана…» – и бла-бла-бла.
Не дослушав пламенную речь, я отвернулась от царя, меланхолично сняла браслеты и молча положила их на кровать. Не знаю почему, но в тот момент я сдалась. Царь все это время пытался контролировать меня, как марионетку, но мои эмоции были ему неподвластны. Сделать с ними он, как ни старался, ничего не мог. Это был мой личный запоздалый, юношеский протест. Назло маме отморожу уши. Буду реветь и выть на луну, как собака Баскервилей, беспрерывно посыпая голову пеплом. А потом меня казнят или будут пытать, или отправят гнить в тюрьму, но это все будет после. Плевать. Пусть все знают, как мне больно и плохо. Пусть все видят, что я слабая, ненормальная истеричка.
***
«Наверное, яд еще не вышел из организма, поэтому она не в себе. Я подарил ей узоры своего рода, а дикарка их сняла. Дура! Неслыханное оскорбление. Никакая женщина, ни один мой сын не удостоился такой чести, а она… Я даже наорать на нее не могу. Низшее существо, глупое создание, неблагодарная дрянь. Если бы не предсказание, я бы сам ее казнил. Своими собственными руками». – Царь крутил в руках отвергнутые подарки и злился, как несдержанный юнец. Дворец затаился в ожидании чего-то очень страшного. А невидимая связь, которая так нравилась владыке, стала медленно тлеть и обрываться.
Неделю спустя
«Мой господин! Рабыня снова не притронулась к еде и воде. Такими темпами она скоро умрет».
«Что еще?»
«Она плачет. Много плачет».
«Ей больно? Она узнала о своем бесплодии?»
«Нет, мой царь».
«Тогда к чему слезы?»
«Не знаю, но стены в ее комнате снова белые. Она смыла все рисунки, кроме одного. Птица, вылетающая из клетки».
Вот от последней фразы царя хорошенько тряхнуло. Его мозг наконец смог правильно обработать информацию и понять, что за послание ему оставила дикарка.
Она умрет и таким образом, вырвется на свободу, оборвав тем самым связь навсегда.
«Вот гадина!»
Царь без лишних эмоций, в своей бесшумной змеиной манере, ворвался в покои сумасшедшей дикарки и, схватив ее за руки, насильно надел браслеты.
«Не снимать. Никогда!»
«Я к маме хочу».
«В твой мир больше нет прохода. Слово царя! Смирись!»
Стало горько и противно, а еще очень за себя обидно. Хотя я подсознательно готовила себя к такому повороту событий.
«Мы вместе, ты и я, разделим сейчас трапезу. И только после этого я разрешу тебе купаться в озере, гулять в садах и сидеть у моих ног возле трона». – Царь решил пойти ва-банк.
«Я все равно буду плакать!» – Ну, раз пошла такая пьянка, нужно было резать последний огурец. Дорога в родной дом мне закрыта, значит, нужно налаживать быт в новом.
«Разрешаю!»
«И по дому скучать, и по родным грустить. И выть от тоски, пугая всех, кто меня слышит».
«Да будет так!»
«Мыться буду один раз в день». – Это был принципиальный момент. Я руками и ногами за чистоплотность, но не в таких же количествах. Мне казалось, что я на сто процентов состою из душистого мыла.
«Да будет так!»
«А еще…»
«Не наглей!»
«А еще ты меня научишь низшему языку, и я буду все время ругаться, как презренный раб».
«Глупая, непредсказуемая мартышка!»
В этом вопросе я была абсолютно согласна с царем. Я говорила глупости, но таким образом я пассивно протестовала против произвола, который творился вокруг меня. И, как я думала на тот момент, дипломат из меня получился шикарный. Вон сколько плюшек себе выторговала, и это было только начало.
Глава 8
«Догоняй!» – я дернула нить в приказной форме и отпустила гриву пустынного коня. Жеребец моментально ускорился и рванул галопом по песчаным барханам.
«Накажу! Стой!» – тут же прилетел мне ответ от царя. А я, вместо того чтобы испугаться, как дурочка с переулочка, заливисто засмеялась и понеслась прочь.
