Я сжал кулаки и, присвистнув, обрушил на сотоварищей масштабную волну маленьких воздействий на мозг. Свист, треск, гвалт – всё то, что не даёт сосредоточиться, выедая мозг изнутри, действуя на нервную систему. Я хотел сделать больно. Всем. И плевать. Ноги несли прочь от этого места и мне было всё равно – бросится ли кто-то в погоню или нет, накажут или нет. Какая теперь разница?
Странно-пустынные улицы Будапешта проплывали перед глазами одна за одной, а я слышал только гулкие шаги и видел одну и ту же дверь перед собой. За ней, я знал, широкая лестница, дальше ещё одна дверь, уютная квартира с картинами и тяжёлой пепельницей, узкая постель… Илка. Моя единственная, безумно любимая, драгоценная. Почему она?
– Почему? – шептал я себе. – Почему конец? Зачем?
Пару часов назад Илка плакала на моей груди, проникая так глубоко в душу, что становилось страшно. Я любил её так трепетно и нежно, будто она нереальная, эфемерная, словно видение. Может, всё это действительно и было видением? Сладким сном, из которого меня не могло вытащить ничего, кроме трагедии? Один только взгляд решил. Моя душа решила, а Илка лишь ответила. У неё осталась жизнь, а у меня – воспоминания, ускользающие из рук ласковые прикосновения, стёртые строчки сообщений, исчезающий аромат её волос, трепет в сердце. И Будапешт.
Каждый закоулочек центра города, по которому я шатался уже который час, неуловимо напоминал и намекал, маячил призраками прошлого, играл со мной в кошки-мышки, заставляя сходить с ума, толкая в омут памяти с высоченного моста. И я падал, и каждый раз разбивался, за минуту по десять раз. Иногда мне казалось, что Илка держит меня за руку, я чувствовал тепло её маленькой ладони, оборачивался, вертелся вокруг себя как глупый пёс, мечтая только об одном – увидеть её, встретить взгляд, который узнал бы меня.
Куда идти?
Зачем?
Кто я такой?
Почему Будапешт?
Почему я?
Илка.
Зачем я отступил?
Почему я настолько слаб?
Где моя жизнь?
Один.
Я забыл обо всех – и о Льё с Денебом, и даже о Якше, и об умершем Магнусе. Даже город перестал меня интересовать: я переходил улицы, не глядя по сторонам, игнорировал бродячих кошек, редких ранних прохожих, пустые окна и витрины. Помнил только, что где-то здесь есть моя Илка. И Дунай. Он мог бы смыть мои страдания, унести печаль и горе, но его течение слишком спокойное и медленное. Эта река не признаёт трагедий, видела их достаточно на своём бесконечном веку. Хотел бы и я стать Дунаем, величественным, широким и безразличным к человеческим чувствам. А пока сердце моё разрывалось, сочась кровью, иссушая вены и выворачивая душу наизнанку. Меня мутило, голова звенела, словно закинутая в гигантский колокол.
Почти на ощупь, следуя неведомому до этого момента наитию, я добрался до набережной где-то довольно далеко от центра. Здесь было так же пусто, как и у меня внутри. То, от чего я мучился последние несколько лет, снова вернулось. И теперь некому было останавливать ход шальных мыслей. Я опустился на колени, склонив голову над водой. Волосы упали на лицо и кончиками погрузились в тёмный Дунай.
– Ты ведь знаешь, да? – заговорил я с рекой. – Всё кончено. Всё было бессмысленно. Только ты и имеешь смысл. Она была так близко, она и сейчас внутри меня. Это невыносимо. Понимаешь? Я не хочу находить в себе силы, хватит. Я не должен был. Трус. Боль была бы не такая сильная, если бы мне хватило ума не встречаться с Илкой… Но я так люблю её. Как стать человеком? Что нужно сделать?
Я задавал и задавал вопросы воде, а она молчала в ответ, тихо плескаясь о берег. Выход из тени, вход обратно. Снова выход. Раз десять, до трясущихся рук, до рвотных позывов и крови из носа. Пытаясь измотать себя, я только оттягивал момент, который уже прекрасно видел в своём воображении: мерное покачивание на волнах, сменяющееся судорожным погружением, бессмысленным и необходимым. Раствориться в прохладной неге, остаться у берегов Будапешта навечно.
Выпрямиться в полный рост оказалось сложнее, чем я мог подумать. Зато выход из тени получился прекрасно: аккурат с восходом солнца. Первые слабые лучи пробивались сквозь дома, поблёскивая на поверхности воды. Красиво и печально. Совсем как последний взгляд Илки.
Шаг.
Пустота под ногой.
Лёгкий всплеск и враз потяжелевший костюм, стонущее от ледяной воды тело. С трудом я отплыл чуть дальше от берега и перевернулся на спину. Весеннее небо улыбалось мне нежными оттенками синего и голубого, подсвеченными розовато-золотыми лучами солнца. Что со мной, что без меня – жизнь будет продолжаться, найдётся тот, кто займёт моё место. Может, он будет другим, не таким, и не будет любить музыку, разницы нет. Тем более мне.
Вне тени мир такой же, только я – уже не я. Истинный экзистенциалист. Эти два слова отравили меня, уничтожили всё, что только могли: и мечты, и цели, и желания, и даже чувства. Сколько женщин прошло через мои руки? Сколько сигарет выкурено и вина выпито? Сколько уничтожено влияний?
Неважно.
Я потерял Илку.
Любовь.
Тяжёлая одежда наконец-то потянула на дно, подталкиваемая выходом из тени.
Я не боялся.
Гудящая тишина воды.
Выдох.
…
Рывок.
Дикое давление в груди.
Путы на руках и ногах.
Темнота.
…
Озноб.
Что-то твёрдое под спиной.
Ругань.
Сущность. Я чувствовал.
– Саня! – кричал мне в ухо Денеб, давя на грудь. – Идиот грёбаный! Дыши, зараза! Дыши!
Горло сковал спазм, в лёгких что-то вспыхнуло, обжигая и разрывая изнутри. Изо рта выплеснулся водяной комочек, из носа полило.
– Господи… – устало выдохнул Ден, бессильно опуская голову на меня. – Я думал, опоздал.
Я покачал головой и открыл глаза. Светило солнце, слабо, сквозь серую дымку. Дул ветер.
– Скажи спасибо, что я нашёл тебя! Что меня вообще отпустили! И Льё! Если бы он не догадался, что ты сорвёшься. Ну Саня… Если б со мной мог случиться сердечный приступ, то случился бы десяток! – Ден растирал мои ладони и грудь, выжимал волосы. – Идиот! У меня нет слов… Зачем? Ну зачем?!
– Устал, – сипло выговорил я, обжигая горло.
– Да кто не устал? Ну о чём ты? Магнус мёртв, представь, что творится сейчас в душе у Льё? А твоя Илка жива! Понимаешь? Она жи-ва-я! А ты бестолковый эгоист. Два раза тебя уже вытащили. Третьего не будет, слышишь?
Денеб продолжал меня ругать, выдавая всё новые и новые порции укоров, но я видел, как его лицо становилось спокойнее по мере того, как я приходил в себя. Он оттащил меня к такси и довёз до дома, запихнул под горячий душ, растёр сухим полотенцем до покраснения, не слушая никаких возражений и стонов боли, уложил в постель, напоив отвратительным тёплым виски.
– Не смотри так на меня! – не успокаивалась сущность. – Я тебе добра желаю. Вот если б ты утонул, то что? Ну что, Саша? Представь, какой случился бы перекос в сторону Фениксов? Кто стал бы работать? Кто смог бы помочь Льё?
– Я тоже не могу.
– Можешь! У тебя колоссальные связи и знакомства. Ты идеально заметаешь следы, никто не работает так тонко, как ты! Мы ещё можем успеть кое-что спрятать, чтобы Льё не предъявили полного обвинения. Тогда есть шанс избежать казни. А отступничество и изгнание он переживёт, – тараторил Ден, заметно нервничая.
– Ты хочешь, чтобы я…
– Да! Чтобы ты помог нам. Мне. Льётольву. Марселю и Сёртуну только и надо – устранить соперника навсегда, умертвить. А мы не дадим им этого сделать. Только нужно действовать быстро, на опережение. Я подскажу, что стоит прикрыть. Саш, пожалуйста…
– Сделаю.
Я вздохнул. Потерять друга? Нет. Хватит с меня потерь. Кроме Льё и Дена никто меня не понимал так хорошо, никто бы и не стал вытаскивать из омута отчаяния и безнадёжности. Если я не смог ничего сделать для Илки, то стоит попытаться сделать что-то для Льё.