За год, прошедший с момента моего отравления, многое изменилось в моей жизни. Теперь я имела право купаться в прохладном озере, посещать зеленые сады, но только в присутствии царя, и – «О великие пески! Караул! Скандал! Свят, свят, свят!» – ездить верхом. Однажды увидев песчаного коня, я подумала, что умру от восторга. Это была любовь с первого взгляда. Заприметив меня, лошадка от радости стала пританцовывать и всеми доступными способами выпрашивать ласку. В своем родном мире я боялась лошадей и вообще считала конный спорт издевательством над несчастными животными. Я не видела в нем красоты и изящества, только насилие и унижение. Знающие люди рассказывали мне, что несчастная лошадь, которой управляют с помощью уздечки, испытывает постоянную боль во рту от трензеля. Но в мире золотых песков все обстояло иначе, да и животные на самом деле оказались другими. Песчаный конь был какой-то помесью лошади, косули и ящерицы. Невероятной красоты животные. Все, как под копирку, гладкие, блестящие, стройные, длинноногие, грациозные и невероятно дружелюбные. Их тренировали, но без садизма и насилия. Лошади легко понимали, чего от них хочет наездник, без применения специальных инструментов. Не было седел, уздечек и хлыстов. Они были не нужны. Легкое движение бедрами – и конь плавно трогается вперед, похлопывание по шее – и животное начинает двигаться в нужном направлении, потянуть гриву на себя – торможение и остановка. Это основы тактильного управления. На самом деле обученный конь и наездник могли показывать целые цирковые представления без ущерба для здоровья и психики обоих. Это был прекрасный пример симбиоза. Не паразитирование, а настоящее сотрудничество. Кони помогали быстро преодолевать большие расстояния, а люди защищали их от хищников и кормили. Возможно, у лошадок был очень хороший интеллект, так как они сами стремились наладить общение со своими защитниками и кормильцами. Благодаря им мое мировоззрение круто поменялось. В прошлой жизни я не любила животных и никогда не просила на день рождения розового пони, щенка или котенка. Домашние питомцы были мне до одного места, но теперь я при любом удобном случае бежала в конюшню за дозой позитива и обнимашек.
Раскинув руки в стороны, я неслась верхом на молодом коне и плакала от счастья. В тот момент мне казалось, что я та самая птица, которую, наконец, выпустили на свободу. Жеребец подо мной все чувствовал и старался бежать быстрее, унося меня вглубь вечерней пустыни, как можно дальше от белоснежной тюрьмы и надоевшего царя. Осточертевший до боли царский дворец я называла «Муравейником», так как он был густонаселен и огромен, как вширь, так и ввысь.
«Я тебя прибью!» – Повелитель бесился из-за того, что его бледная поганка, вместо того чтобы развернуться и смиренно идти обратно, рванула вглубь пустыни, где на каждом шагу подстерегала опасность.
«Твоя воля, великий царь! Прибей!» – я вроде и согласилась, и послала владыку в долгое, пешее, эротическое путешествие. Я остановила коня и грациозно, как мешок картошки, плюхнулась вниз. Сев на песок, я стала наблюдать, как последние лучи солнца скрываются за горизонтом.
«Коня пожалей. Он не виноват в том, что ты глупейшее создание во всех известных мне мирах». – Царь сел рядом со мной на бархан и стал внимательно смотреть на мое лицо и изучать дорожки от высохших слез.
«Пожалеть коня! Какая тонкая манипуляция». – Я поправила полупрозрачный, невесомый платок, который скрывал мои волосы и нижнюю часть лица. Мода тут была своеобразная, но обоснованная климатом. Голову в пустыне всегда защищали от палящего солнца, органы дыхания – от мелкого песка. Без своей экипировки я бы моментально сгорела до волдырей. Если сначала бесформенные тряпки вызвали у меня протест, то первый солнечный ожог все исправил. Чудачество какое-то, ведь раньше мода была для меня чем-то незначительным.
***
Вопрос про эмоции и слезы царь больше не поднимал. Ну, хочет его мартышка поплакать, пусть себе. Может, это неотъемлемая функция организма, выключив которую низшее создание обязательно заболеет и умрет.
«Странная ты! Сама рассказывала, что мечтала об уединении и покое. А получив его, как капризный ребенок, расстроилась. Или это из-за того, что в моем мире нет нитей, которые тебя раньше развлекали?»
Горькая правда. Я была с ним абсолютно согласна. Откат был жестоким. Нити были для меня зависимостью, болезнью, наркотиком, но как только их не стало и ломка прошла, я вспомнила про семью и ужаснулась собственному безразличию по отношению к родным.
«Что есть у нас, мы не храним, а потерявши, горько плачем». – Я стала часто отвечать царю витиеватыми фразами из своего мира, которые несли мудрость многих поколений, живших задолго до меня.
«Красиво звучит. Расскажи еще что-нибудь».
Раньше царь с трудом воспринимал мои рассказы, но со временем его кругозор увеличился, и я стала для него Шехерезадой Ивановной, которую командировали в мир песков из книги «Тысяча и одна ночь». Легче всего повелителю заходила средневековая литература, сказки для детей и поэзия. С современными сюжетами все обстояло гораздо сложнее, так как царь был в корне с ними не согласен. Это можно было заметить даже в мелочах. Например, обычное для меня слово «товарищ» великому песчаному вождю не нравилось как по звуча