– Пару часов тебе на сон. Я разбужу.
Денеб остался в комнате, сел на пол рядом с постелью и погрузился в телефон. Я хотел было спросить, где сейчас Льётольв, и почему его сущность со мной, что вообще происходило, пока я бродил по городу, но усталость тела побеждала активность мозга. Спать не хотелось, но уснуть получилось быстро и просто. На моё счастье, никаких снов не привиделось, только темнота, мгновением проносящаяся перед глазами. Когда я открыл их, Ден уже стоял надо мной, внимательно всматриваясь в лицо.
– Нормально? – только и спросил он.
– Отчасти.
– Есть хочешь?
– Нет.
– А надо. Поднимайся, у нас уйма дел, Саша… Уйма… – Ден помог мне сесть. От его пытливого взгляда не укрылись дрожащие руки и острая боль в груди, вызвавшая лёгкую судорогу в теле.
– Мне нужен чёткий план, куда, зачем и конкретика по действиям. Сам я сейчас не соображу ничего, – ноги плохо слушались, плелись по полу, шаркая, словно принадлежали столетнему старику.
– Пока ты спал, я всё сделал. Есть список мест, куда нужно добраться и что сделать. Вещественные улики уже уничтожены, мы в целом со Льё были готовы, но с кое-чем надо поработать. Твоя задача – уничтожить любые воспоминания о нас за последние года полтора-два.
– Ты представляешь масштабы работы? – я доковылял до кухни и наблюдал, как сущность ставит передо мной боксы с заказной едой.
– Вполне. Мы начнём с особо важных и критичных фигур. Чтобы тебе было легче, я буду рядом. Допрос всё равно отложили, пока будут приводить в порядок город и горожан, – он хмыкнул. – Ну а мы же не станем просто так просиживать штаны. Льё под замком, заперт не только физически, но и постоянно блокируется. Для него, конечно, это не настолько серьёзная проблема, хотя я настаивал на экономии силы. Саш, нам нужно уменьшить количество пунктов, по которым будет выдвинуто обвинение. Только тогда есть шанс на обычное изгнание, а не на казнь.
– Слабо верю в такую возможность. Против Льё Марсель и Сёртун.
– Но все прочие прекрасно понимают, что, во-первых, казнь вызовет трудности, а во-вторых, перекосы в силе между сообществами… Мы обсуждали это. За сутки ничего не изменилось во взглядах, не переживай.
– Во мне изменилось, – буркнул я, через тошноту пытаясь засунуть в себя еду.
– Саш, я, конечно, не могу знать, что происходит у тебя в душе, только догадываюсь. Но опыт подсказывает, что в такие моменты самое лучшее – отвлекать себя, занимать чем-то, что не позволит постоянно вариться в страданиях, воспоминаниях и мыслях о том, что было бы, если… – Ден тяжело вздохнул, отворачиваясь к окну. Он подпёр подбородок рукой и задумчиво изрёк, – Recipe. Semper mors subest (Принимай. Смерть всегда рядом (лат.)). Зачем ты так с собой?
– Дунай? Не знаю. Боль оказалась невыносимой. А я – трусом. Ведь мог бы отстоять своё право на любовь. Мог же, Денеб? Скажи.
– Попробовать – да. Но даю тебе девяносто девять процентов вероятности провала. Ты всё сделал верно. С Илкой поработал Льё, значит, она осталась прежней и сможет прожить эту жизнь если не счастливо, то хотя бы спокойно. Не знаю, может ли тебя это утешить… Но когда любишь, разве счастье близкого не важнее всего остального?
– Будет ли она счастлива без меня?
– Не будь так эгоистичен… Она не вспомнит тебя, поэтому не почувствует боли потери. Представь, что было бы, если бы Илка не пришла тогда на встречу? Если бы вы не встретились ни во второй, ни в третий раз? Ничего. Вот для неё сейчас всё именно так – мир без тебя, – Ден поймал мой взгляд и тут же кургузо улыбнулся, будто извиняясь за свои резкие слова.
– Твоя правда. Оказывается, быть стёртым из чьей-то жизни – отвратительно. Меня словно на самом деле вырвали из реальности, как листок из тетради. Скомкали, выбросили. Я смотрел на эту тёмную воду и думал, что найду там покой. Господи… Ден, ты не устал? От этой жизни? У меня нет сил больше быть экзистенциалистом. Я вообще не хотел им родиться, но меня ведь не спросили…
– Говорю же – принимай. Нет иного выхода. Раз ты родился, раз у тебя колоссальные экзистенциальные возможности, значит, так нужно. Подумай… Разве это не против природы, отказываться от того, что она тебе дала? – сущность постучала вилкой по столу, в задумчивости рассматривая кусок мяса.
– Я не могу больше об этом думать… Сойду с ума, если попробую что-то анализировать.
– Просто ещё не время. Придёшь в себя, тогда и подумаешь.
– Когда, интересно, это случится?
– Кто ж знает… Ладно, Саш… Пора нам. Время не ждёт.
Денеб поднялся, убирая со стола, а я отправился одеваться, чтобы не задерживать нас даже на пять минут. Действительно, время могло сыграть против. Чёрный костюм с вышивкой по лацканам, тоже чёрной, выполненной шёлковой нитью. Рубашка, запонки, тонкий галстук, одна пуговица на пиджаке, натёртые до блеска туфли. Волосы, забранные в строгий хвост и сплетённые в косу.
Чёрный.
Траурный.
Мрачный.
Любимый.
Будапешт казался мне этим днём грязным, старым, как древний полуразвалившийся шкаф в деревенском доме богом забытой деревушки. Затхлый. Блевотно-жёлтый. Пропахший речной тиной. Он не был таким на самом деле, я помнил это. Но видел другое. А ещё – восхищённо-испуганные взгляды прохожих. Хотелось курить, но я забыл сигареты дома. Ден свернул в небольшой магазинчик и вынес оттуда мою любимую пачку.
Едкий серый дым прятал очертания города, я затягивался так глубоко, как только мог, долго держал горечь в себе и резко выдыхал, пропадая в этом облаке. Сущность молчала, выбирая направление. Мы не пользовались никаким транспортом, петляли, постоянно сворачивая. Дом за домом, угол за углом, лица, бесконечные туманные лица. Не отдавая себя в этом отчёта, я искал среди них одно единственное, способное раскрасить прекрасный Будапешт в яркие цвета, превратить его в самый лучший город на планете. И не находил.
– Саш, перестань, – шепнул Ден.
– Что? – я сделал вид, что не понял его.
– Искать Илку. Остановись, пожалуйста.
– Я пытаюсь.
– Через два дома мы тормозим, первая дверь наша. Второй этаж, квартира прямо перед лестницей. Работай аккуратно. С виду там живёт милая старушка, но она довольно хитра и когда-то была сильна.
– Кто это?
– Бывший руководитель отдела особо опасных явлений Центрального Отдела. Феникс.
– На пенсии?
– Если бы…
– Что тогда?
– Отступница. Но советоваться к ней захаживают многие. Она слишком много знает. Так что работай так, чтобы никаких следов не нашлось, – Денеб остановился перед дверью и взялся за ручку. – Готов?
– Зачем Льё приходил к ней?
– Уточнить кое-что… По делам Сёртуна. Тогда началась его история с поиском путей изъятия силы…
– Уберём источник? И ты думаешь, что к ней никто ещё не приходил?
– Нет. Чтобы её найти, нужно постараться. Отступники в Будапеште очень серьёзно поддерживают друг друга. Это тень в тени…
– Я догадывался…
– В общем, ты знаешь, что и как делать. Я уверен, что получится. Но силы всё равно экономь. Прикрытие есть, – деловито закончил инструктаж Ден, и мы поднялись по лестнице на пролёт.
Работалось легко: старушка-Феникс уже была в курсе дела и не сопротивлялась, наоборот, спокойно позволила проникнуть в свой разум, да ещё и советы раздавала, как лучше сделать и с какого момента начать. Другой мир, подпольный, как двойное дно в ящике стола. То, к чему так стремился Льё – безболезненное, взаимовыгодное сотрудничество сообществ уже осуществлялось, правда, вне закона. Наверное, у отступников не было иного выхода. Залог выживания и процветания в отсутствии гордыни, особенно если оказался за бортом именно из-за неё. Я даже не мог представить, чем промышляли все эти Фениксы, экзистенциалисты и сущности, как существовали, на какие средства и какими делами. Неужели Ужас готов к такой странной и сложной жизни? Он, привыкший к дорогим костюмам, ресторанам, поездкам и изысканным развлечениям? Неужели он будет рад более чем скромному уголку в крошечной квартире, в забытом Богом районе какого-нибудь далёкого буфера? Поверить в это было слишком сложно.
С Фениксом разобрались довольно быстро – мне хватило часа, чтобы сделать всё в лучшем виде и замести следы. Чистое везение, когда объект помогает себя искажать. Денеб, вопреки ожиданиям, не проявлял никакой радости или удовлетворения. Буркнул при выходе “отличная работа” и почти бегом выскочил на улицу. Ещё пара кварталов поддалась нашему быстрому шагу. Я устал, в груди ныло так же, как и утром, иногда сильнее, иногда чуть жалостливее, голова наливалась тяжестью, и мне с трудом удавалось держать её прямо, соответствуя осанке. Хотелось пить.
– Ден, проверь температуру, пожалуйста, – попросил я сущность. Собственная ладонь не могла понять горячий мой лоб или нет.
– Если плавать в ледяном Дунае, то не только температура будет, – недовольно шепнул в сторону Денеб, но прохладную ладонь ко лбу приложил, проверил и руку, нащупал пульс зачем-то. – Только попробуй мне разболеться снова. Стой тут!
Он исчез на противоположной стороне улицы, и минут через пять вернулся с большим бумажным стаканчиком чая.
– Что там? – на вкус напиток оказался кислым и терпким, с едва ощутимым травянистым омбре.
– Облепиха и травы.
– Точно… Спасибо, Ден.
– Да ладно. Продержись до вечера, потом будет возможность немного отдохнуть.
– Ты не думаешь, что за нами могут следить?
– Думаю.
– Догадаются ведь.
– Нет. И не станут следить. Мы вообще их мало интересуем. Сейчас всё внимание приковано ко Льё, уже наверняка собрались все шишки и обсуждают, как же быть. Ну а если интересно – пусть смотрят. Адреса, по которым мы ходим – сплошь и рядом интересные. Квартира с почасовой оплатой, гадалка вот, – он кивнул на небольшой коричневый дом в конце переулка. А после мы ужинать отправимся.
– Вы со Льётольвом всегда были готовы к чему-то подобному, да? – с превеликим удовольствием я наполнял себя горячим чаем и будто бы оттаивал, мне действительно становилось чуть легче.
– Всего лишь обычная подстраховка. По типу завещаний экзистенциалистов. Льё очень много времени этому уделил, больше, правда, из-за грядущего отбора в кандидаты, но всё равно пригодилось.
– Как он теперь будет жить? – отправил я вопрос в пустоту, не обращаясь конкретно к Дену. Мы уже поднимались на последний этаж по старой лестнице со стёртыми ступенями. Пахло затхлостью, сыростью и нечистотами.
– Будто ты его не знаешь? Везде пристроится и найдёт способ, как получить удовольствие. Лишь бы жив остался…
– Да уж…
– Отвратительное место, терпеть его не могу, – прошипел Ден, наступив на осколок бутылки.
– А что здесь? Не выглядит особо жилым.
– Да притон самый настоящий. Наркоманы, бомжи, проститутки. Райское местечко для некоторых изгоев – можно продолжать свои тёмные запрещëнные делишки и ни перед кем за них не отвечать. Думаешь, будет кто-то искать местных обитальцев? – я покачал головой в ответ, а Ден мрачно продолжил. – И помочь нельзя. Тогда сразу станет ясно, что экзистенциалисты поработали. Так что – каждый занят своим делом.
– И мы теперь тоже…
– Надо, значит, надо. Всё ради Льё. И ради тебя, вообще-то.
Вместо ответа я тяжело вздохнул. Ради Льё… Его поступки, о которых я только догадывался, находились на тонкой грани добра и зла, рациональности и иллюзии, то, чего он хотел, не могло быть достигнуто. Сообщество – другое. И мыслит иначе. Ужас оказался слишком прогрессивным, и инаковость его сыграла с ним же слишком жестокую шутку. Хотя было ощущение, что именно этого он и хотел: перевернуть этот мир, переписать историю на свой лад, сделать из разрозненных сообществ полноценный единый механизм. Более совершенный, чем имелся сейчас. И просчитался в одном – ни экзистенциалисты с сущностями в большинстве своём, ни Фениксы – не готовы к этому. Всех всё вполне устраивало.
– Эй, – окликнул меня Денеб. – Слышал, что я сказал?
– Нет, – я даже краем уха не поймал ни одного слова, спрятавшись в своём разуме.
– Саш, ну время же! – сущность едва удержалась, чтобы не покачать укоризненно головой. – Быстро повторю. За дверью – экзистенциалист. Практикует человеческие искажения до сих пор. Ты его помнишь, он учился на курс старше, рыжий.
– А… Буйный? Это он же разнёс актовый зал после наказания? – я что-то смутно припоминал, но детали ускользали.
– Да-да! Именно. Плотно сидит на веществах, так что за состояние не ручаюсь. Будь готов.
– Ты страхуешь?
– Конечно.
– Тогда всё нормально, пошли.
Крошечная квартира, разбитая деревянными перегородками на пять закутков и кухню, встретила нас тошнотворным запахом перегара, рвотных масс, мочи, костра на фоне кислого, тухлого нечто, тянущегося со стороны крайней “комнаты”, вход в которую был занавешен истёртой серо-бурой занавеской. Меня тут же замутило. Не то чтобы я не привык к такому – во время работы доводилось видеть и похуже – просто сейчас фантазия рисовала картины возможного будущего Льё, Дена и меня в том числе. Я бы не хотел оказаться в таком месте, вынужденный влачить жалкое существование отступника, не хотел бы опуститься до такой дряни.
Туфли скрипели битым стеклом по полу, подошва то и дело давила брошенные где ни попадя шприцы и упаковки от быстрой лапши. Насколько нужно перестать уважать себя, чтобы позволить обитать на помойке?
– Ден, ты уверен, что ваш экзистенциалист точно здесь? – уточнил я шёпотом. Поверить было сложно. Всех нас с момента поступления приучали к определённому образу жизни, растили эстетов и педантов, высококультурных и образованных экзистенциалистов. Мы изучали и философию, и этикет, и логику. Непривычный набор дисциплин даже для спецшкол, но такой подход себя оправдывал – экзистенциалисты получали доступ ко всем слоям населения, могли спокойно мимикрировать в обществе, избегая при этом лишних контактов, и жить обособленно не вызывая подозрений. Что должно было произойти в голове этого рыжего парня, чтобы он разрешил себе колоссальное падение?
– Да. Ты не смотри на обстановку. Он специально выбирает такие места, куда не сунется ни один здравомыслящий человек. Рак-отшельник. Прячется в том домике, который найдёт. И чем страшнее домик – тем лучше, – Денеб подвёл меня к той самой крайней “двери”, от которой доносился мерзкий кислый запах. – Пробуем.
За шторкой обнаружилось узкое помещение с одним окном, почти незаметным за хламом на подоконнике. Под ним валялся серый матрас в коричневато-жёлтых пятнах, на котором вповалку лежал рыжий и три женщины пренеприятнейшего вида: одна слишком худая, чтобы выглядеть хоть немного здоровой и привлекательной, другая – обрюзгшая, с заплывшим лицом и гигантским синяком на широком бедре, на третью смотреть я не смог. В диком то ли наркотическом, то ли алкогольном угаре, она шарила кривыми пальцами по голому телу спящего экзистенциалиста, явно намереваясь получить порцию удовольствия. Хотя я тут же засомневался, что ей вообще ведомо это понятие. На нас эта дама не обратила ровно никакого внимания, продолжая свои поиски счастья.
– Работай, Саш, пока он в отключке. Если проснётся, не даст толком ничего сделать.
– Мерзость, – буркнул я, тем не менее забираясь в голову “объекта”.
Он совершенно забыл себя, вычеркнул прошлое из жизни, а зачастую молил о смерти, но боялся её до умопомрачения. Льё приходил, чтобы разобраться в деталях человеческого искажения: как, почему и зачем. Он требовал нюансы работы и получил их в обмен на довольно приличную сумму, ушедшую на приближение неминуемого пустого конца. Я слышал гул голосов, кружащих в голове рыжего экзистенциалиста, протяжные стоны и вздохи, надрывный кашель, свист чайника на газовой плите, звуки бьющегося стекла и грубый женский смех. Всё это – симфония его настоящего. А в прошлом – тишина. В ушах от неё звенело цикадами. Мгновение за мгновением я убирал голос Льё из его головы, заменяя очередным собутыльником и подельником. Ден лукавил, когда говорил, что наш бывший товарищ занимался чем-то достойным изгнанника. На самом деле искажал только для того, чтобы украсть деньги, еду или затащить в постель ту, которая сама бы никогда не пошла с ним.
– Такое чувство, будто он искажён, – выговорил я, как только мы снова оказались на улице.
– Если б так было, ты бы увидел, – парировал Денеб оглядываясь.
– У него в прошлом пустота.
– Может, сам всё стёр.
– Да зачем? Как жить без воспоминаний?
– Очень даже легко, Саш. Представь, если б он помнил, кем был на самом деле, с какими женщинами спал, в каких ресторанах ел и сравнивал – где вынужден быть сейчас, рядом с кем…
– Это ведь и его выбор тоже. Не обязательно опускаться на дно.
– Кто знает, обязательно или нет? У каждого своя история.
– Надеюсь, со Льё такого не случится, – вырвалось у меня.
– Никогда. Он – экзистенциалист до мозга костей, – уверенно ответила сущность, поторапливая меня жестом.
Работать пришлось и за ужином в роскошном ресторане: на контрасте с притоном мне показалось, что всё в этом месте излишне. Слишком вычурное оформление, слишком высокие цены и слишком броская публика, стремящаяся показать своё богатство и превосходство. Мне было невкусно, утомительно и злость с каждой минутой вскипала всё сильнее. Нет никакой справедливости или хотя бы гармонии, все не могут жить счастливо и достойно, потому что мало кто заслуживает настоящего счастья и приемлемых условий жизни. Побеждает, что угодно в любых комбинациях. Не обязательно быть добрым и благодетельным, чтобы иметь необходимое или сверх того, для бесцельного существования можно не быть внутренне чёрным, опошленным человеком.
Тут я и увидел, что у отступников тоже бывает разная судьба. Тот, кого мне пришлось искажать посреди ресторана, оказался ещё одним экзистенциалистом. Вместе со своей сущностью, они вполне мирно ужинали, потягивая вино многолетней выдержки. Как шепнул Денеб, они промышляли тем, что “лечили” психические болезни, отводили порчи и сглазы, в общем, прикидывались условными колдунами. Сообщество смотрело на это сквозь пальцы, поскольку ребята никуда не лезли и просто зарабатывали деньги. Но, когда мне удалось проникнуть к ним в головы, – к чему они оказались готовы, – я понял, что всё не совсем так, как говорят. Параллельно с лёгким “лечением”, они встраивали в сознание мысли и идеи, которые приводили к более масштабным последствиям: клиенты продавали или покупали то, что нужно было более важным, теневым заказчикам; уходили из семей или возвращались в них; одобряли деловые предложения, перспективные и провальные…
За этот день я понял одно – каждый искал выгоды для себя, что в тени, что вне её, и совершенно неважно, кто был изгоем – Феникс или экзистенциалист с сущностью. Мы невероятно порочны. И я, и Ден, и тем более Льё – часть этого мира, искажённые по своей сути. Другие.
Илка была права: в нас словно сбиты какие-то настройки, или смотрим мы на всё через невидимые призмы, мы сами – порок. Я не хотел этого признавать, мне было больно и стыдно перед самим собой, но я знал, что это абсолютная правда. Единственный шанс на исправление был мною упущен, и логичнее всего было бы продолжать прежнюю жизнь. Логичнее, но не проще. Не проще и не желаннее.
После ужина мы вернулись домой, где я провёл часа два в неподвижном состоянии, лёжа на диване. Денеб потягивал коньяк, ведя с кем-то активную переписку. Мне же было плохо: вернулся уже забытый жар, в груди словно кипел раскалённый металл, руки дрожали. Я кутался в одеяло, ощущая холод везде, кроме лёгких. Перед глазами плыли серые, мокрые от дождя улицы Будапешта, в голове слышались бессвязные разговоры и крики. Все сегодняшние искажения били по мне рикошетом, вызывая бесконечные кошмары бредового полусна.
Кажется, Ден сказал что-то про Якшу, но я так и не уловил смысла его слов. Приедет или нет? Звонил? Писал? Единственным плюсом этого состояния было почти полное отсутствие образа Илки в моих мыслях. Все воспоминания о ней опасливо спрятались подальше и не задевались той грязью, которую мозг продолжал переваривать.